Записки аборигена St. Tropez

Примечание ВК: обнаружено в ноутбуке симбионта Инкермана после его смерти, в период спонтанного подселения в его физическое тело ранней весной 2005 года.

Часть первая: История.

Мне посчастливилось жить в Сан-Тропе еще в те времена, когда живого русского там никто не видел. Наши олигархи не поражали воображение местной публики купеческими кутежами, а бойкие девицы не демонстрировали достижения отечественного генофонда. Зеваки были, щелкались на фоне роскошных яхт в порту и у памятника капитану Суффрену, чтобы похвастаться потом перед соседями и родственниками в каком-нибудь захолустном Денвере или Роттердаме. Были и сами знаменитости, еще не сбежали, под натиском нашего соседства.

Ещё был жив дедушка-плейбой Эдди Барклай, открывший миру талант Далиды. Джонни Холидей разъезжал по набережной пьяным на своем «харлее», улыбаясь жандармам, а они улыбались ему в ответ. Скульптор Сезар подъезжал на раритетном оулдтаймере «Бугатти» тридцатых годов к легендарному ресторану «Сенекер», где готовили лучший в округе нуга, чтобы насладиться безупречным вкусом десерта и беседой «тет-а-тет», глядя на белоснежные яхты.

Старик осторожно, но сохраняя достоинство, выходил, снимал доисторические очки на кожаном ремешке и краги, обходил роскошное авто, чтобы подать руку своей очередной умопомрачительной спутнице. В «Сенекере» еще сидели самые главные преступные авторитеты мира. Они провожали легендарного Сезара и даму сдержанно-одобрительными взглядами, а нетрезвая художественная братия встречала легенду приветственными восторженными междометиями.

На закрытых вечеринках на вилле где-нибудь в Раматюэль или Гассане, Джордж Майкл с Элтоном Джоном, держась за руки, лично встречали всех, принимая гостей. В темных углах «Кав Дю Руа» можно было наткнуться на Бриджит Бардо под вуалью, беседующую с бывшим мужем Роже Вадимом или Лайзу Минелли, целующуюся с неизвестным бойфрендом. В супермаркете «Жён-Казино» на перекрестке Фуа, случалось стоять в очереди между Фэй Данауэй и «бондом всех бондов» Шоном Коннери.

Но это в прошлом. Эдди умер. Холидея вводили в искусственную кому, чтобы довезти до Лос-Анжелеса и подлатать его дряхлеющее тело. Авторитеты предпочитают растворяться в мегаполисах, спасаясь от назойливых ухаживаний Фемиды. На входе в некогда неприступный ночной клуб «Кав дю Руа» нет безжалостной красавицы блондинки Реджины и туда пускают всех подряд, а удивленные туристы пялятся на пароходы абрамовичей, едва вмещающиеся в бухту. Наши коллективные ксюши отплясывают в нелепых нарядах под матерный вой живого Шнура в кругу соотечественников, старательно, но неумело, имитируя веселье. На это не стоит тратить время. Хочу рассказать не о Сан-Тропе туристическом (май-сентябрь), столице Империи Имитаторов Жизни, а о той деревне, что мирно спала с ноября по апрель, когда в ней оставалось три тысячи жителей, плюс я.

С чего начать? В современном Сан-Тропе живет уже 5734 жителя, минус я. Боюсь, что это к делу не относится и перейду к истории этого места, а мало кто знает, что история деревни хорошо легендирована.

Первое упоминание названия этой местности было обнаружено в документе 1055 года, где оно звучит как «Ecclesia Sancti Torpetis» в честь римского центуриона по имени Торпез, служившего при дворце императора Нерона. Центурион, по-неосторожности, принял христианство. За что и был обезглавлен в 68г. н. э. Его обезглавленное тело положили в лодку, посадили туда собаку и петушка (языческие символы предательства) и в такой компании отправили в открытое море. Как гласит легенда, через 19 дней лодка уткнулась в берег очаровательной бухты. Тело стойкого христианина было найдено христианкой  Селестиной. Она сначала похоронила его, а потом и организовала возведение часовни. Так и возникла деревня с современным названием «Сан-Торпез». Что стало с собакой и петушком легенда умалчивает, но что интересно: ближайшая деревня сегодня называется Коголан (Сogolin), что значит в переводе со старофранцузского «маленький петушок», а другая соседняя деревня называется Гримо (Grimaud), что означает «собака».

