Господа каскадеры. часть. 2

               Мечта моя

Это правда - мечта! Никогда не думал я стать милиционером, космонавтом или пожарником. Класса с четвертого, а мо¬жет, чуть раньше решил я быть актером и задуманному не изменял вплоть до годичного пребывания в Московском те¬атре комедии Росконцерта. Столкнувшись с большими проблемами маленьких коллективов, я запечалился и душа моя развернулась к сумбурному и огромному кинематогра¬фу. Рассказ это главный и очень событийный, но прежде надо отдать должное Театральному училищу имени Щепки¬на и воплотить мечту, пусть на бумаге.
Студенчество! Не вспомнить его, конечно, нельзя. Я от¬дал ему четыре года жизни, получив взамен диплом артис¬та театра и кино.

* ГСВГ — Группа советских войск в Германии.

Поступить в институт было сложно, конкурс составлял 150 человек на место. Готовился я довольно тщательно, но в первый же заход мне объяснили, что я имею зубы вруна (редкие) и шепелявлю на все согласные сразу. «Приговор» зачитал секретарь парткома Малого театра товарищ Коршу¬нов. Как говорится, «обжалованию не подлежит». Пришлось вернуться в Волгоград. В первую же неделю я сточил четыре перед¬них зуба и поставил пластмассовый частокол. Мама пришла в ужас! Успокоил ее лишь тем, что дикция стала лучше. Несколько месяцев занятий у логопеда явно увеличили мои шансы, к тому же я решил познать театр изнутри и устроился осветителем в местной Драме. Домашние были довольны, я же медленно приходил в ярость – актеры ходили по сцене как по минному полю – ни шагу в сторону! То ли режиссеры установили столь жесткое предписание не нарушать рисунка мизансцен, то ли... У меня и желание-то пропало уточнять сие, - негодовал и клялся: никогда не буду такой куклой, - только импровизации! 
Вообщем долго не удержался – выгнали. Случилось так, что во время спектакля, когда я
не глядя, на слух, двигал в спец-ложе ногой фонарь за актером, читая в это время роман Гюго «Рюи Бляз» – вошел шеф... Пожилой труженниик культуры так исказился лицом и затрясся, что я пулей вылетел в коридор и, надевая на ходу ботинок, начал мысленно составлять текст заявления «по-собственному желанию»...
Затем, я три месяца трудился постановщиком декораций в Театре кукол и тоже вынужден был удалиться, ибо нечаяно высунул свой лохматый затылок из-за домика с тремя поросятами в самый кульминационный момент – волк вот-вот должен был их сожрать. Дети по-взрослому взревели и кинулись к выходу сметая родителей и работниц. Н-да... Азы познания театра закончились. К счастью, подоспел самый чудный месяц года – апрель и огорчение мое как сдуло. В Волгограде это пора цветения юных душ, всей богатейшей флоры города и пик соловьинных концертов в парках над Волгой.
К тому же, с Великой русской реки исчез лед, началось судоходство и я с другом Федей и кампанией центровых ребят снял домик на турбазе за Волгой. Там было раздолье: - музыка до утра, пиво в бочках, девчонки, споры, раздоры, гости! И так я сладко загулял, что однажды в ночь, даже вышел по призыву обитателей, купаться голышом. Толпой посиневших от холода русских хиппи, мы пробродили по мелководью разлившейся реки, аж до самого рассвета. Однако Органы не дремали - невесть откуда появившаяся конная милиция, - безжалостно отстегала нас плетками! Знаете, эдакими
пластмассовыми антенками с шариком на конце? Если вам не пришлось испытать подобного, то почтите за счастье – рубцы остаются на всю жизнь.
Конечно, бурная кампания не осталась в долгу – многих кавалеристов, или, точнее сказать, садистов, завалили в воду и отделали лесинами, а потом все тайно, по холодной еще Волге, переплыли на корягах и спасательных кругах на другую сторону ее рукава.
Утром, первыми водными трамвайчиками, небольшими групами, мы вернулись в город.
Я уже имел тройку приводов в милицию, чуть не попал даже под статью «хулиганка» (5 лет!) - выручил герой Советского Союза отец Федьки и в голове бухнул набат – бежать в столицу! Правда, это не помешало мне еще некоторое время погулять по любимым кабачкам города, но проснувшись однажды утром на скамейке над Волгой, я окончательно «очнулся». Растолкал, спящего «валетом», актера из Драм-театра Алешу Свекло, и попросил приятеля послушать программу: прозу, пару басен, стихи, так как сегодня же отбываю в Москву поступать в ВУЗ.
Красавец и певец не удивился, согласно кивнул, картинно поправил русую шевелюру, достал из кустов бутылочку пива, гитару, похмелился, затем оперся на инструмент и долго слушал. Думаю, со стороны, сия сцена смотрелась замечательно. Я, в черном кожанном пальто до икр, в фетровой шляпе, с жаром читал монолог Нагульного из «Поднятой целины» М. Шолохова, Алексей трогательно негодовал изгнанию героя из партии, хохотал над басней и, наконец, молвил:
- Друг мой, ты совершенно готов, но..
Алексей сделал огромную паузу, закинув лицо к розовеещему восходному небу... Я не выдержал:
-  Говори!
