Жизнь с овчинку

Старухи у подъезда шептались, что он чокнутый. Были среди них те, кто помнил его подростком добрым, вежливым, здоровающимся с ними, придерживающим тяжелую скрипучую дверь. А позднее, светящимся от любви парнем. Помнили даже имя его девочки – Геля, Ангелина, значит. Но многие из старожилов поменяли место жительства, кто на вечный покой, а кто переехал жить к детям. Потому  вновь и вновь поясняли памятливые старухи,  вновь поселившимся, когда и отчего умница Ярик, прошедший мимо них с отсутствующим видом, вдруг в одночасье превратился в ходячего мертвеца. Редко сплетни бабушек, коротающих  долгие зимние вечера в одиночестве или в разговорах с такими же старыми кошками,  соответствуют истине. Только сам Ярик, если бы его спросили, наверное, согласился бы, что умерло что-то в нем  в тот далекий весенний вечер девяносто девятого года. И жил он с тех пор сначала ради любившей его до беспамятства матери, а после ее смерти просто по инерции.
  Не его вина, что был он однолюбом и, встретив однажды в студии искусств, куда ходил на хор, худенькую девчонку с длинными косичками и смеющимися глазами, уже не видел других.  Детьми они еще были: ей - пятнадцать, ему – семнадцать. И любовь была такой же чистой. Он, зайдя в аудиторию, первым делом отыскивал Ангелинку глазами. Встретится с ней взглядом, покраснеет, но с необъяснимой радостью начнет распеваться, повторяя заданные руководителем упражнения. А потом они будут ездить с хором по всей стране и даже за границу – в Болгарию и Чехию.
  Привыкший к материнской заботе, Ярик остался бы голодным или растерял бы половину вещей в этих поездках, потому что выкладывал все запасы в первый же вечер поездки на общий стол, тогда, как другие делились неохотно. И одежду оставлял на стульях или спинке кровати в гостинице, а после выступлений забывал обо всем. Это Ангелинка первая заметила, что Ярик ко второму дню путешествия вместо ужина глядит с верхней полки в окно и пристыдила других ребят в купе. Несмотря на маленький рост, да и возраст, Геля - старшая дочка в семье, верховодила им. И она же, спустя два года, первая поцеловала его. Соринка Ярику в глаз попала, Ангелинка, как ее мать учила, кончиком языка слизнула невидимую песчинку, а потом, не убирая рук с его ушей, поглядела, как он моргает, и ткнулась сомкнутыми губами в приоткрытый мальчишеский рот. Ярика молнией прожгло это прикосновение. Он, тогда крепко зажмурившись, сам стал целовать ее неловко, неумело, задыхаясь от нехватки воздуха. И не было человека счастливей его в тот миг. Потом они будут мечтать: вот закончит Ангелина школу, перейдет Ярик на третий курс и поженятся они. Его мать была не против. Наоборот, не придется ей волноваться каждый вечер, дожидаясь сына со свиданий – время уж больно неспокойное, то тут, то там стреляют, убивают просто так из спортивного интереса. Как в воду глядела.
  В один из теплых майских вечеров, когда ему нужно было готовиться к зачету, проводил Ярик девушку до подъезда и, поцеловав, побежал домой. А через пару часов за ним милицейская машина подъехала, мать, зная о произволе, творимом в милиции, за ним увязалась. Она же, первая увидевшая Гелю в густом кустарнике детской площадки, обхватила его с неизвестно откуда взявшейся силой и все кричала:
- Не смотри туда, сынок, не смотри.
Да не за тем Ярослава милицейский наряд привез, чтобы щадить его чувства. Здоровенный детина оттолкнув ее, со всей силы ткнул парня кулаком в спину так, что Ярик чуть не упал на истерзанное тело Ангелины. То, что он увидел, не могло быть ей. Синяк на скуле, искусанный и разодранный до крови рот, вспухший полуоткрытый глаз. Разорванная грязная футболка открывала глазам не те белые купола грудок, которые украдкой, боясь, вдруг мать зайдет к ним без стука, он целовал три часа назад, а синюю от укусов и засосов плоть. Из-под задранной до талии юбочки на  широко раскинутых бедрах застыла кровь и багровые отпечатки пальцев.
- Гляди, гляди,  гад, - тот же здоровый милиционер, схватив его за собранные в хвост волосы, с силой повернул его голову, когда отвернувшись, Ярик хотел сказать им, что это не Геля.
