Соль земли

     Для детей не предназначено, ничего нового и оригинального не содержит.
Зачем писал? А по голове стукнуло.

   * * *

      Было это давно. За высокими горами, за широкими лесами, как и везде — люди жили: овец пасли, зверя били, хлеб растили.
   Пока не случилась в один год сухая весна. С земли снег сошёл, а с неба ни капли не упало, сушь великая — день за днём. Стонали пахари, что осталось только поля слезами да потом полить — только проку и от того не будет.
   Собрались тогда старики, подумали и решили: раз не догадывается небо землю само оросить, придётся ему пример подать. И в рассветный час легли зерном на поля жёны желанные, и вошли в лоно их дождём мужья верные; и восхотела земля, и нахмурилось небо.
   Покатились с гор тучи, застелили ложе тёмной периной — среди дня ночь наступила. Вспыхнули свечами, извились в горах молнии — сроду здесь таких не видывали: голубые, на конце раздвоенные, будто язык змеиный. И полился на землю званый дождь.
   
   Видать, люди с большой радостью обряд провели, а земля с небом им крепко позавидовали, потому что осенью и стар, и мал на поля вышли, с ног падали, рук не чуяли — такого урожая, какой с полей сняли, и сказания не упомнят.
   А как прошла самая зимняя стужа, так уже повитухи с ног сбились и руки едва поднять могли, потому что чуть не в каждом доме их помощь пригодилась.
   А ближе к лету — прошли со стадом с одного пастбища на другое пастухи. И показалось самому молодому, что видел он медведя у дальней скалы. Да не раз показалось, не дважды. Мялся, маялся пастух — решил посмотреть. Пошёл за медведем — нашёл пещеру, а в ней — дитя малое, каких полное село той весной по колыбелям лежало. Только здесь мальчонка ровно в гнезде спал — постель из веток сложена, а на ней клочки шерсти медвежьей.
   Забрал пастух находку — не годится зверю человеческое дитя растить. А старший посмотрел на обоих — и вниз отправил: ребёнка кормить нужно, а что толку медведицу на овцу сменять.
   
   Спуститься-то пастух спустился, только люди тому не обрадовались — чуть не у каждого в доме свой подарок растёт, да и выглядит найдёныш странно.
   Кожа тёмная, словно у дуба ствол. А глаза серые — как небо перед грозой. И не волосы — вороной кобылы хвост, ещё и по спине гривкой, как у молодого хорька, идут.
   Мнутся люди: и бросить ребёнка — не годится, и взять боязно. Маются.
   Пока не вышла вперёд немолодых лет пара.
   — Все знаете — у нас четыре дочки. И пятая — этому ровесница. А будет ли ещё когда кто — неведомо. Пусть шестым сейчас станет сын. Орс.
   Так и решили.
   
   А вскоре поняли, что, взяв приёмыша, не прогадала пара. Орс и впрямь рос медвежонком: не слишком ловкий, не слишком быстрый, но сверстников чуть не на голову выше и в плечах едва не в полтора раза шире;  в обычных мальчишеских потасовках против него никто не выходил: старшим — не по возрасту, ровесникам — не по силе. Сёстрам был защитник, матери — послушник, отцу — помощник: чему выучился — навсегда при нём оставалось, хотя учился медленно и трудно.
   
   Пока не пришло время мальчикам учиться защищать — себя, дома и землю свою. Сёла ведь войска не держат, если придёт напасть — все мужчины за луки и мечи возьмутся. Отобьют беду — и снова оборотятся: лучники — охотниками, мечники — пахарями.
   Орс лук только в руки взял, покрутил — и назад положил. Никто силовать не стал — не его оружие. А вот меч да палица — казалось, Орс с ними и на свет появился. Скоро сравнялся он в ратном умении со взрослыми, а после ему не только в родном селе, но и во всей округе равных не находилось.
    «Не к добру», — качали головами старики. Пока приёмный отец не взвился:
   — Да что ж недоброго?! Защитник вырос!
   — Так в этом добра и нет. Раз защитник появился, значит, понадобится. Не он беду принесёт. Но беда такая придёт, что без него нам не справиться. Ради неё он рос. Что ж в этом — доброго?
   
   Прислушались люди. Призадумались. Стали оружие проверять, да себя заодно. Никогда ещё в тех местах такого войска не было.
   Но проходили месяцы, беда всё не являлась, и надоело людям лук, что ни неделя — осматривать, с мечом под подушкой спать. Махнули они рукой на пророчества стариков. А те только головами качали:  «Беда вам весточку не пришлёт — ждите, вот я иду. Упадёт, как снег среди лета».
   
   Напророчили. Орсу третий десяток пошёл, когда объявилась беда — жаркими пожарами да горьким дымом. Явилась с поля, где, кроме дикого зверья, сколько знали — не водилось никого. А пришедшие — хуже зверья были, хоть не зверями выглядели.
   Тут и пригодились — и мечи, и луки, и выучка — не до конца забытая, скоро припомненная. И укромные места в болотах лесных, куда свозили стариков, детей, женщин да припасы с окрестных сёл.
   Думали люди поля, что пройдут быстро, возьмут добычу щедро. А встретила их пустыня, мечами да стрелами ощерившаяся. Не вышло у них легко прийти. Не вышло и легко уйти — сказали старики, что нельзя гостей незваных так отпускать, их в десять раз больше вернётся. Пришли они в эту землю — пусть в ней остаются. И тогда покоя не будет, но без этого — не будет и жизни.
   
