начатое

Первая часть

Парень и девушка продвигались по залу, не без труда пробираясь через веселящуюся толпу. Вот теперь они подошли к барной стойке и заказали себе что-то попить. Алкоголь на этом концерте не продавали, но некоторые, кажется, уже успели набраться. Наверное с собой принесли. На входе охрана не проводила досмотр. А чего бояться? Зал маленький, народу немного, на худой конец их можно угомонить с помощью отряда полиции. А вообразить, что кто-то надумает устроить террористический акт в небольшом городке на рок-концерте в клубе - было бы вообще смешно.

Парень, Женя Никушин, уткнулся в свой молочный напиток. Он уже десять раз пожалел, что привёл Марину сюда. А куда её ещё пригласить, чёрт побери?! Ведь она его ни в грош не ставит. Пригласить в ресторан - как-то глупо, старомодно. В кино она бы с ним не пошла. А тут - другое дело: Марине нравиться рок-музыка, не всякая, конечно. Она интересуется молодёжным творчеством: на концерте выступали молодые музыканты-любители из разных городов Московского региона. К тому же ему сказали, что тут будут играть местные звёзды - группа "Вектор", которые много кому нравятся и которых Марина ещё не слышала.

Женя взглянул на девушку, уже забывшую о нём. Марина смотрела на сцену то с интересом, то со снисходительной улыбкой. Да, музыкой тут можно было назвать далеко не всё. Даже более или менее стоящие композиции оказывались всё же весьма посредственными. Однако все ребята очень старались. Да и за что их было судить? - Каждый пишет как он слышит.

Затем Женя посмотрел на зрителей: кто спокойно стоял с едой и питьём в руках, кто танцевал "на своей волне", кто дурачился. Перед высокой сценой группа молодых людей прыгала, скакала и в такт трясла головами во всю дурь. Всё это буйство не по вкусу пришлось Жене. Он вообще не был творческим человеком. Больше всего ему нравилась техника, механика. От того и работал он слесарем по ремонту оборудования и более ничем не интересовался. Возня с двигателями и тому подобным - его дело. А все эти "выкрутасы" - так он называл искусство и стремление к творчеству - блажь каких-то непонятных и совсем по-другому устроенных людей.

Эта приземлённость и даже какое-то скудоумие делали Женю убогим в глазах сколько нибудь утончённых девушек, которые ему обычно нравились. Так получилось и с Мариной. Но Марина ему не просто нравилась - уже больше года Женя был влюблён в неё безответно. А всё же она принимала его подарки, когда Никушин её куда-нибудь звал иногда отказывалась, а иногда соглашалась. Когда они были вместе Марина делала вид, что не замечает на себе его долгие томящиеся взгляды и общалась с ним просто как с приятелем. Конечно, она понимала, что происходит. Это и раздражало её и забавляло одновременно.

Никушин был довольно высоким человеком, плотного телосложения, с большими рабочими руками. Не смотря на его внушительную внешность, люди, встречавшие его, сразу определяли: безобидный малый, увалень, про таких ещё говорят "телёнок". Хотя Женя был блондин с голубыми глазами - даже эта деталь не делала его интересным.

Вдруг он заметил, что настроение в зале изменилось:все зрители как-то притихли, сосредоточились и с большим вниманием устремили взгляды на сцену; компания дурачившихся молодых людей наконец-то перестала беситься, Марина тоже приняла крайне заинтересованный вид. А это объявили под конец концерта выступление той самой нашумевшей местной группы "Вектор". "Понятно, - смекнул Женя, - все остальные были у них на разогреве." Марина стала продвигаться от барной стойки ближе к сцене. Никушин же ни только не сдвинулся с места, а даже отвернулся от выступавших. Ему здесь порядком осточертело, да и поведение пришедшей с ним девушки совсем не радовало.
На сцену вышли четыре парня. Двое с электрогитарами, один с бас-гитарой и ударник.

- Добрый вечер, народ! - раздался со сцены сильный и уверенный голос, который всё же заставил Женю повернуться и посмотреть, что там такое.

Говорил их гитарист - похоже он у них "первая скрипка". Вокалиста в группе не было - они играли только инструментальную музыку.

За приветствием последовала бурная, радостная реакция зала. У публики прямо-таки загорелись глаза.

