Эмма

               


размышления о романе Г. Флобера «Госпожа Бовари»

Великая ценность и оригинальность этого произведения в том, что это – роман-сатира.  Автор абстрагируется от персонажей, он беспристрастно наблюдает за ними, высмеивая. Это не «Анна Каренина» - произведение о супружеской измене, написанное абсолютно серьезно.

Главная героиня, чья судьба, безусловно, в итоге трагична, далека от идеализации и восхваления автора. Она сентиментальна и чувствительна в своих мечтаниях, но достаточно черства, по сути.

«На уроках музыки она пела только романсы об ангелочках с золотыми крылышками, о мадоннах, лагунах, гондольерах, и сквозь нелепый слог и несуразный напев этих безвредных вещиц проступала для нее пленительная фантасмагория жизни сердца», - эта фраза как нельзя лучше характеризует не только ее, многих барышень-фантазерок, у которых представление о реальной жизни достаточно иллюзорное. Из любовных романов.  Эмма важна не только как конкретный типаж, в ней заключена великая сила Обобщения, выведения жизненной закономерности. «Это была натура не столько художественная, сколько сентиментальная, ее волновали не описания природы, но излияния чувств, в каждом явлении она отыскивала лишь то, что отвечало ее запросам, и отметала как ненужное все, что не удовлетворяло ее душевных потребностей»,  - так характеризует ее Флобер. Она – равнодушная мать. Если у Анны Карениной материнский инстинкт сильно и властно заявлял о себе, Эмму дочь вообще не волнует. Она с легкостью готова ее бросить и сбежать с любовником. Это цельный по своей сути тип женщины-любовницы, а не матери, в ней не то что доминирует, а целиком и полностью безраздельно царит только Женское. Смысл ее жизни – в идее Великой Любви. А без нее жизнь пуста. И ничто ее не заменит.



Вместе с тем, помимо чисто женского очарования, в ней были привлекательные черты – безусловная смелость, граничащая с бравадой, безрассудством. Вот первое впечатление будущего супруга Эммы, который только познакомился с ней: «По-настоящему красивые у нее были глаза; карие, они казались черными из-за ресниц и смотрели на вас в упор с какой-то прямодушной смелостью». Фраза достаточно любопытная. В будущем это качество Эммы проступит вполне, оно ярко заявит о себе в романе, изрядно напугав ее осторожных любовников. Одного из них она даже готова была толкнуть на уголовное преступление, сама ничего не испугавшись.

Мужчины в романе таковыми не выглядят. Возможно, в любовных романах, прочитанных Эммой, они казались героями, героизма от них она ожидала и в жизни с наивностью, присущей женщинам ее типа. Но пропасть между любовными романами и реальной жизнью РЕАЛИСТ Флобер подчеркивает очень язвительно: «В самом деле, все эти три года, из трусости, характерной для сильного пола, он старательно избегал ее».

Эмма – не слабый человек, она отчаянная, готовая бросить вызов обществу. И даже этот ее романтически-дерзновенный порыв высмеивается автором как дань моде своего времени – провинциалки хотели подражать более современным парижанкам:
« - Ах, Леон!.. Я, право, не знаю… Мне нельзя…
Она кокетничала. Потом сказала уже серьезно.
- Понимаете, это очень неприлично!
- Почему? – возразил Леон. – В Париже все так делают!
Это был для нее самый веский довод».

И Эмма, как желающая не отстать от свободомыслящей парижской богемы, отправилась на свидание с любовником не в гостиничный номер, а просто – в карету, где все состоялось буквально за спиной у кучера.

Разумеется, Эмма не сразу стала такой. В романе показаны все степени ее морального «падения» с точки зрения обывателей - как она из наивной невесты превратилась в наивную жену, полную иллюзий, разочаровалась в муже, который, несмотря на все свои добродетели, оказался совсем не похожим на героя любовного романа, потом испытала первое влечение к мужчине, подавила его в себе и даже гордилась своей нравственностью, но… в этот момент ее жизни на горизонте четы Бовари возник некий Родольф. На мой взгляд, этот герой – просто шедевр реалиста-сатирика Флобера.

