Меч Триединства. Послесловие

23.ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Старый мир сгорел в пламени огненного дождя, который послали Верховные спиры. Сгорел, но не умер. Как трава в окрестностях стёртого с лица земли Астингтона, разраставшаяся с новой силой на пепле того, что сгинуло, так и новая жизнь в Земноморье начала через какое-то время подниматься из пепла старой. Конечно, она уже не была такой как прежде, но ведь её и не нужно было быть похожей на старое. Нильфийской Республики и Маршунгара больше не было. Киракийский Полис хоть и остался целым и сумел сохранить прежнюю систему управления и устои, законы, но был теперь в таком упадке, из которого ему выходить не одну киракийскую пору. Вот подрастут молодые тополи-киракийцы, да станут из мальчиков мужами, вот тогда снова поднимется лесное государство. А пока.… Пока всюду разруха. Боль и ужас смертных от огненного ливня поубавился и почти пошёл на спад – всего-то и нужно было три месяца для того, чтобы они перестали испуганно смотреть в небо всякий раз, как его заволакивает тучами. Все уже поняли, что это было последнее оружие Даркбека на случай его смерти, крайние меры – стереть с лица земли огненным ливнем противников, если те вдруг смогут победить. Про Верховных и истинную причину гибели почти половины жителей Земноморья, ровно, как и про уход Адильджаджа, никто естественно не знал, и смертные так и продолжали поклоняться трём братьям-Верховным, даже не подозревая в неказистом грубом страннике в чёрном грязном балахоне с орлиным носом и глубоко всаженными карими глазами, с серыми свалявшимися волосами, которого они встречали на дороге, среднего брата. Нет, огненный ливень устроил своей Силой Даркбек, люди были твердо в этом уверены. А как только находится объяснение чего-то непонятного и диковинного – про него тут же забывают, или, по крайней мере, оно становится неинтересно. Люди так и сделали – потеряли интерес. Потеряли интерес и принялись устраивать новую жизнь на обломках старой. На территории бывшей Нильфы появилось несколько княжеств, которые тут же начали грызть друг друга за власть и земли, объединяться и разъединяться. В Маршунгаре снова пытались строить государство, был даже избран новый Великий, естественно и половины не дотягивавший до своего предшественника. В общем, туго было у мореплавателей. Даркел и вовсе потерял всё, что делало его страной, и превратился в огромнейший разбойничий притон, куда теперь стекались убийцы, грабители, насильники со всего Земноморья. В Даркел, да ещё, наверное, в Морравию – там этих кадров тоже прибавилось на радость местной фауне, уже изголодавшейся по свежей плоти. И кругом грабежи, поджоги, банды, борющиеся за власть с бандами, с княжествами, княжества, борющиеся за власть с княжествами и другими бандами… бардак и междоусобица, разруха. Словом, спокойно сейчас было разве что павшим в их последних пристанищах, под землей, да и тех регулярно грабили и разрывали в поисках дорогого оружия. В такое время в одну из старых разбитых ночлежек в княжестве Канбека - крупнейшее, между прочим, на территории бывшей Нильфы и способное даже противостоять Полису в его нынешнем состоянии – в ночлежку, в которой чуть ли не каждую ночь кого-то из постояльцев грабят и убивают, в грязную, вонючую, в такую ночлежку вошёл человек. Он был богато одет, так как по нынешним меркам тёмно-серый плащ без дырок, чёрный кожаный жилет поверх зеленовато-серой рубахи и штаны плотной тёмно-синей ткани считались настоящим богатством. Он бегло осмотрел небрежным взглядом уставившихся на него местных пьяниц, блудниц и разбойников – не каждый же день появляется такой богатый потенциальный собутыльник, клиент или жертва, кого что интересовало, - и прошёл прямиком к сальной прожжённой барной стойке. Стоявший за ней старый заплывший жиром нильфиец, только увидев дорогую, украшенную золотом и серебром, рукоять меча, выглядывающую из-под серой ткани, рывком столкнул уже пускавшего слюни мужичка лет тридцати со стула, давая богатому гостю сесть.
-Что пожелаете?- приторно-сладким, противнейшим голосом, промолвил он, обыскивая своими поросячьими глазками незнакомца в поисках кошелька. – Вино? Еду? Девушку? Можно всё сразу доставить в комнату, если пожелаете.
-Есть помещение, в котором я смогу поговорить с человеком наедине?- холодным, но достаточно приятным и сильным голосом спросил пришедший.