Актер вздрогнул. Бедняга, оказывается, задремал, однако мигом вернулся к теме, тряхнул кудрями и, как ни в чем ни бывало, загадачно закончил фразу:
- Но готовы ли экзаменаторы?..
Я расхохотался:
-  Леша, без тумана, плыз!
Тот огорчился:
- Александр, право же ты
недооцениваешь мои способности!
-  Да, я же о себе, дружище...
Свекло молниеносно пробежал пальщами по грифу и крутнул пару колков:
-  Хм! Вы оба прекрасно настроены, - поезжай, но не вздумай умирать в театре как вопил Белинский, а просто и талантливо работай. 
-  До этого далеко...
-  Ах, нам бы еще пинту пива, мой юный друг!..
На том мы и расстались. Я побежал на вокзал, Алексей же, побрел домой досыпать.   В тот же день, благословленный мамой, сестрой и отчимом, я вернулся в столи¬цу и прошел сразу во все вузы, кроме МХАТа. Должен по¬яснить, что бороться можно было всюду, но до третьего тура. За¬тем необходимо решиться, выбрать училище и сдать в учеб¬ную часть документы.
Пишу об этом необычайно легко, хотя на деле исстрадал¬ся напрочь! Дважды менял программу, много репетиро¬вал с братом Геннадием, дрожал после каждой читки, -ме¬сяц провел в абсолютно горячечном состоянии! Итак, прио¬ритет принадлежит Щепкинскому. Написаны: диктант, заяв¬ление, биография и пройдены все проверки «на голос», на танец и прочее...
Я — студент! Брат мой купил цветы, шампанское и баш¬маки. Почему? Потому что путь ожидался дальний...
Мы попировали, я перезнакомился со своими одно¬курсниками, и начался первый семестр. Необычайно радо¬стное и восторженное состояние не покидало меня полгода. Шли каждодневные упражнения на внимание, реакцию, чувство сценического времени и многие другие, присущие актерскому ремеслу. Особенно полюбил я этюды. Вся моя нереализованная прежде фантазия пошла в дело: гонки на автомобилях, жуткие средневековые трагедии, любовь с первого взгляда, мушкетерские дуэли! Думалось и игралось необыкновенно... И вдруг над всем этим счастьем навис страх изгнания из школы, ужас потери искусства!
Сложно излагать негативное — может создаться впечатле¬ние, что «мемуариста» вообще все происшедшее с ним не уст¬роило, что он изливает желчь неудачника на самые этапные со¬бытия своей жизни... Это не так! В дальнейшем я собираюсь рассказывать об опасном, безалаберном и совсем не нужном государству деле Каскадер Кино, как об огромной любви, почти не требовав¬шей компенсации.
И все-таки! Попробую-ка продолжить о школе в несколько ином тоне. Например, в учебном пасьянсе мне выпали две «шес¬терки» и «черный король» — художественный руководи¬тель. Фамилию он имел подходящую — Монахов! Два «пос¬лушника» — педагоги по мастерству Харченко и Верещен-ко — держались им в строгости и не имели собственного мнения. Кого эти бедняги могли воспитать? Лоуренса Оливье, Брандо или нового Щепкина? Нет! Личность не воспитывается «с голоса», как пес, у нее не поворачивается голова на 360 градусов на чью-то команду! Тут процесс пос-ложней и поновей. А здесь было так: после того, как студенты вывернули напоказ души в этюдах и упражнени¬ях, на них сделали пометки. Наши «дровосеки» решили подвырубить свежие побеги и занесли над нами педагоги¬ческий топор! А что же в этом странного — все в стране де¬лалось и воспитывалось на страхе быть уничтоженным! Помните октябрят-ский анекдот о дедушке Ленине... Нет? Напомню: учительница показывает детям «косого, ушасто¬го» и задает вопрос: «Кто это, октябрятки? А ну-ка живо подумали, а то родителей вызову, двойку вляпаю и к заву¬чу отправлю!» Всем стало страшно!.. Кто в штаны напру¬дил, кто зарыдал в голос, а двоечник Вова, имевший мень¬ше всех шансов избежать казни, подполз на коленях к те¬теньке и, дрожа, спросил: «Неужели это дедушка Ленин?»
— Нет, Вова! Не все, что сотворено вокруг, «от Ильича». Зайчики и прочее «живое» — от Бога!
Но это уже я, конечно, отвечаю, так как училку за по¬добное тоже кой-куда бы вызвали!..
Так вот о страхе. Владимир Багратович Монахов создал собственную школу уничтожения талантов. Будучи прекрасным пародистом, он так передразнивал неудачи и промахи студентов, что они надолго утрачивали способность быть ор¬ганичными и приобретали чудовищный «сценический зажим». Внешне это выражалось так: мальчики начинали заикаться и выходить на площадку «иноходью», то есть правая рука и но¬га одновременно, девочки — истерически хохотать и плакать в самых неподходящих для подобных эмоций местах.
Что делали «послушники»? Харченко и Верещенко ста¬вили против фамилий крестики... Означало ли это, что «твоя жизнь в искусстве» в опасности? Несомненно! Я то¬же «лег под топор»! В беседе об этюде на военную тему мне показалось необходимым изложить Монахову реальное по¬ложение дел в рядах Советской Армии на данный момент. Все! Сердце Багратыча захлопнулось. В этой «мышеловке» я провел четыре года обучения. Худрук не только не пове¬рил в рассказанное, но объявил меня социально опасным почти до конца студенчества, и я стал предметом гениальных показов не то Швейка, не то сибирского жигана.
