Бабочка на ладони. Глава XX

Мама родила меня, когда ей только-только исполнилось шестнадцать. Догадавшись о беременности, она сразу пошла к врачу, но аборт делать было уже поздно.

Она хотела отказаться от меня при рождении, но родители (мои бабушка с дедом) и брат убедили её этого не делать.

Бабушка взяла все заботы на себя, маму же заставила продолжить учёбу. Поначалу она в перерыве между уроками тоже кормила меня, пеленала, играла, даже сама купала. Но потом стала прогуливать школу и целыми днями где-то пропадать.

Однажды бабушка, вернувшись после прогулки с шестимесячной мной, обнаружила записку: «Я не могу больше жить в этом городе. Мы вместе начнём новую жизнь. Я люблю его – и точка. Лиза»

Она уехала в неизвестном направлении с парнем старше себя.

Бабушка плакала, они с дедушкой даже подавали в розыск. Месяца через два от мамы пришла телеграмма. Она писала, что у неё всё хорошо, и просила не искать. Обо мне не было ни слова. Правда, она прислала деньги. В размере двухсот рублей.

И окончательно пропала.

Бабушка и дедушка к тому времени были уже не самыми молодыми людьми. Им тяжело было растить и ставить меня на ноги.

И тогда их сын, посоветовавшись с женой, решил взять племянницу в свою семью, несмотря на то, что у них был трёхлетний ребёнок и не самое лёгкое финансовое положение.

Так я и стала жить с дядей Димой, тётей Дашей и двоюродным братом Мишкой.

От меня никогда не держали в тайне имя моей настоящей матери. Папа надеялся, что скоро она одумается и вернётся. Мне показывали фотографии и много рассказывали о ней. Всегда только хорошее.

Я рисовала мамины портреты и ждала её.

Всю сознательную жизнь ждала.

Думаете, почему у меня такой псевдоним – Лисандра Рейн? Лиза – мамино имя. Вторая часть – Сандра – произошла от имени моего отца. Ни папа, ни бабушка с дедушкой никогда его не видели. Да и был ли он действительно Сашей?.. Однако мама в моём свидетельстве о рождении всё же указала отчество Александровна. А в графе «отец» стоит прочерк.

О папе я тоже втайне мечтала. Чтобы он, не тот парень, который увёз куда-то маму, а именно он появился однажды на пороге вместе с мамой...

Я не упомянула, откуда взялась фамилия – Рейн. Как известно, rain по-английски «дождь». А у папы была такая фотография, где мама ещё маленькая, тоненькая, восьмилетняя девчонка с косичками и в цветном платьишке. Она прыгает по лужам под летним дождём. Так я полюбила этот снимок, что вытащила его из альбома и стала всюду носить с собой.

- Лиза с детства любила дожди, - рассказывал папа. – С неба ещё только падали первые капли, а она уже бросала все дела, одевалась и пулей бежала во двор. Могла часами скакать под проливным дождём. Знаешь, как ей от бабушки доставалось? Она ей – «Простынешь, Лиза! Быстро домой!», а твоя мама – «Ни за что!», хохочет и знай себе прыгает по лужам... Вымокала насквозь, так что зуб на зуб не попадал, но – странное дело! – никогда не простывала.

На одиннадцатый день рождения, когда я задувала свечи на большом торте, в сердце вдруг поселилась такая мечта... Выступая на сцене, однажды увидеть в зрительном зале маму... Я закончу петь, а она не выдержит и побежит прямо к сцене... я брошусь ей навстречу, обниму и скажу, что люблю её, и больше никогда никуда не отпущу...

Каждый раз, выходя на сцену, я искала маму глазами. На любой концерт, конкурс, фестиваль я шла или ехала с надеждой, что вот на этот раз точно, точно сбудется...

Сбылось. Тогда, когда я перестала в это верить. И не так, как я хотела.



Солнце уже клонилось к закату. Я заставила себя встать. Осмотрелась вокруг. Как же всё изменилось здесь... когда-то мы с Мишкой ходили в эту школу. Несколько лет назад её закрыли на ремонт. Да так и бросили.