Но в этот момент тело девушки переложили на носилки и  голова на сломанной шее, качнувшись, стряхнула с лица волосы. А Ярик, увидев испуганный Ангелинкин глаз,  смотревший на что-то страшное, потерял сознание.
  Если бы не мать, продавшая гараж и нанявшая ему дорогого адвоката, Ярик скорее всего попал бы в тюрьму. Хотя даже убитые горем Ангелинкины родители не верили в его виновность.  Не разбирались тогда особо, только ему было все равно, мир вокруг погас без Ангелины.
   Мать, понимавшая сына не то, чтобы с полуслова, с полу-вздоха, следила за ним. Встречала из института, заставляла есть, придумав дело, вела на улицу, чтобы он подышал свежим воздухом.  Раз, притворившись больной, она так вошла в роль, что не заметила, как заболела на самом деле. Неоперабельный рак поджелудочной железы – констатировали врачи. Женщина напугалась не за себя, за сына. Попробовала разыскать блудного отца, делала запросы, но не дождалась. Письмо, пришедшее после ее похорон, так и валялось непрочитанным в ящике секретера, Ярик не приучен был читать чужие письма.
  Сколько бы длилась проходящая мимо его эмоционального сознания жизнь, неизвестно. Только однажды, возвращаясь с работы – он давно уже получил диплом инженера -авиастроителя, Ярослав наткнулся в февральских сумерках на скулящий в шобонах ком.
Думая, что это брошенный кем-то кутенок, мужчина, ухватившись за край телогрейки, потащил его, было, на свет под фонарь. Какого же было его удивление, когда, оставив в  его руках  грязную ветошь, на льду, оказалась девчонка – таджичка или туркменка. Обхватив себя руками, она, поскуливая, тряслась от страха и холода.
  Каждый год, как грачи, неопрятные женщины с детьми  вдруг появлялись ниоткуда, усаживались прямо на лед и попрошайничали. Ярик, живший или не живший в другом измерении, проходил мимо, не замечая в городском гвалте тонких голосков:
- Дядя, дай денежку, - а может, просто не успевали грязные ручонки схватить за штанину быстро идущего парня.
  Очнувшийся после пятнадцатилетней спячки, мужчина долго соображал, что предпринять: нельзя же оставить живое существо замерзать на улице. Он вспомнил, что где-то здесь должно быть полицейское отделение. Надев на девчонку телогрейку, Ярик взял ее за тонкое запястье и повел  к нему. Но девочка, увидев скопление машин с эмблемами, стала вырываться, отчаянно вереща что-то на своем языке.
- Замерзнешь, ведь, - проговорил он, глядя на худенькое личико в обрамлении множества косичек. Ангелина плела когда-то похожую прическу. – Что же мне с тобой делать? – спросил Ярик больше у себя, чем у девочки. Решив, что утро вечера мудренее, он повел ее к себе. Пусть погреется, переночует, а завтра ищет своих родственников или соплеменников.
 Дома, он провел девчонку на кухню. Озираясь по сторонам, готовая в любой момент сорваться с места, она, тем не менее, хватала замерзшими лапками только что отваренные сосиски, жадно запихивала в рот вместе с черствым хлебом. Ярик глядел на нее, забыв, что и сам ничего не ел с обеда в заводской столовой. Девчонка икнула, заставив его улыбнуться:
- Пей, - он поставил перед ней большой бокал с чаем и конфетницу  с мармеладом. И вышел из кухни, решая, где постелить этому заморышу, в зале, где спала когда-то мать или в своей комнате.
 Понимая, что уложив ее в таком виде, он рискует потом подцепить какую-нибудь заразу, Ярик пошарил по шкафу в вещах матери, нашел ночную рубашку, женское белье, полотенце и вновь вернулся на кухню. Девчонка осоловела после еды, глаза пьяно закрывались, но, увидев его, она настороженно сжалась.
- Иди в ванную, - сказал Ярослав, но, то ли боясь, то ли не понимая, девчонка продолжала сидеть. Он взял ее за сопротивляющуюся ручонку и подтолкнул к двери ванной, - вымойся, а потом ляжешь спать.