   Послушали стариков. Со всей округи ратники собрались.
   У реки не стали — легли. Подошли к воде люди поля, и первая сотня почти переправилась, но смели её вставшие на том берегу лучники. Поднялись тогда и на этом берегу защитники — словно из земли выросли.
   Тяжкая была битва.
   Только и в первый раз не ошиблись старики — на месте Орса десяток бы не справился, а он один — десятка стоил: смотрел соколом, бросался рысью, ломал медведем; ни один, его руки отведавши, других угощений не требовал. И не брали его ни мечи, ни стрелы: бившийся без щита — с мечом и палицей, он был весь покрыт кровью, и все видели, то — чужая кровь. 
   Тяжкая была битва.
   А как утихла, оглянулся Орс кругом и подумал, что пришли люди поля к его земле за добычей, а вышло, что её добычей стали. Осмотрелся, да оружие из рук и выпустил. Сам на устланный телами берег опустился, к земле приник. Только прошептать и смог: «Матушка».
   Одежду с него срезать пришлось — и тогда поняли, что бурая она от крови не одной чужой.
   Знахари над ним три дня бились. Что могли, сделали, что не могли — пробовали. Но не вернулся Орс с той битвы.
   И не только старики тогда вздохнули с облегчением — видать, большей, чем отражённая, беды уже не ждать.
   
   Стали говорить, что нужно готовить тризну — достойную такого богатыря, но покачала головой приёмная мать.
   - Откуда он к нам пришёл — пусть туда и уйдёт. Не наше это дитя — кто-то ещё его оплакать должен. Должна мать сына проводить.
   
   Многие той речью возмутились, но не одна мать в селении потеряла сына. А встали они — как одна. И покорились мужчины: пока ратник, вернувшийся с битвы, от крови не очистился, он — воин, а не годиться воину горюющей матери перечить.
   Отдали Орсу все возможные почести, положили тело на носилки и отнесли в ту пещеру, где двадцать лет назад нашли. Там и оставили.
   Постояли, помолчали — и к домам вернулись. Живым жить надо.
   
   * * *
   
   Заглянул в пещеру отец-небо — и застыл. Ни дымки на нём с тех пор. Ни тучи. Ни облака. Одно солнце с востока на запад ходит. День за днём.
   А в пещере ночь за ночью мать-земля плачет, никак не утешится. Днём солнечным высыхают слёзы — остаётся на камнях соль. Нарастает, осыпается. Лежит в соли тело нетленным, будто уснул Орс — вот-вот проснётся. 
   Холодно в пещере. Сухо. Солоно.
   Хоть и вырастила Орса мать не родная, но подсказало ей сердце верно — не приняло смерти богатыря место, где он родился. Много времени прошло, мало ли — проснулся Орс. Вздохнул, глаза открыл — сокровищу подивился: лежит он среди красоты невиданной. Сел, рукой снег нетаявший зачерпнул — с ладони свет посыпался.
   Удивился Орс, ко входу подошёл, пещере поклонился — домой отправился.
   
   В селении его узнали. Не удивились. Только он селения не узнал. Поля стоят чёрные, сады голые, люди тенями бродят.
   Он к дому бросился: что такое?
   И услышал, что в великой битве не стало его. И с того самого дня — с неба ни капли не упало. А река вздулась и колодцы переполнились, только нельзя той водой ни людей, ни скотину, ни поля поить — стала она солёной. И перегоняют её, но много тем не добудешь, и не знают люди, как дальше быть, потому что без урожая прожить как-то можно, а без воды — никак нельзя. И выходит эта беда страшнее прежней, и нет от неё спасения.
   Оттого живому Орсу никто и не удивился.
   
   А Орс удивился. Битву он помнил, да проснулся в пещере живым, невредимым — и следов от ран не осталось.
   Зачерпнул тогда воды из колодца — к губам поднёс. Солёная вода. Солёная, как воздух в пещере.
   И не вспомнил Орс, но словно бы знал всегда.
   Бежал он к пещере — волку не угнаться. Упал на колени, зачерпнул горстями белую печаль:
   — Матушка! Твоими слезами нынче родники текут! Что же ты — одного своего сына спасла, а других погубишь!
   Пробежал по пещере ветер, вихрем соль поднял:
   — Не хотела я ничьей гибели. Людям заступника отдала. Но и за невольную вину будет мой ответ: станет пещера целебной. Пусть приходят люди.
   
   Протянул Орс руки к небу:
   — Батюшка! Отпусти к земле воду — без неё жизни нет!
   Нахмурилось небо, заклубилось тучами, зарокотало:
   — Воду верну. Только ты — не вернёшься. Не может человек дважды в одном обличье родиться. Поднимайся ко мне — я тебе здесь службу найду.
   Задумался Орс.
   — Не гневись, батюшка. На земле от меня больше проку будет. Нельзя мне уходить. Да и не хочу. А раз не можно в одном облике — дай другой.
   
   Сверкнула молния — так, что от гор тени легли. Грянул гром — так, что не на одну минуту все оглохли. Ливень стеной встал.
   И спустился вместе с водой к селению огромный бурый медведь.
   И колодцы опреснели. И зерно проснулось. И травы поднялись.
   И никто в селении тому не удивился.
   
   Только с самых тех пор людям той земли медведь старшей роднёй стал — не охотятся на него, уважают, почитают, в беде призывают.
   А в пещеру, и в самом деле, стали приводить и приносить тех, кто долго болел да никак не выздоравливал; и тех, чьи раны долго не заживали; и стариков, простудившихся в холодную пору; и детей, что всё кашлять не переставали. Всем помогала пещера.
   А ещё — с тех самых пор на этой земле никогда не бывает засухи.