Она стояла – громоздкая и мрачная... лучи закатного солнца равнодушно скользили по ветхой крыше и разбитым стёклам, только подчёркивая её уродство. Холодом и одиночеством веяло от грязных облупленных стен. Она потерялась в одичавшем, отвыкшем от людской заботы саду. И из последних сил цеплялась за жизнь, которая была хоть как-то похожа на прежнюю... Над нею кружились птицы. Приглушённо ворковали голуби, где-то высоко  пронзительно кричали стрижи. Как одинокая старушка, школа смотрела подслеповатыми окнами глаз на город, живущий своей привычной шумной жизнью, когда-то знакомой и ей. Она тосковала без весёлых детских криков, без строгих голосов учителей, без шороха мела по школьным доскам. И никому до этого не было дела.

А сколько уюта было в этой, хотя и старой, школе? Сколько счастливых мгновений детства она нам подарила?

И это называется – благодарность...

Я поёжилась – не то от вечернего холода, не то от внутреннего страха... страха того, что в чём-то с этой школой мы были похожи...

*   *   *

В тот же вечер я оказалась в другом дворе, воспоминания о котором бережно хранила в сердце.
 
Мы с Мишкой бывали тут не раз. Здесь жили наши друзья – близнецы Сима и Сёма. Симка была жгучей брюнеткой с изумрудно-зелёными глазами, как у кошки, а Сёмка – тёмноволосым мальчишкой  со спокойным взглядом серо-зелёных глаз. Не знаю, может, цвет их был и одинаков, просто Серафима всегда отличалась от брата энергичным, взрывным, непоседливым темпераментом, потому и светилась изнутри таким ярким светом.

Они были ровесниками Миши, но я, несмотря на свой младший возраст, сразу стала для них своей. Сколько всего было пережито вместе... Помню, как вчера, все наши приключения – бег по крышам, ловля рыбы в пруду соседнего парка, изучение окрестных гаражей, кормление бездомных кошек, собак и голубей округи, всевозможные игры...

Как жаль, что близнецы уехали. Навсегда.

Мы клялись тогда в вечной дружбе.
 
И на протяжении нескольких лет оживлённо переписывались и созванивались...

А теперь начали друг друга забывать.

Как и мы с Мишкой.

Как и мы с мамой и папой...



Как же хорошо, что качели всё те же. Что они так же скрипят. Что по-прежнему захватывает дух...

Я летала и видела, как надо мной простиралось бескрайнее тёмное небо, а на нём уже зажглась первая звезда. Она мерцала, словно оглядываясь в поисках своих подруг. Вот, вот – они появляются, но почему-то все – далеко от неё. Я искала знакомые созвездия (Сёмка увлекался астрономией и рассказывал нам про Медведиц и Гончих Псов...), но не находила. Или просто не могла вспомнить... Давно я не смотрела на звёздное небо. Наверное, зря...

Из открытого на первом этаже окна был слышен детский плач. У меня по спине пробегали мурашки. Визгливое поскрипывание старых качелей переставало казаться Музыкой в дуэте с несчастными криками ребёнка. Он то замолкал, то вновь начинал плакать.

Мне было не по себе. Я сердилась на непутёвых родителей, которые не могли толком успокоить сына или дочь. И думала, что тоже сейчас разревусь. Снова.

Я спрыгнула с качелей и направилась к соседнему двору.

Уже совсем стемнело. Стало холодно и... страшно. Наверное, полночь.

Я остановилась возле заржавевшего турника и прислушалась. Мне почему-то показалось, что ребёнок плакал вовсе не в доме. А где-то здесь. На улице. Снаружи.

Чуть помедлив, я пошла на звук. Спустя минуту я поняла, что не ошиблась. Плач доносился из подворотни.

Я осторожно шагнула в её полумрак. Здесь было сыро. Тускло светила лампочка. И крохотная фигурка стояла, сжавшись в комочек и прислонившись к стенке.

Я подошла ближе.

- Эй! – мой голос отозвался эхом. – Ты чего?

Ребёнок судорожно всхлипнул. Я увидела мокрое от слёз личико.

- Я з...з...заблудилась...