Когда вы слушаете музыку, - продолжал тот же голос в воцарившейся тишине, - вы становитесь другими. Правда. Ну не такими как всегда... Когда вы слушаете музыку, то можете о многом подумать - о любви, о смерти, о тайнах жизни, о хрупкой ускользающей красоте, о бесконечности, о недосягаемых высотах небес и о неизведанных глубинах внутри нас самих. можете даже полетать...только слишком далеко не улетайте! Поехали!

Ударник стуком барабанных палочек дал пустой такт, который настраивал исполнителей на темп. И зазвучала музыка. Вправду она была значительно лучше того, что Марина до них услышала на этом концерте. На порядок выше и по богатству музыкального материала, и по хорошо выстроенной композиции, и по уровню исполнительского мастерства. Их музыка, интересная и талантливая, сразу захватила девушку. Да, они были любимцами здешней публики.

Прозвучало пять композиций: две в быстром темпе и три - в среднем. Напоследок "Вектор" объявили медленный танец. Никушин пригласил Марину. Напрасно Женя решил, что танец станет самым приятным моментом этого вечера. Они прижались друг к другу так, что Женя не видел её лица. Но даже руками, которые с отчаянной нежностью прикоснулись к девушке, он прочитал её полное внутреннее отсутствие. С таким же успехом можно было ласкать каменное изваяние. Может она правда улетела? Или он так ей неприятен? Неподалёку какого-то юнца стошнило от алкоголя. Жене показалось, что и его сейчас стошнит от этого отвратительного ощущения. Но вот время музыки вышло. Концерт закончился. "Вектор" покинул сцену под долгие аплодисменты, свист и восхищённые крики.

Никушин отправился провожать Марину до дома. Всю дорогу она с воодушевлением рассказывала, какое прекрасное впечатление произвела на неё талантливая группа. А у Жени ком в горле застрял. Он даже не смотрел на девушку - так было плохо ему на душе.

Рано утром, 28 апреля, через две недели после описанного вечера Марина вышла из дома и отправилась на шестичасовую электричку в Москву, где она училась в университете. Снег давно растаял, но было ещё довольно холодно. Вот Марина добралась до платформы и минут пять провела в ожидании поезда.

Она была худенькой, хрупкой девушкой среднего роста, со светло-русыми золотистыми волосами, с мелкими чертами лица - маленьким ротиком, маленькими, но выразительными глазами. Лоб и щёки у неё всегда были покрыты еле заметными веснушками. Свой внешностью Марина напоминала полевые цветы - такая же милая, нежная, естественная и неброская, как и они. Однако внутри у неё порой высекались искры.

Очутившись в полном людей вагоне, Марина проталкивалась в поисках сидячего места. К счастью, такое место нашлось на скамье между двумя пассажирами. Она уже собиралась сесть, как вдруг увидела, что один из этих двух пассажиров - молодой человек, сидящий у окна,- никто иной как гитарист из группы "Вектор", приветствовавший толпу. На несколько секунд Марина замерла от неожиданности и уставилась на него. Парень, заметив это, отозвался: "Чё, привидение увидала?" Девушка вздрогнула и заняла место. Он снова отвернулся к окну. Прошло довольно много времени, прежде чем Марина решила заговорить.

- Извините, просто я видела ваше выступление на концерте две недели назад...и чудно встретить вас вот так, в электричке.

- Ну, звёзды тоже иногда спускаются с небес, - сказал он с иронией и замолчал дальше.

- Мне очень понравилась ваша музыка - она очень необычная и такая талантливая!

Вместо "спасибо" в ответ последовало короткое и задумчивое молчание.

- Значит тебе понравилось, - он одобрительно закивал головой и протянул руку для рукопожатия.

- Антон Кирсанов.

- Марина.

- Куда едешь?

- На учёбу, а ты?

- На работу.

- На работу?!

- Да, я работаю помощником архитектора - делаю чертежи и всякое такое...

- Наверное на музыку мало времени остаётся...

- Скорее мало сил, но душа просит полёта... - он затянулся и задумался.

