Традиции

    ЭТИКА И ЭТОЛОГИЯ

10. Традиции

Едва ли можно допустить, чтобы поверие, пережившее тысячелетие и принятое миллионами людей за истину, было изобретено и пущено на ветер без всякого смысла и толка. Коли есть поверия, рожденные одним только праздным вымыслом, то их очень немного. (Даль)

«Гораздо важнее прививать людям нравы и обычаи, чем давать им законы и суды». (Мирабо)

Не подлежит сомнению, что историческая жизнь народов определяется прежде всего их основными убеждениями, их общим мировоззрением. (В.Соловьев)


Обычай может быть полезен, даже когда никто никогда правильно не понимал, в чем его польза. Возник обычай по какой-нибудь случайной причине, а укоренился в силу дарвиновских механизмов. Вероятно, так возник обычай мыть руки перед едой, а также и более сложные обычаи: брачные и погребальные ритуалы, уважение потомков за заслуги предков.

Многие обычаи направлены на выявление сильного без лишнего кровопролития; более общо: на то, чтобы ущемлять слабых ровно на столько, на сколько этого требуют интересы выживания популяции, не меньше, но и не больше.

Возможны случаи, когда само понимание истинных причин полезности обычая вредно, т.к. порождает цинизм и тем подрывает устои (это очень странно: как может ложь быть полезнее правды?!). Например, принесение детей в жертву богам во время голода полезно, т.к. освобождает от лишних едоков, помогая выжить взрослым, которые потом нарожают новых детей. Но если бы люди отдавали себе в этом отчет, убивая своих детей, это привело бы к разрушению морали, вред которого гораздо больше пользы жертвоприношений.

Последствия разрушения морали максимальны не в момент ее разрушения, а позже. Дерево с подрубленными корнями продолжает еще некоторое время жить. Как жива еще Россия.

Пренебрежение обычаями и законами может принести пользу с точки зрения выживания и роста популяции. Но пользу временную, которую впоследствии сменит больший вред, ибо прецедент послужит разрушению морали. Например, пренебрежение правом храма давать убежище, законами гостеприимства, дипломатическим иммунитетом и т.п., вообще, любое вероломство приведет к недоверию между людьми, а это затруднит любую совместную деятельность.

Обычаи, нравственные нормы меняются в соответствии с общественной необходимостью, но всегда отстают от нее. Когда отставание это становится особенно велико, мыслящие люди задумываются об этом несоответствии. Тем самым они идеологически готовят революцию. Революция ломает старые обычаи, весь народ начинает думать о приведении обычаев в соответствие с целесообразностью. Старые обычаи заменяются новыми. Однако новые обычаи возникают, в основном, стихийно: разум не может всюду поспеть. Или разум оказывается слабее мудрости времени. В результате многие новые обычаи оказываются хуже старых. И мыслящие люди возвращаются к пониманию необходимости большего благоговения перед традициями.

Моясь с мылом, мы избавляемся от вредных микробов, живущих на коже, но тем самым освобождаем место для других микробов, которые могут оказаться гораздо вреднее.

Другой результат революций: они открывают дорогу талантливым людям из народа. Вообще, из-за сословных перегородок, существующих в той или иной степени в любом обществе, некоторые люди оказываются не на месте, и число таких людей постепенно растет, не смотря на всегда имеющуюся диффузию через эти перегородки. Революции ломают перегородки (конечно, не полностью), перемешивают общество, и оно заново расслаивается, уже более адекватно. Однако преимущественный шанс подняться вверх имеют не только люди с повышенным интеллектом, но и люди с пониженной нравственностью (отказ от нравственности может быть временно полезен для популяции, приводя к более существенным, но отдаленным отрицательным последствиям; тем более он может быть полезен для отдельного человека). Кроме того общество оказывается истощенным: больший процент талантов оказывается востребованным, зато истощается запас талантов - часть их истребляется.

Полбеды, когда революционеры цинично попирают обычаи, весело разрушают культуру. Хуже, когда им кажется, что они что-то созидают. Нет преступления, какого не совершили бы ради высокой цели.

