1978 - 10

Глава 10.

«- Ведь Хрущёв говорил, что Советам ничего не нужно было делать с Ираном, потому что «Иран – это гнилое яблоко, которое само упадёт к нам в руки». – Ватанабэ был в ярости. – Я готов поклясться, что эти поганцы сейчас трясут яблоню изо всех сил».
(«Шамал», ВТОРНИК, 13 февраля. Глава 23. Нефтеперерабатывающий завод компании «Иран-Тода», Бендер-Делам. 12.04)

Иногда я размышляю, как это могло быть так, что опытные американские советники, засевшие армию шахского Ирана, как мухи подпорченный сыр, не побеспокоились о надёжной защите переписки в иранской армии от разведки вероятного противника, позволяли по открытым каналам связи передавать секретную и совершенно секретную информацию; шифры, придуманные самими иранцами, были настолько примитивны, что сообщения смог бы расшифровать наш «продвинутый» десятиклассник, не обученный научной дешифровке. Американцы как бы сами подсовывали нам это их несовершенство.
Или им просто было по большому счёту плевать на свою миссию советников, или на самом деле был какой-то сговор между КГБ и ЦРУ, о котором сейчас блуждают гипотезы?

Как-то у меня гостил сын.
- Батя, почему ты не пишешь всё?
- Что «всё»?
- Ну, вот например, помнишь, однажды вы вернулись, и тебя разбил радикулит? Ты тогда не вставал с дивана, к нам пришли Борис Львович и Рушан, разложили и развесили карты Ирана, и вы обсуждали, как иранские истребители…
- Стоп! Ты был слишком мал! Что ты можешь помнить?
- Мне было одиннадцать, и я помню всё! Уже нет шахского Ирана, как нет Советского Союза, прошло почти тридцать пять лет! Чего ты боишься?
Мудрец. Ещё не сказал, что, мол, батя, тебе уже столько лет, что помрёшь раньше, чем тебе кто-то что-то сделает, если и захочет…
- Видишь ли, сынок, если разведчик дожил до такого маразма, что взялся писать мемуары, то он всё равно должен следовать правилу, как у  врачей, - «не навреди».
- Ну, ладно, вот например, скажи, какой вред может нанести рассказ о том, как наш консул дал взятку начальнику какого-то отделения шахской гвардии?
- Ты и это помнишь? Знаешь, такие эпизоды больше для любителей приключений… но мои мемуары полухудожственные, что-нибудь подобное буду вклинивать… чтоб читатель не засыпал…

Это сочинение – мемуарное, поэтому я не изменяю фамилий персонажей, за исключением тех, о которых пишу негатив, как, например, о старшине, уличённом в мордобое солдата… или имён, забытых мною, как, например, переводчика, прикреплённого к нашей группе от разведуправления пограничного округа. Его я и впредь буду называть «Дед».