Я подошла к девочке. Ей было лет пять, не больше. Тоненькая, напуганная, она смотрела на меня снизу вверх.

- Что же ты делала так поздно на улице? – растерянно спросила я, присаживаясь рядом с ней на корточки.

Она была одета аккуратно. Футболочка, бриджи (кажется, джинсовые), босоножки с ягодками, которые я сумела разглядеть в темноте. Значит, из благополучной семьи...

Малышка дрожала от холода и едва могла говорить. Я сняла с себя худи и накинула ей на плечи. Она достала до земли.

В голове лихорадочно мелькали мысли – что делать? куда бежать?

- Пойдём, сядем на лавочку? – предложила я.

Она кивнула. Я взяла её за ручку («Придерживай кофту!») и вывела из подворотни.

Мы сели. Девочка прижалась ко мне. Я обняла её. Сердце стучало в груди. Позвонить по домофону в какую-нибудь квартиру в этом близлежащем доме?.. Нет, не пойдёт. Нас никто не пустит в первом часу ночи.

- Где ты живёшь? – спросила я, проведя трясущейся ладонью по волосам крохи.

- Я н...н...не знаю, - прошептала она.

- Далеко?

Она пожала плечиками.

- Как ты потерялась?

- М...м...мы гуляли...

- С кем? С мамой?

- Д-да... Мама х-х-хотела купить м-м-мне б-б-булочку... ск-к-казала никуда не уходить... а я п-п-пошла смотреть собачку...

Малышка снова расплакалась.

Вокруг не было ни души. В редких окнах горел свет. Июньская ночь была на редкость холодной. Я быстро продрогла в одном тоненьком топе. Было жутко сидеть на скамейке в пустынном дворе, да ещё и с маленьким плачущим потерявшимся ребёнком...

Озарение пришло.

«Телефон!»

Как же я обрадовалась этой мысли! Но в следующую секунду по спине пробежал холодок – я забыла его зарядить.

Я вытащила мобильный влажными руками из кармана джинсов и нажала на кнопку. Дисплей ярко освятил моё лицо, заставив поначалу зажмуриться.

Заряда мало, но он пока ещё есть. А ещё есть тридцать четыре пропущенных вызова и девять смс-ок.

Времени на раздумья было мало. Кому позвонить? Может, стоило побороть свою гордость и позвонить домой? Спросить совета? Попросить, чтобы приехали? Чтобы помогли?..

Но вместо этого я набрала «02*» и нажала кнопку «вызов».

- Дежурная часть, - сказал женский голос.

- З-здравствуйте, - заикаясь, проговорила я. – Я тут нашла на улице девочку... она потерялась...

- Ваш адрес?

Я назвала.

Нажав «отбой», я сказала малышке:

- Всё будет хорошо! Сейчас приедет дядя милиционер и отвезёт тебя к маме...

- А ты? Ты поедешь? – спросила она.

- Маленькая, я не могу... – видя, что девочкины глаза вновь наполняются слезами, я горячо сказала: - Не бойся, дядя хороший!

- Я не поедуууууу... не поеду... – она обхватила меня ручонками.

- Тихо, тихо, тихо... – прошептала я. – Как тебя зовут?
 
- Тоня, - всхлипывая, пробормотала она.

- Тонечка, дядя знает, где живёт твоя мама... совсем скоро ты будешь дома, слышишь? Не плачь, Тоня...

Я обнимала её и гладила по мокрой горячей спинке.

Машина с мигалкой остановилась рядом. Оттуда вышло двое милиционеров (точнее, полицейских) и направились к нам.

- Сержант Смирнов, - сказал высокий, подтянутый мужчина, отдав честь. – Что случилось?
- Я обнаружила вон в той подворотне ребёнка... она потерялась...

Когда человек в форме протянул руки к Тонечке, она тонко-тонко заскулила и прижалась к моей груди.

- Я боюсь, я боюсь, я не пойду... – повторяла девочка и тряслась всем телом, как осиновый листочек.

Я беспомощно посмотрела на милиционера.

- Она никуда не хочет без меня ехать...

- Ну что... Тогда и Вы садитесь в машину тоже...