Бедный Моня!.. В конце, любимчики его предали! Не на того он тратил свой редкий дар. Более того, Монахов даже «прик¬рыл» меня... Зная, что жиган опальный, все спокойно шеп¬тали в кулисах: «Какой Моня подлец!» Все были уверены, что я его ненавижу. Неправда! Мое чувство было послож-ней — эдакая дистанционная брезгливость. Позже ему наш¬лось определение — будучи мужского пола, руководитель обладал женским характером.
Я опять забегаю вперед – простите. Закончился первый курс, страх отступил — не выгнали! Правда, учебный пасьянс продол¬жился — выпала студенту «дальняя дорога» и еще один «ро¬ковой король»!
Во время летних каникул я получил в Волгограде удар ножом в жи¬вот, что окончательно укрепило ко мне отношение как к элементу опасному и преступному. Брат Геннадий пытался объяснить, что «элемент» защищал женщину, но Моня сра¬зу понял, «какую» женщину я защищал... Вот это было действительно обидно, так как сказанное братом — правда: при мне, в кафе ударили двумя пальцами в глаза неизвестную девушку, и надо было быть полным ничтожеством, чтобы не попытаться среагировать как человек и мужчина. На выход пошли 9 человек.., - зэки праздновали выход на Волю сотоварища. Я еще раз завалил садиста, но меня тут же подрезали. Друг мой Виктор Наджарьян отхлопал руками и ногами аж четверых, но потом арест и больница. 25 дней моя жизнь была под вопросом – это даже не скрывал уникальный хирург Геннадий Михайлович! Русский человечище сутками спасал людей, а за это его позже уволили – стал попивать... Но, Господи, кто же мог выдержать подобное? – День за днем резать, зашивать, поздравлять или навсегда прощаться с пациентами...
Я выжил.  Благодаря Богу, хирургу, маме, следователю, проникшей ко мне симпатией – очень уж оказался похожим на ее сына!
Прошел Суд. Как пострадавшего, он оправдал меня, Виктор прошел эту страсть свидетелем и я вернулся в Москву.
Так начался второй курс. Опущу, пожалуй, эмоции руководителя и студентов – программа обучения была гораздо интересней. Столь любимые мною этюды закончились, на смену пришли драматические сцены, то есть роль, работа над ней и работа над собой.
Вы будете смеяться! - Я должен был играть злодея Сал-люстия из «Рюи Блаза» Виктора Гюго. (Это произведение я читал в театре Волгограда, когда был застигнут начальником цеха осветителей и изгнан).
 «Что делать?» - Рабо¬тать! Проанализировав самого себя, мне удалось отыскать в душе необходимый материал для злодея, а в костюмерной — черный бархатный колет и панталоны. Поразмыслив еще не¬которое время, я присовокупил огромную шпагу, массивный кинжал и вечно тяжелый «злодейский взор» на всех окружа¬ющих. Единственное, что далось без труда и раздумий, это представить Саллюстия как опального придворного - он мечтал о сатисфакции.
И вот экзамен. Педагоги и актеры Малого театра запол¬нили аудиторию.
«...На златом крыльце сидели...» (Как в сказке!) Гроз¬ный Царев, обаятельнейший Анненков и, конечно же, «черный король» Монахов. Погас свет. Столпы щепкинс-кой школы смолкли. Пошел занавес, и началось!..
Хотя, как началось, не помню. С середины сцены я об¬наружил себя в паузе... Дальнейший текст выпал из памяти! Мой партнер от ужаса замер с гумозной улыбкой на лице. Так и сидели: он — чему-то улыбаясь, я — от чего-то в сви¬репом молчании...
Спас посторонний звук — кто-то чихнул. Все зашевели¬лись, неодобрительно глянули на нарушившего очарование паузы, а я очнулся, отошел к окну и изложил коварную инт¬ригу. Партнер Юрий убрал с лица улыбку и рассвирепел. Народ¬ный артист Царев одобрительно хмыкнул — ему нравилось!.. Но мне стала предельно ясна эмоция Рюи Блаза-Юры: интригу на¬до б чуть позже, так как злодейский экспромт лишил его вы¬годного монолога! Как спасти товарища? Опять я смолк... Ах, черный костюм и шпага — настоящее спасенье! Мой Дон Сал-люстий швырнул оружие на стол! Партнер тут же прыгнул на этот массивный предмет и высказал все, чего его лишили прежде. Ура! После монолога я вновь предложил коварный план, но он послал меня поэтической рифмой Гюго и был таков. Нам даже аплодировали...
Конечно, это был ученический отрывок, мы, хоть чудом, но сыграли его, то есть вполне достойно, но я подвергся потряса¬ющей пародии руководителя и хохотал больше всех. Мне со скрипом натянули «четверку», и из сердца на¬всегда пропал страх перед сценой, Моней и перспективой быть выгнанным из института.