Бухта оказалась столь удобной, что позже за нее борьба пошла нешуточная. Городишко дважды полностью разрушали до основания в VII и IX-м веке, при переходе «из рук в руки» от сарацин к генуэзцам. Последние считались самыми «отвязными» в Европе и им разрешили основать «вольный» город, не платить налоги в казну Франции, построить крепость, иметь собственную армию и т.д. В чисто конкретном офшоре, население разбогатело к XV-му веку до неприличия,  и государство вспомнило о своих обязанностях по защите граждан и государственной границы. В XVII-м веке началась «реконструкция» Цитадели, которая высится над городом по сей день, а вскоре в ней появился французский гарнизон. «Офшор» закрыли, а не в меру деловых генуэзцев отправили на родину. Не помогли даже «старые заслуги». Ведь в XV-м веке горожане, под руководством капитана Суффрена, не только отбились от полчищ сарацин, но и гнали их до самого Монте-Карло, которого еще в то время не было.. Во всяком случае, в привычном для нас его нынешнем виде.

К 1672 году, министр Луи XIV-го Кольбер покончил с привилегиями тропезьенцев окончательно. Не удивительно, что вплоть до XX века сие место славилось исключительно тунцом, которого ловили местные рыбаки. 15 августа 1944 деревня подверглась жестокой бомбардировке. Послевоенная администрация проявила мудрость и не разрешила риэлтерам сносить старые постройки, что позволило сохранить шарм аутентичного поселения XVI-го века. За что им поклон в самые сандалии.

Настало время перейти к рассказу о том, как скромная рыбацкая деревушка стала всемирно известным и модным курортом. Безусловно, природа в этом местечке потрясающая: лазурное море, невысокие горы, поросшие пробковым дубом и вечнозелеными хвойными... Огромный песчаный пляж Памплон, волшебный полуостров Таити, заросший жасминовыми кустами, тростником, магнолиями и орхидеями. Бесконечные виноградники сменяют поля глициний, в шеренги стройных кипарисов влезают лохматые пальмы. Красота безумная. Никаких тебе акул, змей, москитов и скорпионов. Лисы, кролики, дикие свиньи заходят рано утром на участок и бродят вокруг дома, выпрашивая подачку. Тишь, благодать под удивительным безоблачным небом цвета мечты.

Именно этим был покорен художник и моряк Поль Синьяк, высадившийся на берег с борта яхты «Олимпия» в 1892 году. Синьяк хотел увидеть землю своих предков, разыскать дом своей семьи. Он приехал ненадолго, но не смог покинуть это место и остался навсегда. К нему потянулись друзья, не только художники, но и писатели, поэты:  Боннар, Брак, Кросс, Дерен,  Дюфи, Марке, Сера и многие другие, а после друзья друзей. Ги Де Мопассан в восторге писал: «здесь восхитительное место, простое, как дочь рыбака... запах рыбы, аромат горящей смолы... на булыжниках чешуя сардин мерцает, как россыпи жемчуга»

Ференц Лист вспоминал, что нигде не мог так отдохнуть от общества людей. Но настоящую (в смысле сегодняшнюю) славу Сан-Тропе принесла французская писательница Колетт. Она жила здесь между двумя мировыми войнами с Кокто и написала удивительную книгу о деревне: «Беседка из виноградных лоз муската». К ним присоединились Фрэнсис Пикабиа, Эрол Флинн, Анаис Нин до Второй мировой. А после: Жюльет Греко, Даниэль Желэн, Аннабель Бюффе и тысячи их поклонников. Звезды проводили здесь лето. Поклонники следовали по пятам, не смотря на относительную труднодоступность этого места. Ближайшая железнодорожная станция во Фреджюсе, а аэропорт в Тулоне. И то и другое километров за 60.

