Меч Триединства. Глава 22

                22. НЕОБХОДИМЫЕ ЖЕРТВЫ.
Степь, степь, кругом сплошная безликая, надоедливая, ненавистная нильфийская степь. Она утомляла взгляд, сводила с ума, выводила из себя. Даркбек, король Даркеля, каждый день видел эту картину, ненавистную ему. Вот и теперь устремил он свои пепельно-серые глаза в её глубь, ближе к горизонту. Они уже давно взяли Астингтон, уже давно стёрли в порошок часть знаменитой городской стены, с одного из обломков которой, следил за горизонтом теперь даркелиец в сопровождении пары своих советников - ветхих старцев, которых Даркбек держал при дворе скорее для своей потехи, нежели для того, чтобы прислушиваться к их сыпучим, словно песочные, голосам, и к их мыслям, иссушенным так же сильно, как и их прогнившие тела. Они уже сломили, казалось, республиканцев, причём достаточно давно, но нильфийские крысы не спешили поднимать лапки в воздух, они расползлись по своим норам, а теперь, когда Белый, будь он проклят, притащил им на помощь маршунгар и киракийцев, теперь они выползли из той канавы, в которой прозябали всё то время, и принялись огрызаться. И вот результат - битва под Дезжером, в которой погибает Троен, Верховные с ним, а его, Даркбека  армия, вернулась в Астингтон, разбитая и неспособная к каким-либо действиям. Но ничего, он уже сделал всё, чтобы отрезать союзников от Тиры, не дать им перековать меч. Это у него получилось - глаза оторвались от бескрайней степи и пробежались по косым бурным строкам, испещрявшим пожелавший листок пергамента, который ему передали десять дней назад. Пока всё складывалось по плану Даркбека... если верить письму. И в этом и загвоздка - разучился король даркелийцев верить ещё в то время, когда и говорить-то не научился. А теперь разведчики доложили, что коалиционная армия уже на подступах к этому дрянному городу, и Даркбека терзали сомнения - где они пропадали так долго, не стояли же на одном месте, а если и так, то почему решились дать генеральное именно сейчас. Всё это не давало покоя. Но скоро сомнения уступили место нормальному состоянию души для правителя даркелийцев. Ненависти. Он с самого первого дня своего ненавидел нильфийцев, ненавидел кракийцев, ненавидел маршунгар. Ненавидел крепкой, лютой, неиссякаемой ненавистью. Ненавидел за то, что те сделали с его предком, с его родом, с его народом и страной, за тот унизительный договор о Переделе земель, за каждый золотой, который его народ в те времена выплатил по этому договору сверх того, что отдал республиканцам лучшие земли, а сам ушёл ютиться и выживать в песках. Эта ненависть была почти телесной, почти живой, она питала короля рогатых, давала ему Силу - от листка пергамента взгляд переполз на рукоять меча, болтавшегося у пояса. Там темно-фиолетовым, почти чёрным цветом переливался круглый камешек. Способность управлять Силой была и у Даркбека, хотя от способностей Ватомбы у того осталась треть, не более. Но и этой трети хватило Даркбеку, чтобы освободить Безликих и наложить на бойцов своих заклинание помрачения. И теперь,  с этой новой силой, он сотрет своих врагов в порошок, он закончит дело Ватомбы, и вернет даркелийцам их земли, и к тому же прибавит новых, тем более что сами Верховные, похоже, поняли, что даркелийцам нужна справедливость, что пора отомстить заевшимя республиканским крысам и остальным за всё, понимают, поэтому и не чинят особых препятствий, поражения под Бигхарбором и Дезжером подействовали на его армию, словно огонь на металл - плохой рушится под языками пламени, а хороший закаляется и становится только сильнее. Так с его армией и произошло. Они ожесточились, они закалены, они будут драться.
-Союзники приближаются, мой повелитель,- проскрипел из-под черного балахона голос советника, - Я бы посоветовал покинуть город, ведь в союзники знают эти стены, знают эту местность, а мы не знаем. Мы не можем дать противнику такое мощное преимущество, как знание поля боя.
Даркбеку  уже надоели совершенно, до невозможности, надоели эти советы, которыми так невозможно часто сыпали в него эти стариканы. Это бесило его, бесило Даркбека.
- Заткнись, коряга старая,- выдавил из себя король даркелийцев, резко обернувшись на месте, и метнув в советника такой взгляд,что тот снова спрятал своё сложенное из сплошных морщин лицо под балахон, и больше из-под него не выныривал. - Теперь это уже не их столица, не их город - мы прорвали стену, мы перекроили улицы, мы смыли всё то,  что делало этот город нильфийским, в крови его жителей. И теперь это наш и только НАШ город.
- А Бигорман, а Олдтау,- не унимался советник. - Горы и лес мы не тронули, и теперь там они смогут укрепиться как нельзя лучше, там биться с ними будет тяжело.
Это вывело Даркбека основательно, он сдержал взрыв в себе, но в каждой фразе его угадывался бушевавший пожар.
- Молчи, дурак, Мордум  тебя подери, я верю в нашу победу.
- Троен, когда уходил под Дезжер, тоже был уверен в своей победе, и что теперь?
- Троен был поводырь своей армии - убили поводыря, а без него армия биться не могла. Я не поводырь - я символ. Никто не знает моего лица - оно спрятано под маской, никто не знает, телесен ли я - я ни к кому не прикасался. Даже если я умру, меня можно будет заменить кем угодно, потому что под этой маской, - палец, затянутый в кожаную перчатку, пристукнул по деревянной маске с прорезями только для глаз. - Под этой маской не живой человек. Без меня армия сможет вбить республиканских крыс и всех, кто помогает им, в их же поганую землю. А что до этой морравийской мрази, так я даже рад, что он мертв - я никогда не доверял этому зарвавшемуся предателю.
- Повелитель!- раздался из-под основания стены голос. Даркбек посмотрел вниз - там стоял капитан сотни. - Повелитель, армия союзников вышла к горам Олдтау. Прикажете разворачивать войска?
Даркелийский король думал не долго.
- Отставить развёртку войск, - при этом начал Даркбек спускаться со стены, и совсем скоро уже шел по улицам Астингтона, а капитан сотни и советники покорно и спешно семенили немного позади.- Союзники не будут нападать сегодня, и, я так думаю, завтра. Они устали, они не укрепились.
- Так может...,- попытался что-то вставить второй советник, однако Даркбек его решительно прервал.
- Нет, не может, я не возьму победу у уставшего врага, я вырву её из его холодных рук. Но кое-что для приближения своей победы мы сделаем уже сейчас,- потом он обратился к командиру, всё то время следовавшему за ним, он снял с пояса своего причудливый серебряный амулет, который передал солдату. - Ступай к генералу, передай им это, это будет знаком моей воли. Передай им так же, что я отказываю в разворачивании войск. Да, и собери мне у здания Сената так много бойцов, как только сможешь.
Раздав эти приказания, даркелийский король отмахнулся от старцев и пошёл к зданию Сената, уверенный в том, что когда он прибудет к основанию шпиля с хрустальной сферой на верху, то там его будет ждать минимум тысяча, другая солдат.
Гранитный шпиль, уже подёрнутый гарью и пробитый в нескольких местах, теперь был обложен в два ряда в высоту мешками, от которых тянулись верёвчатые шнуры, пропитанные маслом, которые сплетались в один пахучий узел. Там же его ждали бойцы - тысяч пять, может даже больше, что очень порадовало - хорошая у его бойцов исполнительность. Рогатые, увидев своего короля, выпрямились как по струнке, и тут же стянули с себя шлемы, приставив их к груди. Даркбек дал команду "вольно".
- Мои верные, отважные воины, - обратился Даркбек к бойцам, и те не смели не то чтобы сказать что-то, даже шелохнуться не могли пока, говорит король.- Сегодня наши враги приползли под стены этого проклятого города и готовятся дать нам последний бой, надеясь ещё нас победить. Но мы давно уже сломили этот поганый народ, растоптали его, сравняли с землей, и сегодня мы им это покажем, покажем, что наша сила необъятна. Это,- Даркбек указал на гранитную башню, заставив туда же одновременно  повернуть головы у всех пяти тысяч бойцов, словно они были единым целым.- Это последний символ того гнилого мира, против которого мы боремся, последний символ их поганой демократии. И сегодня мы покажем им, что мы сделаем с ними в бою, на примере этого нелепого шпиля.
С этими словами Даркбек повелительно махнул рукой, и тут же в ней возник факел, поданный одним из рогатых. Фитили запылали и с дружным шипением поползли к мешкам, а когда скрылись под теми - БАБАДАДЖ. Языки пламени взлетели к самому хрустальному шару, переломив основание здания Сената с треском и грохотом, словно то была гранитная соломинка. Плюясь камнями, изрыгая облака пыли, со стоном, свойственным разве что умирающему животному, башня обрушилась на крыши жилых домов, утопил всё вокруг в грохоте, треске, и оглушительном звоне бьющегося хрусталя - облаком блестящих осколков разлетелась сфера.
- Идите, идите и скажите тем, кто ещё не видел! - громогласно изрёк Даркбек повелительным, магическим, казалось, голосом. - Скажите, что сегодня мы разбили эту проклятую башню, а завтра так же мы разобьем на поле боя наших врагов.
                ****
Небо на западе было затянуто кровью, текшей из кроваво-красного солнца. Оно, словно живое, теряло с этой кровью силы и, обессиленно, ползло к горизонту. И этот цвет неба сейчас как будто предвещал кровавую и беспощадную бойню, которая должна будет разразиться  завтра. Сегодня небо было полно кровью, завтра вся эта кровь будет уже на земле. Союзники разместились в горах Олдтау, превратив полуразвалившиеся склоны в не самую плохую крепость. Когда армия покидала Тиру, в рядах её царило ликование, царила уверенность в счастливом исходе, словно получив Меч, они уже выиграли войну. Но теперь среди воинов разлилось уныние и смятение. Союзники увидели, что сотворили рогатые с одним из величайших городов Земноморья, увидели падение здания Сената, и это всё подломило уверенность солдат в победе, подломило их боевой дух. В души их закралось осознание того, что враг не сокрушен, и более того, враг готов биться и биться будет. И будет он жесток, и будет он беспощаден. И это осознание отпечаталось темным пятном на лицах солдат, связало их руки, погасила их взгляды. Даркбек хотел устрашить коалицию, и у него это получилось. Бароу видел всё это, и от этого ему было тяжело, он не мог смотреть на это более, тем паче, что трубку он уже докурил. Выпустив в свежий прохладный воздух последний клуб сизого  дыма, он отодвинул рукой полог и нырнул внутрь душного, скудно освещенного шатра, в котором над разостланной картой Астингтона  и его окрестностей уже не первый час кипел жестокий спор о завтрашнем дне - люди пытались на пергаменте, исчерченном чернилами, состроить себе подобие завтрашней битвы. Каменнорукий не верил в эти планы, он уже убедился, что те всегда летят к чертям, но план нужен был. Ведь люди устроены чудно - иди всё из рук вон плохо, но если скажешь, что есть план, пусть этот план и никудышный, они готовы будут терпеть, главное, что есть ПЛАН, а сложись всё удачно, но без плана, то люди просто не примут этого и будут считать провалом. Так получилось под Дезжером - армия была спасена, пусть и с большими потерями, что на самом деле было неплохо, но всё пошло не по плану, а потому битву считают проигранной. Так же и теперь - необходим был "шаблон", под который они будут подгонять завтрашний день. Бароу склонился над столом, окинув карту взглядом, а затем посмотрел на участвовавших в совете людей. Халкгивену вместе с Мечом по умолчанию перешло командование всей объединенной армией, к некоторому негодованию Великого, метившего на это место, но так как нильфиец был ещё молод и в управлении огромной армией не практиковался, то его правой рукой, помощником и советником стал Аксорс. Тут же были и Алекто как командующий нильфийской армией, а Великий и Фиржан с Бигоем оставались в правах командующих своих армий. К Тасхенду и Бароу теперь без приставки "генерал" никто не обращался, но все эти люди были подчинены Аксорсу и Халкгивену... кроме одного. Бьюсем было не место на военном совете, но когда она изъявила желание участвовать в нем, никто возражать не стал. Для Каменнорукого было загадкой причина её появления в дымном от чадивших факелов шатре, пока он не увидел реакцию Смотрителя. Тот, на прошлых советах откровенно спавший, теперь был с головой погружен в разработку плана. И тогда гвардейцу стало всё понятно - Бьюсем хотела видеть Фиржана, тот по какой-то причине старался избегать Бьюсем. И какова бы ни была причина, результат Бароу нравился.
