Отрывок из книги Мнемоника - В

Everything I could never tell you

Сдержанный поцелуй в лоб. Я вижу, как наполовину прикрыты твои веки, и как ты тянешься губами к моему лицу, прижимаешься на несколько секунд к складке на лбу и медленно отдаляешься, обнимая меня своими руками, чтобы я могла последовать телом за тобой - в тишину утра, в воспоминания нашей первой ночи, когда ты помог мне сдержать шумный водопад внутри самой себя.
Для меня это слишком интимный жест. В лоб не целуют чужих людей, запах которых чужд, до которых не хочется дотронуться самыми кончиками пальцев, кого не хотелось бы видеть и слышать из тишины. Мне говорят, что с тобой все несерьезно, и сам ты этого не отрицаешь, уводя меня от любой надежды, что когда-нибудь я перестану чувствовать этот безумный волчий азарт в твоем взгляде, будучи уверенной в том, что с тобой безопасно и опасно одновременно. Ты врешь о своем непростом характере, стараясь показаться простым, уверенным в себе, произнося в очередной раз о том, как все это для тебя неважно. Я вижу странную скомканную боль в твоем взгляде, и понимаю, что тебя сломали так же, как когда-то кого-то сломала я, а значит - это боль - моя ноша, за то, что и я других не пощадила. За то, что умело играла, стараясь забыться в перемене новых дней, бросаясь людьми и забывая о хорошем, что сделали для меня, и доброте, которую мне стоило подарить людям, отдавшим годы и душу за меня и внутрь меня, чтобы мне стало лучше. Не рассчитывая на искренность, хотя ты просишь о ней сам, я умолкаю, видя твой ненавистный взгляд и слыша колкие слова, когда я прикасаюсь к маленькому шраму на твоем предплечье.
- Зачем тебе знать?
Я отстраняюсь, вынашивая в голове воспоминание о том, как ты целуешь меня в лоб, продолжая каждый вечер желать тебе спокойной ночи и получая от тебя мягкий, но короткий поцелуй в губы.
160 часов безумного, панического ожидания того, что мне удастся подарить тебе тепло, которое ты захочешь принять из моих рук и от сердца.
160 часов.
- Она дышит тобой второй год.
- У меня не было детства.
- Ты либо безумец, либо гений. Хотя это всего лишь две крайности одной и той же сущности.
- Я страшный человек. Таким тебе меня лучше не видеть.
- Это как разрыв связок, потеря крови. Сначала больно - потом уже ничего не чувствуешь, остаются только шрамы и острые воспоминания о том, что стараешься вымыть из своей памяти. Что-то очень страшное.
Есть человек, взгляд и ком накопившейся боли в тишине. Каждому становится трудно в какой-то момент. Мы всего-навсего люди, и иногда проще отпустить тяжелые оковы вокруг собственного разума, чтобы понять, насколько некоторые вещи неважны для нас, а какие заставляют нас снова подниматься а ноги. Все проходит. И это пройдет. И эта твоя боль обязательно пройдет.
Только с тобой можно было потерять и себя, и планету Земля, и воздух. Глупости, расчерченные углем по линии наших жизней.
Я смотрю на далекую звезду над соседним зданием общежития, и говорю себе:
- Я обязательно поднимусь. Поднимусь на высоту этих звезд.
И мы с тобой в этой жизни еще обязательно встретимся. Пройдет этот год, пройдет и следующий, и ты и я - каждый из нас пойдет своей дорогой, это неизбежно. Но Господь создает для нас нити, которые связывают людей через много лет снова и снова, невидимыми путями и дорогами, тропами, на которых нам суждено в очередной раз встретиться с человеком лицом к лицу и осознать для себя важность старых встреч. Ты, наверное, даже не вспомнишь моего кроткого взгляда в твою сторону, моей безумной привязанности, моего тепла, которое ты не захотел принять. И два взгляда сольются в один, вынашивая в себе сомнение, злость, сожаление или отчаяние. Для нас это будет потоком доброго света, который выльется в то, что мы так сильно хотели или боялись, но ни в коем случае не останется неосознанным.
Мы обязательно встретимся, когда и ты и я - уже будем чем-то другим, сформированным сызнова, пройдя череду лет, которые выносят в нас лучшее, или худшее в нас - это не столь важно, сколько то, какими мы себя запомним. Какими станут наши мысли, наши мечты, какими станут наши дети. Вера в то, что Господь свяжет меня именно с тобой, сильнее, чем желание увидеть прочих людей из осколков памяти, которые гаснут с каждым новым утром, рассветами и закатами. Я искренне верю в то, что он подарит мне тебя на очередные 160 часов, чтобы ты сделал еще больнее, потому что веру в то, что ты можешь подарить мне счастье, испаряется каплями воды с каждой новой встречей с тобой. Любовь - нечто неосознанное, ее сложно вытащить щипцами из головы, это вирусная инфекция, которой ты заразил меня за долю месяца, внушая мне ложь или правду, обнимая меня в ночи - этого я не знаю точно. Лекарство от этого мутного бреда могло быть только одно - пойти дальше, не останавливаясь ни перед чем. Стимул становится лучше - лучше для тебя, поведет меня вперед, к звездам, и через много лет, когда мы встретимся в людном потоке Лондонского метро, или на берегу моря, где я буду замерзать на холодном ветре восточной Англии, или ты обязательно постучишься в мою дверь - я обязательно крепко обниму тебя, хватая тонны воздуха легкими, чтобы очередные 160 часов с тобой стали новой пыткой, новыми острыми кольями в моем сердце.
Прикоснись губами к моему лбу, пожалуйста, и я прощу тебя за каждый миллиметровый шаг, который рвал тонкую нить между мной и тобой. Ты никогда не любил меня, я знаю. Мне бы хотелось только видеть твои глаза, смотрящие на меня, и сотый грамм твоей души, отданный мне, хотя бы на минуту. Одну из тех, что составляют 160 часов.