В общем, ситуация сложилась неплохая: открылось «неч¬то» в будущей профессии, мораль стабилизировалась, скоро тре¬тий курс, пьесы... Опять – «Но»! - Мои роли будут играть другие!.. И вот тут-то вновь взыграли папины гены. В обиде на однокурс¬ников, что не заступились, не предложили играть в два сос¬тава, в тоске по «Егорам Булычевым и другим» я побрел по цыганским кабачкам, попивая и нарываясь на всякие конф¬ликты... Гладиаторская кровь жаждала боев и зрелищ!
Однажды, я пытался час сдерживать пьяные нападки каких-то залетных в ресторанчике «Поплавок», на Яузе-реке, чтобы не сражаться в зале, потом они все же довели меня и с этой лихой четверкой пришлось выйти на палубу. Бой был недолгим... Я успел треснуть только пару самых наглых, но далее хулиганы навалились скопом и прыгнув за борт я спасся вплавь под звон в голове от пропущенных ударов.
Вторая стычка была более серьезной, так сказать без романтики, - ведь всплыв на Яузе я тут же вспомнил фильм «Парижские тайны», где персонаж Жана Марэ вынырнул в Сене, чудом выломив решетку в подвале-ловушке, а тут моим противником оказался мужчина лет 50-ти... Впрочем по-порядку: вернувшись как-то из кабачка «Золотые рожки», с унылым цыганским хором интернационального состава, я, наверное, от навеянной им  скуки, вспомнил, что мне поручено администрацией ВУЗа хоть иногда быть дворником – ведь платили-то регулярно! А посему, взяв метлу, стал яростно уничтожать скопившийся мусор, поднимаясь от «Неглинки» к ресторану «Берлин». Однокурсники исходили из окон общежития юмором, я невпопад отвечал и вдруг на противоположной стороне удицы раздался пронзительный женский крик... Я глянул. – Плотный, стриженный под полубокс мужчина, аккуратно выписывал оплеухи яркой молодой подруге, давая очевидно урок поведения на людях, то есть в ресторане «Берлин». На мой окрик, ревнитель не отреагировал. Бабенка вопила: - Убивают! – Я разом вспомнил щедрого на тумаки папу Сильвера, слезы мамы и решительно пошел к парочке. «Учитель» не обратил на мой грозный окрик ни малейшего внимания и я сходу опустил его «хуком с левой» на асфальт. Он спокойно поднялся и вынул из кармана пиджака складной ножичек невероятных размеров... Такими игрушками решали когда-то споры пираты или испанские кабальерос, но для центра Москвы подобная «Наваха» была уж слишком экзотична. Дама завопила теперь: - Мужа убивают! – Я взял метлу наперевес, а мрачный дяденька сделал предложение:
 – Уйдешь, сынок? – Будешь жить.
Надо сказать, что несмотря на средний рост и некий возраст, передо мной застыл в ожидании очень серьезный противник... Знаете, он даже не обернулся по сторонам, – а вдруг менты, или другие защитники? Нет, у него в зоне внимания был только я. На визжащую подругу он реагировал лишь раздраженно дергая щекой. Эдак навскидку, я определил бы этого индивидума авторитетным членом криминальной среды столицы, хотя огромный нож шел вразрез с подобной характеристикой. Но, - у каждого свои недостатки, как говорится... Я резко ткнул его древком метлы в живот, боец согнулся от боли, а затем ударом ноги под колено снова опрокинул мужичка на асфальт. В этот раз, он вскочил как отпружинил и твердым широким шагом пошел на меня. Должен сказать, что я нисколько не пожалел о своем поступке – предложение «жить» было, конечно,  разумным, но прозвучало и нагло, и унизительно. Теперь надо было как-то завершить встречу и лучше бы мирно. Ранение, которое я лишь год назад получил в Волгограде напомнит о себе и много лет спустя, а уж тогда... Отступая в арку ВУЗа, я заметил арматурину, кою с трудом согнул на днях буквой «Г», - ограждая прохожих от падающих из под крыши кусков кирпичного крошева. Отбросив метлу, выдернув железяку из расщелины меж старинным зданием и тротуаром, я едва успел отбить ею удар ножом, моментально поняв, что от следующего, подобной коротышкой, отмахнуться не удастся... Тогда я сделал длинный прыжок к арке, и попытался разогнуть «букву», но она и не дрогнула в моих отнюдь не слабых руках! Бросив ее под ноги мужику, я мелкими шагами быстро отступал в темень каменного свода, лихорадочно соображая где взять предмет посолидней. И тут, этот среднего роста дяденька, не убирая нож, поднял железяку и как кусок мягкой проволоки разогнул и отбросил на дорогу! Я поразился его мощи, но не запаниковал, а крикнув: - Подожди! – Рванул к двери  общежития, вспомнив, что внутри, на выходе лежит под скамьей самодельная штанга с приваренными к полуторометровой основе, шарами. Во время происходящего поединка, я и не вспомнил об однокурсниках, что глазели из окон, но вот один из них сбежал вниз и вцепился в штангу:
- Ты убьешь его этим и тюрьма!..