В отличие от обычаев, законы не являются плодом коллективного бессознательного разума (если только они не являются кодификацией обычаев или, напротив, не превратились в обычаи с течением времени, пройдя через сито дарвиновского отбора). Обычай может быть мудрее каждого отдельного человека; закон - нет. Всё же закон может быть мудрее многих не задумывавшихся над всеми обстоятельствами или не способных их понять. С другой стороны, закон один на все случаи, не учитывает конкретных обстоятельств, которые вполне может учесть индивидуальный разум (это относится и к обычаю, но обычай не столь категоричен).

Был бы нужен закон, если бы мы все стремились к общему благу?

Закон никогда не соблюдается вполне; это лишь идеал, к которому общество стремится. Однако если расстояние между фактическим и предписываемым поведением слишком велико, то такой закон приносит не пользу, а вред, т.к. укрепляет привычку нарушать законы. В советское время лицемерие стало обоюдным: не только граждане нарушали закон, но и законодатель не предполагал, что законы будут соблюдаться, принимая их в пропагандистских целях.

Преждевременное принятие хорошего закона, для которого общество еще не созрело, (например, отмена телесных наказаний, смертной казни, кормления чиновников) может привести к тому, что запрещаемое зло продолжает существовать нелегально и уже никак не регламентируется законом, так что не может быть им хотя бы отчасти смягчено.

Настоящий консерватор возражает против любых реформ; и в самом деле, принесут ли они плоды, которых от них ждут, никогда нельзя быть уверенным, а реформ без отрицательных последствий не бывает. В частности, критикуя реформатора за то, что он сделал, подлинный консерватор никогда не попытается вернуть всё к прежнему состоянию, потому что контрреформа это тоже реформа со всеми вытекающими последствиями. Но почему-то этот аргумент не произносят вслух (например, ругая большевиков, и одновременно ругая демократов, якобы разрушивших семидесятилетний рейх, созданный большевиками).

Революционер не понимает, что цели революции вряд ли будут достигнуты, а цену придется заплатить большую, чем он предполагает. Реформатор не понимает, что может вызвать катастрофу ("Нельзя перестраивать гнилой дом" - сказал один священник в 1989 г.). Консерватор не понимает, что гнилой дом всё равно рано или поздно рухнет. Реакционеру кажется, что рухнул он случайно (милиция недоглядела, и злоумышленник пнул гнилую стену ногой), что всё еще можно поправить. Ему кажется, что не сам он дряхлеет, а мир вокруг портится.

Ужас, внушаемый нам людоедством - отголосок времен, когда людоедство было тождественно убийству. А в наше время обычай обязательно съедать всех убитых врагов ограничил бы масштабы войн. Если бы Сталин съедал печень всех убитых по его приказу, сталинские репрессии не превысили бы уровень Ивана Грозного.

Кто-то назвал потерю национальных корней духовным спидом: человек без корней не может противостоять духовной заразе.


Человек массы живет по установленной норме, которая достается ему на долю не по свободному выбору, а потому что он родился в известное время. Он весь опутан разными отношениями (родственными, служебными, бытовыми, общественными), мысль его скована предрассудками; сам он не любит ни этих отношений, ни предрассудков, но они представляются ему "пределом, его же не предеши". Умные люди, не получившие серьезного образования, не выдерживают жизни массы, но не имеют понятия о лучшей жизни, а потому, инстинктивно отшатнувшись от массы, остаются в пустом пространстве, не зная, куда идти. Другие люди - умные и образованные - подвергают жизнь массы сознательной критике, у них составлен свой идеал, но за недостатком твердости дело останавливается на словах. Люди третьего разряда идут дальше: сознают свое несходство с массой и смело отделяются от нее поступками, привычками, всем образом жизни. Словом, у печориных есть воля без знания, у рудиных - знание без воли, у базаровых есть знание и воля. (Писарев)