***

Пустота.
Вступление во взрослую жизнь дарует нам неограниченную возможность выбора, которую мы можем регулировать только собственными моральными, этическими и личными нормами, воспитанными в нашем сознании за годы осознанной жизни. Становится труднее делать шаги навстречу людям и тем жизненным ситуациям, в которые нас толкает судьба.
Я никогда бы не подумала, что мне предстоит бороться с чужими и незнакомыми мне людьми внутри самой себя - прототипами тех личностей, что создали внутри меня окружающие, особенно Ты.
Какое-то странное ощущение полного спокойствия за то, чем закончится этот кошмар, потому что я знаю, что обязательно увижу тебя завтра, и через неделю и несколько месяцев, и даже следующий год я буду встречать тебя на этажах колледжа, видеть тебя совсем другими глазами, и мысленно просить прощения, что сохранить в себе эту святость я не смогла - слишком трудно, слишком долго, слишком опасно.
В дыму сигарет я снова украдкой разглядываю твое лицо, каждый день, отсчитывая минуты до холодного, снежного 9 февраля. Ты кажешься мне спрятанным в огромный кокон твоих и моих сомнений, пробраться через который у меня никогда не получится.
По вечерам я окунаюсь в Питерские ночи, в блески воды на Неве, в тонкие полосы неровного неба над крышами, желая разделить с тобой именно эти - самые нерушимые и нежные моменты моей памяти.
Если бы мне дали возможность рассказать тебе обо всем, что я чувствую, ты бы перестал считать меня такой бездушной и лишенной эмоций. Я бы показала тебе, каким я запомнила тебя в самый первый вечер, и какие формы ты принял в моем воображении за прошедшие несколько недель. Мне бы хотелось плотно прижаться ладонями к твоему лицу, и выговорить все, что на душе засело, наболело и зажглось, все - чему виной твоя несобранность, простота и сила твоего взгляда.
Я знаю, ты не думаешь обо мне, когда уходишь по вечерам в свою комнату, в то время, когда все мои мысли - о тебе, о тех мимолетных моментах, которые связали нас вместе, и тех, что разделяют каждый день - после каждой пачки выкуренных сигарет, после незнакомой боли, которую раньше я не ощущала, после недовольства самой собой, за мою нерешительность и отсутствие должной искренность, которую я прячу в своем молчании каждый раз, когда ты стоишь в метре от меня и теряешься в потоке слов.
Ты только как сейчас, просто сиди рядом, чтобы я видела движения твоих рук, самых любимых - их всегда хотелось нарисовать, запечатлеть в бессмертии на бумаге, если бы я умела рисовать. Будь рядом, смотри со мной фильмы по пятничным вечерам, мне хватит этого, чтобы дождаться далекого 9 февраля. Улыбайся, как можно чаще, чтобы я могла подмечать ямочки в уголках твоих губ, чтобы чувствовать запах твоего тела - всегда родной, так пахнешь только ты - не дорогим одеколоном, а чем-то настоящим, мужским, еще мальчишеским, но уже вступающим в свою зрелость - запах соленого моря и миндаля, разбавленный тягучим привкусом, который мне никогда не распознать и не охарактеризовать, сколь много слов я бы не знала.
