глава 2

Мало ли, что пишут? Напишут где-нибудь, что вы нехороший человек, а я что – верить должен?
Лев Гумилёв



Уазик выехал к развязке. Дима включил правый поворот. Отсюда открывался панорамный вид на степь, на горизонте которой возвышался своими трубами и домнами Мариуполь. Свернув, машина оставила город слева от себя. Справа от Колодезного сидел Чирков, на заднем сидении разместился широко известный в узких кругах писатель и философ Иван Бузаков. Даже среди людей творческих Ваня слыл человеком оригинальным и разносторонним в своих увлечениях. В свои двадцать пять лет он уже успел организовать два театра-студии и три гуманитарных общества, о которых, правда, кроме него самого и ближайших его товарищей, никто не знал. Впрочем, если верить самому Бузакову, то в признании каких-то там народных масс он и не нуждался.

- Я принципиально нигде не публикуюсь, - вещал Бузаков с заднего сиденья, - мало ли какая у людей может быть реакция на мои произведения? Может быть, кто-то, прочтя всё это, решит, что жизнь смысла не имеет и покончит самоубийством? Поэтому, если, не опубликовав свой роман, я спасу хотя бы одного человека от самоубийства, то тем самым я уже принесу обществу огромную пользу.

К этому времени Ваня приканчивал уже вторую банку пива из тех пяти, которые взял в дорогу Чирков.

- И всё-таки, о чём роман? – поинтересовался Колодезный.

Роман, как и следовало ожидать, был ни о чём, и одновременно обо всём.
- Вот, например…

Бузаков раскрыл свой походный чемоданчик и извлёк из него отпечатанные листы бумаги.

- Глава пятая. Эпиграф: «Я болен всеми нервными и психическими болезнями, какие есть на свете, и, сверх того, еще тремя, неизвестными до сих пор». Евгений Шварц. По своей сути человек является…

Далее следовала пространная характеристика сути человека со ссылками на Лао Цзы, Фридриха Ницше и Даниила Хармса. Далее рассуждения о сути человека перетекали в притчу о рыбах (Дима так и не понял, был ли автором притчи сам Бузаков, или это была цитата из Лао Цзы).
 
- Вот, - подытожил своё изложение Бузаков, - отсюда легко понять, что свободы на самом деле нет. Свобода – это иллюзия.

- Где-то я уже об этом слышал, - подал реплику Чирков. В данный момент Андрей Николаевич выглядел весьма глуповато, наверное, дабы своим умным видом не смущать Бузакова.

- Не исключено, - согласился Бузаков, - авторство вообще – вещь сомнительная. Всё, что нами придумано, уже было где-то придумано до нас, более того, оно где-то уже существовало, как материальный объект. Ещё одна причина, по которой я не публикуюсь.

- Всё это бездоказательно, - возразил Колодезный.

- Кстати о доказательствах, - Ваня смял допитую банку пива, и принялся за сигарету, - я недавно доказал, что Бога нет.

Покуривая в открытое окно, он последовательно изложил доказательство.

- Что-то тут не то, - задумчиво произнёс Колодезный, - вроде бы всё логично, но как будто в воздухе висит.

- Конечно, висит, - поддержал его Чирков, - доказывать, что Бога нет, это всё равно, что доказывать, что через две точки можно провести прямую. Бога нет – это аксиома, и все остальные утверждения – следствия из неё. Или: Бог есть – тоже аксиома, и тогда мы имеем другие следствия. Вы гуманитарии, как и математики, придумываете себе науку на своё усмотрение.

- Любой придумывает себе науку на своё усмотрение, - Бузакову не терпелось восстановить пошатнувшийся авторитет, - поскольку изначально в природе науки не существовало, то люди выдумывали её по образу и подобию своему.

- Ну, не скажи, - возразил Чирков, - я вот, по специальности – биофизик, я ничего не выдумываю, я только собираю факты, и на основании фактов делаю выводы. У меня практика – критерий истины.

Это было больше похоже не контраргумент, а на пас, после которого забивают гол, даже Колодезный понял, как можно на это возразить, а уж заядлый спорщик Бузаков и подавно.

- Голые факты – вещь бесспорная и сомнений не вызывающая, но как только учёный начинает эти факты интерпретировать, он тут же тем самым принимается выдумывать науку. Из одних и тех же фактов можно сделать совершенно разные выводы, причём иногда диаметрально противоположные. Вот, например,… Пример из физики. Или, к примеру,… Пример из истории.

- Тут я не соглашусь, - наконец-то речь зашла о тех вещах, в которых Колодезный был специалистом, - как раз с Юлием Цезарем всё в порядке, и тому есть документальные подтверждения.

- Тут я не соглашусь, - опередил, рвущегося возразить Бузакова, Чирков, - с какой стати мы должны документы считать доказательством?

Колодезный сделал невозмутимое лицо.

- А что же мы должны считать доказательством?

- Только наблюдаемый факт.

Колодезный усмехнулся.

- Это вам не биология и не физика, это, конечно, хорошо было бы, слетать на машине времени в Древний Рим и посмотреть, как всё было на самом деле, но машину времени ещё не изобрели. А пока её не изобрели, доказательствами являются документы. И потом, исторический документ – это вам не паспорт, который можно подделать со злым умыслом, исторический документ – понятие широкое.

- И даже это широкое понятие можно подделать со злым умыслом, - заметил Чирков. – Те же скифы, на которых мы с тобой наткнулись, много ли античных документов адекватно излагают их историю?