В начале Эмма не отреагировала на его появление особенно пылко. Но этот провинциальный соблазнитель, в отличие от ее предыдущего робкого воздыхателя, знал свое дело. «Его туалет представлял собою то сочетание банальности и изысканности, в котором мещане обыкновенно видят признак непостоянной натуры, душевного разлада, желания порисоваться, во всяком случае признак несколько небрежного отношения к правилам приличия, и это пленяет обывателей, или наоборот, возмущает. Так, у Родольфа в вырезе серого тикового жилета надувалась от ветра батистовая рубашка с гофрированными рукавами, панталоны в широкую полоску доходили до лодыжек, а под ними виднелись лаковые ботинки с нанковым верхом. Отлакированы они были до зеркального блеска, и в них отражалась трава», - пишет, верный своей отстраненно-ироничной манере, Флобер. Деревенские дамы должны были быть сражены – в их местности больше и посмотреть не на кого.

 Диалог Родольфа с госпожой Бовари стоит того, чтобы частично его процитировать – это шедевр сатиры:

«-Впрочем, - прибавил он, - в деревне…
- И так сойдет, - сказала Эмма.
- Вот именно, - подхватил Родольф. – Разве кто-нибудь из местных уважаемых граждан способен оценить хотя бы покрой фрака?
И тут они заговорили о провинциальной пошлости, о том, как она засасывает, как она разрушает все иллюзии.
- Вот и я начинаю впадать в уныние… - сказал Родольф.
- Вы? – с удивлением спросила Эмма. – А я думала, вы такой веселый!
- Да, с виду, потому что на людях я умею носить маску шутника. А между тем сколько раз, глядя на озаренное луною кладбище, я спрашивал себя, не лучше ли соединиться с теми, кто спит вечным сном…
- А ваши друзья? – спросила Эмма. – О них вы не подумали.
- Друзья? Какие друзья? Где они? Кому я нужен?
При этом он издал легкий свист».

Родольф явно посмеивается над Эммой, сколько в его жизни было таких наивных дамочек, которые «покупаются» на мрачные романтические речи о духовном одиночестве встреченного им щегольски одетого или в живописных лохмотьях мужчины. Ведь именно так выглядят и изъясняются герои любовных романов той эпохи!

Надо отдать должное Эмме, она достаточно естественна, лаконична в своей речи, и редко впадает в напыщенность. Но не умеет распознавать фальшь и откровенные штампы (донжуанский набор) в других – нет жизненного опыта, его заменило чтение романов. Как и у многих, многих и многих женщин не только того времени. Флобер писал для таких – возможно, хотел до них достучаться… это тоже – одна из целей написания художественного произведения, особенно сатирического.

«- Да, мне недостает многого! Я так одинок! Ах, если бы у меня была цель в жизни, если б я полюбил кого-нибудь, кого-нибудь встретил… О, я бы этой привязанности отдал все свои силы, я бы все преодолел, все сокрушил!
- Мне кажется, однако, - заметила Эмма, - что вам совсем не так плохо живется.
- Вы находите? – спросил Родольф.
- В конце концов, - продолжала она, - вы свободны… - Она запнулась. – Богаты.
- Не смейтесь надо мной, - сказал Родольф».

Родольф не выведен пошлым дураком, он – откровенный циник, в глубине души издевающийся над всеми и вся. Вот его первая мысль относительно Эммы: «… Бедная девочка! Она задыхается без любви, как рыба без воды на кухонном столе. Два-три комплимента, и она будет вас обожать, ручаюсь! Она будет с вами нежна! Обворожительна!.. Да, а как потом от нее отделаться?»

Слова Родольфа подействовали на Эмму не потому, что она непроходима глупа, ей ХОЧЕТСЯ верить – жизнь с мужем в провинции этой женщине представляется смертельно скучной, она ей до тошноты. Эмме нужно хоть какое-то развлечение. Одно время она упивалась мыслью о своей праведности, честности, набожности, но ей и это наскучило. Она поняла, что, по сути, и это – иллюзия, никто и не видит подвига самоотречения в ее верности нелюбимому мужу, это воспринимается как должное, все так живут. А Эмме хочется, чтобы ей еще и восхищались, раз уж она добродетельна по формальному признаку! Тогда ее жизнь хоть немного будет походить на сентиментальный роман. Раз это не замечено и не вызывает восторга у окружающих и у самого супруга, она становится раздражительной, начинает искать иное смысловое наполнение своей однообразной рутинной, лишенной всякой романтики, жизни.

