стреча

Лучись моё перо, гуди моя печаль!

Собак его знает, как мы с ней познакомились. Стояло лето – и жаркое, и холодное, и какое-то ещё. Сквозь пузырь нездешней сенсорики проникали уколы осознанности на фоне полной ватноушкости и смычкотупости. Ля-ля-ля-ля слышалось в каждой подворотне и выворотни. Гулялось трудно, как говорится с надрывчиком. Грыжа памяти выперала и мешала  ходу. Её звали Улиса.  Она пела в самодеятельности, в хоре, в концепции которого было заложено всё, что накопила  мировая хоровая культура. То бойко, то заунывно, то светло, то кромешно пели немногочисленные, но верные наивному вдохновению поводыри слуха. Животворись хотелось кричать этому сверхмоменту. Тук-тук случился, когда по обыкновению я тиходрёмой нежился на последнем ряду  темного зала клуба химиков и предсказателей. Репетиция шла и закончилась. Тронув меня за ногу и напугав внезапным приближением , она прямо спросила – «Вам понравилось, вам не понравилось?». Её лицо, обрамлённое  светлыми  с чёрной прядкой волосами, исказил сложный, не то что вопрос, но сомнение и даже что-то большее  от  этого ещё  более размытое. Калчейдрах, выругалось под себя моё эго.  «Так я … слушал»- выдавил я, стеснённые губами и темнотой сознания, слова. «Да» - сказала она, утвердительно и печально, заканчивающе просто поцеловав воздух.
Прошло ещё несколько длинных репетиций, когда в один из пасмурных вечеров ( пасмурность проникла даже на сцену), она положила свою ладонь поверх моей кисти и помогла привести  рубильник дежурного света в положение выкл.  Темнота наступила и она залепетала свой длинный, со свирельным посвистом, монолог. «Я знаю, всё это -  музыка! (я попытался разглядеть этот её жест) Я – музыка, вы тоже. Дышу этой пылью. Пою – она оседает на моих связках. Внутри я седая, мне тысяч тысячей лет. И в тоже время я маленькая, я бегу по саду. Сад не вишнёвый, вы не Лопахин, вы Вы. Во что я впутываюсь, во что я впуталась? Я падаю, я лечу, я не Алиса. Больно ударяюсь коленкой, падаю на грудь, расцарапываю лоб. Чувствую, как капает кровь. Это время неумолимо сокращает расстояние  между известным и неизвестным. Это может быть вы  или кто-то, кого я не знаю, но вижу сквозь вас» Она замолкает, я чувствую её улыбку, полную облегчения. Она царственно хихикает и бросает мне непринуждённо – «Пойдёмте в вашу служебную коморку  пить чай-кофе, лимонад, вино с конфетами, да мало ли?» Чтобы справится с охватившими меня предощущениями, я твёрдо обрываю её: «С тартинками». Я тащу её в свой планетарий через знакомые мне углы, коридоры, лестницы – она постоянно запинается, стукается, ударяется, будто тряпичная кукла, которую волокут за ногу. Но она не кукла. Она всхлипывает, ойкает, ругается матом. Время неимоверно ускоряется, и вот мы уже лежим голые, выжатые как лимоны и смотрим на карту звёздного неба, наклеенную поверх карты моих предсказаний. Она предательски просвечивает стрелками, соединительными пунктирами и узлами. Она ещё задаёт вопросы – я отвечаю ей через длинные, пустые паузы. Мне едва хватает дыхания и сил. Я устал, бесконечно устал. Хорошо, что она  не поёт и не просит меня спеть. Я бы не выдержал. Умер бы.