Это был прекрасно сложенный молодой человек со стройной мускулистой фигурой, казавшейся наредкость идеальной. На вид ему было не больше двадцати шести. Чисто выбритое лицо одновременно выражало утончённую нежность и грубую жесть. Когда улыбка обнажала белоснежные зубы, светло-голубые глаза становились по-детски наивными. В остальное время они были задумчивыми и серьёзными, с тяжёлым стальным блеском. Когда он говорил своим низким сочным голосом, то всегда активно жестикулировал. Не смотря на чёткие и упругие движения, в его пружинистой походке чувствовалась тяжесть.

- А почему вы не пишите слова к своей музыке? - спросила Марина.

- Слова искажают информацию, словами часто лгут. Мы не хотим. Музыка - это единственное искусство, в котором нет фальши. Музыка не может врать - она идеальна.

- Да, вот как? А что ещё не врёт? - по-доброму усмехнулась девушка.

- Тело. Тело не врёт.

- Это как так?

- А вот представим, например, что я тебя обнял. Можешь молчать, можешь говорить, что угодно, а твоё тело тебя выдаст.

- Как?

- Если ты, допустим, мечтала об этом не один месяц, то когда я тебя обниму, твоё тело затрепещет, как бы ты этого ни скрывала. А если я тебе неприятен, в этот момент твоё тело станет холодным и жёстким как камень.

Он замолчал и пристально посмотрел на Марину, словно пытаясь угадать, как она отреагирует, если он и вправду сейчас обнимет её. От этого взгляда девушке стало не по себе.

- К тому же словами мало что можно выразить, музыкой можно сказать намного больше.

Они вернулись в вагон и всю дорогу болтали о разной ерунде. На конечной они расстались, обменявшись телефонами.

В воскресенье, солнечным погожим днём, Марина отправилась в супермаркет - просто поглазеть на одежду. Когда она, погружённая в свои мысли, обходила второй этаж, то внезапно столкнулась с Никушиным, с которым всю неделю не общалась. Он был не один, рядом с ним - молодой мужчина. Первые секунды этот мужчина стоял к Марине спиной, но затем, услышав, что брат разговаривает с какой-то девушкой, развернулся. На нем были тёмные очки, такие тёмные, что глаз вообще не было видно. "Он слепой", - сказал ей Женя беззвучно, одними губами. Но этот мужчина, похоже, умел слышать даже шевеления воздуха от совершаемых движений, потому что тут же отозвался, тихо обращаясь к брату: "Думаешь, Женя, ты зрячий?" А потом - громко:

- Так-так, ну-ка познакомь меня с этой прекрасной юной леди!

- Марина, это Дима - мой брат. Дима, - это Марина.

- А, так значит это та самая девушка, в которую ты влюблён.

Женя в недовольстве ткнул его локтём в бок.

- Очень приятно! - разулыбался Дима, открывая зубы. - Только... Знаешь, как знакомятся со слепыми? Руку дай... Ну я же не с пустотой разговариваю, правда?
 
Марина мило улыбнулась и протянула ему руку, коснувшись кончиком указательного пальца его руки. Он поймал её моментально, дотронулся до её ладошки своей мужской ладонью с крепкой и властной силой, которая была, однако, такой изящной и, сильной как укол, что тут же и отпускала на свободу. Затем он, деликатно, но уверенно провёл по девушке напряжёнными руками от макушки до локтей. И это было скорей искусством, чем просто прикосновением. И это было очень приятно.

- Ну вот, теперь и я тебя увидел, - с довольством заключил Дима.

На вид ему было за тридцать, черноволосый...ростом не уступал Жене. Но он, в отличие от брата, был худым и на первый взгляд казалось - недоразвитым. Однако стоило Диме начать двигаться, как его тело выдавало собой прорву силы. Силы подконтрольной, пластичной, доведённой до красоты, силы мышц, моментально реагирующих на нервные импульсы. Дима держал Никушина под руку, но шёл так спокойно и уверенно, что казалось, он просто притворяется слепым.
Раз уж встретились, они решили выйти и посидеть в сквере, поесть мороженное.

- Люблю спрашивать людей, - обратился Дима к девушке. - Ты жизнь любишь?

- Какой-то смешной вопрос, - улыбнулась она. - Конечно, люблю.

- Не вопрос смешной, ты смешная...

- Почему?

Потому что ответишь, когда она тебя в бараний рог скрутит...