Оставайся в моей комнате по вечерам, позволяя мне нежно дотрагиваться до твоего тела - кончиками пальцев, целуя тебя в губы - нежно, почти невесомо, забираться пальцами в твои волосы, когда на твоем лице появляется едва заметная и мимолетная детская ухмылка - в полусонном состоянии ты выглядишь почти как ребенок, в взъерошенными волосами и зарытыми глазами под длинными ресницами. Уголки твоих губ чуть приподняты, и я вижу, что тебе хорошо со мной, хотя бы на долю этой секунды. Я знаю, ты всегда уходишь ближе к ночи, но и этого мне достаточно, чтобы моя моета и одиночество уползали в дальний угол на какие-то пару часов.
Только будь - вот так - рядом, пусть ненадолго, на пару минут, секунд или моментов. Мне этого достаточно. Пожалуйста, будь рядом.

***

Ты понимаешь, что я ее сломаю?
Ты понимаешь, что я сломаю ее пополам, и что от нее ничего не останется?

***

Видеть, слышать, чувствовать тебя рядом. Смеяться вместе с тобой - оказывается это так просто - быть счастливой! Продолжай! Продолжай говорить о других девушках, которые занимают твои мысли - я не поддамся унынию, я буду рядом ровно столько, сколько будет возможно, главное - слышать твой смех, видеть твои глаза, искры, блеск каждого зрачка и в одно мгновение прикасаться к твоим пальцам, протягивая тебе сигарету. Остановить, мгновение, и я смогу выждать еще месяц, еще год, еще целую вечность, чтобы превозмочь в себе это ощущение наркотической нехватки тебя, скучая по тебе с поздней ночи и до рассвета! Быть живой, как никогда раньше не была, расцветая и окрашиваясь яркими красками! Нет серой мгле в глазах, нет неуверенности и стеснения в легких! Живость, движение, разнообразие красок на палитре жизни, рождение актрисы из тесного кокона разочарований и боли - вот какой ты был поверен слепить меня из ничего!
Из под пальцев выходят неровные строки, но мне хорошо, блаженно от состояния растущих крыльев за моей спиной! Только бы дышать с тобой одним воздухом, и позволять тебе делать все, что тебе так нравится, в нечастом повторении этих вечеров, когда я могу нежно дотрагиваться ладонями до твоей кожи, успокаивая и усыпляя. Прикасаться к складочке на твоей шее и проводить линии от ушей до головы, перебирая пряди волос.
Я буду так же громко рыдать под вечер, пока ты спишь в нескольких метрах от меня, в комнате через коридор. Только не исчезай, не поджигай, не топи меня.
Слово люблю снова начнет приобретать самый ценный смысл - смысл безвозмездной теплоты. Отдавать, ничего не требуя взамен. Именно так все и должно быть. Именно так выстраивается карточный домик, строится нескончаемая лестница, каждая ступень которой названа твоим именем, все это - ты.