Оставив ее одну, мужчина пошел застилать свою постель чистым бельем. Но не успел еще снять простынь, как из ванной раздался крик. Дернув закрытую на защелку дверь, Ярослав увидел брызжущую из смесителя горячую воду и девчонку, скорчившуюся в  противоположной стороне ванны. Она просто открыла кран и чуть теплая вначале вода, сейчас обжигала ее, извиваясь змеей, смеситель брызгал во все стороны. Ярослав, подавив смешок, отрегулировал воду и вышел из ванной, но стоял в коридоре до тех пор, пока не прекратился шум воды. Однако и потом, когда постель была застелена, мужчина не сразу позвал ее. Мельком увиденное в ванной тело незнакомки не было телом ребенка. Тщедушная под ворохом бесформенной одежды девочка была как минимум лет пятнадцати.
  Теперь поняв ее страх, он поманил вышедшую из ванны девушку издалека и, показав жестом на кровать, велел запереть дверь на защелку, продемонстрировав, как она закрывается. Она поняла, потому что, как только Ярослав вышел, дверь щелкнула  хрупким замком.
  Утром он оставил ее в квартире одну, а после работы зашел в универмаг – одежда матери явно была велика. Купив ворох подростковой одежды наугад, мужчина прошелся по проспекту в надежде обнаружить ее сородичей, но их не было видно. Он спросил у бабушек, торгующих семечками, куда подевались попрошайки.
На что услышал:
- Губернатор, дай ему Бог здоровья, выдворил всех, а куда не знай? Да куда угодно, лишь бы с глаз долой, проходу добрым людям не дают.
Так и не решив, что делать с ней, Ярослав возвратился домой. Девушка сидела в прихожей все в той же материнской рубашке и в ее кухонном фартуке, волосы, заплетенные в одну толстую косу,  придавали ей сходство с Васнецовской Аленушкой. В квартире пахло пловом.
 - Привет, - улыбнулся он.
- П-ри-вет, - растягивая много раз слышанное на улице слово, проговорила девушка, вопросительно глядя на него.
- Давай поедим и поговорим, - сказал мужчина, снимая одежду и проходя на кухню.
- Вкусно, - похвалил он немного спустя. – Как тебя зовут?
Но, видя, что девушка не понимает, ткнул себя в грудь рукой:
- Я Ярослав, а ты, - он показал пальцем на нее.
- Я – Адель.
- Как, Агидель? – переспросил он, вспоминая, где слышал это название.
Девушка отрицательно покачала головой: - Адель, Адель – я, - для убедительности она ткнула себя пальцем в грудь.
- Что же мне с тобой делать, Адель? Ваши все уехали из города, ту-ту, - изобразил он поезд.
Девушка замотала головой:
- Я не ту-ту, не ту-ту, я бр-р, мороз, - частила она, пытаясь донести до него свою мысль.
- Значит, не хочешь уезжать, Адель? Понимала бы ты по-русски, глядишь и сказала бы, куда тебе надо.
- Русский, русский, - девушка согласно закивала головой.
- Да не выгоняю я тебя, живи пока, может, вернутся ваши.
В тот вечер, коротая время, он, взяв в руки тот или иной предмет, будет говорить вслух его название, а утром, когда Адель раньше него выйдет на кухню все в той же ночной рубашке, вспомнит, что забыл отдать ей купленные вещи. Радость в  глазах девушки от рассыпанных на диване полудетских вещей будет согревать мужчину весь день, и впервые за много лет он ощутит желание поскорее вернуться домой. Почувствует в резком сыром ветре какую-то весеннюю свежесть.
Если бы в те дни мужчину спросили, о чем он мечтает, а и коллеги на работе, и бабки у подъезда заметили перемены в его настроении, то Ярослав бы не смог ответить. Он жил одним сегодняшним днем. Вот увидел мороженое на прилавке и захотел вспомнить давно забытый вкус вместе со смешной девчонкой, боящейся выходить на улицу. Зашел в магазин в преддверии Восьмого марта и задумался, а что можно купить Адели, чтобы увидеть заполняющиеся радостными слезами карие глаза. Совсем непрактичный он дарил ей, то золотую цепочку, то пластмассовые заколки. И от последних получил больше удовольствия, потому что сам заплел ее волосы во французскую косу, а потом подвел к зеркалу и показал, какая она красивая. Она взглянула из зеркала на него и увидела то, чему сам Ярослав не мог дать названия.