Некогда перечить! Схватив длинную скамью, я выбежал вон. Противник спокойно дожидался в арке... Вот это - да! Пожалуй, с таким «фруктом» пока не доводилось встречаться... Разве что в Волгограде? - Полубезумный Леня-поэт, однажды чудом не убил меня молотком в подъезде, мстя за заступничество – я кулаком в темя «усыпил» идиота, случайно увидев, как он душит на скамейке темного парка мою подругу юности Инку. Однако, тогда спасли меховая шапка и выдержка – прилег на ступени лестницы и замер, якобы без сознания, - Леня ушел. Шансов вскочить, не получив второй удар в лоб, не было, а ведь у садиста была к тому же справка из дурдома... И что же? – Лечь и что-нибудь сыграть подобное сейчас?.. Нет, читатель, - совсем не тот случай. Так мы и стояли в арке прославленного ВУЗа им. Щепкина... Когда молодуха противника, не выдержав попыталась снова вякнуть: - Убивают! – Он тихо сказал ей:
- Сейчас, Зина, я зарежу тебя, а потом мы, по-любому, разберемся с этим парнем.
Она онемела. Н-да... Это была самая странная дуэль в моей молодости, - мы молча обменивались мыслями, соревнуясь в выдержке.... Наконец, криминал сложил ножичек и сунул в карман:
- Жди, сынок, я обязательно вернусь.
Затем, он взял подругу за локоть и ушел не оглядываясь. Не знаю, было ли это знаком уважения ко мне, или совсем наооборот, но недели две я не расставался с гирькой на паянной цепочке – мужчина не пришел. Ну, а окончательно отрезвил меня
возле того же ресторана «Поплавок», что покачивался на Яузе-реке близ кинотеатра «Ударник», скользящий удар старого цыгана заточенным напильником в голову. Крови почти не было, нападавшего сбил с ног, - как оказалось ромалэ ошибся спьяну и напал не на того, зато походы по злачным местам я сразу прекратил, - эта атака прозвучала как грозное предупреж¬дение...
     Через пару недель был экзамен по сценической речи. Должен сказать – важнейшее событие! Однако, с чудесными педагогами я умудрился сразу войти в конфликт, - мне опять предлагали серые или избитые монологи никак не соответствующие ни моей индивидуальности, ни душевному состоянию в коем я пребывал. Я вспылил и предложил читать даже гневную речь Савонаролы, противника семейства Медичей – мне отказали. Тогда я заявил, что сам выберу и подготовлю достойную прозу, сняв с них всю ответственность. Педагоги сказали о сем бунтарском решении Монахову, тот не удивился, никак не отреагировал и вопрос был решен.
Итак, мне предстоял быть может самый главный бой... Впереди уже маячил третий курс, а это работа над пьесами – т.е., последний шанс получить пару хороших ролей! Ведь потом грянет курс четвертый – игра спектаклей на публику и режиссеров московских театров.
Мой выбор пал на финальную сцену из любимого романа «Идиот» Ф.М. Достоевского и замечательный рассказ Василия Шукшина «Миль пардон, мадам»! Стоит напомнить, что речь идет о сложнейшей для исполнения даже отличными профессионалами вышеупомянутой сцены из «Идиота», где и Мышкин и Рогожин впадают в безумие.... А после этого надо тут же читать комедийный рассказ! Непросто... Спасло замечательное подспорье: - мы уже давно работали с другом Игорем Арсеньевым над некой композицией по сцене из «Идиота», что создали для дальнейших показов-мыканий по театрам, а рассказ Шукшина я видел в фильме. Охотника и вруна Пупкова играл всеми любимый и Народный актер Лебедев, - ну чем не пособие и помощь?!
Я начал трудиться. Описать этот процес детально довольно сложно, да и утомительно для читателя, ведь книга «Господа каскадеры» - лишь  сжатое перечисление неких важных этапов моей жизни и с каждой страницы хочется скакнуть далее, к трюковым братьям, в Кино! Скажу одно, - горе-студента спасли гении авторы. Я на пятерку сдал экзамен, рыдая и хохоча вместе с моими героями и, наконец, содрал с себя ярлык жигана, хулигана и т.п.
    Кончился «перевал» третьего курса. Вдали засияла до¬лина настоящего искусства и как проводник в нее, пришел новый педагог с улыбкой как фа¬милия — Солнцева! О чудо! -  Она дает мне роль и полную творческую свободу в пьесе «Верные друзья»! Пусть это вполне рядовое советское «творение», но с темой войны, а это меняет все.
Через полгода репетиций, мы начи¬наем играть ее в филиале Малого театра, она имеет теплый зрительский прием и всегда — аншлаг.
Работа над ролью с таким ре¬жиссером как Римма Гавриловна оказали на меня положительное, почти медицин¬ское воздействие — я поуспокоился сердцем и душой.
Дальше – больше! В. Монахов репетирует «Тартюфа» с замечательным Сергеем Кутасовым в главной роли (лучшего исполнителя не видел!), я хладно играю резонера Клеанта, но так бурно отплясываю в финале общий танец в масках Тартюфа, что педагог по танцу идет в Учебную часть и добивается исправления мой оценки с трояка на достойную четверку, - вот радость-то! Ведь я был таким увальнем, что и «удовлетворительно» звучало подарком, а тут... Благодарил милейшего Виктора Тэйдера запинаясь и краснея, - он же, без тени улыбки объявил:
- Заслужил.
И, вежливо кивнув, удалился.