Он помолчал. И продолжил:

- А потом, что значит "любишь"? Вот я - танцор. Настоящий. Я танцую, когда мне хорошо, танцую, когда мне плохо. Я вообще не устаю от этого. Вот это я понимаю - "любишь"... А заставь меня грядки полоть, так я сразу скажу, что у меня голова болит.

Он засмеялся и более особо не говорил. А только задавал Марине различные вопросы и терпеливо слушал её почти подростковые рассуждения, желая дознаться, что она за человек.

Внезапно Жене позвонил кто-то по работе, и он отошёл в сторону, что бы поговорить.

- Зачем с парнем играешь? - спросил тут же Марину Женин брат. Плохо это кончится. Не тяни кота за хвост - оцарапает руку.

Марину очень смутили эти слова. Скорее даже вызвали неприятие - короткое, но сильное.

Женя вернулся, и Дима предложил идти домой. Сначала требовалось проводить слепого человека, а уж потом Никушин проводил бы Марину до её дома.

- Да, так что значит "любишь"? - начал опять черноволосый мужчина. - Если ты месяц поучился танцевать, выучил пару танцев, и тебе надоело, то это не "любишь". Любовь всегда подразумевает определённую верность. А что такое верность? - Это в любом случае - ограничения.

Он помолчал.

- Марина, я могу тебе доверять? - снова заговорил Дима.

- Конечно.

Он засмеялся:

- Нет, не могу. Ты сама не знаешь, можно ли тебе доверять, так как не знаешь, как среагируешь в экстремальной ситуации. - сказал Дима и взял девушку под руку, отпустив Женю.

Она хотела сделать очередной шаг, но Дима вцепился в неё мёртвой хваткой и сам встал как вкопанный.

- Вы чего? - Засмеялась Марина.

- Ну что, далеко ты со мной уйдёшь, если я тебе не доверяю? Никуда не уйдёшь, и я не уйду - так и будем стоять на одном месте... Шагай теперь.

Она сделала шаг, и он шагнул за ней и шёл дальше спокойно.

- Теперь ты отвечаешь за меня - чувствуешь, сколько силы и уверенности в тебе сразу прибавилось? Ты даже идти стала по-другому, с совсем другими ощущениями.

Марина вела этого слепого заботливо, предусмотрительно и терпеливо обходя все препятствия, предупреждая о каждой мелочи. А он нарочно прикидывался более беспомощным, чем был на самом деле.

Наконец они дошли до дома. Дима снова пожал девушке руку - теперь уже на прощанье. Никушин доставил брата до квартиры и спустился вниз - провожать Марину.

- Ну как тебе мой брат? - спросил Женя, скромной улыбкой подавляя какой-то детский восторг от встречи Марины с Димой.

- Интересный... - сказала девушка смеясь и, в то же время, задумчиво.

- Я его очень люблю. Он особенный. У нас с ним разница - десять лет. Мама родила Димку одна, без отца. А потом она встретила моего папу, так что мы с ним сводные - потому так не похожи.

- Прости, а он давно слепой?

- Ослеп семь лет назад. Тогда от него ушла жена с ребёнком, и с работы тоже...отправили отдыхать. Он ведь у нас профессиональный танцор! Ты не думай, он и слепой прекрасно танцевать может, а они... Знаешь, какая для него боль всё это... А ведь он молчит, держит всё в себе, улыбается, шутит, других подбадривает. Цепляется за любые крохи радости, но я-то знаю, как ему плохо. Он очень любит жизнь, по-настоящему любит.

Женя замолчал и шёл, потупившись. Марина тоже не знала, что сказать, задумалась.

- Но это ещё не всё, - вновь заговорил парень. - Когда Дима ослеп и остался один, мама забрала его к нам жить. Естественно, заботилась о нём постоянно... Отец злился на это... Он вообще всегда злился, что мама так любит Димку, ревновал. И вот, через полгода отец от нас ушёл. Ну и пусть валит, скотина. Знать его больше не хочу! - сказал Никушин и погрузился в себя.