Политическая система как всякая система есть форма прошедшего времени, пытающегося навязать себя настоящему и будущему. (Бродский)

Категории позволительно сравнить с орудиями, потому что и орудия суть сбереженный материальный капитал. Вообще, между тремя понятиями - орудия, категории и институты - существует тесное родство. (Дюргейм)

Является ли история органическим процессом, сходным с ростом живого организма или биологической эволюцией, или же она сознательно конструируется людьми, подобно некоторому механизму? Иначе говоря, как воспринимать общество - организмом или механизмом, живым или мертвым? Согласно первой точке зрения, человеческое общество сложилось в результате эволюции "норм поведения" (в самом широком смысле: технологических, социальных, культурных, моральных, религиозных). Эти "нормы поведения", как правило, никем сознательно не изобретались, но возникли как следствие очень сложного процесса, в котором каждый новый шаг совершается на основе всей предшествующей истории. Будущее рождается прошлым, Историей, совсем не по нашим замыслам. Так же, как новый орган животного возникал не потому, что животное предварительно поняло его полезность, так и новый социальный институт чаще всего не создавался сознательно, для достижения определенной цели. Вторая точка зрения утверждает, что общество строится людьми логически, из соображений целесообразности, на основании заранее принятого решения. Здесь вполне можно, а часто и нужно, игнорировать исторические традиции, народный характер, выработанную веками систему ценностей. (Типично высказывание Вольтера: "Хотите иметь хорошие законы? Сожгите свои и напишите новые".) Зато решающую роль играют те, кто обладает нужными познаниями и навыком: это истинные творцы Истории. Они и должны сначала вырабатывать планы, а потом подгонять неподатливую жизнь под эти планы. Весь народ оказывается лишь материалом в их руках. Как плотник из дерева или инженер из железобетона, возводят они из этого материала новую конструкцию, схему которой предварительно разрабатывают. Приняв первую точку зрения, человек чувствует себя помощником и сотрудником далеко превосходящих его сил. Приняв вторую - независимым творцом истории, демиургом, маленьким богом, а в конце концов - насильником. Вот на этом-то пути и возникает общество, лишенное свободы, какими бы демократическими атрибутами такая идеология ни обставлялась. (Шафаревич)

Большинству кажется: все всегда будет, как есть сегодня. А если на их глазах случилось историческое событие, им оно видится происшедшим в результате совпавших во времени недоразумений. (Войнович)

Согласие немногих людей отважных, скоп, заговор может дать мгновенный успех делу, но прочность его зависит от "да" или "нет" умеренной, спокойной массы народонаселения. (С.Соловьев)

По закону вечной правды в грехе, в дурном деле уже заключаются гибельные его следствия, заключается наказание; в обществе, способном сносить неправду, деятели стараются достигать своих целей путями неправыми, и этим самым еще более развращают общество; в обществе, допустившем неправду, встает смута, смешение чистого с нечистым и клятвы с благословением. (С.Соловьев)

В этом и заключается тайна успехов Московского князя : когда прежние общественные связи разрушаются в действительной жизни, торжество ждет того, кто раньше и полней других отрешится от старых чувств и понятий. (Ключевский)

Темные инстинкты жизни человеческой всегда умнее и честнее житейской теории человека. (Ключевский)

Культура есть система табу. (Леви-Стросс)

Нормы поведения не отличаются косностью: они и постоянны, и изменчивы, постоянны в том смысле, что их содержанием всегда является требование кооперировать с другими в интересах общественной солидарности; изменчивы же потому, что сама эта солидарность проявляется в разных формах. (М.Ковалевский)

Рим исчез, Греция разделила ту же судьбу, могущество фараонов было сломлено, Япония подпала под влияние запада, о Китае нечего сказать. Но Индия всё еще в своей основе здорова. Мы не осмеливаемся менять то, что испытали практикой и нашли истинным. (Ганди)

Деревня - оплот отечественных традиций. Сейчас, увы, уже - не оплот, ибо деревню убили. (Солженицын)