***

Самое тяжкое - понимать, что ни одна перемена в тебе не поможет. Что ты можешь захлебнуться своей начитанностью, развить в себе десятки талантов, вытянуть в струну собственную талию, стать жертвой утонченной моды, перенять привычки, смех и жесты, но все это улетит в бездонный колодец только лишь потому, что человеку не нужна ни одна ваша линия. Что дело не в том, что у вас есть, и чего у вас никогда не будет - дело в осознании собственных потребностей, которые не изменяются в течении человеческой жизни, погоней за тем, что тебе никогда не получить - по кругу, отталкивая тех, кто бросится ради нас в огонь, и сжигать себя пламенем ада в собственных жилах ради тех, кто нас никогда не полюбит. Призыв к самосовершенствованию остается на пике славы, но уже гаснет, меркнет, становится отдушиной собственному существованию, ибо находить смысл в самом себе в этих душных стенах, на краю лет, которые унесут эту память, этих людей, эти комнаты, эту каждодневную рутину - топит и больно бьет по костяшкам пальцев в повисшей тишине раннего утра. Все пройдет, пронесется ярким всплеском в голове и перед глазами, пройдет через кожу рук, ладоней и запахов на чьем-то теле, пробежит мимо смелой стрелой и повиснет в воздухе, как вечное напоминание - что никогда не повторится и никогда не забудется, как помнят люди и то, что было десять лет назад, что сворачивается тугим комком боли где-то в районе сердца, но уже понемногу обращается в пепел, оседает на пыльные мостовые. Мы выбираем новую дорогу и следуем за собой, переступая через собственную боль, отчаяние и грех.
Чемоданы набиты тяжелым оловом, который намертво приклеился к стенкам сосудов, и мы тащим их за собой, не рискуя оставить на перронах хотя бы те из них, что нам больше никогда не пригодятся - в которых хранится память о тех днях, когда мы мучили себя сомнениями и жгли листы бумаги и фотографии. Тяжелая ноша не тянет вниз, но дает знать о себе по ночам, когда снятся старые сны, когда видишь людей, похожих по походке, когда слышишь голоса в коридоре и стараешься убедить себя в том, что в дверь обязательно постучатся, и ты непременно откроешь.
Кладбище чемоданов пополняется людьми, их словами, мыслями, движением рук и тел, звуков из небытия, старыми альбомными записями, открытыми окнами, разбитыми и расколотыми вдребезги. Это кладбище памяти, куда люди сваливают, словно на свалку  кипы старых бумаг, признаний, ненависти и любви, самых чистых чувств, которые изжили себя и превратились в лепестки увядших маргариток под осенними листьями уходящей осени. Пройдет пара столетий, когда не станет тебя и меня, когда с наших автобусных остановок уберут скамейки, исчезнут дома и здания, двери которых распахивались настежь, когда мы в буре внутреннего водопада вбегали в незнакомые отели, университеты, квартиры и общежития, в которых ждали нас, или в которых нам так хотелось найти человека за листком потертой бумаги, который на долю секунды сохранил в воздухе наше имя - пусть на мгновение, которое продлится чуть дольше чем вечность, расщепится на атомы в тонне этого кислорода, которое будут вдыхать другие люди, на других этажах, переносить мельчайшие частицы звучного слога в другие города в своих легких, уже сполна наполненных серебристой мелодией этих имен, и множеством другого нематериального веса: слов, сказанных в глаза, звуков, присвоенных движениям рук, ресниц и плеч, приподнятых вверх. Кто-то, обязательно кто-то в другом столетии, в совершенно незнакомом мне городе выдохнет и вдохнет твое имя, сказанное мною в тишине около окна, прочувствует приторную сладость и соль, запах миндаля и устаревших, уже умерших вместе со мною чувств, улыбнется и продолжит свой путь. Твое имя снова повиснет в воздухе, как и мое, как и множество других имен, унесенных ветром в дальние страны, чтобы их снова вдыхали и выдыхали, чтобы они составили полную, но никогда не ставшей законченной мелодию смерти, которая погубит и тебя, и меня, и всех кого мы знаем - оставив после себя только эти вдохи и выдохи, томную память каждого проходящего года, каждого пришедшего и ушедшего человека, прикосновения или поворота головы. Что-то все же останется после нас, даже когда материя расщепится на миллионы частиц. Даже тогда мы с тобой останемся, и ветер принесет нас друг к другу - невидимые кусочки имен и разговоров, чтобы на том свете, где я точно знаю, будет темно, холодно и пусто, я прочувствовала этот жизненный бриз, рожденный в неведении и умерший в осознании того, что все скоро закончится, пополнив кладбище памяти доверху - до самого неба, и исчезнув в пространство смерти, оставив после себя только нескончаемый полет запахов по морскому побережью и волны из твоих глаз, которые переполнятся, как океан, растекутся по песчаной глади и теперь уже - исчезнут навсегда, в тот самый миг, когда все люди на планете найдут свой покой, и ничто больше не родится и не умрет, когда останется только шум прибоя и солнечный свет, застынет в шумящем горячем свете, чтобы подарить этому миру вечный покой - без людей, пугающих высоток и щемящих эмоций, утерянных где-то на другом конце света.