Минут через десять своих размышлений он добавил с теплом в голосе: "Димка для меня самый близкий человек в этом мире." Тут же он одарил Марину нежным, ласковым взглядом. А через секунды взгляд повторился, только теперь он был полон изматывающей, нетерпеливой тоски. Как же не любила эти моменты Марина... Никушин взял её руку в свою огромную потную ручищу, и девушка мечтала только об одном - скорее уже дойти до дома. Жене и самому было неприятно держать эту маленькую нежную ручку, чувствуя такую брезгливость со стороны девушки. Но он не выпускал её, злясь и упрямясь.

Наконец они добрались, и Марина, открыв дверь в подъезд, раздражённая, наскоро попрощалась. Она зашла в подъезд, но тут же и Никушин проскочил за ней со словами: "Послушай, подожди..." Девушка остановилась и обернулась, а Женя, тяжело дыша от волнения и нахлынувших эмоций, прижал её к себе в своём объятии. Марина была настолько обескуражена этим, что даже не сопротивлялась. Тогда он чуть успокоился, ослабил хватку и стал целовать её...в лицо, в шею... Поцелуи были такие детские, чистые, мягкие, нежные, но, в тоже время, полные мужской страсти и трепетного обожания. И Марина сама изумилась, осознав, как ей это приятно. Так приятно, что захотелось сейчас отдаться этим жаждущим рукам и этому телу, от которого сейчас исходил необыкновенный жар...

Когда Никушин поцеловал её в губы, Марина вдруг отстранилась и убежала. Она была рассержена и поражена, какую власть возымел над ней этот человек - не посредством силы, а через её же желание, таящееся глубоко внутри. А Женя ещё долго стоял в подъезде, прислонив голову к стене. Ему стало ясно, что этот случай ещё больше отдалил их друг от друга.


Вторая часть

Кирсанов вылез из машины, вытащил за собой тяжёлую электрогитару и попрощался с другом, который подвёз его на репетиционную базу. Когда Антон зашёл в кабинет, то увидел, что все остальные уже на месте - расчехляются, так сказать.

На ударных играл Макс. Он и был руководителем группы (хотя с толпой всегда общался именно Кирсанов). Максу всего восемнадцать и он самый молодой из четверых парней, самый щуплый, худощавый, низкорослый. Но, в то же время, у него был ряд преимуществ перед другими ребятами: он единственный занимался музыкой профессионально - окончил детскую музыкальную школу по фортепиано, а теперь учился на третьем курсе музыкального колледжа как ударник. Не смотря на свой юный возраст он был очень серьёзно настроен в жизни, хотя и любил иногда погулять с друзьями, но был ярым противником вредных привычек, да к учёбе и к музыке относился очень ответственно.

В душе Максим был истинный менеджер. Да, скорее он - больше мастер своего дела и организатор, чем романтический художник. Организатор с лидерскими качествами характера, уверенный в себе, даже жёсткий, прагматик.

Партию ударных Максим Коротков писал для себя всегда сам. И делал он это очень корректно - там, где надо было быть только внутренним ритмом, он таковым и был - скромным и чётким, не высовывался, не мешал солистам, включал в свою партию только то, что нужно в данный момент, без позёрства. Как он любил говорить: "Ритм - это скелет. Когда человек двигается, скелет никто не видит, но без него движение невозможно." Однако, когда появлялось место для соло ударных, Макс всегда умел потрясти воображение слушателей, показав возможности "своего инструмента" во всей красе.

Максим был блондин с серо-зелёными глазами, тонким носом и тонкими губами; ростом ниже среднего, астенического телосложения. Он всегда хотел казаться более степенным и спокойным, но обладал высокой нервной возбудимостью и высоким уровнем гордыни.

Противоположностью Короткову являлся двадцатисемилетний Андрей Буров - вторая электрогитара. Он один в группе носил длинные волосы и один относился ко всему столь безответственно и легко. Хотя у Андрея был и плюс - играл он всегда раскованно и эмоционально. Кирсанов играл скорее с душой. Эмоционально и с душой - разные вещи. К тому же Буров был более покладистым, менее самолюбивым, умел подчиняться - несомненно, это удобные качества в человеке.

Андрей и Антон по-очереди выполняли роли ритмической и мелодической гитары - то один солировал, то другой. Четвёртым был Костя, бас-гитара, всегда молчаливый и угрюмый, высокий, тридцатилетний, черноволосый, с сединой. Он присоединился к группе три месяца назад, взамен прежнего бас-гитариста. Сказал, что в юном возрасте уже играл в разных группах.

