Сектантка

Сектантка


Наталья Хлыстова. Впервые я увидел её у Дома книги. Она сама подошла ко мне и спросила:
- Вам можно задать вопрос?
- Задавайте, - великодушно позволил я.
- Как вы относитесь к добрачным половым связям между партнерами? Хорошо это, на ваш взгляд или плохо?
            - Плохо, - ответил я,  с грустью в голосе.
            Хотел подробно разъяснить свою позицию, но Наталья Хлыстова в этом не нуждалась. Она поблагодарила за ответ и достала альбом с открытками и тряпицу с приколотыми на нее значками.
           Попросила что-нибудь приобрести или пожертвовать какую-нибудь сумму в фонд помощи детям, больным СПИДом. Мне жалко было больных детей, но я знал, что ни копейки из  пожертвований они не увидят. Я отказал, но Наталья не обиделась. Мы разговорились. Она открыто заявила, что состоит в секте, которой руководят американские друзья.
- Квартиру свою уже записала на них? – Зло спросил я.
- Что квартиру? Я душу им свою отписала, - не то в шутку, не то всерьез ответила Наталья и, оставив меня в раздумье, кинулась к другим прохожим задавать свой фальшивый вопрос и предлагать для покупки значки с открытками.
На том тогда с ней и расстались. Встретил Наталью я уже на следующий день в безлюдном лесу Измайловского парка. Она стояла на тропинке, по которой я шел, и улыбалась мне, как старому приятелю. Я гулял по парку не один, был с приятелем. Объяснив ему, кто такая Наталья, предложил подойти к ней и поговорить. Но, поговорить  с ней  не дали.
Из-за деревьев, как из засады,  навстречу вышло двадцать молодых людей. Они  окружили нас плотным кольцом. «Ну, - думаю, - переломают руки и ноги. Судя по рожам угрюмым, не ограничатся простым грабежом. Тут и бокс мой ничем не поможет».
Когда вокруг нас кольцо замкнулось, один из молодых людей стал говорить. Сказал, что они «члены общины Иисусовой», и предложил нам добровольно сделаться сектантами, то есть уподобиться им, горемычным.
Никогда ничему я сильнее не радовался, как тому известию, что ребята, оказывается, не разбойники, не грабители, а всего лишь на всего «члены общины». Я готов был их расцеловать. Пришел в неописуемый восторг.
- Конечно! – Кричал я. - С величайшей радостью мы запишемся в ваше общество. Пишите…
Я представился чужим именем. Приятель не стал рисковать, возможно, боялся, что проверят паспорт и назвал свое. Когда дело дошло до телефонов, то тут у меня случилась осечка.
Дело в том, что я продиктовал сектанту наспех выдуманный номер и тут же напрочь забыл все цифры, из которых номер состоял. А сектант, не успев за мной записать, а возможно, проверяя меня, взял да и переспросил. И тут снова струйка холодного пота пробежала вдоль позвоночника по всей спине.
«Все же побьют», - мелькнула мысль. Но я нашелся, сказал, что по телефону лучше мне не звонить, пусть скажут адрес секты, и мы туда сами послушно придем и официально в нее запишемся.
Нам написали адрес на листке блокнота и отстали.
Казалось, отстали навсегда, но не тут-то было.
Через день пошел я в Центральный дом художника, что на Крымском валу, хотел полюбоваться на живописные работы и только вошел, снова нос к носу столкнулся с Натальей. Она была еще прекраснее, чем у Дома книги и в лесу. В отличие от меня не картины живописные пришла она смотреть в Дом художника. Пришла участвовать в представлении своей секты.
И как же нужно было влюбиться в девушку, чтобы позволить ей завлечь себя на сектантскую оргию.
«Ну, - думаю, - авось не убьют, не отравят. Схожу один разок, для интереса».
И было на что посмотреть. На сцену маленького киноконцертного зала,  освещенную разноцветными огнями, выбежал молодой паренек, наряженный в оранжевый костюм с чужого плеча, и стал выкрикивать следующее:
«Иисус, Иисус, - ты клевый чувак!
Ты такой же, как мы!
Ты один из нас!».