Обсуждают иногда в камерах: как родился лубянский да и вообще всякий тюремный распорядок - рассчитанное ли это зверство или само так получилось. Я думаю: что - как; подъем - это, конечно, по злостному расчету, а другое многое сперва сложилось вполне механически, как и многие зверства нашей общей жизни, а потом сверху признано полезным и одобрено. (Солженицын)

Прообразы заповедников, заказников, зоопарков: еще недавно педант разъяснял гимназистам на примере священных животных и растений неразумность и религиозный фанатизм древних египтян, а теперь тот же пример мы приводим как символ их высокой культуры и осмотрительности. (Дольник)

В обществе стремительных перемен шатается и рушится то, что должно оставаться незыблемым, - "ценностей незыблемая скала". (Померанц)

Революционная ломка расшатала сами привычки, без которых невозможно здоровое общество. В этом наша особая трудность, связанная с длительностью извращений, с уходом в небытие людей, сохранявших веками складывавшиеся нормы. (Померанц)

Живой след - это не стихотворение, не научное открытие, а само поведение человека. Его облик, раскрывшийся в испытаниях, иногда почти невыносимых, его способность сохранить в себе образ Божий. У аборигенов Австралии нет ни учреждений культуры, ни памятников культуры, а культура есть и сохраняется тысячи лет. Она держится на памяти предков. (Померанц)

Каждая эпоха, каждая культура преувеличенно акцентирует одну какую-то сторону, каждая эпоха отличается известным креном, перегибом, который в следующую эпоху сменяется креном в противоположную сторону. Или, если крен никак не выправляется, дело может дойти до полной утраты равновесия и до гибели, распада исторического коллектива. (Померанц)

Существует не только преемственность дел, но и преемственность нравственной информации, без которой не обходится ни одна традиция. (Померанц)

При сравнительно ровном, спокойном течении истории господствуют привычки, обычаи, традиция, в чем-то хорошая, в чем-то дурная. Но когда привычный ход дел глубоко нарушен, наступает время принципов. Чем больше низы плюют на принципы, лишь бы выжить, тем больше сатанеют энтузиасты принципов, и в обществе идет зоологическая борьба принципов, обещающих спасение. В конце концов, если кризис сам себя не исчерпал, одна идея, подобно большой рыбе, пожирает прочие. И тогда она становится подобием бога ацтеков, требующим новых человеческих жертв во имя поставленной цели, а цель заново формулируется так, чтобы оправдать новые жертвы. (Померанц)

Одна из ловушек современности - спор демонического извращения власти с демоническим извращением свободы, так что нравственный распад свободного мира кажется спасением от Молоха государственного террора, а государственный террор кажется спасением от нравов Содома. Как иначе нашли бы сподвижников Пол Пот и Бен Ладен? Откуда бы взялся их пафос борьбы со скверной? Два пути в пропасть ведут спор, который хуже. Англосаксы не поддавались безумию утопии (кончавшейся idee fixe и паранойей) - но легко втянулись в соблазны Содома. Они готовы стереть с лица земли последних диктаторов-инезамечают, что нравы Запада вдохновляют шахидов и (что еще страшнее) тайные силы истории, беспощадные к гнездам разврата. (Померанц)

Без уважения к традициям жизнь превращается в хаос. Новое должно пробиваться постепенно сквозь ветшающую традицию и само должно превращаться в традицию. (Искандер)

Народы мира теряют нравственные нормы своих традиций, вырабатывавшиеся тысячелетиями, а настоящей общечеловеческой культуры пока почти не усваивают. (Искандер)

Цивилизация, с конквистадорской грубостью сдирая с народов его этический опыт, накопленный тысячелетиями, как бы обещала через культуру возвратить ему этот опыт, обогащенный знанием опыта других народов. Но этого не произошло и не могло произойти. Культура вошла в народ в виде убогой грамотности, которая нужна не народу, а самой цивилизации для удобства вдалбливания идей и рекламы товаров. И это вдалбливание еще больше отдаляет народ и от культуры и от его собственных этических корней. (Искандер)