Урок

Урок


 Историк, Борис Сергеевич Мудрый, ничего не придумал лучше, как назвать свою дочь Ярослава. Любитель русской старины, он это имя готовил, для сына. Но, коль скоро родилась дочь, а других детей супруга Бориса Сергеевича рожать не хотела, то и имя досталось тому, кому досталось.
Отца своего Ярослава называла «батей» или «питатель», меня, в шутку, «господин мой». Еще та была затейница. Училась в Университете на биолога. А может на зоолога? Не важно. Отдать бы их всех, биологов и зоологов, на забодание дикому быку. Лягушек с удаленным головным мозгом за лапы пинцетом щипала, сам видел, фиксировала реакцию. Отдернет лягушка ногу или нет? В кислоту погружала лягушачью лапу. А та, бедная, дергалась, хотя головы уже небыло. Оттяпали, немилосердные люди, прикрываясь наукой, которая требует жертв.
Жила Ярослава в высотке, в доме на Площади Восстания. Таскала меня в зоопарк, который находился рядом с ее домом. В кинотеатр «Баррикады», где показывали только мультфильмы. После мультфильмов гуляли мы вокруг высотки, до самой полуночи. Пока родители не угомонятся. Прохаживались туда-сюда, грызли черствые миндальные пирожные, по своей форме  напоминавшие ржаные коржи, и Ярослава меня экзаменовала.
- Знаешь, - спрашивала она, в антрактах между поцелуями, - сколько весит мозг у млекопитающих?
- Не знаю, и знать не хочу, - отвечал я и лез к ней под кофточку.
- А ты послушай, интересно. У мышки-норушки всего полграмма. У кошки тридцать грамм.
- Пропустила свою любимую лягушку-квакушку. Хотя я и забыл.   Голову-то вы ей топориком, как бунтовщику.
- Нет. По другой причине пропустила. Она не млекопитающая.
- Это, что же получается? – картинно возмущался я. – Как лапы в кислоту окунать и брюхо вспарывать, она, значит, годится. А, как мозг взвешивать, так увольте, цветом кожи не вышла, молока не пила в нежном возрасте. А кто ей предлагал? Хорошо. Давай дальше.
- У собаки сто тридцать грамм.
- На сто грамм больше, чем у кошки, а поймать ее не может.
- У шимпанзе грамм триста-четыреста.
- Я всегда так говорю продавщице, когда сыр покупаю: «Взвесьте грамм триста-четыреста». Теперь или от сыра откажусь, или всякий раз шимпанзе вспоминать при этом буду.
- У лошади шестьсот. У слона пять килограммов, а у человека полтора. Это средние цифры.
- Ну, надо же, как интересно!
- Не смейся. Знаешь, сколько у человека хромосом?
- Не знаю.
- Двадцать три пары.
- Ты про хромосомы, как про обувь. На нашем складе осталось двадцать три пары. Всего, значит, в человеке сорок шесть?
- Нет. Не сорок шесть. А двадцать три. Хромосомы не обувь, но держатся парами. Всего двадцать три пары.
- Как же это интересно!
- Не паясничай.
- А ты вот мне на такой вопрос ответь. Почему, как только начнут мышей и кошек перебирать, то обязательно до человека доберутся? Это что, родственники наши дальние? А может, ближние?
 - Потому, что человек по систематике шведского натуралиста и естествоиспытателя Линнея, включен в класс млекопитающих, отряд приматов. А вот почему ученый определил человеку такое место в системе органического мира, ответишь ты.
- Потому, что безбожник и дарвинист.
- Нет. Дай другой ответ и свой ответ обоснуй.
- Вот, как выучишься на учителя, тогда и будешь меня мучить, спрашивать.
- Ну, пожалуйста. Ну, еще пару вопросов. Сейчас родители уснут, и мы пойдем домой.
- Хорошо. Только задавай нормальные вопросы.
- О чем свидетельствует сходство человека с животными?
- О том, что он такая же скотина, но только в одежде и с паспортом за пазухой.
- Каково положение современного человека, как биологического вида, в системе животного мира?
- Изгнан. Отовсюду с позором, и загнан слабостью своей и нерадением  в резервации под названием города. В которых жизни нет, где только вонь, асфальт и камень. Где даже неба не видно. Да. Это так. Не способен человек жить в системе животного мира. Ему теплая уборная нужна. Просто необходима. Унитаз современному человеку дороже родины, матери и отца. Дороже живого и неживого мира. Человек душу дьяволу продаст за толчок.
- О себе говоришь?
- А о ком же? О себе в первую очередь. Хотя все мы такие – современные человеки. О, горе нам!
- Успокойся. Держи кружок миндальный.
И шутки у Ярославы тоже все были биологические.
- Ты катался когда-нибудь на нильской лошадке? – серьезно спрашивала она. – Говорят, очень резвая.
- На разных катался, - отвечал я, не подозревая подвоха. – Возможно, что и на нильской.
Ярослава хохотала.
- Это бегемот. Гиппопотама называют нильской лошадкой.
- А чего ты смеешься? Возможно,  и на бегемоте катался. Не помню.
Я к тому так долго и нудно про ее биологию - зоологию, что в конце концов надоела. И ее биология с зоологией, и сама Ярослава.
Я вам вскользь, вкратце описал только одну нашу прогулку, один вечер. А представьте себя на моем месте и весь этот животный мир, всех этих лягушек с удаленным мозгом, преследовавших меня изо дня в день, в течении целого года. Стало тошно. Себя почувствовал лягушкой, которую препарировали, опустили в кислоту и дергают за лапы.
Эта биология – зоология, вытеснила из меня не только любовь к Ярославе, но и физиологию, то есть примитивное влечение мужчины к женщине. Грубо говоря, опостылела.
А как все хорошо начиналось.


                2001 г.