При этом он прихлопывал в ладони и, топая ногами, раскачивался из стороны в сторону. Просил, чтобы и зрители делали что-то похожее. Но в зале, в основной  зрительской массе, были такие же зеваки, как я, которым было совершенно наплевать на его просьбы, а костяк секты на этом выездном представлении отсутствовал.
Человек десять, видимо, из недавно обращенных, находящихся в зале, поднялись с кресел и попытались так же ломаться, повторяя вслед за  кукловодом эту чепуху, но вскоре и они смолкли и уселись.
Заводила же, кривлявшийся на сцене, не унимался:
«Иисус! Иисус – ты клевый чувак!
Я хотел бы прокатиться с тобой на Харлее Дэвидсоне – вот так!».
Наконец и у него запал кончился. Далее всех попросили встать, взять в руки листки бумаги с напечатанным стихотворным текстом, что выдавались каждому при входе в зал, и зазвучала музыка. Подразумевалось общее пение. Но, не случилось. На этом представление и закончилось.
Я, направился к Наталье, но тут, как по написанному, меня снова окружили плотным кольцом молодые люди. Не те, что в лесу, другие, среди них были и девушки.
            Все они искренно улыбались, вели себя радушно. Стали пожимать мои руки, похлопывать товарищески по плечам, трепать за щеки. Со мной обращались, как с космическим пришельцем. Душили в объятиях. Стали знакомиться со мной наперебой.
            Все это было и приятно и неожиданно, а главное, как-то чересчур. Да, и не к месту, и не вовремя. Не привык я к такому радушию, проявляемому незнакомыми  людьми.
- Очень рад за вас, ребята, - говорил я, стараясь протиснуться уже и не к Наталье, а к выходу. – Ну, а меня пустите. Разрешите, пойду.
- Как? Куда? Подождите! – Раздалось сразу со всех сторон несколько голосов. – Мы вас любим! Вы один из нас! Мы вас никуда не отпустим!
Их замечательные своей искренностью просветленные лица, из радостных и улыбающихся, вмиг сделались напуганными и сердитыми. Пока одни удерживали меня   расспросами, другие сбегали и привели  старшего.
Увидев старшего, все те, что оставались со мной, как дети малые, стали показывать на меня пальцем,  и ябедничать:
- Он говорил «пойду». Да-да, говорил «пойду». Говорил,  «пустите».
Было смешно и в то же время грустно  на них смотреть. Ведь им было по восемнадцать-двадцать лет. Чем могли их опоить? Как смогли довести до такого состояния? Это были уже не люди, а какие-то биологические машины, отдаленно похожие на людей, не имеющие ни собственной воли, ни собственной мысли.
Старший, отличался от них хитростью, циничностью и наличием  воли. А также пристрастием к словоблудию. Этот старший привычной монотонной скороговоркой стал уговаривать меня посещать их собрания. Предлагая какие-то льготы и выгоды. Я слушал его невнимательно.
Единственным  желанием, на тот момент, было вырваться из их «дружеских» объятий, уклониться от бессмысленного и  навязчивого общения.
Не отпускали. Повели к самому главному  «мерзавцу и мошеннику»,  как я про себя его окрестил.
Главным «мерзавцем и мошенником» оказался негр, совсем не преклонных годов.  Появился он из-за кулисы, видимо, тайно оттуда за всем  наблюдал. У него были вороватые глазки. С первого взгляда на него стало ясно, попался на краже и ему предложили выбор. Либо федеральная тюрьма, либо миссионерство в «новой», не окрепшей  после правления коммунистов, России.
Негр знал, что такое федеральная тюрьма, а что такое Россия еще не знал, поэтому выбрал второе.
Он ни слова не знал по-русски, но, выслушав меня через переводчика (я говорил, что православный  и  просился на волю), улыбнулся,  и  велел меня отпустить.
Вышел я из киноконцертного зала, ставшего для меня тюрьмой, и не глядя на картины, ради которых пришел в ЦДХ, бросился наутек.
На всю жизнь зарекся посещать сектантские собрания, даже ради интереса, и влюбляться в девушек- сектанток.


                2001 г.