Позиция, показавшаяся нам удачной и выбранная для экспедиций в будущем, в первые дни принесла разочарование. Информации не было, иранские радисты изредка перекликались, чтобы убедиться в качестве связи…
Успокоил нас Дед, произнеся волшебное слово «Навруз».
Борис Львович возразил:
- Мы все тут старые «азиаты» и знаем, как празднуется Навруз, Новый Год по восточному календарю, «праздник Весны». Но двадцать первое марта позади, сегодня уже двадцать третье.
Дед улыбнулся:
- Иран, это вам не советский Узбекистан, в Иране Навруз празднуется долго, иногда до десяти дней. В эти дни шах и шахиня разъезжают по стране и вручают подарки рабочим и дехканам, а на улицах продолжаются гуляния. Потом, учтите, завтра пятница, исламский день молений, а потом суббота и воскресенье, американские выходные дни. Иранская армия поэтому отдыхает три дня подряд. Едем на охоту!
Вынужденное  безделье офицеры использовали по-разному. Борис Львович с Дедом пропадали на охоте, но возвращались пустыми: кабаны, которые забредали к нам из Ирана на ночь, были тощими, и к тому же их отпугивал табун диких лошадей; зайчихи выводили зайчат, на них было грех охотиться;  утки, собиравшиеся улетать на север, были откормленными, но их мясо так воняло рыбой, что было несъедобным. Зато рыбалка была успешной: по заполненным весенней водой многочисленным арыкам рыба из Каспия шла на нерест.
Вооружившись удочками, офицеры отправлялись на питьевое озеро, расположенное от нас в двадцати километрах. Озеро протянулось вытянутым овалом, половина которого была иранской акваторией. Когда ветер дул с иранской стороны, вода в озере отдавала дустом, которым иранцы опыляли виноградники.
На нашем берегу озера размещалась водоочистительная станция, с которой водовозы развозили воду по заставам. В сотне метров от берега на сваях стояла будка с моторами, качавшими воду. Площадка вокруг будки была удобной для рыбаков с удочками. От станции к будке шли мостки. Рыбалка была удивительной: поплавок нырял сразу после заброса.
Неподалёку от «нашей» заставы, когда туркмены переставляли заслонку, в отключенном арыке остались полыньи, полные рыбы. Солдаты, забравшись по колено в эту полынью, руками выбрасывали на берег огромных сазанов и сомиков.
Из филе таких сазанов Борис Львович готовил корейское блюдо «Хе». Сначала мы  отнеслись к нему с недоверием: Комионко заливал рёбрышки с кусочками филе уксусной кислотой, поливал соевым соусом и обильно засыпал жгучим перцем. Но оказалось, что филе рыбы, «перегорая» в этой смеси, совершенно использовало уксусную кислоту, и готовое блюдо было едва кисловатым. Тазик  с рыбным хе расходился быстро, причащались и офицеры, и солдаты.
На заставу привозили кинофильмы, но была и своя лента «Белое солнце пустыни». Подозреваю, что этот фильм был на каждой заставе.
Фильм демонстрировался в спальном помещении заставы, и моя команда смотрела его во время каждой нашей экспедиции.
В эти же дни на складе заставы обнаружился телевизор.
В то время во всём оазисе Ахал-Теке советского телевидения не было. Но в конце 70-х телевидение уже перестало быть экзотикой.  Если положено, чтобы в ленкомнате  заставы был телевизор, вот его и привезли!
Оставалось изготовить антенну.   В моём распоряжении были: полу гнилая доска, найденный на свалке в Кзыл-Атреке корпус газовой плиты, железная спинка солдатской кровати, из которой мы усердно выпиливали элементы антенны «волновой канал» по моим, наспех сделанным расчётам, благо у меня всегда с собой логарифмическая линейка, заменявшая в те годы такое устройство, которое ныне известно под названием калькулятор. С кабелем проблем у меня не было.
Когда это чудище было сотворено и взгромождено на крышу, дошла очередь до телевизора. Поиск показал два телецентра. Несмотря на большое удаление, Тегеран принимался благодаря передающим антеннам, размещённым на пятикилометровой горе-вулкане Демавенд* к северо-востоку от столицы Ирана. Другая станция была по ту сторону Каспийского моря в городе Решт, и сигналы от неё проявлялись у нас периодически.
Перестроить звук с 6,5 – нашего на 5,5 мегагерц иранского стандарта, оказалось не трудно, просто с помощью отвёртки.
Наступит время, когда иранское телевидение станет для нас едва ли не основным источником информации. Но летом 1978 года мы об этом и не помышляли: телевидение при шахе было исключительно развлекательным.
В 16:00 появлялась заставка, минут пять показывался портрет шаха (молодого и красивого), затем с десяток минут виды Ирана, - оазисы, водопады и мечети, потом до восьми часов вечера мы смотрели мультфильмы всех стран, включая советские. С восьми до одиннадцати шла иранская мелодрама. После мелодрамы до самого  утра экран захватывали американские боевики, фантастика, фильмы, которые придут к нам в девяностые, сначала с «челноками» на видеомагнитофоны, а потом и на телеэкран. В иранском телевидении 1978 года не было блоков «последних известий», кроме репортажей о поездках шаха по стране. Шах не нагружал народ лишней информацией.