В детской комнате было пусто. Мы сели на диван, и Тоня сразу уснула, положив светленькую головку мне на коленки.

Меня тоже начало клонить в сон. Я даже успела задремать, когда вошёл сержант Смирнов.

- Родители нашей Тони нашлись, - сказал он, и я тут же открыла глаза. – Они весь день её искали. Мать гуляла с ней по парку, отвлеклась у прилавка ненадолго, и девочка исчезла. Думали – всё... потеряли ребёнка...

Я смотрела на спящую малышку и думала: Господи, как же хорошо, что я её нашла... страшно представить, что бы могло с ней случиться в эту ночь в тёмной сырой подворотне...

- Теперь твоим родителям будем звонить? – сказал вдруг сержант.

- Что?

- Я вижу, ты тоже потеряшка. Только вот Тоня не по своей воле, а ты по своей... 
 
- Не надо звонить, - мотнула головой я.

- Варвара, тебе нужно объяснять, что такое комендантский час?

- Нет... – сникла я.

- И в чём же дело? Почему ты одна разгуливаешь по чужим дворам?

- Просто... некуда идти... – пробормотала я.

Обрывая наш разговор, в детскую комнату ворвались женщина, мужчина и мальчик лет семи-восьми.

- Тоня!.. – выдохнула женщина.

Малышка сонно открыла глаза и вскрикнула:
 
- Мама! Мамочка!..

Она вскочила с дивана, путаясь в моей худи, которую я так с неё и не сняла, и бросилась на шею матери. Они вместе плакали, обнимались, целовались, женщина шептала ей:

- Я говорила тебе быть рядом... зачем, зачем ты ушла, Тонечка... солнышко моё...

Отец обнял жену и дочь, закрыв глаза – я видела, что он тоже плачет. Маленький мальчик крепко обхватил за ноги маму.

Мне было сложно сдержать слёзы. В груди вновь всё горело – как несколько часов тому назад.

Семья Тони подошла ко мне, и женщина обняла меня.

- Боже, какое счастье, что Вы её нашли... спасибо Вам... спасибо...

Следом и папа, и даже братик, обняв, благодарили меня.

Я посадила на коленки маленькую, уставшую и счастливую Тонечку и сказала:

- Не теряйся больше! Обещаешь?

- Обещаю! – ответила она и поцеловала меня в щёку, обхватив мою шею тёплыми ручонками. Потом тихо улыбнулась: - Не плакай...

*   *   *

- Андрей Тимофеевич, не надо!

Сержант устало посмотрел на меня, держа руку на телефонной трубке.

- Тебя совсем не тревожит, что твои родители сейчас, вероятно, так же как Тонины, 
бегают по городу и не знают, что подумать и где тебя искать? Тебе их не жаль?

- Я сейчас пойду домой... – прошептала я. – Пожалуйста, не звоните, Андрей Тимофеевич...

- Куда ты пойдёшь в третьем часу?

Я промолчала, глядя в пол.

- Когда вы уже начнёте взрослеть и понимать, что творите...

- Я впервые убежала из дома...

- Твоим родным от этого не легче.

- Если Вы позвоните, им тоже легче не станет, - возразила я.

- Не станет. Но это научит тебя отвечать за свои поступки.

- Жизнь сегодня преподала мне урок... – сказала я.

- Я сам отец троих детей, Варя. И если бы моя дочь ушла из дома...

- Я понимаю, - перебила я. – Но неужели у Вас никогда не бывало таких моментов, когда просто необходимо сбежать от всего мира и попытаться расставить всё по местам?..

Сержант молчал. Долго.

Потом заговорил вновь:

- Знаешь, что я тебе скажу... Убегая от всего мира, мы никогда не думаем о том, что может настать то время, когда его действительно нельзя будет вернуть.

Я только теперь услышала, что за окном идёт дождь. Капли прыгали по карнизу, ветер ударял их о стекло, словно злился, что не может попасть внутрь и хоть немного согреться.

- Сейчас тебя отвезут домой, - сказал Андрей Тимофеевич. – Но запомни: самое дорогое, что у тебя есть – это семья. И ничто никогда её не заменит.