Вроде дома, в семье у Кости были какие-то проблемы, и Макс о них знал - не сердился, когда Жаров пропускал репетиции. Зато играл Константин хорошо, без проблем, всё делал как надо, никогда не спорил, соблюдал дисциплину, и Коротков был очень им доволен.

- Андрей, пойди сюда. Я тебе метроном принёс, - сказал Макс, сидя на табурете за ударной установкой.

Буров подошёл, взял машинку и тут...

- Ты что, опять?! - вскричал Коротков.

От Андрея разило алкоголем.

- Я же тебе сто раз говорил, что в группе строгий запрет на алкоголь!

- Макс, ну послушай, - виновато клянчил Буров, - у Жорика вчера День рождения был...

- Да мне по фиг на твоего Жорика! - закричал ударник. - С этой вонью и близко нельзя к нашей репетиции подходить! Мне не нужны тут пьяные придурки с трясущимися руками и отупевшими от водки мозгами. Давай проваливай! Замену будет найти не трудно.

- Макс, всё! - отрезал Антон своим сильным голосом.

- Ну и пожалуйста, - проворчал Андрей. - Кому ты только нужен со своими лагерными порядками...

Коротков в бешенстве вскочил на ноги.

- Макс, всё - бери палочки и давай играть, мы уже все готовы, - вмешался опять Кирсанов, сказав это весьма жёстко.

Ударник раздражённо вздохнул и сел, взял палочки. Все ребята уже настроились и стояли, готовые играть.

- Играем "Необычное утро", - скомандовал Максим. - И учти, Буров, на наше с тобой несчастье у меня абсолютный слух, и любая твоя лажа для меня как спица в задницу. И твоя, Антон, тоже.

Кирсанов улыбнулся и пожал плечами. В такие моменты его мужественное серьёзное лицо становилось совсем детским.

- Так, девчонки, играем! - сказал Макс и, ритмично стуча палочкой о палочку, как всегда дал пустой такт.

Пошла музыка. Этот "номер" был совсем свежим. Ребята недавно выучили свои партии и репетировали вместе только второй раз.

- Так, стоп! - рявкнул Макс в разгар музыки. - Вы глухие, что ли?! Вы что, не слышите, что мы все разошлись?! (Ребята виновато потупились) - Фиг ли вы тогда дальше играете?

- Андрюха, бл..., опять импровизируешь?! - вскричал Кирсанов, но беззлобно и с лёгкой улыбкой. - А мне-то что делать? Я за тобой импровизировать не успеваю.

- Андрей, ёлки-палки, ну что такое! Будешь мне в следующий раз лично партии сдавать, чтоб от зубов отлетало. - отругал Бурова Макс. - У тебя тут соло, конечно, но у Антохи в это время тоже своё "развитие" идёт. А ты текст недоучил и всё запорол. И ты, Антон, тоже - мало ли что! Тебе нельзя теряться. Вдруг на концерте Андрей увлечётся или что ещё и соло по-своему изменит, ты должен его "поймать", тоже импровизировать... Делай что хочешь, но останавливаться нельзя и нельзя показать, что ты растерялся - иначе это прокол.

- Извините, ребят! - отозвался Андрей с присущей ему добродушной открытостью.

- Ничего, Андрюх, - ответил Кирсанов своим сочным, густым баритоном. - Мы для того и тренируемся, что бы получалось - так сразу ничего не бывает.

- Давайте ещё раз, все готовы? - спросил Коротков и снова дал пустой такт.

Опять музыка. Но играли недолго - на этот раз сбился сам Макс. Начали снова. Теперь уже всё было уверенней, но в месте, где нужно было делать ускорение, ребята "разошлись", потому что каждый ускорял по-своему.

- Стоп, парни! - вмешался Максим. - Надо разобраться, как мы сделаем это "ачелерандо". Смотрите, Антон и Андрюха! Костя, бас, это наш фундамент, я - это скелет. А вы, ребята, "под нас". Такая ситуация, конечно, не всегда - бывает наоборот. Но сейчас именно так. Самое главное - мы все должны слушать друг друга! На этот раз, пацаны, вы слушаете меня и бас. Так, Костя! Сыграй сейчас один и сделай ускорение на свой вкус, а я послушаю.