- И какие идеи?- вернул его в реальность голос Алекто, склонившегося над картой, словно надеявшегося рассмотреть на пергаменте что-нибудь кроме чернильных линий.
- Предлагаю действовать решительно - промолвил Тасхенд.- Даркбек не знает, что у нас теперь есть Меч, а значит, на нашей стороне внезапность. Мощным налетом кракийцев мы отобьем часть стены здесь, - большой палец скользнул по пергаменту, указывая, какую часть стены они собираются отбить.- Это будет плацдармом, а дальше - рывок основными силами к центру, и оттуда уже во всех направлениях мы выдавим рогатых из города.
- Всё замечательно кроме одного, - вмешался Фиржан.- Приличная часть армии - мои люди. Стену мы отобьем, но на ваших тесных улицах нам не будет места для маневра, то есть, вы сразу остаетесь без половины армии, поскольку толку от моих бойцов будет мало - мы их только зря положим, а раз так, то я не буду выпускать их на поле. Нужен другой план.
- Например? - прохрипел Великий, прохаживавшийся всё  то время с безучастным видом.
- Торопиться нам некуда, - промолвил Фиржан, облокотившись на стол. Глаза его пробежались по присутствовавшим, но, только встретившись с карими глазами нильфийки, уперлись в карту и больше от неё не отрывались. - Нам торопиться некуда, почему бы не взять город в осаду - Даркбеку с рогатыми его рано или поздно придётся пополнять запасы, а город отрезан, и выпускать из него мы никого не будем. Результат - три-четыре месяца и около половины даркелийской погани  или умрет от голода, или, по меньшей мере, ослабеет. Другая оскотинится и драться вообще не смогут. Чем плохо?
- Тем плохо, - вступил в спор Белый, - что не только даркелийцам надо есть - нам тоже. А по землям Республики сейчас мародеров и падальщиков, что воронов над полем боя, при таком положении вещей, расхаживать по Нильфе без армии опасно, тем паче опасно отправлять караваны с провизией, чтобы кормить бойцов, а их придётся кормить, ибо запасов, которые мы с собой брали, хватит армии на неделю, не больше. А там уже вопрос с едой начнет мучать и нас. Осада отменяется.
- Дай угадаю, снова попробуем "выманить"? - с еле сдерживаемой желчью бросил Смотритель, намекая на печальный опыт под Дезжером.
-Сами выйдут, - уверенно заявил Аксорс. - Даркбеку хватило Силы, чтобы пробудить Безликих, чтобы наложить на свою армию заклинание, из-за которого павшие в бою поднимаются второй армией, на это ему Силы хватило, но на большее он не способен, а значит - раз, он нас не видит, а два - он не может ставить блок.
- Так ведь спир не может читать себе подобного, разве нет?- поинтересовался Бигой, который был посвящён в некоторые аспекты взаимодействия Силы и живых существ.
- Он спир только отчасти, и когда он взволнован, человеческое берет в нём верх, и тогда я могу залезть к нему в голову,- пояснил Аксорс. - Сейчас он ОЧЕНЬ взволнован, поэтому поверьте, они сами выйдут завтра на битву.
- Но ведь не так же он глуп, чтобы лететь на нас, когда мы укрепились в горах, словно в крепости, - заговорил Бароу, осматривая полумесяц чернильных гор, огибавших город с востока. - Или настолько?
- Нет, не настолько, - согласился Аксорс. - Но ведь у него есть одержимые, есть Безликие, это будут его волны, которыми он постарается смыть нас с Олдтау, а потом из города нагрянет конница и копейщики и добьют разметанные ряды наши. А смыть нас у него получится - Безликим  и одержимым всё равно, они будут нападать и нападать, пока не сломят нас. Рано или поздно наши ряды дрогнут - это только вопрос времени.
- Тогда надо будет оставить Даркбека без головы до того, как наши ряды перевернут, - уверенно заявил Халкгивен, понимающе кивая головой. - Как?
В шатре воцарилось напряженное молчание - все, в нём находившиеся, думали теперь, как же вытянуть Даркбека из Астингтона.
- А если его не вытягивать из стен?- предложила неуверенно Бьюсем, заставив всех присутствовавших обернуться к ней. - Ворота ведь всё равно открыты, а Даркбек не выйдет со своей конницей, или кто там у него, за городскую стену, пока его Безликие не растопчут нас.
И такая простая идея человека бесконечно далекого от войны оказалась действительно гениальной. Пока будут биться на скалах две армии, можно будет пустить отряд в город, где Халкгивен сможет убить Даркбека. Но были в этом плане "но", которые ещё предстояло разрешить. Вопрос первый, расстановка защиты - как следовало лучше расставить войска, чтобы враг не смел бы их первой же атакой. С половину часа, если не больше, ожесточенно спорили, водили пальцами по карте, кричали, ругались. Результат был установлен, утвержден и отправлен с гонцами во все концы армии, которая принялась тут же скрипеть, стонать, перестраиваться в соответствии с приказом. Задумка была такова - отряды морпехов и нильфийских гвардейцев делятся по сотням и занимают все свободные нишки, каждую впадину в этих горах, чтобы вытеснить их оттуда было как можно тяжелее. Киракийцы и нильфийская конница отводились в тыл, откуда будут проводить молниеносные заходы на врага. С вершин Олдтау их прикроют огнем нильфийские лучники и маршунгарские артиллеристы, а с воздуха - Рыцари Неба. Вопрос второй – кого отправить в город.
-Ну тут ясно, - промолвил Бароу, тут идти нужно нильфийцам и только нильфийцам. Город мы знаем – раз, на узких улицах биться сможем – два. Поскачем из Бигормана, оттуда до стены меньше всего расстояния, оттуда мы проникнем в город, там мы разделаемся с Даркбеком.  Я готов повести атаку вместе с Тасхендом лично.
Смотритель при этих словах видел, как Бьюсем стала чернее тучи и спрятала глаза в пол, боится она за него, ей плохо. Видеть её такой было невыносимо, невыносимо и для него тоже. Вероятность того, что кто-нибудь из того отряда вообще вернётся, была минимальной, и Смотритель это прекрасно понимал.  Она должна была быть счастлива, на остальное ему было плевать.
-Идти нужно моим людям,- решительно заявил Фиржан, сидевший без единого слова, в то время как другие эту проблему решали,  и только смотревший на карту, моментально приковав к себе взгляды остальных.
-Так ты же говорил,- начал Бароу, но Фиржан прервал его решительно.
-Нильфийцы не успеют. Ваши кони очень медленные, пока вы доскачете до ворот Астингтона, даже если скакать будете из Бигормана, ну так вот, пока вы доскачете до ворот, к ним из центра города уже успеют выйти копейщики, и тогда, тогда ваши конники отойдут к праотцам ещё до того, как Халкгивен увидит Даркбека. Поэтому в город пойду я и мои люди - думаю, сотен двух мне хватит.
- С двумя сотнями тебе не выйти из города, - снова попытался вмешаться Бароу, но Фиржан оборвал его снова.
- Ну наша цель ведь не перерезать всех даркелийцев в городе, а всего лишь докинуть Халкгивена до их короля. Я по этому поводу даже его подвезти готов. Доберется малой до Даркбека, а без него рогатые вряд ли будут сопротивляться,- промолвил Фиржан, хотя по тону его ясно слышно было, что Смотритель прекрасно понимал - не суждено ему вернуться из Астингтона. Это же было понятно и всем остальным, но спорить с ним никто не смел, тем более, что разумнее идеи Фиржана пока не представлялось. Установившееся в тот момент молчание нужно было ломать, и Смотритель сломал. Казалось, его слова "Возражения есть"? несколько раз отразились от ткани шатра, словно бились в твердый гранит - до того гулко и громко они звучали.
Бьюсем, которая до того была темнее тучи, теперь же и вовсе стала черной. Бароу теперь был вне опасности, по крайней мере, не в такой большой, но теперь на его месте был Фиржан, более того, сделал он это специально. От этого ей стало совсем плохо. Она хотела что-то сказать, хотела крикнуть, что есть возражения, удержать его, но почему-то вместо крика вышел ей одной слышный шепот. А других точек зрения не было. И вот они уже выходят все из шатра, один за другим, с безучастными лицами. Конечно, какое им дело до Фиржана…точнее дело-то им было, но не так, как ей. Вот встает и уходит со своего места он. Бьюсем плохо помнила, как она оказалась на продуваемой ветерком вершине скалы, на которой высился их шатёр, зато напротив оказалось его лицо.
-Зачем?- прошептала она, теребя свой плащ – ей хотелось обнять Фиржана, но что-то, какая-то внутренняя броня, не давала сделать этого, и нильфийка переключилась на плащ.
-А можно не отвечать?- совершенно спокойно, каким-то даже весёлым тоном, спросил киракиец,- Ты ведь сама прекрасно знаешь зачем.
-Я тебя люблю,- вылетели вдруг из её уст слова, которые она так долго и так тщательно не решалась, не хотела выпускать, тут и броня её треснула по швам и спустя мгновение она уже была в его объятиях. Она припала к его губам, словно надеясь, что этот поцелуй что-то изменит, словно он заставит Фиржана отказаться от этой самоубийственной затеи. Но ничего это не перевернуло, когда они с Бьюсем расплелись, на лице Смотрителя играла лёгкая усмешка,  решимость его осталась на своём  месте, он не собирался менять решения. И нильфийка это поняла.
-Ненавижу,- прошептала она, прижавшись к его груди.
-А я тебя люблю,- усмехнулся он, обняв её так крепко, как только мог. – Только мне идти надо.
Отпускать его не хотелось, совершенно не хотелось, но киракиец сам разжал объятия, сам пошёл к спуску, где расползалась теперь по своим позициям армия, пошёл с тем, чтобы отобрать людей, с которыми завтра пойдёт на смерть, а она просто не посмела пойти за ним. Хоть она понимала, что видит Фиржана последний раз, хоть чувствовала, что вместе с ним уходит частичка её души, хоть очень хотелось пойти за ним…
                ****
-Ну стой, герой-любовник,- раздался за спиной голос Бароу.