***

Забудь меня. Сожги любую мысль, связанную со мной. В крови бушует нечеловеческая ненависть за то, что ты позволил полюбить себя.
Ты никогда больше не увидишь меня.
До свидания.
Выкури до дна последнюю бутылку с лучшими пожеланиями.
Ты меня слышишь?
Тишина. Гремящая тишина и смятый лист бумаги в старом комоде.
Забывай. Забывай себя за меня.

***

Акустика в доме затихает, и сквозь щемящую тишину я слышу зов морозного ветра за окном. Потрепанные обложки книг с прыгающими буквами согревают по вечерам за чашкой имбирного чая, а я вслушиваюсь в собственное одиночество, смакуя его, как долгожданный приз в пелене нескончаемой суматохи и непреодолимой тяги к людям, которые никогда моими не станут. Скрипящий свист занимает должное место в горле, холодные губы мнутся по складкам затухающей изнутри жизни, и я опускаюсь на глубину этого мертвого океана, подальше от тех миль, которые разделяют мой и твой дом в одном огромной городе, и мне бы ни за что не хотелось встретить тебя на улице по дороге к метро. Капает счетчик дней, приближая меня к той дате, когда я снова вольюсь в череду загруженных будней и буду видеть тебя каждый вечер около двери, пока ты докуриваешь последнюю сигарету. Было бы неплохо, если бы и ты бросил. Мы бы стали встречаться реже.
Мне представляется длинная дорога без рельс, уходящая в пустыню, замолкающая тонкой линией у самого горизонта, на фоне которого я снова вижу черты твоего лица с отросшей бородой, острым носом и уверенным взглядом через эти бескрайние просторы. Тени от деревьев падают совсем близко от твоего силуэта, и на земле расчерчивается плотный круг, в который мне никогда не попасть, не потому что ты умнее, успешнее или в чем-то лучше меня, а потом, что мне не угнаться за временными поясами по которым проходит твоя жизнь, я либо оказываюсь на шаг впереди тебя либо непременно опаздываю.
Около кромки воды возвышаются острые вершины гор, а совсем недалеко от этого места, прямо на перроне идут часы - спешат, опаздывают, останавливаются на долю секунды, на минуты, часы и дни, показывают неверное время, прячут твои световые дни от моих, меняют часовые пояса, устремляются в вечность, в пустоту, в неизвестность, но стрелки на их часах всегда в движении, крутится циферблат, секундная стрелка делает рывок вперед и тут же отбегает назад, возвращая меня в вечера, проведенные с тобой, возрождая твой голос, твои слова и движения рук и головы в моей светлой, но уже порядком захламленной памяти. За циферблатом я всегда вижу твою фигуру со спины, уходящую вдаль, но в то же время неподвижную по своей сути - она всегда начинает свое движение с этой мертвой точки, возвращаясь на перрон вновь и вновь, каждый вечер перед снов заставляя тебя в очередной раз поддаться твоей зависимости и выкурить еще одну сигарету около моего окна.
Это невыносимо.
С нашего перрона никогда не уходили поезда.