В 1956 году режиссер Роже Вадим снимает здесь фильм «И Бог создал женщину» с секс символом той эпохи, Бриджит Бардо, молодым Жан-Луи Трентиньяном и бесстрастным тевтонцем Курдом Юргенсом. Фильм имел успех. В деревне обосновалось целое «созвездие»: Шарль Азнавур, Джейн Фонда, Эдди Барклай, Франсуаза Саган, Кэтрин Хэпберн, Жанна Моро и так далее и так далее. Зеваки хлынули толпами, лавки потеснили бутики гуччи-версаче, гастрономические рестораны открывались каждую неделю. Цены ринулись вверх озолотив местных крестьян-землевладельцев. Сегодня позволить жить здесь могут немногие, но многие хотят.

Деревне удалось выдержать испытание «звездной болезнью» и ее отрыжкой в виде нашествия русских нуворишей и тусовочного планктона. Имитаторы Жизни теперь подались на Сардинию, вслед за своим Лидером и там уж рвут лифчики на чепчики. Местная левацкая деревенщина не может въехать как один плейбойствующий подполковник может быть кумиром олигархов, силовиков, пенсионеров, пионерок, педиатров и педерастов одновременно? Воображения не хватает и Сталина в анамнезе...

Часть вторая «Нюларг» (Nioulargue).

Пик сезона в Сан-Тропе, несомненно август. На пляжах Памплонн столпотворение. Рестораны битком. По улицам бродят толпы туристов. Все занято, забронировано, оккупировано. Бедному аборигену только и остается, что уехать подальше и считать доходы. Аборигены пережидают «горячий сезон», как стихийное бедствие. В сентябре деревню накрывает волна бездетных, беззаботных бездельников, слетающихся на восхитительный сезон, именуемый у нас «бархатным». Наши длинноногие соотечественницы обожают это время. Еще бы, сезон охоты на крупную дичь и всякую перелетную мелочь. В том числе и пузатую. Аборигены возвращаются в свои гнездышки, чтобы насладиться прелестями родных мест. В конце сентября погода начинает капризничать. Волна чужаков спадает. Кажется, что деревня погрузится в спячку, но не тут то было…

Каждый год, в первую неделю октября, когда порт Сан-Тропе уже покинули яхты олигархов, больше похожие на белые дредноуты, в бухту заходят парусники. Косяками, как рыба. Они выстраиваются шеренгами вдоль набережной Суффрен. Большие и маленькие, шикарные и не очень. Среди них лучшие яхты мира участники «Кубка Америки» и кругосветных регат. Ветер шуршит и позвякивает подвижным такелажем. Мачты покачиваются в такт ветру, как деревья в осеннем лесу, когда листва сброшена и ветру только и остается, что теребить голые ветки. А яхты все прибывают и прибывают. Их больше двух сотен. На набережной веселая суета. «Морские волки» собираются в баре отеля «Сюб Континенталь» (Sube) и делятся впечатлениями о пройденных морских милях. У трескучего камина, за черной от времени барной стойкой, слышна английская речь во всех ее вариантах.  Изредка сквозь английский прорывается «шайзе» или "тестидикаци". Русский мат не слышал никогда. Чертовски приятно пить кальвадос и грызть зеленые яблоки, сидя в жестком, но удивительно удобном кожаном кресле, вытянув к огню ноги. Слушать прославленных шкиперов, пожимать их мозолистые руки на прощание. Кто не был в море, не поймет особенности атмосферы, где все свои и многое понятно без слов. С этими людьми есть одна родственная связь - море, но часто она сильнее набора хромосом.

С балкона «Сюб» открывается прекрасный вид на бухту. Даже обосраный чайками затылок бронзового капитана Суффрена не мешает получать удовольствие. К вечеру, прямо в порту, начинает играть местный оркестр под управлением Джона Моргана. Он действительно Морган, хотя и не похож на своего кровожадного предка, «грозу Карибского моря». Моряки толпятся на набережной, сидят в портовых ресторанах, рассматривают мазню местных художников-маринистов. Они хозяева деревни на неделю. Первой неделей октября правит Нептун и «Нюларг».