В ту ночь Адель придет к нему сама. В полубреду, принимая ее за часто снившуюся Ангелину, он впервые за тридцать два года узнает, что это значит, стать мужчиной. А утром, когда  проснется на узком диване один, Ярослав подойдет к двери в спальню и, поняв, что та закрыта, будет думать, что это был все лишь сон. И шелковистые прикосновения волос, и вздрагивающие под его губами смуглые грудки, и нежная женская плоть туго обволакивающая его.
Только на следующую ночь все повторится и он, подхватив на руки легкую как перышко девушку, перенесет ее в спальню, да так и останется  с ней…
  - Добрый день, Ярик, уж не влюбился ли ты? – спросит его одна из наиболее любопытных старух в один из майских вечеров, когда он вдруг поздоровается с сидящими на скамейке соседками.
Но он только улыбнется в ответ. А потом выйдет из дома с Аделью.
  Три месяца она боялась выйти из квартиры, а тут Ярослав не выдержал: сирень цвела, на улице тепло, захотелось разделить с ней эту пьянящую благодать, угостить ее чем-нибудь в открытом кафе. И уговорил.
- Иностранку никак нашел, - шептались бабушки.
- На Ангелинку похожа, та тоже чернявенькая была.
- Уж больно молоденькая.
  А  Аделя, которой Ярик дал ключ от квартиры, осмелела настолько, что стала без него выходить из дома, в магазин ли за продуктами, название которых накануне повторяла вместе с ним, выбросить ли мусор к подъезду.
Вот в таком  домашнем виде: в шортиках и в футболке, с косой, переброшенной через плечо, отчего выглядела она гораздо моложе своих лет, и углядел Аделю кто-то из живущих в доме благожелателей.
И старухи, из сочувствующих одинокому мужчине добрых бабушек, превратились в осуждающих все пороки гарпий. История с гибелью Агелины вдруг представилась им в другом свете. И теперь они перемывали косточки его умершей матери, которая подкупила суд, и тем самым спасла сына, насильника малолетних от правосудия.
  Кто-то из особо активных донес эти сплетни до участкового. А тот, недолго думая, натравил на парня инспекцию по делам несовершеннолетних. Так общими благими намерениями Ярослава, только что почувствовавшего себя живым, вдруг бросили в изолятор, а девушку отправили в приют.
  Аделю много раз вызывали вместе с воспитателем  в полицию, угрожали, запугивали, вынуждая дать показания против парня. Но она качала головой :
- Нет, нет. Он хороший. Не заставлял он ее ложиться с ним в постель, не бил, не угрожал. Она сама, сама к нему пришла. Ей уже шестнадцать, а по их законам ей можно замуж  выходить.
Подловив ее на этой фразе, они припугнули, что отправят Аделю в Туркмению, если она не подпишет протокол. Но та, по-детски спрятав руки за спину, ничего не подписала, вернее даже крестик не поставила. А, вернувшись в приют, притворилась ночью спящей, но выждав, когда все стихнет, встала, прошла мимо храпящей воспитательницы, открыла тяжелую задвижку и сбежала. Два дня пряталась на открытом чердаке дома, но потом сорвала белый листок с печатью на двери квартиры, закрылась в ней и не открывала никому. Вернее, никто и не стучал. Старые сплетницы стращали друг друга тем, что столько времени прожили в непосредственной близости с извергом, сокрушались, что и они могли стать его жертвами, да вовремя раскусили. Радовались тому, что насильники в камерах не доживают до суда, мол, сами тюремщики с ними расправляются по-своему.
  Только однажды мимо них прошел пожилой мужчина, представительный такой, брезгливо окинувший их взглядом. Они с площадки первого этажа следили, к кому это он? Только вскоре раздался шум выбиваемой двери. Забыв об осторожности, две из наиболее любопытных бабушки поднялись за ним и увидели ту, не то бразильянку, не то цыганку, без сил лежащую на полу и незнакомца, вызывающего скорую.
- Истощение физическое и эмоциональное, - диагностировал врач. Поставили капельницу. Маленько погодя, когда девушка пришла в себя, с сильным акцентом, но, довольно вразумительно, она рассказала человеку, так похожему на ее Ярослава, все свои и его злоключения.
- Где он?
Старухи, бессовестно подслушивающие возле выбитой двери, вдруг по - тараканьи расползлись по своим квартирам.
 А в камере предварительного заключения Ярослав рвал свои джинсы на лоскуты и связывал их узлами в длинную веревку.