Костя исполнил свою партию и "ускорил" как надо, потому что от природы обладал хорошим музыкальным чутьём.

- Вот, отлично! - обрадовался ударник. - Теперь повтори так же, но уже вместе со мной. Я буду слушать тебя и "ускорять под тебя".

Они сразу же "сыгрались", ведь Коротков был почти уже профессионал.

- Так, парни, мы сыграем ещё раз, а вы запоминайте: с какого такта и как мы ускоряем.

Антон обиженно замолчал - это он писал партии для всех трёх гитар, это он придумывал композиции и это он автор всей музыки, которую играет их группа.

- Макс, послушай! - сказал Антон, сняв с головы бейсболку, с которой почти не расставался, и провёл ладонью по коротко остриженным чёрным волосам.  - Может мы будем ускорять "по мне" - всё-таки я написал эту музыку...

Коротков терпеть не мог такие моменты - он был лидером, организатором, командиром. Костя и Андрей всегда без проблем подчинялись ему, но Антон был очень самолюбив. И если бы просто самолюбив, то это ещё полбеды. Но этот парень - Художник. Художник по своей внутренней сути. Он единственный из четверых имеет дар писать по-настоящему талантливую музыку... Каждый участник группы, не смотря на общее единство, преследует, всё же, свои интересы. Так вот, главным для Кирсанова было само искусство. Воплотить в жизнь ту красоту, которую он слышит в голове, и доводить её до идеала - вот его навязчивая идея, смысл его трудов, его мечта, отдушина.

Максим прекрасно понимал, что без музыки, написанной Антоном, не было бы никакой группы. И этот упрямый художник-идеалист порой действовал ему на нервы. Коротков и Антон на самом деле очень уважали друг друга и были по-своему друг к другу привязаны. Но вместо близости между ними был глубокий внутренний разлад - конфликт романтика и прагматика.

- Кирсанов, ты как себе это представляешь?! Ты можешь понять, что я - ваш метроном, ваш пульс, ваши часы! И играть вы будете "по мне", и ускорять "по мне"! Бл..., опять это детство... - и Коротков от злости сжал палочки в руках и сцепил зубы, что бы не наговорить лишнего.

- Я всё понял, Макс. - проглотил Антон. - Давайте играть сначала и посмотрим, что получится.

Они заиграли сначала и "прогнали" композицию до конца. В месте ускорения слушали бас и ударные, и получилось уже лучше. Сыграли ещё раз от начала до конца - и стало ещё лучше. Потом повторили "номер" ещё два раза - и, вроде бы, уже всё неплохо сошлось, стало увереннее. Работу над тонкостями решили отложить до следующей репетиции. Далее по разу прогнали три старых, давнишних номера, которые уже исполнялись ими на сцене на многих концертах. Под конец решили сыграть "The Drive" - эта композиция уже несколько раз репетировалась, но на сцене ещё не исполнялась. Сыграли от начала до конца, спокойно, без помех.

- Так, ну что? - начал Кирсанов. - Всё это, конечно, хорошо, но темп должен быть быстрее, а не этот усреднённый.

- Да уж, - засмеялся ударник. - Что-то мы расслабились, девчонки - играем как черепахи! Сейчас я вам дам настоящий темп - такой как надо.

Все приготовились играть, и Коротков отстучал пустой такт в "настоящем" темпе - значительно быстрей, чем было. У ребят чуть глаза на лоб не вылезли - но какой тут было рассуждать! Они сразу заиграли и держались как могли, изо всех сил. Когда идёт "прогон" - целиком от начала до конца, то как бы трудно тебе ни было, играй! Останавливаться нельзя - это дело чести.

Когда сей "кошмар" закончился, гитаристы посмотрели на Короткова. У него были бешеные глаза, кривая улыбка и мокрая от пота футболка.

- Ну ты, Макс, дал, - промямлил Буров. - Мы тут за тобой еле отхиляли...

- Я ж говорил, что вы - девчонки, - смеялся Максим. - Хотя Костян как всегда молодец! А вы двое тренируйтесь. Буров, не бухай - занимайся! На сегодня всем спасибо.

Они посмеялись. Пока собирались, обсудили ещё какие-то мелочи, пожали друг другу руки и разошлись.