Флобер называет свою героиню достаточно рассудительной: «То была натура, при всей своей восторженности, рассудочная...» Беда в том, что у нее не получается относиться к жизни легко.
«- А счастье есть на земле? – спросила Эмма.
- Да, в один прекрасный день оно приходит, - ответил Родольф».

Диалог вполне в духе сентиментального романа. Эмме он нравится. Родольфу ничего не стоит говорить общими фразами, безотказно действующими на скучающих провинциальных дам:

«- В один прекрасный день оно приходит, - повторил Родольф, - приходит внезапно, когда его уже перестаешь ждать. Вдруг открывается бесконечная даль, и чей-то голос говорит: «Вот оно!» Вы испытываете потребность доверить этому человеку всю свою жизнь, отдать ему все, пожертвовать для него всем! Объяснений не надо – все понятно без слов. Именно таким вы видели его в мечтах. (Он смотрел на Эмму.) Наконец сокровище, которое вы так долго искали, здесь, перед вами, и оно сверкает, блестит! Но вы еще сомневаетесь, вы еще не смеете верить, вы ослеплены, как будто из темноты сразу вышли на свет.
Последнюю фразу Родольф подкрепил пантомимой. Он схватился за голову, точно она у него закружилась, затем уронил руку на руку Эммы».

Поскольку женщин у него было много, Родольф привык к их реакциям, признаниям, уверениям, жертвам, ему все это не внове, но он недооценил Эмму. Ее бесшабашная смелость, любовь к авантюрам, страстный дух приключений и азарт поставили его в тупик. Она, наплевав на все устои уже не тайно, а открыто, решилась бежать с ним, оставив мужа и ребенка. Без тени сомнения. Не раздираемая никакими противоречиями и сожалениями, без которых героини любимых ею романов, все же не обошлись бы.

«Во всем том, что она говорила, для Родольфа не было уже ничего нового, - он столько раз это слышал! Эмма ничем не отличалась от других любовниц. Прелесть новизны постепенно спадала, точно одежда, обнажая вечное однообразие страсти, у которой всегда одни и те же формы и один и тот же язык. Сходство в оборотах речи заслоняло от этого слишком трезвого человека разницу в оттенках чувства. Он слышал подобные фразы из продажных и развратных уст и потому с трудом верил в искренность Эммы. «Высокопарными словами обычно прикрывается весьма неглубокая привязанность», - рассуждал он. Как будто полнота души не изливается подчас в пустопорожних метафорах! Ведь никто же до сих пор не сумел найти точные слова для выражения своих чаяний, замыслов, горестей, ибо человеческая речь подобна треснутому котлу, и когда нам хочется растрогать своей музыкой звезды, у нас получается собачий вальс», - с горечью отмечает великий реалист Флобер.

Но в самом ли деле любила Эмма Родольфа? Казалось бы, она готова была ради него на все, но… она его совершенно не знала, не понимала, и главное – не хотела узнать и понять. Ее вполне устраивала та романтическая роль, которую он играл, подавая реплики, подобно герою любимой книги. Его это, впрочем, вполне устраивало. Как будто ему нужна была бы любовница, видящая его насквозь! Флобер отмечает: «… чувственные наслаждения вытоптали его сердце, точно ученики – школьный двор: зелени там не было вовсе, а то, что в нем происходило, отличалось еще большим легкомыслием, чем детвора, и в противоположность ей не оставляло даже вырезанных на стене имен».

Прощальное письмо Родольфа Эмме – еще один шедевр сатиры автора. Высокопарность, доведенная до абсурда. Невольно задаешься вопросом: как отнеслась бы Эмма к реальному, не выдуманному ею, любовнику?

Реализуема ли вообще фантазия женщин о Великой Любви? По формальному признаку – да, то есть двое людей могут соединиться, как Эмма с Родольфом или вторым своим любовником, Леоном, испытывая  друг к другу влечение, но в этих отношениях всегда будет чего-то не хватать. Или искренности. Или мужества. Или доброты. Или понимания. Или тонкости. Или чуткости. Или ума. Или страсти… Вариантов множество. Идеальная гармония между двумя людьми достижима только в сказках или в сентиментальных романах, написанных специально для женщин, которым хочется верить в эту идею. И они непоправимо рушат все вокруг себя, ломают себе хребет, относясь к любовной фантазии как религиозный фанатик  - к вере. Для определенного типа женщин Любовь – это все. Даже надуманная.