Парусная регата «Нюларг» обязана своим появлением случаю и случаю, надо признать, анекдотичному. 29 сентября 1981 года заспорили мужики в ресторане на пляже Памплон. Спор не был оригинальным: чья яхта быстрее будет и кто круче в морском деле, англосаксы или неизменные их соперники французы? Шкипер американской яхты «Swan 44 Pride» Дик Джейсон и французский шкипер 12-ти метровой яхты «Ikra» Жан Лорен «забились» кто быстрее. Договор был стартовать от башни Портале в порту Сан-Тропе, обогнуть «банку» Нюларгo (Shoal Nioulargo - «гнездо в море» на провансальском диалекте) и финишировать на пляже Памплонн, у ресторана «Клуб 55», где они и заспорили. Хозяин ресторана «разбил» рукопожатие спорщиков, зафиксировав забой на ужин и «ящик» шампанского. Пацаны зарубились. В результате вышел каламбур: Икра побила Гордость (англ. Pride). Но русских там еще в помине не было и шутку оценить было некому.

Хозяин «Икры» Жан Редель похвастался другу, предпринимателю Патрису Де Кольмону, как он вернул Франции гордость. За столом в том же «Клуб 55» родилась идея общедоступной регаты в конце сезона, чтобы искусственно продлить «сезон» хоть на пару недель. На воплощение идеи ушло много лет. Первая официальная регата состоялась лишь в 1999 году. Ежегодная регата прославила прежде всего Кольмона и ресторан «Клуб 55», который стал культовым на десятилетия. «Моёт и Шандон» оспаривали с «Рёдерер» на какое именно шампанское заспорили отцы основатели регаты. «Ролекс» с «Омегой» выясняли по каким часам сверяли время старта, а Ральф Лорен открыл бутик одежды для яхтсменов в порту, пользуясь удачным созвучием фамилий с победителем спора. Пошла масть!

Старт регаты захватывающее зрелище. В страшной толчее, борт в борт идут маленькие прогулочные яхты, нелепые пузатые одномачтовые гафельные шаланды и сверхсовременные океанские громадины, похожие на крылатых барракуд. В 97-м, если не изменяет память, это закончилось трагедией. Канадская океанская яхта «переехала» утлый челн местных незадачливых любителей. Не обошлось без человеческих жертв. Арестованный канадский парусник стоял в порту чуть ли не всю зиму. Регату закрыли на несколько лет.

Закончилось расследование, виновные наказаны. О погибших скорбят их близкие. Потерявшая старых спонсоров регата нашла себе новых. Жизнь продолжается.

В моей памяти отпечатался последний день «Нюларга» 96-го года. Награждены победители, закончилось дефиле экипажей. Принц Альберт вручил традиционный «Кубок Ренье». Спонсоры одарили знаменитых шкиперов часами и шампанским. Отыграл свое оркестр. Публику развлекают джазом. Моряки обсуждают планы у камина в баре. Девушки прихорашиваются перед прощальным «отрывом» в ночном клубе. Неофициальное закрытие «Нюларга» традиционно проходит в ночном клубе «Кав Дю Руа» в отеле «Библос». К полуночи он уже битком.

Нигде и никогда не видел такой атмосферы: страсть, энергия, дружелюбие и всеобщее, искреннее веселье. Загорелые шкиперы в джинсах и майках танцуют под диско 80-х и фанк с девчонками, которые наконец не на охоте, не на работе, а просто наслаждаются жизнью… Незнакомые люди скачут обнявшись, целуя чужих жен при благодушном попустительстве их мужей. Они не в обиде и вниманием не обделены. Пары, группки танцующих, распадаются и собираются в стремительном калейдоскопе. «I feel good!» - вопит из динамиков Джеймс Браун. «I feel good!» - вторят ему хором сотни голосов. Нет никакого сомнения, что им хорошо, ведь чувство редкого, беспричинного, коллективного счастья переполняет и меня самого.

К утру посетители постепенно разбредаются группами и парами, чтобы продлить мгновения счастья в крепких объятиях. Охотницам и кокеткам можно не притворяться. Лгать бесполезно, ведь завтра моряки уйдут в море, а девушки останутся на берегу. Ночь на излете. Ночь нежна…

Ранним утром я ковыляю на стоянку в порту. Бухта опустела. На улицах ни души. На стоянке, где вечером не было места, только мой автомобиль. Ветер носит по голому бетону окурки и обрывки газет. Тишина кажется невыносимой. Я сажусь в машину, включаю Джеймса Брауна и провожаю взглядом последний парус, растворяющийся в осеннем тумане. Мне некуда спешить, ведь я «абориген», а впереди бесконечный дождь и ветер, треплющий пальмы за лохматые загривки. Зима в деревне - мое время, но об этом в следующий раз.