-Конечно-конечно есть,- быстро засуетился хозяин ночлежки и полез, кряхтя и вздыхая под стойку, но скоро вынырнул из-под неё и положил перед молодым человеком небольшой ключик от отдельной столовой комнаты.
-Хорошо,- довольно кивнул головой незнакомец и одним жестом руки запрятал ключик в складки балахона, оставив на его месте четыре золотых – настоящее богатство в такое неспокойное время. – Жареную курицу туда, кувшин вина и два – холодной воды, а ещё доставьте мне туда вон того старика, - с этими словами пришлый указал на самый дальний конец ночлежки, где в тарелке морковной похлёбки во всю уже храпел грязный лохматый старикан лет восьмидесяти по виду.
Только увидев золотые, хозяин уже не мог ни о чем думать: ни о том, зачем этому богатому и, судя по всему, знатному человеку понадобился старый пьяница, который уже с месяц развлекает гостей разными сказками да небылицами и так дрожит за какую-то палку, завернутую в тряпки, к которой даже не подпускает никого, ни о том, что этот богатый и знатный будет там с этим пьяницей делать. Пусть хоть убьёт – уплачено ведь. На одних носочках хозяин проскользнул на кухню, отдавая распоряжения о курице, вине и прочем, а незнакомец, снова провожаемый взглядами, прошёл в комнату, за которую выложил такую баснословную сумму. Там был свой очаг, пусть и немного коптивший и скудно освещавший, грубый, но прочный стол и четыре стула. Два незнакомец сразу же убрал – они ему были не нужны. Снял с перевязи красивый дорогой меч, широкий с однолезвийной заточкой и очень мудрёной, витой рукоятью, и поставил его сбоку от своего стула, хотел уже снять капюшон, но ему помешала прислуга, которая принесла дурно пахнущего подгоревшего цыпленка, но никак не курицу, глиняный кувшин к кислым вином, да пару таких же с водой. Принесли, откланялись, выпросили ещё золотой, ушли – мешать не стали. Потом, через некоторое время, тяжело охая и кряхтя, вошёл хозяин, волоча за собой в доску пьяного старика, сжимавшего при этом во сне тот самый свой свёрток, которого чуть ли не бросил на стул, откланялся, выпросил золотой – тоже ушёл. Только теперь, закрывшись изнутри на ключ, незнакомец смог снять капюшон – лет двадцати семи-двадцати восьми по виду, лицо покрыто короткой жёсткой чёрной щетиной, волосы до плеч заплетены во множество толстых косичек, глаза пепельно-серые, не выражавшие совершенно ничего и ничего не говорившие о хозяине – если глаза – зеркало души, то у этого человека это зеркало было зашторено, причём толстенной тканью – прямой нос и слегка вытянутый сверх положенного клиновидный подбородок. Пришлый коротко взглянул на старика, со стонами завозившегося в своём стуле, и глаза его впервые что-то показали – презрение. Старик был ему неприятен, противен. Но этот пьяница был ему нужен. Незнакомец сел напротив, налил себе воды в деревянную чашку и коротким движением плеснул уснувшему старику в лицо. Это его разбудило – он закашлялся хриплым мокрым кашлем, убирая мокрые волосы от лица.
-Ты голоден, ешь,- повелительно и высокомерно промолвил незнакомец, пододвигая к проснувшемуся блюдо с цыплёнком и кувшин с вином.
Тот даже спрашивать не стал – накинулся на блюдо, начал омерзительно жевать, чавкать, разрывая мясо руками, хотя прибор лежал рядом, вытирая жирные руки о бороду, о плащ, запивая вином прямо из горла и давясь им. Снова шевельнулось в глазах молодого человека презрение и отвращение.
-И это и есть один из величайших низших старого мира Аксорс. До чего же ты опустился. Мерзость.
Эта простая фраза произвела на старика просто магическое действие. Он выпрямился, убрал волосы с лица, окончательно открыв его, засучил рукава, налил вина уже в чашу и взялся за столовый прибор. Затем, съев ещё несколько кусочков, заговорил пьяным, но довольно твёрдым голосом.
-Вот именно, что СТАРОГО МИРА. Кончился тот мир, кончился и Аксорс. Только имя осталось.
-Не только,- загадочно усмехнулся незнакомец, бросив короткий взгляд на свёрток, прислонённый к подлокотнику стула. Аксорс заметил этот взгляд и лицо его загорелось – не понравился ему этот взгляд.