Умеет же лысый вовремя появиться – только Фиржан собрал людей, нашлось триста человек, таких же сумасшедших, как и он, которые согласились завтра идти в город, только уже собрался он идти за Халкгивеном, который всё ещё стоял на скале и разговаривал с Аксорсом, только уже собрался он идти после всего этого в лес, занимать позицию, как появился этот лысый и теперь предстоит долгий и неприятный разговор, может даже с дракой…киракийцу даже хотелось, чтобы с дракой – нильфиец ему не нравился, а тут ещё и задор перед битвой искал выхода. Смотритель остановился и дождался, пока Бароу с ним не поравняется.
-Давай отойдём, поговорим,- промолвил он уже совсем рядом, теперь Фиржан смог повернуться и посмотреть нильфийцу в глаза. Тот хранил несгибаемое спокойствие, что сначала Смотрителя немного смутило, но потом даже раззадорило.
- Ну пошли, разговорчивый ты наш,- усмехнулся он и сам пошёл вперёд, предоставив Каменнорукому право идти сзади.
Они прошли не так уж много – только свернули за скалу, чтобы никто не мог их видеть, только там остановились.
-Ты всё видел, да?- с усмешкой спросил Фиржан, покосившись на рукоять катаны – хотел проверить, возьмётся ли за неё нильфиец. Бароу понял, что этими словами Смотритель пытается его спровоцировать, поэтому решил сказать о своих намерениях прямо и сразу.
-Я видел всё, но драться я не собираюсь – завтра представится шанс за всю жизнь железом намахаться, я тут за другим.
-Даже так? – искренне удивился киракиец. По тону Каменнорукого понятно было, что тот не врёт, но тогда вариантов, для чего Бароу вытащил его на этот разговор с глазу на глаз вообще не оставалось. Это было интересно. – Тогда что тебе от меня надо?  Тоже хочешь спросить «зачем»?
-Нет, я прекрасно понимаю зачем, - так же спокойно промолвил Бароу.
Второй раз Фиржан ошибся. Это точно становилось интересно.
-Но ведь это связано с ней?- спросил он, уже начиная терять терпение, эта игра в «угадайку» его уже начала выводить.
Бароу понял, поэтому дальше на терпении вспыльчивого киракийца играть не стал.
-Да, это связано с ней. Ты ведь знаешь, она умеет держать в руках лук.
Фиржан это знал, он ходил с Бьюсем в лес, когда те были в Полисе, он видел, что нильфийка стреляет, причём стреляет очень хорошо.
-И ты думаешь, что она?
-Да,- кивнул головой Бароу, - я думаю, что она не захочет оставаться в стороне, если дать ей остаться тут, в Олдтау.
-Не захочет она уезжать,- решительно заявил Фиржан – он прекрасно знал, что Бьюсем хоть и плачет, хоть она нежная и чувственная, но когда её пытались что-то заставить делать, пытались что-то навязать, тогда она становилась просто несгибаемой.
-Не захочет она, - согласился Бароу. – Теперь понимаешь?
-Понимаю,- промолвил Фиржан.- Надо её увезти.
-Да, надо её увезти,- решительно заключил Каменнорукий.- И я хочу, чтобы увез ты её к себе. Просто в Полисе будет спокойнее, кто там остался на твоём месте?
 -Из рода рысей старейшина, проверенный человек,- сказал Фиржан.- Ты прав, да, её увезти нужно.
-Сопротивляться будет,- улыбнулся Бароу.
-Конечно будет, - бросил Фиржан.- Пойду я распоряжусь, чтобы ей кибитку какую-нибудь организовали – не скакать же ей пару недель на спине.
Той ночью, спустя полчаса после этого разговора, из стана коалиционных войск, трясясь и подпрыгивая на ухабах, выехала кибитка в сопровождении четверых огромных волков, в которой ещё долго билась, кричала и ругалась Бьюсем. Она никак не могла поверить, что с ней так поступили. Конечно, она хотела биться, она пошла бы на скалу в ряды лучников, но они догадались. Это было бы даже смешно, если бы не было ей так обидно – соперники, ненавидящие друг друга тихой ненавистью и только для вида сохранявшие нейтралитет, теперь эти двое объединились, чтобы увезти её, Бьюсем с поля боя. Конечно, оба беспокоятся за неё, конечно, оба её любят, потому и пошли друг с другом на такую сделку. Но ей всё равно было больно, обидно, тяжело от того, что с ней ТАК поступили, от того, что у неё даже ничего не спросили, хотя она всё равно бы отказалась уехать. В конечном итоге ругань и слёзы съели все её силы, а кибитка всё равно ехала в Полис, и ничто этого не изменило, Бьюсем уснула, уснула тяжелым, беспокойным сном и долго потом ещё плакала во сне.
                ****
Бароу смотрел вслед уходящему Фиржану. Тот пошёл поговорить о транспорте, который должен будет увезти от него Бьюсем. Конечно, киракиец ему не нравился, дико не нравился, но куда деваться – приходится идти на сделку с ним, на сделку ради неё. В конце концов, она тоже для него не пустое место, а потому подвоха от него ждать не приходится. Но на душе все равно было неспокойно... ещё бы там было что-то спокойно. Каменнорукий шумно выдохнул, пытаясь выпустить с этим воздухом из себя всю тяжесть и тревогу, которые на него навалились, поднял глаза к сиявшему множеством крошечных самоцветов черно-фиолетовому небу. И в этом расшитом алмазами небесном ковре нашёл он одну крайне интересную деталь, которая сразу приковала его внимание: блуждающая звезда, которая всё это время бегала по черному своду, стояла теперь совершенно неподвижно, ослепляет своим ярким сиянием. Старому миру пришёл конец. Бароу усмехнулся и не спеша вышел из-за скал, пошёл к передовым рядам, чтобы пристроиться где-нибудь там, а завтра громить врага в первых рядах. Старому миру пришёл конец - это он прекрасно знал и без остановившейся блуждающей звезды. Они этот мир угробили, они, люди, слоняющиеся под этим солнцем, они разрушили его, и теперь, даже если завтра победа будет за ними, мир никогда уже прежним не станет. С этими мыслями Бароу сел к одному из многочисленных костров, создававших свет, немногим уступавший солнечному, разве что более грязный, более земной, ибо и миллиону костров  не сравниться с сиянием светила - Солнце, оно на небе, оно создано Верховными, а костры, костры они разведены смертными, и мощь их, как и мощь людских решений перед волей Верховных, ничтожно мала. От этих мыслей Бароу переключился на тех, с кем теперь коротать ему ночь перед завтрашней битвой - трое черных от копоти и пыли нильфийцев в мятых, покрытых гарью доспехах, лицо одного из них, сидевшего ближе всего опершись на топор, было полностью замотано свалявшимися кровавыми лоскутами, которые когда-то были его рубахой. Он в этой компании был главный, видно было по тону, которым перемотанный просил подкинуть дров в огонь и, похоже, что главенство его распространялось не только на эту компанию, но и на целую сотню, расположившуюся в небольшом довольно тесном ущелье. Причём голос его показался Каменнорукому знакомым, словно воспоминанием из пошлой жизни, такой далекой. Помимо гвардейцев у огня сидел ещё маршунгар с достаточно ощутимым черным ежом на лице. При виде генерала бойцы хотели было отдать ему честь, но Бароу скомандовал "вольно", как те ещё и выпрямиться не успели. Потом некоторое время они как-то странно, с опаской и неприязнью, смотрели на гостя, но через некоторое время на него перестали обращать внимание и прерванный разговор вернулся в своё русло.
- Ну что, ребята, боитесь?- спросил один из молодых нильфийцев, протягивая руки к огню.
- А чего бояться?- совершенно спокойно промолвил маршунгар, прикрывая глаза от едкого дыма, расползшегося с новой силой после того, как в костер подкинули ещё одно поленце.
- Как чего? А смерти?- не унимался нильфиец.
- А чего её бояться, - так же невозмутимо промолвил маршунгар. - Смерть как смерть. До нас она была, и никуда от неё нельзя было убежать, так и сейчас неё никуда не денешься. Тем более, что сейчас время военное, и смерть, стало быть, теперь везде, в воздухе, в воде, в вине, даже в этом костре. А мы люди военные, с ней мы должны быть "на ты", мы должны к ней привыкнуть - научиться дышать этим воздухом, пить это вино, греться у этого костра. Если научитесь, так и бояться перестанете.
- Легко тебе говорить, ты санитар, боевой офицер,- немного обиженным голосом заметил молодец, - а мы люди мирные - я вот, землепашец простой, он, - указал солдат на своего соседа слева, - кузнец, из этого самого города, причём.
- А ты у нас кто?- спросил Бароу, у нильфийца с замотанным лицом, когда просто наблюдать за беседой ему надоело.
- Я?- зазвучал из-под свалявшихся кровавых лоскутов знакомый голос из далекого прошлого.- В мирное время я был слугой в очень хорошем доме - зарплата неплохая, хозяин замечательный, и, кстати, тоже в этом городе. Только вот война перемолола всё, сломала, смела - и следа не оставила, хозяин мой под Дезжером пал ...хороший был человек.
- Тик?- не веря самому себе, вымолвил Бароу, у которого всё тут же в голове всё сложилось - и замечательный хозяин, который пал под Дезжером, и хороший дом в Астингтоне.
Замотанный кивнул головой.
- Тесен мир, да генерал?- промолвил он, довольно хмыкнув.
-И не говори, как тесен... и к слову, я не люблю, когда меня называют "генерал", особенно, когда это делают знакомые, а мы с тобой не чужие люди, в конце концов,- промолвил Каменнорукий. Для него этот израненный гость из той, старой жизни стал вдруг одним из самых дорогих для него людей. В нём словно осталась частичка Лионкиса, которого ему, Бароу, так теперь не хватало.- Тебя как угораздило-то, - спросил он, указав на бурые затвердевшие повязки, скрывавшие лицо собеседника, словно маска.
- Так это под Дезжером заработал, - сказал Тик, заправив за шею выбившийся лоскут. - Я ведь в ополчение сразу после указа о мобилизации ушёл, несколько крупных боев мы тогда проиграли - осталось нас немного, совсем немного, вот мы и партизанить потихоньку начали...
- Да уж, мы, когда от даркелийцев по лесам да развалинам с остатками отряда прятались, - вставил молодой ополченец, тот самый, что был землепашцем, - так он нам в ту пору всю плешь проел про то, как вернется его Лионкис с армией киракийцев и маршунгар, и помогут они нам, а мы не верили, за дурачка его держали.
- Только попался нам сокол в один день почтовый, у которого в письме указания явиться нашей армии к Дезжеру, чтобы союзников встретить,- продолжил Тик.- Вот тогда перестали вы на меня, как на дурака смотреть. И решили мы наших гвардейцев найти - письмо им передать, а оттуда в штаб его доставить. Гвардейцев мы нашли....
-Только вот спасать их пришлось от рогатых,- заметил кузнец, - в том бою мы сотенного потеряли, зато к армии прибились, а сотенным нашим Тик стал.
- Мы с гвардейцами до Дезжера дошли, вас встретили,- продолжил тот.- Я еще тогда к Лионкису прийти хотел, да не успел - выстроились в боевой порядок тут же, а там покидать позиции нельзя уже, не до того было. Ну я думал, что сразу после битвы, коли жив останусь, сразу к нему...да вот только не получилось...после битвы-то. А бинтами этими меня Безликий наградил, вот друг сидит, зашил меня, как мог, спасибо ему за это.