Активизировался и «Послушник» Харченко - утверждает актерский состав для «Егора Булычева»... Я забываю об амбициях и с воодушевлением играю лесника Доната в вязаных носках и с бородой (всего два эпизо¬да) – имею успех у студентов ВУЗа, а главное, у приехавшей на сдачу спектакля мамы. А что еще надо?!
Вскоре, второй педагог курса Верещенко предлагает Монахову американскую пьесу «12 рассерженных мужчин», - я снова герой трех реплик... Но, о ужас! Мой персонаж, через полтора часа заседания присяжных, спасает подсудимого, а персонажем (и мною) никто не занимается!.. Это можно понять, ведь, в основном, всю пьесу сражаются два антипода – один за казнь, другой против, - Верещенко обязан уделять им много внимания. - Постановщик так строит спектакль, но нас-то на сцене еще 10 студентов и никто не знает, что делать?! - Вот это педагогика!.. А когда до меня дошло, что мой парень будет поглавней и что надо как-то умно прожить целых 90 минут на сцене, чтобы в конце пьесы сделать правильный вывод (пара фраз!), спасающий якобы убийцу-мальчика, - я запаниковал... Кинулся к Верещенко:
– Не до тебя, Карин!
К однокурсникам, - они и сами растеряны... Тогда я вооружился авторучкой, записной книжкой и пошел в бой одиночкой, - делал пометки, внимательно выслушивал всех и, особенно, главных героев. О, чудо! – При помощи всего двух предметиков я пробился сквозь «джунгли» пьесы, - мою «тончайшую игру» оценили. Я победил! Но кого?.. Себя конечно и, как мне кажется, стал наконец актером.      
Все! - «Образование со стороны» закончилось. Должен только добавить, что с удовольствием завершил также курс  фехтования  и  сценического  движения  профессора Немировского, и уроки французского языка от maman Зи¬ны Дириной. Эти предметы, плюс вокал остались в памя¬ти как озорство в сумме с прекрасно поданым професси¬онализмом.
Вот так коротко и нелегко заканчиваю попытку изло¬жить студенчество и с удовольствием «убегаю» на профес¬сиональную сцену Театра комедии, ибо сразу за ним начина¬ется любимый табор кино с бесчисленными приятелями и трюковыми братьями в новой и самой любимой профессии — каскадер.

                Театр

Прямо после экзаменов, меня пригласил в интересный, пьющий и самобытный коллектив Театра Комедии Росконцерта, Яков Миронович Кракопольский. Радость перехода в профессионалы подкрепилась назначением на главную роль Бродяги в малоизвестной румын¬ской пьесе. Главреж полюбил меня как внука! Он тихо спал на репетициях, а я семнадцать дней бродил по сцене, нап¬равляемый актерами, так как спектакль шел давно и они прекрасно знали и мизансцены, и выгодные моменты роли, не раз проверенные на зрителе.
Должен сказать, что такая доброжелательная и свобод¬ная режиссура меня вполне устраивала. После школьного терора я с удовольствием и азартом ввелся в спектакль. Первое представление было лучшим, последующие — сла¬бей, но всегда с душой!
Подкрепил успех начинающего Бродяги и Монахов — он принес за кулисы букет гвоздик и растерянный комплимент «Не ожидал!». Мне это «погладило» сердце, но, пожалуй, я был уже далеко от всего ВУЗовского и особой радости или злорадства не ощутил вовсе. Слава Богу!
У худрука же, начался свой сложный этап — его изгнали из училища, затем восстановили и снова изгнали. Позже я встречал его с новой женой, дочкой Галича, они выглядели затравленно, общения не произошло, и далее дороги наши разошлись вовсе. Прощай, Моня!
     Чуть выше я попытался характеризовать Театр Комедии как «са¬мобытный» и считаю, что должен объясниться и как-то мо¬тивировать определения «пьющий» и «самобытный»...
Начну... При ничтожном окладе, многие актеры действительно крепко пили. Тут же замечу, что почти не имелось интриг из-за ролей (у мужчин) и процветала неуемная страсть к импровизациям. Пожилые забывали слова, а молодежь выдумывала столько новых, что подчас мы не знали, как закончить спектакль! Сами понимаете, начинаясь как комедия, пьеса «переодева¬лась» вместе с исполнителями, и фарс делил, в итоге, успех с высо¬кой драмой или трагедией.
За кулисами часто возникали не предвиденные труппой конфликты. Артист дядя Ваня, например, что мучил меня воспоминаниями о боях под Ригой и количеством выпитого им трофейно¬го спирта, не пошел однажды на сцену. Аврал! - Второй акт погибал... Заслуженная артистка Зинаида била старика по щекам, а он лежал на рояле и сипел, что не президент, чтобы «дурить народ ежед¬невно»! Понимай, как хочешь, но пришлось поделить текст его роли поровну и как-то доиграть спектакль.
Кстати, неправда, что зритель глуп и ничего не понимает. Наш понимает! В финале скандального «Бродяги» пришла в гримерную делегация и зая¬вила дяде Ване протест: дескать, они предупреждали, что¬бы он столько не «принимал на душу», и всем коллек¬тивом огорчены невыходом его на сцену, ведь это поз¬волило бракосочетаться молодым, с чем они категорически не согласны! Вот так... Налицо— классовая позиция: она — богачка, он — пролетарий! Была и еще одна выдающаяся оценка нашего творчества... Однажды, после того же спектакля, в городе Красноярске, заглянули в гримерку двое, плохо владеющих дикцией и словом, мужчин и нечто выразили нецензурными словами. Мы, с другом и партнером Василием Шемберко на миг оторопели, но не успели и встать со стульев и отреагировать, как следом за театралами, плача заглянула милейшая женщина и, многократно извинившись, пояснила эмоции своих мужа и брата – они в восторге!