- Ну, тут, конечно, в истории прокол, - согласился Дима.

- Вот мы сейчас его и заполним, - оптимистически провозгласил Ваня, - Дима, ты не мог бы притормозить? Мне вдруг захотелось пообщаться с природой.

- После двух банок пива – неудивительно, - усмехнулся Чирков.

- Пиво и природа созданы друг для друга, - заметил Бузаков, выходя из машины.

Чирков вышел с ним за компанию. Здесь с одной стороны дороги тянулись поля, отделённые от самой дороги узкой лесопосадкой, а с другой стороны возвышались небольшие холмы.

- Вот она – скифская степь! - не без восторга произнёс Андрей Николаевич.

Через полчаса они прибыли в пункт назначения, коим был заповедник Каменные Могилы. Здесь степь была сохранена в своём первозданном виде со всеми холмами, оврагами, каменными нагромождениями и всеми возможными травами. Они оставили машину у шлагбаума, и пошли пешком по протоптанной дорожке. Дима предупредил о возможных змеях.

- Сами они, конечно, не нападают, но если на неё наступить, может укусить, - пояснил он.
Тропинка сначала уходила в низину, потом делала длинную дугу и выводила к возвышенности, которую увенчивал каменный курган. Бузаков, который оприходовал уже третью за день банку пива, сравнил насыпь каменных глыб со Стоунхэнджем.

- Это тоже нечто подобное, - сказал в ответ Колодезный, - остатки каких-то древних сооружений. Возможно, более древних, чем египетские пирамиды.

Бузаков восхищённо покачал головой, сделал долгий глоток, и, вдохновлённый древностью, принялся излагать очередную прогрессивную идею, на этот раз из области истории.

- … Тогда мы можем принять за начальную точку сотворение мира.

- Ты ж нам сегодня доказывал, что Бога нет.

- Совершенно верно, Бога нет, но это не мешает нам выбрать в качестве начальной точки – сотворение мира.

- Да, что-то в этом есть, - согласился Чирков, - в конце концов, какую-то отправную точку надо выбрать, а то получается, что история начинается непонятно с чего. С чего начинается история? – обратился он к Колодезному.

Бузаков пропел вдогонку «С чего начинается Родина?»

- Всемирная история начинается с Древнего Египта, - ответил Дима, - а Родина, то есть история Украины – с трипольской культуры.

- Трипольская культура, это, кажется, какие-то горшки? – вспомнил Бузаков, - Дима, я тебя умоляю, не рассказывай своим ученикам ни о какой трипольской культуре. Какое она имеет к нам отношение? Что вообще можно сказать о людях, которые оставили после себя одни горшки? Выходит, что кроме пожрать и посрать, наши предки ничем не занимались. И какой пример мы можем почерпнуть в таком прошлом? Уж лучше начать историю Донбасса с сотворения мира, или, ну скажем, с подвигов Геракла.

Колодезный усмехнулся. Ваня тем временем взобрался на самый верхний камень холма и продолжил вещать оттуда.

- Нет, я серьёзно, не стесняйся мифологии, мифы имеют огромное народообразующее значение.  Любой народ начинается, как правило, с героического мифа. Взять, к примеру, Грецию. Кем были бы  греки без аргонавтов, без троянской войны, без подвигов того же Геракла? А с чего началась история Рима? С горшков, с посуды? Нет, история Рима началась с Ромула и Рэма, с Капитолийской волчицы. Что там было после трипольской культуры? Кажется, скифы?
- Сначала киммерийцы, потом скифы, - ответил Дима.

- Великолепно! Если на нашей земле несколько тысяч лет назад жили киммерийцы, то расскажи своим ученикам о Конане Киммерийском.

- Это, которого Шварцнеггер играл? – уточнил Чирков.

- Того самого.

- Так его ж американский писатель выдумал, - возразил Дима.

- А ты найди его прототип в истории Киммерийского царства. Ведь наверняка у киммерийцев был подобный ему герой. Пусть никто четыре тысячелетия назад в Донецких степях с демонами не воевал, но что мало тогда было здесь богатырей? Картина Васнецова: три богатыря в Донецкой степи, - Ваня поднял правую руку ко лбу на манер Ильи Муромца, - Добрыня, кстати, также как и Конан со змием бился, вот и прототип нашёлся. Можно сказать, что в Западной Европе Добрыня Никитич стал известен как Конан Киммерийский…

Бузаков продолжал тараторить, а Колодезный, уже не слушая его, взобрался на камни и осмотрел степь. В степи он увидел что-то, к чему с детства привык, и потому не обращал на него внимания, но что, несомненно, отличало её всех других мест на Земле. И именно здесь, прикоснувшись в древности, он разглядел это отличие. Человек, привыкший к степным просторам, безусловно, отличался от жителя тех мест, где люди были зажаты между горами и морем, теснились на маленьких островках оазисов посреди мёртвой пустыни, вынуждены были маневрировать между непроходимыми лесами и болотами. В отличие от них, степняк всегда был волен в своих перемещениях, и одновременно осознавал своё единство не с узким промежутком своей экологической ниши, а со всей Вселенной. Это вселенское мышление единило и древнего кочевника Евразии, и жителя северной тундры, и индейцев Великой Равнины, и обитателей африканской саваны – масаев. Вслед за ними и Дима увидел всю бесконечность, как в пространстве, так и во времени, и ощутил себя даже не частью её, а самой той бесконечностью.