- Не благодари, друг,- пробасил маршунгар.- Я во время битвы за Бигхарбор и не таких видел... помню, принесли мне со стены Ворона раненого - грудь у него пробита была. Тяжелая была операция, очень тяжелая - пока все осколки ребер из раны вытащишь... только вот не успел я - осколки вытащил, а с потерей крови ничего сделать не смог, от неё-то тот Ворон и помер.
Бароу при этих словах горько улыбнулся - он, кажется, догадался, что это был за Ворон с пробитой грудью. Вот как интересно получалось - казалось бы, незнакомые, чужие, на первый взгляд, ему люди, а связаны с довольно близкими ему... с близкими, которых уже нет. Тесен, однако, мир, все со всеми через кого-то связаны.
-Генерал Бароу,- оторвал Каменнорукого от размышлений молодой землепашец,- говорят, что завтрашний день мы не переживем, что мы просто наживка - мясо на убой... это правда?
- А что, малой, умирать не хочется?- ехидно заметил санитар.
- А кому этого хочется? Тебе что ли? Может ты весь из себя сверхчеловек, вот только я не ты - я смерти боюсь, я умирать не хочу, мне жить ещё и жить, мне ведь всего двадцать один... жены нет, детей нет....
- Вот поэтому ты и боишься - тебе биться не за что, а у меня жена, трое детей...я прекрасно понимаю, что если вы сейчас не справитесь, а сами вы с ними не справитесь, то следующие, за кого они возьмутся, будем мы, а я не хочу подвергать их опасности, я готов и я буду за них биться, и я умереть не боюсь, потому что умирать буду за них.
- Ты тоже вроде не дрожишь от страха,- обратился землепашец к Тику, - ты за что бьешься?
-За память я бьюсь,- промолвил тот.- За память о тех людях, что сворачивали на этой войне горы, о тех людях, что сражались и умирали так, что об этом слагали легенды. Если Даркбек придет к власти, то вся эта память будет стерта, а правдой станет его истина. Я бьюсь за то, чтобы этого не произошло, чтобы правда осталась правдой, а по памяти никто не топтался.
Против этого возразить было нечего. Каждый из бойцов дерется за что-то своё: кто-то за настоящее, кто-то за будущее, кто-то за прошлое. Но каждому будет, за что проливать свою кровь. У воинов есть самое главное - есть цель, пусть и призрачная, как память и правда у Тика, но всё же это цель. За неё они все до единого будут завтра грызться до последнего вздоха, до тех пор, пока смогут держать оружие в руках, а не смогут - зубами будут рвать рогатых, ногтями будут выцарапывать им глаза. Потому что есть цель, а это самое лучшее оружие и самые крепкие доспехи... Вот только легче завтрашний день от этого не станет.
                ****
Утро выдалось холодным. Необыкновенно холодным даже для зимы. Со спины, со стороны даркелийских песков, ползло в сизо - синие небеса кровавое солнце. Дул ледяной ветер, обжигающий, колючий. Бароу проснулся рано - кровавый диск в то время только край свой показал над горизонтом, а теперь выполз полностью. Лицу его ветер был нипочем - за долгие годы в Морравии кожа на нем превратилась чуть ли не в доспех, а вот пальцы сводило, причем сводило сильно. При этом голова его была абсолютно свободна от всяческих мыслей, вопреки обычному. Это было полезно, так будет сейчас лучше - когда в бою голова забита, рассеивается внимание, а потеряв в бою его, легко потерять и жизнь. Поэтому Бароу постарался выкинуть из разума всё, что могло его отвлечь, и это у него получилось. Сотня, с которой он вчера уснул, тоже уже поднялась, и Тик, забросив топор на плечо, расхаживал перед рядами гвардейцев и маршунгар, проверяя их доспех, их оружие, их строй. За то время, что Каменнорукий его не видел, из исполнительного слуги Тик превратился в отменного боевого командира, который был теперь полностью сосредоточен только на предстоящей битве. И воины не смели ослушаться, ибо все теперь были в этом сосредоточенном напряжении, не только в той сотне, но по всему Олдтау, который за ночь союзники превратили в настоящую крепость: с верхушек скал скрипели тетивы и слышался топот ног лучников, за спинами раскатывался протяжный рык киракийцев, рвущихся в бой, в небо поднялись Рыцари, окружавшие теперь над головами. И вот со стороны Астингтона раздался звук, мигом прервавший все приготовления - гул множества ног: даркелийских, одержимых, Безликих - скрип колес даркелийской техники. Это сразу приковало внимание всех на Олдтау к остаткам городской стены. Вот оттуда выступают первые  ряды, только нельзя было ещё различить, кто в них стоял. Вот выказывают орудия... только это были не катапульты. Совсем не деревянные, железные огненные трубы, маршунгарские трубы.
-Молодцы рогатые,- ухмыльнулся Бароу, разглядывая новые орудия в армии даркелийцев,- быстро переняли.
-Это же маршунгарские,- раздался рядом с Каменноруким голос Тика, окончившего к тому времени построение сотни.
-Были маршунгарские, но видимо они так сильно понравились рогатым, что те решили себе такие же сделать.
В этот момент над головами бойцов начали раздаваться звуки: скрип колес, топот, окрики - то артиллеристы устанавливали свои орудия.
-Начинается, кажется,- заметил сотенный, закинув топор, на который до того опирался, на плечо.- Что дальше будет?
-Что?- глаза Бароу не отрывались от даркелийских труб, вокруг которых крутились теперь рогатые.- Даркбек сделал нам подарок - не напал ночью, пока мы ещё не укрепились, второго подарка он нам не даст. Он будет действовать по науке. Сначала - артподготовка.
И как по команде, на этих словах его из даркелийского стана, выпустив клуб серовато дыма в воздух, взмыл железный шар, казавшийся издалека черной точкой, крошечной песчинкой.
Ещё мгновение, и эта песчинка, снова обернувшись шаром, врезалась в землю немного левее сотни, в которой был Бароу - оттуда послышался нестерпимый грохот, перемешавшийся с криками и стонами тех, кто не смог от этого шара смерти спастись. В ответ со скалы ухнули союзники, а рогатые тут же послали на Олдтау ещё четыре гудящих снаряда. Двое легли слева, один справа, третий шел прямо на сотню Тика. Бароу только и успел, что толкнуть в сторону сотенного и нырнуть в другую, как ядро впилось в землю прямо за их спинами, разбрызгивая и раскидывая кругом землю, смешанную с кровью несчастных, оглушая чудовищным ревом и грохотом. За ним ещё одно и ещё одно, снова и снова. Артиллеристы союзников отвечали даркелийцам, сначала с равной силой и плотностью, но потом всё слабее и слабее, а рогатые продолжали бить с прежней силой - Безликим и одержимым была неведома усталость, которая все сильнее овладевала нашими артиллеристами, пусть и такими сильными, как маршунгары. В итоге через несколько минут, которые под бесконечным обстрелом вылились в вечность, наши артиллеристы прекратили огонь и окатили орудия, чтобы сберечь их для момента, когда враг подойдет ближе, а тем, кто оставался у подножия Олдтау, оставалось только молиться Верховным, чтобы один из шаров, которыми даркелийцы поливали их, не накрыл тебя, разорвав плоть и перемолов кости. Вокруг Бароу, вжавшегося в пыльную, разогретую  солнцем землю, всё гудело, жужжало и рвалось. От приземлявшихся рядом ядер засыпало землей, от их гула закладывало уши и не слышно было криков и стонов несчастных, которым везло меньше. Смерть носилась над Олдтау, забирая к себе сотнями и тысячами без разбора и без остановки. Но вдруг, совершенно внезапно – стихло. Полностью стихло, прекратился гул ядер, стоны земли от их разрывов и крики попадавших под них солдат. Абсолютная тишина. Бароу даже показалось, что он умер, что даркелийскиое ядро добралось до него, и он умер, но нет. Сквозь плотную завесу гробовой тишины сначала слабо, но после всё сильнее и явственнее стали пробиваться стоны раненых. Обстрел прекратился. Каменнорукий, шатаясь, поднялся на хлопковые ноги, сбросив с себя ведра три горячей земли и тут же, не сходя с места, привалился к скале и зашёлся диким кашлем – не было сил. В уши словно вколотили винные пробки, пальцы, покрытые запёкшейся и свалявшейся вместе с пылью в грязные комки, кровью бессознательно притронулись к ушным раковинам и нащупали грязную вязкую дорожку, тянувшуюся от них к подбородку – тоже кровь. Выгнав из лёгких весь песок и пыль, Бароу чуть ли не на четвереньках поднял с земли катаны и заправил их за пояс, только потом оглянулся. Всё вокруг было просто изрыто ядрами – их раскалённые дымящиеся бока поблескивали из воронок на земле и  из выбитых дыр в отвесных скалах. У самой земли стелился дым от остатков выгоревшего маршунгарского песка вперемешку с пылью, постепенно оседавшие. И трупы. Около двадцати при самом скромном подсчёте. Обезображенные, искорёженные, перемолотые снарядами они лежали у воронок, навсегда оставленные тут волей Верховных. Раненые – в сотне Тика их было человек с шестнадцать. Все тяжёлые – без рук, без ног, с пробитой грудью. Они жалобно стонали и хрипели, когда сослуживцы, сами ещё не оправившиеся от обстрела неловкими движениями пытались поднять их и причиняли ещё большую боль. Вот пара нильфийцев понесла на обрывке палаточного полога того землепашца, с которым Бароу разговаривал прошлой ночью – от бедняги осталась только верхняя половина, нижнюю смело начисто, но тот ещё был в сознании и хрипло дышал, окидывая всё вокруг потерянным, безумным взглядом, словно не понимая, кто он, что он тут делает и куда вдруг делись его ноги. Итог нескольких минут обстрела – около трети сотни, даже больше, вышли из строя ранеными и убитыми, в строю осталось немногим более шестидесяти человек.
- Тик,- позвал Бароу и сам удивился своему голосу – до того глухо и слабо он звучал. – Тик! – повторил он, набрав, на сей раз, в грудь больше воздуха и, как результат, значительно громче.
В ответ на призыв ближайший земляной холмик вдруг поднялся и превратился в непонятное человекообразное существо, в котором Бароу узнал друга только по повязкам на голове, которые теперь, правда, стали бурыми не только от запёкшейся крови, но и от пыли. Сотенный неровной походкой приблизился к гвардейцу и уселся на землю, щупая рукой по близости в поисках топора – тот скоро нашёлся, пусть и немного помятый, после Тик тяжело встал, опираясь на найденное оружие и хрипло выдохнул.
-Так, вроде живы, дальше что?
-Дальше?- Бароу задумался. Заторможенный обстрелом мозг разгонялся неохотно, но всё-таки разгонялся. Результат – через несколько минут ответ был готов. – Дальше Даркбек должен будет послать на нас все силы, пока мы особо не оправились, -  и  посмотрел в створки той ниши, которую они заняли, чтобы проверить свою догадку.