***

На полках хранятся толстые пачки исписанных листов. Я стараюсь сохранять зарисовки и черновики на рабочем столе под простыми названиями, чтобы они не бросались в глаза по утрам, когда я захожу в сеть, чтобы проверить почту. Мне бы хотелось больше писать о людях, которые делают меня счастливой. Но самые теплые моменты эгоистично прилипают к стенкам внутренней кожи, они измотаны, выжжены, пепельно-серого цвета. Уставшие нервы и разрушенные дни ожидания. Я храню какие-то корявые стихи и никому непонятную прозу, где пишу между строк, где убиваю нежность и рождаю героев без глаз и ушей, они перебирают вспышки на солнце, что прожгли ладони и щеки, и собирают пирамидку болезненных воспоминаний, которые к старости станут приятной отдушиной. Не жалеют ни о чем такие люди. Мне бы самой у них поучиться.
Мне бы хотелось ставить пробелы между строк, запихивая в них тебя и твои затертые фразы, но чтобы никто не догадался. Воспроизводить голоса, звуки, блики света и изгибы кистей рук. Мне очень не хватает пустоты, чтобы запечатлеть все мои воспоминания. Люди не читают пустые книги, люди не читают между строк.
- Помни обо мне, - попросила Марина. - Вот я тебя обязательно запомню. Мне с самого первого раза безумно понравилось, как ты смеешься, как держишь сигарету меж пальцев, как поднимаешь взгляд из под бровей. Наверное, это особое искусство для мужчины - казаться хуже, чем есть на самом деле.
Запомни меня, обязательно запомни.
У него в глазах скручена ярая ненависть, но он старается спрятать ее за пеленой равнодушия. Мужчины часто стараются выказать свое безразличие, но на практике получается фальшивый, наигранный фарс. Если бы ему действительно нечего было мне сказать, он бы не бросался случайными фразами, каждая из которых должна подвести разговор к чему-то более осознанному, важному для нас обоих. Но он в тихой злости, сдержанный своим разрывающимся эго отворачивается и курит в пустоту, обнажая для меня широкую спину, в которую я могу в любой момент воткнуть острый нож.
Именно такие мужчины заставляют нас уезжать в другие города, оставляя позади ненависть людей, которых мы не заметили в порыве бурных чувств и переживаний. Мы стараемся найти в этом мире что-то более осознанное и ощутимое, что заставит нас прочувствовать себя нужными и необходимыми, созданными Господом Богом для свершения великих дел. Со временем мы понимаем, что в чужих, старых городах мы оставляли частицу себя, всаживали ее в эту знакомую до боли открытую спину, всаживали собственные молекулы и сосуды, как семена цветов, и они продолжают разрастаться в наше отсутствие - рекими выбросами памяти и сожаления, смешанного с приторной радостью прошедшего, исчезнувшего из поля зрения раздражения внутренних тканей.
Каждый новый город дарит надежду начать все с чистого листа, но мы лишь продолжаем идти по выбранному нами пути, оступаясь, падая и сызнова поднимаясь с колен.