Интересным Театр Комедии оказался и тем, что благода¬ря гастролям в самых отдаленных точках страны я попал с ним в родной город Прокопьевск.
Нет слов! – Порадовал всех родственников. Особенно памятным был торжественный приход на спектакль, дядюшки Ивана, он же «Король» и вдохновитель все моих фантазий детства.
  Лестница к театру имени «Товарища Артема» была столь же высокой, как в Волгограде с набережной до аллеи Героев. И так как именно на ней я договорился встретить своего вдохновителя и учителя, то мог очень долго наблюдать донельзя комичный подъем Его величества к храму искусств.
Ступал Король гордо, под руку с женой Тамарой, одет был строго, в черный костюм и белую рубашку без галстука. Высоко поднятая голова, побелевшие кудри и, явно нафабренные усики над губой, должны были, очевидно, прояснить окружающим, что приглашен он был не просто племянником, а лучшим артистом всей Москвы, к чему лично приложил невероятные усилия!
Дядюшка отдыхал на каждой десятой из трехсот ступеней, победоносно оглядывался вокруг, бросал критический взгляд на супругу, затем степенно двигался дальше. Так продолжалось долго и с такими вариациями, кои, мне как актеру и в голову бы не пришли. Пиком сего действа была встреча с  бывшим соседом по дому, знаменитым стахановцем Сопрыкиным. Ваня строго поманил его к себе, того аж согнуло от такой наглости как от боли в желудке, но из уважения к Тамаре, он подошел. Король что-то сказал соседу, тот прыжком встал в некую боксерскую стойку, но Величество уже как сдуло на несколько ступеней вверх вместе с супругой и стахановец, погрозив наглецу вслед, круто развернувшись, пошел назад, кроша билет на мелкие кусочки.
Так я потерял зрителя, но приобрел еще одну ценную зарисовку на всю дальнейшую творческую жизнь.
      А дальше уже поджимало время и, бросившись навстречу парочке, племяш обнял родню, вручил контрамарки с почетными местами третьего ряда и умчался в гримерку.
Играл я в этот вечер небычайно легко, часто срывал аплодисменты, хохот, так как это была комедия про хитрого бродягу. Короля в зале не увидел – увлекся, но был уверен, что тот критически оценивал каждый жест и слово.
Каково же было удивление, когда после спектакля я узнал от сестры Леночки, что дядя Ваня ушел с середины действа необычайно расстроенным и что почем зря ругал всю столицу вместе с Красной площадью, коя заставила его умнейшего племянника и гениального актера играть какого-то дурака! Тамара, вроде, пыталась успокоить супруга и даже всплакнула, но ничего не помогло и она убежала за Ванечкой, как бы с ним чего не вышло. Вот так!
После трех сыгранных спектаклей, я повидал всю род¬ню и улочки улицы, и больше уж мне не удалось вернуться в сказочную Сибирь ни¬когда, а жаль до слез!
Заканчивая о театре, добавлю, что он был дружным, но и трагичным, ибо вскоре я узнал, что не стало сразу трех актеров - спились! Тяжелую эту весть «принесли» на «Эскадрон гусар летучих», на первый в моей жизни фильм, и эта гибель недавних партнеров сыграла свою роль в том, что я навсегда остался в кино, где коллективы создаются на время и, казалось бы, утраты не столь болезненны... В этом я ошибся. Мне было 27 лет и хотелось только веселого, красивого и без утрат.
               
                Сатирикон

При первом издании книги «Страна Трюкания», каким-то образом была потеряна глава о театре Сатирикон и я поспешу восполнить эту утрату.
     Несмотря на то, что я уже отработал в кино два огромных фильма: «Эскадрон гусар летучих и Ярослав Мудрый» (3 года жизни!), 1981 год был самым безденежным, если не сказать голодным... На этом фоне, коли этот оборот речи здесь уместен, мне передал друг Александр Ожигин, что обо мне спарашивает Константин Райкин. Ранее я показывался ему в студии О. Табакова на роль Ширхана в столь нашумевшем и талантливом спектакле «Маугли», - у педагогов были неизвестные мне разногласия со студентом-исполнителем, но меня тогда не взяли. Играл я на этом показе отрывок из пьесы Т. Уильямса «Трамвай-желание» с красавицей и чудесной партнершей Еленой Романовой из ВУЗа им. Щукина и, очевидно, запомнился Райкину. Что, ж, а ныне, очевидно, у Кости было какое-то предложение и я с радостью пошел к нему побеседовать. Мы были знакомы с ним еще по общежитию «Современника», где жил мой друг Ожигин, справляя вместе то Новый год, то просто встречаясь на вечеринках, ведь там проживали и бывали очень интересные люди.
Костя встретил меня очень приветливо, распросил о занятости и предложил показаться снова, но уже в его будующий театр. Я с радостью согласился. Если пройду, думалось мне, то вполне смогу выживать на актерские 130 рублей в месяц и продолжать работать в Кино.