Догадка подтвердилась. За то время, что союзники приходили в себя, даркелийские ряды уже серьёзно придвинулись к Олдтау, и Бароу мог уже различать Безликих, бодро ковылявших впереди. Это зрелище произвело на сотню эффект ведра ледяной воды, которое выливают обычно на пьяницу, чтобы тот протрезвел – солдаты вдруг встрепенулись и, пусть и не с утренней энергией и силой, но уж гораздо большей, чем в моменты, когда уносили раненых, принялись вставать в боевой порядок – сначала нильфийские гвардейцы с пиками становились в излюбленное построение – фалангу, за ними маршунгары. Гоплоны их висели на ремнях за спинами, ровно, как и палаши, а в руках были однолезвийные метательные топорики, которые они уже приготовили употребить в дело. А пёстрая армия рогатых меж тем приближалась. Артиллеристы с вершины скал уже выкатили орудия на позиции и принялись палить по ним – ядра приземлялись в саму гущу одержимых и Безликих, выбивая оттуда по десятку-другому убитыми и ранеными, но это их особо не сдерживало – одержимые продолжали слепо идти вперёд, Безликие, даже лишившись руки или ноги – тоже. Стрелы, которые грянули ливнем сверху, когда противник был уже в десятке шагов от начала скал, принесли сумятицу совсем небольшую, но не более – на земле осталось лишь несколько десятков одержимых, Безликие же и вовсе не пошатнулись, продолжали идти, утыканные стрелами, слово игольницы хозяйственной машрунгарской бабы.
-Приготовились!!!- проревел Тик криком, в котором явно послышался Бароу отголосок Лионкиса. При этом фалангисты ощетинились пиками и сели на одно колено, а  маршунгары, достав из-за спин щиты, отвернули их набок, как бы прикрывая бока фаланги.
Время вдруг стало засахаренным мёдом – потекло так же медленно, издевательски медленно. Под Дезжером всё происходило быстро – молниеносно конница врубилась в ряды рогатых, молниеносно разгорелся пожар битвы, унёсший с собой многие и многие жизни. Тут же даркелийцы издевательски медленно рассыпали строй под нескончаемым обстрелом лучников и ползли небольшими отрядами по сотне – по две в каждую нишу, где сидели бойцы союзников. Вот и в нашу расщелину, словно грязная вода, затекал отряд Безликих вперемешку с одержимыми.
-БЕЙ!!! – раздался крик Тика у самого уха Бароу, и в тот же момент в совсем уже близкие ряды противника полетели маршунгарские топоры, сбивая с ног, обрубая конечности, застревая в уже мёртвой плоти.
Этот удар длился всего несколько мгновений, но он почти полностью опрокинул первые ряды отряда рогатых, а пока те поднимались, маршунгары выхватили палаши и продвинулись вперёд, став между фалангистами, прикрывая их своими гоплонами. В итоге фаланга стала значительно шире и прочнее. А первые ряды, меж тем, оправились от броска морпехов и с ожесточенным диким воплем бросились на нильфийские пики и маршунгарские щиты. Гулко ударились их тела о маршунгарскую медь, дружно зачавкали стальные пики, пробивая Безликих и одержимых насквозь, а те огалдело ползли вперёд. Бароу, которого зажали маршунгары и справа и слева, пытался кого-то достать из-за их массивных гоплонов, даже один раз это получилось – катана впилась во что-то вопящее и вышла назад, окрашенная чёрной кровью. Но даркелийская нечисть напирала всё сильнее и упорнее, потому держать их на пиках становилось всё тяжелее. Нужно было ломать строй, и Тик как капитан лионкисовой школы это мгновенно понял.
-ВРАССЫПНУЮ!!!- прогремел его голос из другой части фаланги, и маршунгары, разом навалившись вперёд, откинули Безликих и одержимых со своих щитов. Фаланга рассыпалсь и впилась в ряды противника. Бароу тут же подвернулся под катану одержимый – получил лезвием по голове и больше не предпринимал попыток подняться. Ещё один, следом ещё один. Тут совсем рядом мелькнуло зеленоватое костяное лезвие – Безликий. Рука-меч прорезала воздух вертикально – Каменнорукий ушел в сторону. Одно короткое движение – Безликий остался без конечности, но это его ни капли не остановило – вытянув вперёд вторую руку, тварь шаткой походкой пошла вперёд. Ещё удар – голова с плеч, но и это не успокоило упорного монстра – он сделал резкий рывок вперёд, и оставшаяся конечность мёртвой хваткой обхватила горло Бароу. Тот провернул катану в руках, и хватка кисти, отсечённой от руки мгновенно ослабла. Ещё несколько точных ударов катаной, и Безликий наконец-то остался лежать на земле грудой отрубленных конечностей. В тот же момент, как Бароу разобрал монстра на кусочки, сзади его обхватили мертвые ледяные руки одержимого, но гвардеец не растерялся - упал на спину. От удара о землю хватка одержимого моментом ослабла, и Бароу смог вырваться из холодных пальцев. Один удар, и голова покатилась под ногами сражавшихся воинов, позвякивая рогатые шлемом о камни. Тут ещё один Безликий - широко размахивает лезвием. От одного взмаха Каменнорукий увернулся, от другого тоже, но тварь всё наседала. Третий удар пришелся точно на голову Бароу. Только вовремя выставленные на блок катаны спасли его от смерти, а Безликий с тихим урчанием продолжал давить, вложив в лезвие весь свой вес, пытался проломить блок нильфийца и пресечь его пополам. У монстра была воистину титанические силы - Бароу прогибался под его натиском всё ниже и ниже, понимая, что долго держать этот удар он не сможет. Вдруг Безликий резко поднял руку-меч вверх и обрушил на Бароу чудовищной мощи удар - этого Каменнорукий не выдержал. Тяжело завалился он на спину, опустив катаны, не силы более пошевелиться. Безликий опустил костяное лезвие прямо на голову Бароу, тот только вовремя успел откатиться, ещё удар, и снова Бароу спасает только его реакция. Безликий замахивается третий раз, но вдруг какая-то буря проносится рядом и монстр остаётся без головы. То был маршунгарский санитар. Безликий, пусть и без головы, сразу определил, откуда пришёлся удар,  и сразу же опрокинул свою руку-лезвие на бородача – того спас только вовремя подставленный гоплон. В то же мгновение из пучины битвы вынырнуло существо с топором наперевес и с размаху вогнало немного помятое лезвие монстру в спину, прорубив его до пояса, а санитар тут же отвел гоплон вместе с клинком в сторону и широким взмахом палаша отсёк Безликому сначала одну руку, а затем тут же, не давая ему оправиться, - другую. Существо, выдернуло топор из спины чудища, которое более не шевелилось, и протянул Бароу руку, помогая встать – только тогда узнал Каменнорукий в нём Тика. Да и сложно его было узнать – то, что оставалось от его доспеха было всё в зазубринах, вмятинах, всё покрытое кровью. Повязки кое-где были сорваны с лица и обнажали сплошной сизовато-жёлтый рубец, в который оно превратилось. Тем не менее, это был Тик, помятый, но живой.
- Отступать есть куда?!- выдавил из себя слова Бароу, стараясь перекричать битву.
-Только если на склон подниматься, но там слишком круто будет!- прокричал ему в ответ сотенный, указывая на отвесную каменную стену, на вершине которой бегали взад-вперёд лучники.
Картина получалась невесёлая – Безликие и одержимые давили невыносимо, от сотни в строю человек шестнадцать, не более осталось, а единственный пусть спасти жизни – крутая скала, на которую надо ещё залезть. Но выбора не оставалось – так была вероятность сохранить хоть сколько-нибудь бойцов, поэтому Тик взялся за рог и протрубил три раза долго, один коротко – сигнал к отступлению. Снова время превратилось в мёд – несколько шагов, отделявших бьющихся от склона, превратились в целую тысячу, а по пути только смерть, много смерти. Ещё шестерых потеряли по пути к скале. Когда же спины вжались в разогретый солнцем камень, сверху грянул ливень стрел – прикрывали отход. Это опрокинуло первые ряды рогатых, преследовавших воинов, а освободившегося окна хватило на то, чтобы семеро бойцов, опираясь на подставленные руки и ноги товарищей, забрались на вершину, где их уже приняли союзники. И вот внизу остались трое: Бароу, Тик и санитар. А напротив них с сотню-полторы  одержимых и Безликих, и это только те, что помещались в ущелье, а за его пределами и того больше. И именно в ту секунда, как оставшиеся повернулись к врагу, те словно заметили, что добыча уходит! Заметили и будто сорвались с цепи – все разом полетели вперёд с диким рыком, истошными воплями. Бароу только успел увернуться – там, где секунду назад была его голова, пролетел одержимые и влепился в скалу, но через мгновение поднялся.  Его добил санитар, раскроив череп пополам, а затем широким движением на всю длину рукояти прошёлся палашом по рядам одержимых, выбив оттуда ещё двоих, как лезвие застряло в голове Безликого – тот вцепился рукой в руку маршунгара, не давая вытащить из своего черепа лезвие. Отчётливо расслышал Бароу, боровшийся в то время с ещё одним навалившимся на него одержимым, чавканье костяного лезвия, рвущего плоть, и краем глаза заметил, как Безликий поднимал санитара на руке-мече. Изо рта бородача потекла потоком кровь, но он не сдался, по крайней мере, не так быстро – одним движением обрубил Безликому его оружие и, припав спиной к скале, выдернул лезвие из груди – сразу плевок крови на землю, а затем собрал все силы, какие у него только оставались, и с этим лезвием наперевес навалился на Безликого, пригвоздив его к земле да ещё и придавив собой. Бароу скинул с себя одержимого и только поднялся, как что-то мелькнуло перед самыми глазами, и гвардеец упал, как подрубленный. Этим чем-то была рука-лезвие. В глазах всё красно – кровь застелила, сил не оставалось даже на то, чтобы пошевелить пальцем, но и через эту пелену Бароу различил, как одержимые облепили Тика со всех сторон. Тот отбивался до последнего, но его свалили, свалили и более он не поднимался. Теперь во всём ущелье не осталось ни одного защитника, кроме Бароу, но тот лежал, не двигаясь, потому одержимые просчитали, что он мёртв начали отрешённо ходить взад-вперёд, раскачиваясь. А Каменнорукий лежал, распластавшись на скалах, и не мог даже двинуться. Как вдруг проходивший мимо Безликий замер на месте и медленно повернул голову  в сторону Бароу. Нильфиец до того и шелохнуться не мог, а тут и вовсе замер. Но не помогло - монстр немного постоял так и медленно подвигал к гвардейцу с тихим рыком - понял, что нильфиец жив и решил его прикончить. Вот он уже подошел вплотную, вскинул руку-меч и ... упал. Не сразу Бароу сообразил, в чём дело, только приглядевшись заметил в шее Безликого блестящий стальной бо. Это тут же привлекло внимание остальных рогатых, и те разом повернулись на упавшего. Только монстр начал подниматься, как с неба на него с оглушительным клекотом свалился огромный орёл и в несколько коротких движений когтями
разорвал его в клочья, раскидав крыльями  ближайших рогатых.
-Сигуре, - ударился в уши Бароу бас Тасхенда, а перед глазами возникло красное расплывчатые пятно, которое им и оказалось. Тут же почувствовал на шее пальцы маршунгара.
- Да есть у меня пульс, есть, - промолвил Бароу, плюнув на землю черно-красный сгусток.
Одним рывком Тасхенд поднял Бароу на ноги и втащил в корзину, где его принял Сигуре. 
Тасхенд залез следом, и корзина как-то нехорошо скрипнула. Орли  взмахнул крыльями, поднялся локтя на четыре и снова опустился.
- Перебор, - прорычал Сигуре. - Орли утомился и уже не понесет троих. Сил не хватит.
А решать что-нибудь, меж тем, надо было и решать надо было быстрее - рогатые уже начали отступать орла со всех сторон.