-Что тебе от меня надо, потомок Стилхарда, Мерр? – прямо с некоторой неприязнью спросил он, вглядываясь в пепельно-серые глаза.
-Не обязательно лезть ко мне в голову, Белый,- слегка улыбнулся Мерр,- я сам тебе всё расскажу. Да, ты прав, я потомок Стилхарда, член династии Мерров и законный правитель Нильфийской степи, имя моё Ньюмит. Мне нужна твоя помощь, спир.
-Нужен тебе спир, вот и ищи себе спира,- усмехнулся Аксорс, опустошив ещё одну чашу и тут же наполнив следующую. – Я уже давно не низший. Во время огненного дождя мой камень отдал всю Силу, чтобы только сохранить мне жизнь. Да, я остался жив, но нет теперь у меня ни бессмертия, ни способности видеть – ничего. Так что не бойся – в голову я тебе не залезу. Я больше этого не умею.
Ньюмит хотел что-то сказать, но Аксорс опередил его, успев при этом съесть ещё кусок «курицы».
-Я догадался, что ты Мерр по твоему мечу. У тебя на нём родовое клеймо.
И действительно, на рукояти меча Ньюмита был выбит орёл, сражавшийся со змеёй, а Аксорс, между тем продолжал, голос его стал ещё крепче, в глазах появился какой-то огонёк, едва различимый. – Такой меч похоронили с сыном Стилхарда, последним Мерром у власти, и найти его гробницу мог только Мерр, не случайный человек, нет… ты наследник.
-И мне нужна твоя помощь,- взгляд наследника снова скользнул по свёртку, и снова бывший спир загорелся.
-Нет, Меч ты не получишь. Я с огромным трудом нашёл его в развалинах Астингтона и не отдам никому, покуда ещё бьётся моё сердце, не выпущу из рук!
-Я и не собирался забирать у тебя Меч Триединства. Я прошу о другом. Почти две тысячи лет на земле, принадлежавшей моим предкам, существовала Нильфийская Республика,- Ньюмит даже немного поморщился на этом слове, - а одно только название моего рода было под запретом.
-Сами виноваты,- вставил Аксорс.
-Сами, но это не суть. Просто сейчас разбойники и кровопийцы рвут Нильфу на части, народ страдает…
-Ой, да перестань,- ухмыльнулся Аксорс, - я хоть и пьян да глуп, но не настолько. Не мучай мой слух россказнями о своём «благородстве», скажи прямо, и тогда я ещё может подумаю.
-Хорошо,- улыбнулся Ньюмит,- две тысячи лет мы не поднимали головы из-за Республики, но теперь, когда её нет, я прошу тебя. Помоги мне вернуть свой трон. Пусть ты не спир больше, но ты живешь с самого сотворения мира, и земли эти и жителей их знаешь как никто. Помоги мне, а я восстановлю Нильфу времён золотого правления Мерров, когда « Делай так, чтобы тебя хотели слушать, а не подчинялись» было не просто словами.
Долго молчал Аксорс и думал. Наследник не внушал доверия, его высокомерие и гордыня отталкивали, селили неприязнь. Но он не врал. Хотя бы не врал, и Акорс был уверен, что он своё слово сдержит. И снова он очень долго и мучительно думал под ничего не выражавшим взглядом пепельно-серых глаз. Чем больше он думал, тем ярче разгорался огонь в его глазах. И вот, когда и тлеющей искорки превратился он в не тушимое пламя, Аксорс взял сверток в руки и принялся разворачивать, говоря при этом.
-Что же, Ньюмит, потомок Мерров. Я помогу тебе вернуть Нильфу, не ради тебя, но ради людей, которым нужно единое государство, единый стержень. Я иду с тобой, но только при условии, что ты сдержишь данное мне сейчас обещание, иначе ты не то что не получишь от меня помощи, но и напротив, падёшь от моего клинка, - с этими словами он вытащил за белоснежную рукоять слоновой кости с золотой проволокой его, Меч Триединства, - клянись на нём.
И Ньюмит поклялся. В этот момент от пьяницы-сумасшедшего в Аксорсе уже ничего не осталось, он почти был прежним Белым, только не хватало его старых одеяний да посоха Силы.
-Ну что же, как я сказал одному человеку давно-давно, ещё в старом мире,- промолвил он, заправляя Меч за пояс в ножны красного дерева с серебром, ножны Редкола, - Нужный человек, Ньюмит, в ненужном месте способен свернуть горы. А в нужном - изменить мир. Пришло время нам с тобой, друг мой, менять мир.