В этот раз, моим партнером показа был друг Василий Мищенко, волжский знакомец и бывший студент той самой студии О. Табакова. Я помогал Василию при поступлении в «Современник», играя в отрывке из «Мастера и Маргариты», идиота следователя, к которому доставляют обезумевшего Ивана Бездомного, теперь же мы поменялись ролями. Сделать это было несложно, так как сценка создавалась совместно и нам не составляло труда «вписаться» в любой из этих персонажей. Итак, - показ! К моему удивлению, в зале оказались и некоторые актеры театра Аркадия Райкина и он сам. Это необычайно воодушевило, - ведь впервые в жизни, в далеком детстве, я услышал, запомнил эту фамилию и осознал, что это артист, а не буйныйи муж соседки тети Раи. Стоит вспомнить... Мне было около шести, мама пришла с работы и, смеясь, стала рассказывать отцу, что Райкин так опять насмешил, такую сатиру выдал!.. Тут я вмешался, вставив: - Опять дядя Федя напился?! – Это вызвало дружный смех родителей и мама пояснила, что есть такой человек, который помогает людям жить веселей и это, якобы, его работа и призвание. Так и услышал я первую артистическую фамилию в моей жизни.
Ну, а показ прошел очень удачно. За кулисами нас с Василием  поздравили актеры и сказали, что даже шеф смеялся. Это значило – он едва улыбнулся. Так скупо выражал свои эмоции Великий Аркадий.
Меня приняли в театр и, несмотря, на начавшиеся репетиции спектакля «Лица» по пьесе Михаила Мишина, вновь прибывшие должны были также учавствовать в рабочем репертуаре театра. К сожалению, мне не пришлось и минуты партнерствовать с первым в моей жизни актером, но быть на сцене соучастником его действа случалось не раз.
Итак – «Лица»... Режиссером- постановщиком будущего спектакля был Валерий Фокин. Ранее, я видел на малой сцене «Современника» его композицию по произведениям Ф. Достоевского и был в восторге. Именно такого подхода к профессии, такой работы с актером мне не хватало в ВУЗе им. Щепкина! Недаром моим «Первым Учителем» был Марлон Брандо: - только у него я брал уроки полной веры в обстоятельства, скупость и точность оценки фраз, событий, невидимой подготовки к эмоциональному взрыву – всему. Простите за нескромность, но будучи и физически схожими, я отождествлял с Брандо не себя, а себя-актера. Пожалуй, только в фильме Александра  Бибарцева, «Объездчик» и в возрасте 34-х лет, я лишь чуть-чуть приблизился к школе моего Учителя и то со слов других. Раз уж произошло некое временное отступление от спектакля «Лица» и благодаря впечатлению от кропотливой совместной работы Фокина и Райкина над парой моих маленьких персонажей в калейдоскопе всего действа, то с величайшим удовольствием добавлю и о воздействии русских актеров на мое понимание профессии. Конечно же, в ряду первых стояли Федор Бондарчук (Судьба человека, Война и Мир), Евгений Матвеев (Нагульный - «Поднятая целина»), Олег Стриженов (41-ый, Путешествие за 3 моря) , уникальный Ролан Быков, забытый всеми Н. Дорофеев (гениальный дед «Щукарь»), К. Симонов (Петр Великий), а далее... Далее список явно гениальных актеров пополнился бы еще десятком фамилий – дар 20-го века! 

Наступил день когда спектакль «Лица» был завершен, сдан какой-то культурной  комиссии и мы поехали гастролировать по стране. Спешу дополнить – помимо традиционных репетиций, прошли месяцы изнурительных танцев. Они переводили мозаику забавных и сатирических миниатюр в жанр шоу! Все актеры сильно схуднули и окрепли. Для меня это была лишь доп.нагрузка к утренним пробежкам и необходимыми для каскадеров нагрузкам – профессия обязывала! А вот коллеги по театру сильно утомились, особенно девушки. Гастроли были очень интересными: Питер, Ялта, снова Питер - всюду аншлаг и радушный прием публики. Костя работал с необычайной отдачей и, конечно же, требовал максимума от актеров. Многие, со временем, все же не выдержали темпа, нагрузки и покинули спектакль. Некоторые ушли из театра. Я, во время гастролей в Волгограде, расчитался и вернулся в Кино – счастливыми картами выпали сразу 8 фильмов и возможный пост Руководитель трюк-отдела Мосфильма. Последнее оказалось блефом – уже был утвержден коммунист, валютчик и сын шеф-повара ресторана СЭВ. Но об этом позже....
Завершая очень краткий рассказ о работе в Сатириконе, от души благодарю Костантина Райкина - он регулярно отпускал меня на съемки в 1982 году, хотя это была пора невезений: перелом кистей, травма плеча, колена, обгоревшие руки, лицо, голова. Представьте – еду в Питер и в поезде прошу заглянуть его в мое купе.... Он, удивленный просьбой, входит, видит мой бритый череп, ахает, затем, помолчав, с восторгом произносит:
- Саша, это очень хорошо для роли!
Редкий режиссер прощал актерам подобную экстравагантность в купе с гипсовыми накладками...
Все, - прощай мой второй и последний театр. Было весело, обрел друзей и новый подход к профессии.