- Ясно всё, - пробасил Тасхенд, взявшись за топор, слез с корзины и уверенно направился к рогатым.
- Стой, - попытался удержать его Бароу, но тот даже слушать не стал.
- Я обещал кое-кому тебя живым вернуть, я сдержу своё обещание, Сигуре, увози  его.
Бароу рванул что было сил с места, но Рыцарь Неба среагировал быстрее - натянул поводья, и Орли взмыл в воздух прежде чем Каменнорукий успел перемахнуть через бортик корзины. Не успел. Бароу со спины взлетавшей птицы видел, как Тасхенд в одиночку борется с толпой монстров, как одержимый прыгает сзади ему на спину, и больше он смотреть не смог - отвернулся и оперся, полностью обессиленный, на бортик. Тасхенд. Теперь не стало Тасхенда. Теперь к Верховным ушёл последний друг Бароу, настоящий друг. Теперь Каменнорукий остался один. Бьюсем не в счет - она девушка, любимая, единственная, но ей никогда не заменить Лионкиса и Тасхенда - братьев, последнего из которых гвардеец потерял несколько мгновений назад. Холодный ветер, дувший  теперь в лицо, довольно быстро привел Бароу в чувство, и он скоро смог оторвать взгляд от спины Сигуре и свинцового неба вокруг. Выглянул за бортик, и у него перехватило дыхание. Море. Не море - целый океан, серо-зелёный океан обрушивал свои волны на Олдтау. Где-то союзники уже поднялись на скалы, как это сделали остатки сотни Тика, и отбивались теперь от Безликих, огалдело лезших наверх, где-то продолжали стоять насмерть, проливая реки крови за каждую пядь сухой пыльной земли, которую уже наверняка замесили до густой кровавой глины, где-то и вовсе всё было уже спокойно, и вразвалку ходили рогатые - там союзников уже вырезали. С флангов раздавались отчаянные вопли, рык и крики. Каменнорукий посмотрел туда - киракийцы. Они должны были пробиваться с флангов, чтобы оказывать защитникам Олдтау поддержку, но сами завязли в кровавой бойне и теперь бились уже за свои жизни, а не за стратегическое преимущество, окруженные со всех сторон Безликим и одержимыми. В небе тоже кипела резня - стрелами мелькали силуэты, в которых сложно было кого-нибудь различить, но когда два таких рызмытых пятна встречались и с рыком да клекотом сцеплялись в одно, становилось сразу понятно, где Всадники, где Рыцари. Они ожесточенно рвали друг друга в клочья, растерзанные орлы и заклёванные ящеры камнем падали прямо на бьющиеся армии, увлекая за собой и, порой ещё живых, седоков.
- Халкгивен в городе?- спросил наконец Бароу, немного оправившись от увиденного.
Сигуре в ответ коротко кивнул головой.
- Давай туда, может, ему нужна будет помощь.
Спорить Рыцарь не стал - развернул орла и полетел прямиком на Астингтон. Несколько раз мимо проносились Всадники на ящерах, но Сигуре каждый раз уворачивался, ускользал от их острых клыков и цепких когтей, выравнивал полет и двигался дальше. В городе всё ещё звучали грохот и рокот боя - Фиржану и его отряду приходилось несладко. Но только успел Бароу подумать об этом, ка что-то темное и большое с невыносимым клёкотом свалилось сверху, тряхнув Орли, заставив его закрутиться в воздухе мельницей. Каменнорукий вцепился в седло всеми своими оставшимися силами и только чудом не полетел с  огромной высоты на обломки городской стены. Когда орёл выровнялся, Сигуре в седле уже не было - и он ушёл. Но горевать было некогда, тем более что атаковавший их Всадник шел на второй заход - нужно было что-то делать. Бароу в один рывок добрался до седла, сунул ноги в стремена, взял поводья. Он понятия не имел, как управлять орлом и единственное, на что он надеялся - не так уж сильно это будет отличаться от лошади. Потянул их на себя - птица поднялась выше, ударил ногами в бока - орёл расправил крылья и пошёл вниз. Да, почти лошадь. Вдруг за спиной снова разнесся клекот ящера. Бароу развернулся и помчался навстречу летящему к нему монстру, вытащив из кабинки катану - единственную оставшуюся. Сошлись. Орли с хищным клекотом вцепился когтями ящеру в грудь, тот с диким воплем, полным боли и гнева, вгрызся птице в шею. Ящер и орёл обхватили друг друга крыльями, словно обнялись, и камнем полетели вниз, теряя в падении перья и чешуйки. У самого уха Бароу промелькнул бо Всадника, оставив на нём кровавую бороздку, даркелиец потянулся за следующим - момент, которого терять нельзя. Каменнорукий рванул вперёд, соскочив с седла, и всадил катану рогатому в грудь по самую рукоять, тот плюнул  нильфийцу в лицо фонтаном горячей соленой крови и тяжело, словно подрубленное дерево, вывалился из седла, утаскивая за собой поводья и, как следствие, уводя ящера в сторону. Расцепились. Орли взмахивал крыльями всё тяжелее - с кровью, которой он потерял много, ушли и все его силы, а чудище тем временем сбросило с себя тело седока, самостоятельно развернулось и с громким рыком помчалось на Бароу. Нужно было сходиться снова. Бароу потянул поводья в сторону, разворачивая орла к врагу.
- Ну что, Орли, - промолвил он, поглаживая липкий от крови теплый бок птицы, - давай последний раз, за Сигуре, постарайся за него последний раз.
Орли, только услышав имя хозяина, собрал все оставшиеся силы и рванул с последним боевым клекотом к несущемуся навстречу ящеру. Но орёл был уже слишком слаб, чтобы в одиночку свалить монстра. Нужно было ему помочь. Бароу потянулся за катаной..., но её не было  - осталась в рогатом.... Нужно было срочно найти хоть какое-нибудь оружие. Вдруг что-то призывно звякнуло за спиной, в корзине. Бароу повернул голову - удача. В кабинке остался один-единственный бо..., но до него нужно было ещё дотянуться, а хищная пасть ящера была всё ближе.
                ****
Ожидание убивало. Фиржан рвался в бой, события последних нескольких дней: этот поцелуй, это "я люблю тебя", договор с лысым - всё это смешалось в нем в целую бурю, которая теперь искала выхода, и выход этот был только в одном - пойти и убить десяток-другой рогатых. А тут это ожидание. Мучительное, вязкое. Фиржан уже всё для себя решил. Его задача - доставить Халкгивена в Астингтон, выбраться из города ему уже не дадут - это киракиец понимал. Понимал и не боялся. Только горел жгучей яростью к рогатым, топтался на месте, нетерпеливо похрустывал суставами. Он со своими людьми стоял среди деревьев Бигормана и хорошо видел, как даркелийцы обстреливали Олдтау, как орды одержимых двинулись на скалы, как завязли в их тьме его храбрые и сильные киракийцы, как они гибли, просто задавленные числом, хотя все, все до единого, храбрейшие воины. Это ражигало гнев молодого Смотрителя. Как ему хотелось развернуть свой отряд и понестись с боевым рыком к своим, и порвать всех, кто убивал его подданных, и утопить их в их же собственной крови.... Но у них было более важное задание, другая миссия, которая стояла сейчас у самой кромки деревьев и отрешенно смотрела на Меч.
- Нервничаешь, - скорее утвердительно сказал Фиржан, подойдя к Халкгивену, и сам удивился тому, каким грубым, сухим и чёрствым стал его голос.
- Куда всё делось, - потерянно промолвил молодой нильфиец,- куда делась та пора, когда мы жили просто, легко и беззаботно, когда тебе не надо было думать о Полисе, мне - о Земноморье. Где это всё? Мы стали другими, ожесточилось, усохли... чертова война. Будь проклята.
- Да, парень, - Фиржан потрепал Халкгивена по плечу, - война - дело дрянное, потому и надо её заканчивать скорее, так уж получилось, что сделать это можешь только ты, и желательно, чтобы исход был в нашу пользу, иначе погибнем все: и ты, и я, и Полис...
Фиржан хотел сказать " и она", но не смог, да и не надо было говорить - Халкгивен всё понял и так.
-Знаешь, я ведь всегда ей говорил, что с тобой ей будет лучше, - улыбнулся молодой нильфиец, хотя видно было по глазам и необычайно бледному лицу, что улыбка эта была уже совсем ненастоящая.
- Я знаю, друг, - сказал Фиржан, развернувшись к битве. - Слушай, похоже, резня-то в самом разгаре. Думаю, рогатые не заметят нас, даже если мы у них под носом пойдём. Уверен, что это тебе не надо?- указал он на кирасу, наручные щитки, наплечники с алым плащом и шлем, валявшиеся в куче под деревом.
- Мне теперь никакой доспех не нужен, - промолвил Халкгивен, заправляя Меч в ножны, висевшие за спиной.- А без них тебе нести меня будет много проще. Выдвигается?
Фиржан в ответ коротко кивнул головой и обратился. Киракийцы, уже в звериных своих формах, при этом приподнялись с земли, и крадучись поравнялись со своим лидером. Нильфиец легко запрыгнул на мохнатую спину тигра, и киракийцы двинулись. Полетели стрелой на полусогнутых лапах чуть ли не под самым носом у рогатых, громоздившихся друг на друга, чтобы только поскорее добраться до склонов Олдтау и вступить в бой. Быстро пролетели сотни шагов, отделявших лес от городской стены, киракийцы свернули правее главных ворот - направились в брешь, которую сами даркелийцы пробили во время осады. Прошли в город. Фиржан никогда не был в Астингтоне. Не понравился ему город – каменные дома наседали со всех сторон, а воинам его было очень тяжело развернуться на этих узенький улочках. Да, если даркелийцы загонят их в одну такую каменную кишку, сложат они головы. Но пока всё тихо. Нильфийской коннице никогда не пройти бы так быстро, а их, кракийцев, даже не заметили... пока, опять же. Медленно покрался Фиржан на одних подушечках лап, за ним и остальные.
- Даркбек наверное на центральной площади, - прошептал на ухо Смотрителю Халкгивен. - Это четыре квартала прямо, потом поворот налево и ещё три квартала прямо потом.
Тигр согласно кивнул мохнатой головой и пополз четыре квартала прямо и налево. Два раза на перекрестках проходили отряды даркелийских копейщиков - выстраивались в фалангу, чтобы добить союзников на скалах. Два раза приходилось киракийцам буквально вжиматься в землю, и их не заметили. Прошли поворот и ещё три квартала. И когда были уже у самого края площади, услышали жесткий противный даркелийский говор, причём голосов было много. Похоже, там сидел серьёзный отряд - нужно было действовать осторожнее. Пришлось свернуть направо, в развалины, которые, по словам Халкгивена, были когда-то зданием Министерства Обороны Республики. Аккуратно крался тигр с нильфийцем на спине и ещё четверо кракийцев - остальные остались на позиции с приказом сидеть и не высовываться - ползли между обломков стены, рабочих столов и шкафов, в которых хранилась раньше документация на всю республиканскую армию. В стене, выходившей на площадь, зияла дыра шагов в тридцать в поперечнике - к ней и направились киракийцы. Рогатых было достаточно - сотни две. Все копейщики. Сидели на разбитых скамьях, глыбах министерского камня,  прямо на разогретой солнцем брусчатке площади. Одно плохо - у всех на плечах шипы, а значит, это не простые пехотинцы, а боевые офицеры - грозные противники в бою. Как вдруг Фиржан выцепил взглядом высокого даркелийца, необычно высокого для своего народа, в чёрном кожаном доспехе со стальными вставками на груди, руках и ногах, в цельном шлеме с прорезями только для глаз. Даркелиец шел мерным уверенным шагом в окружении нескольких офицеров, перебирая пальцами по рукояти меча с темно-фиолетовым камнем в набалдашнике.