Родольф не является каким-то невероятным злодеем или исключительным циником, он – среднестатистический мужчина, обычный человек, каких множество. Мечтающий о развлечениях, а для него это – чувственные наслаждения, все же, имеющее отношение к «духовной близости» и «родству душ» воспринимается им как игра, необходимая для того, чтобы достичь своей цели. Женщинам все это надо – сентиментальные охи и ахи, он это изобразит, но сам-то он в этом совсем не нуждается.

Любовная игра с Леоном до боли похожа на отношения с Родольфом – «наивно подражая своим любимым меланхолическим героям», молодой человек «поспешил признаться, что он тоже мечтает только о покое могилы». В этом месте романа становится даже уже не смешно. Но Леон отличается от Родольфа по темпераменту, для меланхоликов такого рода мысли, фантазии – нечто отнюдь не чужеродное, ему все это ближе. Он и рисуясь перед Эммой, все-таки искреннее, чем Родольф.  Но со временем она сама охладевает к нему – чувствуя недостаток некой лихости, удальства своего прежнего возлюбленного, которого она все-таки, несмотря на его побег, видит в героическом ореоле.

Эмма влезает в долги, разоряет своего мужа, ради того, чтобы жить роскошно, как героини ее любимых романов, ничего не понимая в юридической стороне дела, она становится жертвой ловких пройдох.  О которых в романах не пишут.

Она, возможно, думала о том, что умрет быстро, легко и красиво, как происходит в романах, и окажется на небесах, но оказалось, отравление – это тяжелейший из вариантов добровольного ухода из жизни. Ее муки оказались долгими, чудовищными, агония жуткой.

Горькая ирония автора заключается в том, что обманутый муж, даже узнав всю правду о жене, все письма которой к любовникам он нашел после ее смерти, не отрекся от памяти о покойной. Он любил ее по-настоящему. И был готов простить все. Все принять. И даже умер он, не читавший романов, как самый что ни на есть книжный герой – легко, красиво, и без физических страданий. Просто разбитое сердце остановилось.

Эмму это не тронуло бы. Муж настолько не воспламенял ее книжное воображение, что он не вызывал у нее даже жалости. И она не отличалась переизбытком доброты и отзывчивости, о чем прямо говорит автор. (Поэтому и саму ее не особенно жалко.)

Впрочем, судьба Шарля Бовари не так и трагична. Тяжелее всего пришлось дочери – Берте. Сухо, коротко, автор информирует нас в последних строках романа, что девочку отдали тетке, бедной женщине, и совсем крошке пришлось идти работать на прядильную фабрику. Тогда еще детский труд был не запрещен. Но это уже – совсем другая тема.

Вот она – цена книжных иллюзий матери девочки: «Какое это было счастливое время! Беззаботное! Полное надежд! Как много было тогда иллюзий! А теперь не осталось ни одной. Эмма растратила их во время своих душевных бурь, растрачивала постепенно: в девичестве, в браке, в любви, на протяжении всей своей жизни, точно путешественник, оставляющий частицу своего состояния в каждой гостинице». Может сложиться впечатление, что «Госпожа Бовари» - это роман о вреде определенного рода чтения для некоторых (возможно, для большинства) женщин. А о библиотекаре говорится как о «змее-искусителе».

«Эмма вызвала в памяти день своей свадьбы. Она перенеслась воображением туда, в море хлебов, на тропинку, по которой все шли в церковь. Зачем она не сопротивлялась, не умоляла, как Лючия? Напротив, она ликовала, она не знала, что впереди – пропасть… О, если б в ту пору, когда ее красота еще не утратила своей первоначальной свежести, когда к ней еще не пристала грязь супружеской жизни, когда она еще не разочаровалась в любви запретной, кто-нибудь отдал ей свое большое, верное сердце, то добродетель, нежность, желание и чувство долга слились бы в ней воедино, и с высоты такого счастья она бы уже не пала! Но нет, это блаженство – обман, придуманный для того, чтобы разбитому сердцу было потом еще тяжелее. Искусство приукрашает страсти, но она-то изведала все их убожество!» - пишет автор ближе к финалу книги. Но бывает ли так, чтобы все в человеке слилось воедино, и каждое мгновение жизни стало драгоценным? В сентиментальных романах – бывает. Флобер – реалист.