В кружевах сердца

Бывает ли такая тонкая, хрупкая и в то же время величественная, незыблемая любовь? Возможно, ли любить атмосферное пространство, эфемерно распластавшего зеркало неба? Стоит, ли говорить и писать об этом?
Да и ещё раз да!
                ***
Длинный холл, вымощенный камнем. Полупрозрачный свод, отражающий тень человеческой фигуры, идущей в белоснежном саване с слегка измятым подолом. Руки скрещены на груди. Лик сокрыт тканью, ниспадающей с головы, но глаза, точнее их ровный и холодный отблеск ясно прорываются, сквозь, плотность тканевых складок. Зрачки впалы, но это нисколько не мешает разглядеть их глубинность и бездонность. Шлейфом за силуэтом тянется мокрая роса  это слёзы, слёзы, что проливала там наверху где – то оставленная жизнь, слёзы, что жемчугами ниспадали с острых черт судьбы, брошенной на пепелище. Постепенно каменный холл сменялся залами. Погружёнными в кромешность темноты и, изредка что – то поблёскивало, изредка слышалось дыхание, изредка крики или стоны. Человек, шагающий вперёд, не обращал внимания на это – всё, что было необходимо ему, так это двигаться только вперёд, где должна быть Она – Та, беззаветно почитаемая и преданно любимая.
А тем временем на поверхности красных небес, били часы и каждый звук набатом разлетался в округе, разнося страшную весть о смерти, о проклятии за чувства к проклинающей и разрушающей. Впадины земли наполнились зловонностью, источающаяся туманом от обледеневшей плоти весны, которая упав на острый выступ пустоты, пронзила насквозь вену из радуги и солнечного света, и теперь погибающую в забвении. Словно, гонимые и влекомые запахом гнили, стекались тени – каждая из них останавливалась около гроба и прикладывалась к багровой звезде, прибитой одиночеством потерь и безысходности. Нескончаемо шёл дождь, его капли стучали по шёлку и бархату, по отражению, по согнутым длинным пальцам, трауру, зажжённом болью и конвульсиями вечности. Раненный ангел стоял тут же. Он вырывал страницу за страницей, что – то шепча. Вдруг, исказилась суть ночи и в глаза присутствующим посыпался песок – все сникшими главами пустились на колени, и замерли – это значило, что свеча, наконец, догорела и наступил фатал.
Человек шёл и шёл, казалось, что он ошибся и всё, это не такое, каким казалось. Но, будто, услышав его мысли, из мрака стала вырисовываться дверь, находящаяся в самом конце, с витой ручкой. Последняя волна упоения и радости всколыхнулась в его безжизненной души, и, он, распахнув длинные полы одеяния, выпустил на свободу хрустального голубя, что тут же рассыпался в пыль. Теперь только синее пламя ело его. Оно поддерживало его решимость и убеждённость. Силы почти иссякли, но он не останавливался ни на миг, потому что для него миг – это и есть Она.  Собрав волю, человеческая фигура почти побежала, путаясь в саване. Вот и она, вот и всё, что он так искал и нашёл. Он взялся за резноё терновый листок, витой ручки и дверь подалась навстречу. В этот момент, слабость полностью овладела человеком и, он, рухнул за порог. Веки сомкнулись и сон навсегда настиг его сознание и смысл.
                ***

Осколки падали в открытые раны. Стекала ало кровь. Посреди, стоял человек, его запястья и кисти рук больше не были скрещены. Он писал портрет Девы, что находилась поблизости и баюкала сердце в кружевной колыбели. Смерть, Смерть, Смерть горела надпись, выгрованная рукою одержимого поэта.