-Даркбек,- Халкгивен заерзал на спине Фиржана слишком сильно, дернув того за шерсть, тот чисто инстинктивно зарычал и нечаянно сбил лапой камень с груды других обломков, вызвав серьезный шум. Все рогатые как по указке повернулись на остатки Министерства, около даркелийского короля тут же появились несколько коней, на которых Даркбек и его окружение помчались в сторону главных ворот. Король уходил, ускользала шикарная возможность, которую упускать было никак. Смотритель издал боевой рык и с ним вылетел из обломков в эту дыру, следом за ним полетели и остальные киракийцы, тут же смешавшиеся с даркелийскими офицерами. Фиржан на это не отвлекался - его целью был Даркелийский король, и отвлекаться на простых офицеров было нельзя, ими займутся его бойцы. Киракиец одним махом перепрыгнул рогатого, выпрямившегося с копьем наперевес. Нельзя терять Даркбека из виду. Фиржан мчался на всех парах, и мысли его были заняты только одним - ускользающими в тесных городских улочках спинами всадников. Позади слышались звуки битвы: крики, вопли, рык, чавканье разрываемой плоти, треск костей. Появление в городе кракийцев подействовало на город, слово палка, которой ударили по улью. Астингтон загудел, зажужжал, со всех сторон поползли к городской площади пчелы-даркелийцы бить и резать врага, так нагло забравшегося к ним. Даркелийские спины и рога их шлемов мелькали то тут, то там гул ещё продолжавшегося на площади боя отвлекал, рассеивал внимание, но Смотритель старался выкинуть это всё из головы. Только две вещи сейчас были по-настоящему важны - не уронить Халкгивена и не упустить Даркбека. И Фиржан летел вперёд, разбрасывая за собой только маленькие камешки, летел ветром, перепрыгивая или сбивая с ног, попадавшихся на пути рогатых. Бой за спиной уже прекратился - как бы храбро и ожесточенно не бились киракийцы, даркелийцы просто-напросто раздавили числом. Теперь у Фиржана осталось только десятеро бойцов, тех, кто был с ним в здании Министерства и просто те, кто успел выскочить из захлопнувшегося капкана. Смерть его людей еще сильнее обозлила  и без того взбесившегося Фиржана, словно подгоняемый невидимой плетью, полетел он вперед, а остальные за ним, не отставали ни на шаг. Вдруг прямо за спиной Даркбека и его свиты из-за перекрестка вынырнуло человек семьдесят рогатых ровным строем и перегородили киракийцам путь стеной копий. Поворачивать было некогда - уйдет, тем более что за поворотом наверняка ждал уже ещё один капкан. Фиржан разогнался ещё сильнее и, когда до фаланги оставалось шагов пять, взлетел. Фалангисты мгновенно опустились на колено и подняли пики выше, но поздно - Смотрителю и ещё четырем киракийцам удалось перелететь через их жала - только одно пришлось по животу Фиржана, оставив на нём кровавую бороздку, но это было для киракийца царапиной - остальные взять такую высоту не смогли и осели на даркелийских копьях, поломали своими телами их строй. Но нельзя отвлекаться. Только не сейчас. Словно привязанный невидимой магической нитью, Фиржан летел к королю рогатых, всё приближаясь и приближаясь, как вдруг... тот исчез! "Поворот”,- успел догадаться Смотритель, а вот повернуть точно не сумел - с огромной силой и скоростью ударился о край какого-то дома, чуть не скинув с себя нильфийца, но Халкгивен удержался. Даркбек сделал крюк и скакал теперь вглубь города. И снова рогатые по сторонам, пытаются помешать, пытаются удержать. Нельзя, нельзя останавливаться, ради Бьюсем нельзя, и Фиржан не останавливался. Скоро стало понятно, куда мчался даркелийский король - из-за зданий показался металлический шарообразный остов, в котором кое-где сохранились ещё осколки хрусталя - Даркбек скакал к куполу здания Сената. Вот он спешился, забежал внутрь. Тем лучше, Халкгивен должен знать это здание, как собственный дом, - там у короля рогатых будет больше шансов попасться нильфийцу. Фиржан круто затормозил у огромной пробоины, в которую забежал Даркбек, и, скинув с себя Халкгивена, принял человеческий облик, остальные киракийцы тоже.
-Иди, достань гада, - выплюнул слова Смотритель, пытаясь восстановить сорванное таким забегом дыхание.
Повторять дважды не пришлось - Халкгивен выхватил Меч и исчез во тьме купола. А Фиржан медленно повернулся, обратившись лицом к даркелийцам, толпившимся у развалин шара. Их осталось только пятеро, а против них стоял чуть ли не весь городской гарнизон, который они собрали за собой во время погони со всего Астингтона. Исход был очевиден, потому рогатые не рвались атаковать - растягивали удовольствие. Не каждый ведь день убиваешь Смотрителя Киракийского Полиса. Даркелийцы не атаковали, киракийцы тоже - тянули время для Халкгивена. Но долго это продолжаться не могло - рогатые скоро бы всё поняли и сами полетели бы  вперёд.
- Ну что, - выдавил из всё ещё бьющейся в одышке груди Фиржан. - Пятеро против армии, это весело.
-Да, Смотритель, - с действительным молодецким  смешком отозвался один из кракийцев. Смерть, которая уже выбрала его, указала в него костлявым пальцем, смерть его не пугала, а только добавляла задора, настоящего, мальчишеского.
-Мы должны выиграть для Халкгивена хоть сколько-нибудь времени, поэтому бейтесь со всей своей силой,- продолжил Смотритель уже на лесном, чтобы рогатые не поняли... да самое время сейчас было вспомнить родной язык и родной дом, чтобы напомнить, за что они сейчас пойдут в последний бой. Киракийцы согласно кивнули головами - они не боялись.
-Честью было,- бросил Фиржан первые слова фразы, которую дети Полиса говорили перед смертью в бою - "Честью было драться, лить кровь - свою и чужую- бок о бок с такими достойными сынами Полиса".
-Честью было,- ответили ему оставшиеся с ним четыре бойца, а потом грянули разом, все пятеро.- ЗА ПОЛИС!!!
"За Бьюсем,"-добавил про себя Фиржан, и пятеро кракийцев, обернувшись, с протяжным боевым рыком, от которого содрогнулся наверное весь город, полетели прямиком на пики даркелийцев. Они не боялись.
                ****
На улице было жарко. Солнце разыгралось, не сдерживаемое облаками, распалило окрестности Астингтона, сделав воздух сухим, обжигающим, тяжелым и душным. Внутри здания Сената - напротив, темно и прохладно. Свет сочился сквозь пробоины в поверхности сферы, откуда выпал хрусталь, и, не рассеиваясь, полосками, отдававшими красным и фиолетовым, падал на пол, на перевернутые, разбитые сенаторские ложи, рисуя на них круги. Звуки битвы были тут глуше, мной глуше, словно рогатые и союзники бились где-то далеко-далеко, словно Халкгивен оказался один в собственном мире... почти один - тут, среди этих холодных обломков, поливаемых кое-где солнцем, сидел Даркбек, за которым нильфиец сюда и пришёл. Меч слегка подрагивал в его руках - рвался в дело, да и сам хозяин его был уже готов принять бой. Весь он, всё его естество было теперь на пределе, натянуто, словно струна, словно тетива лука. Нильфиец был готов к этой битве, Меч чувствовал это и поддерживал своего хозяина.
А вокруг тишина, хрупкая,  словно хрустальная, готовая с треском и хрустом сломаться в любой момент.
Глаза нильфийца судорожно бегали по развалинам сенаторских лож, громоздившихся друг на друга, в поисках хоть чего-нибудь живого. Но останки Сената были обманчиво необитаемы. Вдруг из-за ближайшей ложи выскочило темное размытое пятно и тут же - удар. Меч в руке Халкгивена сам взлетел и наткнулся на лезвие Даркбека. Пара ударов, и пятно-даркелиец исчезло за развалинами другой ложи, оставив нильфийца одного. Меч в руках его теперь начал трястись так, что Халкгивен едва мог удержать его. И снова вокруг только тишина и солнечный свет, и обломки.
-Ну что,- промолвил нильфиец, озираясь по сторонам,- может, хватит играть в прятки? Ну выходи же, закончим с этим быстрее.
-Глупо с тобой говорить, - загудели вдруг холодным голосом стены, заставив Халкгивена вздрогнуть,- ты так сразу найдешь меня по голосу. Выходить тоже глупо - в твоих руках Меч. Мой хоть и выкован в Морравии  и укреплён камнем Силы, но все равно уступает твоему.
-Похоже правы были люди, когда говорили, что у даркелийцев ни малейшего понятия ни о чести, ни о справедливости, - решил давить нильфиец на больное, чтобы хоть как-нибудь выманить короля рогатых если не на честный бой, то хотя бы на ответ.
- Справедливость, - раздался вдруг голос за спиной Халкгивен, заставив того моментально повернуться на месте - там стоял тот самый даркелиец со стальными вставками и цельном шлеме, а в рукояти меча его черно-фиолетовым горел камень. - Что ты знаешь о справедливости, - Даркбек медленно начал приближаться. - Когда вы и маршунгары забрали у нас все земли и выжали всю нашу казну, это была справедливость? Когда нам пришлось подниматься из пепла, в то время как вы жили в довольстве и ни в чём себе не отказывали, это была справедливость?
-Ватомба  сам виноват - первый развязал войну...
-Ты ведь даже понятия не имеешь, из-за чего началась война, - промолвил Даркбек.
- Чтобы Верховных свергнуть, - тут же выпалил нильфиец, сделав шаг навстречу.
-А зачем ему было их свергать?- заметил Даркбек.
Этот простой вопрос поставил Халкгивена в тупик - он ведь действительно понятия не имел, чего ради почти две тысячи лет назад Ватомба поднялся против всемогущих Верховных. Но раздумывать было некогда - рогатый подошел на расстояние удара, терять такую возможность нельзя было. Удар был тихим и молниеносным - Меч беззвучно рассек воздух и впился в тело даркелийца и... прошёл насквозь, оставив за собой дымный след - двойник! "Сзади", - шевельнулось в сознании Халкгивена мысль, посланная Мечом, тот моментально обернулся, но опоздал, морравийский клинок обрушился на его грудь, разрывая кольчугу, и вдруг - со звоном остановился! Лезвие остановила мраморная  кожа на груди нильфийца. Халкгивен тут же собрался и, впившись в рукоять Меча, откинул клинок Даркбека и тут же с силой ударил вертикально - даркелийца спас блок. Ещё пара коротких ударов, король рогатых исчезает в развалинах. Халкгивен стянул с себя расползшуюся, мешавшую ему теперь, кольчугу. У него открыта спина - скорее всего, именно туда и будет бить Даркбек. "Повернись!"- чуть ли не скомандовал ему Меч и сразу же после того, как нильфиец сделал это, вцепился в клинок даркелийца. Сошлись. Удары сыпались градом, клинки свистели у самого тела, но оба успевали избегать их поцелуев - Халкгивену помогал Меч, а Даркбеку - Сила. В стремительной схватке, больше похожей на слаженный сложнейший танец, противники кружили по всему залу Сената, запрыгивали на разбитые ложи, перепрыгивали с одной на другую, но никто не мог взять верх. В яростном исступлении скрестили они клинки и принялись давить друг друга, стараясь свалить на землю и добить.
