Влюблённый N

Влюблённый поэт, что сумасшедший.
И руководит им исключительно безумие.
Именно в этом состоянии он более всего ощущает комфорт и пишет стихи. Поэт не может не влюбляться, из чего вытекает, что безумен он всегда…

Мой друг N – вечный хиппи, времени и границ для него не существует, тем более, что он ещё и поэт. Предполагаю, что N вообще не всегда понимает, где находится, в каком городе и в каком веке.
У него в каждом доме живёт Достоевский и Гоголь. Он везде может поговорить с Бродским, встрять в беседу между Бердяевым и Соловьёвым – он интеллектуал, безумец и артефакт.
Случилось так, что N в очередной раз влюбился, и влюбился так крепко, что совершенно утратил свою прежнюю интеллектуальность, а так как в особой ориентации в пространстве он замечен и так не был, то N из человека превратился в поток.
Он стал рекой, водопадом, чем-то, выпадающим из вселенной и впадающим в космос – он просто стал параллелен всему.
Потерялись в просторах кипящего разума Ницше и Кафка, застыли на полуслове все политики всех стран всех веков, с которыми N то боролся, то спорил. Бог умер и Бог воскрес так же стремительно, как появляются и исчезают облака на небе в ветреную погоду – Бог всё-таки есть и был, доказывая своё существование хотя бы тогда,  когда в праздной блажи незнания и призрачной восторженности так легко угодить в кювет, но что-то незримо удерживает тебя и спасает.

…И вот на этом самом месте на глазах у изумлённых пешеходов N делает немыслимый по абсурдности шаг с моста в нашу мутную Уводь, дабы доказать своей любимой – которой, к слову сказать, рядом с ним нет – что он готов к полёту и подвигу; и, счастливый, мокрый и в тине выходит на берег, странным образом уцелев и ничего не сломав. Далее в данном неэстетично-безобразном облике я водяной, я водяной, он вламывается в мой дом и с порога погружает меня в мир своих романтических грёз, одеждой плача и лицом смеясь.
N вторгается в мой тихий омут и говорит без умолку, не переставая строить планы и тут же, в голове, их осуществлять: он уже принёс всех мамонтов в её пещеру, спас всех её друзей и сглазил врагов – он торжественен, брутален и невыносим.

Ошибается тот, кто думает, что поэту всё равно, любят его или нет – ему важно всё до деталей, до самых странных подробностей, так как в нём теперь работает только две программы – программа объекта его жизни и его собственная, все остальные утрачивают значение и сходят на нет.
Посему мой N, едва обсохнув и заглотав на кухне всё равно что, воображает себя турхердалом и пускается в путь неизвестно куда к чёрту на рога к той точке на карте, где живёт его любимая. Надо сказать, что ни денег, ни лошади у него нет, и передвигаться он должен пешком по российским дорогам, тормозя попутки и рассчитывая на то, что этот день как-то обойдётся без ночи.

Уму непостижимым образом N преодолевает существенную часть пути и застряёт в какой-то «тундре», куда не идут пароходы, не летят самолёты и само собой, не ходят поезда.
На какое-то время разум к N возвращается, и он решает прекратить борьбу с географией и свернуть поиски нужных дорог, тем более, что все попутки идут только в обратном направлении…

И вот среди глубокой ночи ко мне в дверь раздаётся звонок. Мыча нечто нечленораздельное и матерясь, я открываю и вижу на пороге ещё более обтрёпанного и совершенно счастливого N, который чуть не сразу рушится в комнате на ковёр и засыпает мертвецким сном, блаженно улыбаясь, далёкие галактики, созвездия, глубоководных рыб и птиц воображая…