По работе было глухо. Я в который раз опускал с бойцами зеркало антенны и занимался совершенно непродуктивной настройкой ЛБВ – лампы бегущей волны. Описанные в инструкции способы юстировки никуда не годились, своего опыта было маловато, структуру сигналов в вибраторах, которую нам вбивали в академии, я забыл начисто. Использовал методы «тыка» и «авось». С большим трудом, в темноте, поднимали зеркало антенны, но в наушниках звучали какие-то тона гармоник, какофония звуков и никаких полезных сигналов. Плюнуть на всё и отправится на охоту с Дедом?

В один из вечеров последних дней марта все офицеры, водители и свободные от смены радисты сидели в казарме заставы и смотрели «Белое солнце пустыни». Вдоль ряда капониров с машинами прохаживался часовой, выставляемый нами на ночь после грабительского налёта шакалов, укравших наш дневной улов рыбы. Я торчал на станции и шарил по разным каналам, надеясь хоть на что-нибудь наткнуться. Один из каналов вдруг «проснулся», и я включил телетайп. Тут же пришлось настраивать второй, третий, четвёртый. Мы привезли с собой специальные ленточные буквопечатающие аппараты, которые печатали обычной латынью, а нестандартные комбинации телеграфного кода (персидские, русские, турецкие и пр.) – значками в виде треугольничков, квадратиков и т.п.
Из соседней машины прибежал радист с докладом, что пошли записи на магнитофоны телефонных разговоров.
Я послал за Комионко. Он передал мне, что досмотрит фильм и потом придёт. Но Борис не выдержал и прибежал следом за вестовым.  К его приходу весь КУНГ был заполнен ворохами бумажных лент.
Взглянув на тексты, Комионко вызвал из «кинозала» всю группу.
Солдат посадили наклеивать ленты на бланки. Для всех офицеров я изготовил таблички перевода шрифтов, и они сели надписывать над буквами с бессмысленными значками персидских текстов латинскую транскрипцию.
Борис Львович, отлично знавший фарси, читал бланки с листа, Рушан с наушниками обложился диктофонами, каждый размером в том «Войны и мира» Толстого. Магнитофонные ленты с узлов перехвата поступали  одна за другой, Томабаев и Муминов занялись английскими текстами, систематизацией полученной информации, распределением бланков между другими офицерами.
Это была «снежная лавина» информации.
В эту ночь никто из нас не спал.
В Иране закончился Навруз, в нашей мангруппе – безделье, а для меня наступил тот самый «звёздный час»… ведь из всех предыдущих экспедиций группа привозила в основном охотничьи трофеи.
В жизни каждого человека бывают мгновения триумфа и минуты разочарования. В моей жизни миги триумфа случались несколько раз, сейчас был один из них!

Это была последняя поездка в Гудри-Олум** подполковника Бориса Львовича Комионко. Все последующие экспедиции вплоть до лета 1982 года возглавлял я.
Первое мая мы праздновали дома, в Ташкенте.

В День Победы я опять был в Гудри-Олуме, куда был отправлен начальником разведки округа в качестве советника при экспедиции разведгруппы погранвойск; шеф меня инструктировал с лейтмотивом  «не очень стараться».  Я так понял, что наш помощник Дед, был «засланным казачком», который проинформировал своё начальство о нашем успехе, те «раскатали губу» и вызвали свою мангруппу аж с ДВ, с японского пограничья.
Я согласился, выговорив для себя одну машину перехвата с водителем и сержантом-радистом.

*)Были сомнения в отношении ретранслятора Демавенд, так как направление антенны тяготело к городу Горган. Но если на заставке из Решта переводчики видели стилизованное слово "Решт", то на этой были слова "Иранское телевещание".
**) Название «Гудри-Олум» раньше носил весь участок местности вдоль русла реки Атрек.
 Вот что пишет  В.А. Туган-Мирза-Барановский :
«В 11 час. утра мы расположились биваком на берегу р. Атрека, в местности называемой Гудри-Олум (Олум значит переправа)». («Русские в Ахал-Теке». СПб. 1881).

Продолжение http://proza.ru/2013/07/04/1188