-Мой предок видел много больше, чем все спиры, помогавшие тебе перековать братьев, - прохрипел Даркбек, навалившись всем своим весом на свой меч. - Его война была справедливой, но Верховные не желали расставаться со своими местами, потому теперь для вас он и исчадие и средоточие всего зла. Но я восстановлю справедливость, я закончу дело Ватомбы.
- У тебя нет такой силы,- огрызнулся в ответ Халкгивен.
-У тебя есть. В Мече заперта вся Сила, ушедшая на его перековку, после того, как я вырву его из твоих мертвых рук, эта Сила станет моей, и с ней я восстановлю ту самую справедливость, за которую вы так упорно бьётесь. Жаль, что ты этого уже не увидишь!- с этими словами Даркбек с новой силой навалился на Халкгивена.

Аксорс только что поднялся на вершину скалы с передовой. Одержимые и Безликие выдавили всех союзников, залив землю под Олдтау их кровью. Белый сражался, как не бился и в Великую Войну, но пришлось отступать, когда он остался один. Тут же к нему бросились лучники с перевязочной тканью - из правой руки его бил темно-бардовый фонтан, который тут же перетянули. Только они закончили, Аксорс отогнал их прочь и окинул взглядом Олдтау. Союзников осталось мало. Очень мало, причём раненых среди них - несметно. Рогатые с прежней силой лезли на склоны, от киракийцев не было никого слышно - либо их всех перебили, либо они ушли в лес, чтобы сохранить остатки своей армии. Глупо было их судить. Они сделали всё, что смогли. Отступать теперь союзникам было некуда - они теперь были окружены, пара-тройка атак, и вершина древних развалившихся гор станет их могилой. Мимо понесли кого-то на носилках, оставлявших за сбой кровавую полоску. Аксорс присмотрелся - Великий. Маршунгарский правитель естественно не пожелал отсиживаться на вершине. Вот за носилками побежали врачи - вытаскивать из груди короля обломок копья с пол-локтя длиной, но морпехи при этом с места не двинулись, только вытягивались по стойке "смирно" провожали Великого глазами, а как только носилки проносили мимо, снова становились в боевой порядок, готовые драться до последнего.
- Что, Белый, быстро нас смели?- раздался совсем рядом голос Алекто. Кираса на сенаторе вся была залита кровью и в нескольких местах прорублена, словно топором. Он приближался быстрым, пусть и шатким шагом, придерживая окровавленные ошметки ткани на том, что осталось от его левой руки.
-Быстро,- как-то отчужденно ответил ему спир, даже не обратив внимания на рану друга.
Алекто вгляделся Белому в лицо и сразу же понял, что сознанием своим спир был уже далеко, потому мешать ому не стал, а направился в и без того переполненную санитарную палатку, куда сразу же перед ним пара чудом уцелевших киракийцев занесли изрезанного, разорванного, но ещё живого Бигоя. Сенатор был прав. Мысли Аксорса были заняты другим. Битва армий была ими уже с треском проиграна, и единственная их надежда сейчас - Халкгивен. Аксорс видел, как он бьётся с королем рогатых, видел, как они давили друг друга, стараясь пересилить. Понятно было, что молодой нильфиец физически не сможет долго сопротивляться на равных более сильному и опытному противнику. Ему нужно было помочь, и Аксорс знал как.
- Посох мне,- угрюмо бросил он воинам, и те суматошно заметались вокруг, занятые его поисками.
Скоро посох появился, пусть и надтреснутый, главное, что камень Силы на месте. Спир подошел к самому краю скалы, по склону которой уже ползли к его ногам одержимые, воткнул посох в землю, вцепился в него руками и устремил взгляд в небо. Он менял раньше погоду, вызывал бурю, осушал реки, но то, что он намеревался сделать сейчас, он не делал никогда, да и никто из низших не делал. Спир вцепился глазами в солнце, посылая на него всю свою Силу, словно выкачивая её из камня. От напряжения руки его уже дрожали, земля под посохом задымилась, а Аксорс, полностью сосредоточившийся, даже не замечал, что одержимые уже преодолели полсклона, Белый весь взмок, кровь потекла носом, рана открылась, и кровавый фонтан снова потёк на землю. И вот - получилось. Солнце, уже клонившееся к закату, как-то странно дёрнулась и поползло на запад ещё быстрее, буквально на глазах оно падало, небо темнело, появлялись звезды. Спир не менял погоду, Спир менял день с ночью! И наконец, красное светило упало за горизонт, на небе появилась Луна, и в то же мгновение в развалинах Астингтона полыхнул ослепительный белый свет.
-Давай, Халкгивен,- прошептал измотанный сотворенным Аксорс и тут же упал без чувств.

Халкгивен уже был истощен, а Даркбек всё наседал и наседал, он уже посадил нильфийца на одно колено и продолжал давить. Но вдруг произошло кое-что совершенно странное, заставившее противников даже прекратить бой на мгновение - на улице начало стремительно темнеть. День угас и умер за считанные мгновения, уступив место ночи.
- Если этот полоумный Аксорс думал помочь тебе этим, то он жестоко...- хотел промолвить Даркбек, замахиваясь для последнего удара, как отшатнулся, ослепленный жгучим небесно-белым светом, которым взорвался Меч в руках Халкгивена - на небе взошла Луна. Замешательство короля даркелийского длилось всего мгновение, но и того хватило нильфийцу - один мощный и короткий взмах, и голова поскакала по каменным обломкам, позвякивая шлемом. Победили. Даркбек мертв. Война окончена. В тот же миг, как король потерял голову, его армия, связанная его Силой, потеряла эту связь и стала рассыпаться - одержимые, Безликие - все они заметались в слепой ярости, с дикими воплями, начав убивать и рвать друг друга. Шатко и тяжело вышел нильфиец из здания Сената и удивился: до чего же было темно и мрачно. Меч в его ослабевших руках замерцал слабеющими всполохами и погас - Луну скрыли тучи. Огромные черные тучи с пепельным отливом стремительно затягивали всё небо над Астингтоном, его окрестностями и Олдтау, откуда уже слышались радостные "Айлио!!! Ура!!!" Союзники радовались победе, радовались тому, что остались живы, и им плевать было на тучи, ветер и ночь. Халкгивен облегченно вздохнул и опустился на землю. Справился. Победа. Войне конец. Теперь оставалось только разразиться дождю, чтобы смыть всё эту кровь и вымыть воспоминания обо всем этом ужасе из памяти людей, и Халкгивен со счастливой детской улыбкой поднял лицо под струи воды, которые вот-вот должны были упасть с неба. Но вдруг - крик. Не радостный победный крик ликования, а крик боли и смерти разнесся с Олдтау. Халкгивен вскочил с места и оторопел - небеса поливали склоны огнем. Из туч текли огненные реки, сжигая союзников, заливая своим пламенем окрестности, топя в себе оставшихся в живых.
- Нет! Нет! Нет! Нет!!!- проревел Халкгивен, вскочив с места и, сильно хромая, поковылял к Олдтау, спотыкаясь, опираясь на стены, - Я ведь успел, УСПЕЛ!!!- нильфиец вскинул голову к небу и прокричал криком, полным отчаяния и боли - ЗА ЧТО ВЫ ТАК!!! Я ВЕДЬ СПАС ЗЕМНОМОРЬЕ, ЗА ЧТО?!
Но ответ небес был один. Огонь.
                ****
Огненный дождь лил целый день, истребляя в окрестностях Астингтона всё живое. И тот, когда не осталось никого: ни единого маршунгара, нильфийца или киракийца, когда осел на землю последний пепел, на поле боя появились фигуры. Трое. Закутанные в черные балахоны, они ходили там, где ещё вчера кипела битва за Земноморье.
- Хорошо,- отчетливо подумал Олтейкен, старший из Верховных спиров. - Всё прошло очень хорошо, как мы и рассчитывали. Эта война более чем оправдала себя.
-Да,- подхватил младший - Панишберуш, - Земноморье было слишком тесным для такого количества народа. И вот, проблема с лишними телами решена. Старый мир рухнул, пришло нам время закладывать новый мир, всё, как мы и планировали.
-К тому же, - продолжил старший, - смертные могли догадаться об истинных истоках Великой Войны. А догадавшись о них, догадаться и о причинах, из-за которых мы поселили в голове Даркбека идею о начале новой войны. Смертные не должны знать.
Так говорили меж собой старший и младший Верховные, и только Адильджадж, средний брат, отчужденно молчал, разглядывая обуглившиеся кости, выглядывавшие из-под пелены пепла. Наконец он заговорил.
- Вы жестоки.
Эти простые два слова привели остальных спиров в состояние, близкое к человеческой ярости. Они уставились на среднего брата, и старший заговорил.
- Как можешь ты обвинять нас в жестокости? Наша власть и сила - справедливость, на нас ответственность за Земноморье, как и на наших других братьях ответственность за другие... земли. Чтобы сохранить эту власть приходится иногда идти на жертвы.
- Вы называете убийство несметного количества людей необходимыми жертвами? Я крайне разочарован вашим подходом. Ватомба был прав, когда отказался и ушёл.
- Наш бывший брат был слаб, чтобы принять такую власть и вынести её, потому и ушёл,- вступился Панишберуш. - Он мог очернить нас в глазах смертных, если бы ему удалось затуманить им разум своей "правдой", но человеческое взяло в нем верх, и из всех способов донести до людей своё мнение, он выбрал самый человеческий - войну.
- Очернить? Ложью? - Адильджадж не скрывал того, что называется у смертных раздражением, - Да вы убиваете людей тысячами тысяч, чтобы только держать их в неведении и уверять в своей справедливости. Теперь я понимаю своего бывшего брата и жалею, что не ушёл тогда с ним.
- Это всё из-за смертных. Ты размяк, слишком много времени проводя с ними, и разуверился. Твой взор затуманен.
-Нет, он открылся только что,- промолвил Адильджадж, вытаскивая из складок одеяния золотые весы.- Я читал их судьбы, я видел их радость, их горе, страдание. Они по-настоящему живут. Знаете... я ухожу, - и с этими словами средний Верховный бросил весы на землю.
- Мы разочарованы, бывший брат,- разом промолвили разом Олтейкен и Панишберуш, и последний при этом что-то резко бросил среднему брату прямо в капюшон, отчего тот схватился за голову, закрывая нутро капюшона ладонями, упал на колени. Когда Адильджадж отнял руки, он был уже один. Его бывшие братья ушли. Только он и нестерпимая боль в глазах. Да, у него теперь были глаза, у него теперь был нос, рот - лицо. Он ушёл, потому что не хотел больше править на крови, не хотел быть как они, как его бывшие братья с их "справедливостью". Смертные его многому научили, их судьбы, их души. Верховные называли это слабостью, Адильджадж был уверен - это прозрение. Теперь он больше не будет управлять их жизнями и смертями только для того, чтобы удержать в руках контроль. Теперь он был смертным. Они сломали старый мир, и ему, Адильджаджу, теперь учиться жить в этом новом мире, который они сами создали.