Полный дом сволочей

Эту философскую категорию именуют по-разному. Кто-то – кармой, кто-то – роком, фатумом или планидой. Короче говоря, речь идет о судьбе. А вот я называю ее иначе – участь. Ну да, ну да… звучит обреченно, будто жестокий, не подлежащий обжалованию приговор. Но что поделаешь, если я так часто повторял себе сакраментальную фразу: «Не судьба»…
Почему я разошелся со своей единственной и горячо обожаемой женой? Вовсе не потому, что пил, гулял, дебоширил и устраивал походы налево. Причина куда более прозаична: я не умею читать мысли и угадывать желания. Как, впрочем, и подавляющее большинство других мужчин (ох уж эти мужики – грубые, толстокожие, неблагодарные скоты!) Женщин это подчас выводит из себя, ведь их не нужно понимать, да и вряд ли получится. Их нужно чувствовать. Я старался, честно. Когда не удавалось, задавал наводящие вопросы вроде «Чего ты от меня хочешь?» или «Что я должен сделать?» Супруга не приводила в ответ простых и ясных слов: видимо, мешала романтическая, почерпнутая из литературы гордость вкупе с чрезмерно богатым воображением. Просто копила претензии из типично женской серии «Сама придумала – сама обиделась».
Взрыв был неизбежен. И взрыв, и разрыв. Моя дражайшая половина не смогла простить мне отсутствие телепатических талантов. Не вышло у нас трогательных розовых соплей на голубом заборе…
Вместе с развалом брака я лишился квартиры – моя жена располагала полным и неоспоримым правом на жилище. Пришлось озаботиться покупкой собственной жилплощади, благо кое-какие сбережения имелись: говорю же, не пил, не гулял, не проматывал деньги в кутежах… Мой новый дом встретил меня в зареве закатного солнца – обычная, ничем не примечательная с виду «хрущевка». Очень хотелось надеяться, что здесь живут милые, добрые, отзывчивые люди. Я сидел на подоконнике, окруженный голыми стенами, и ждал, когда мне подвезут купленную в мебельном магазине тахту. Крыша над головой, удобное место для ночлега – много ли нужно на первых порах? Мне верилось в лучшее…
Я ошибался.
*   *   *
По лестничному маршу поднимался рослый, крепкий парень в сером спортивном костюме. Этот парень – я. И этого парня насторожили звуки металлического скрежета, сопровождаемого чьим-то увлеченным сопением.
Согнувшись в три погибели, над моей дверью колдовал какой-то худой, костлявый тип. Он был трясущимся и бледным до синевы, а дверь, в свою очередь, была надежной, железной. Похожий на узника Освенцима незнакомец сосредоточенно ковырялся в замочной скважине. А я абсолютно точно помнил о том, что слесаря не вызывал.
-- Вам помочь? – учтиво поинтересовался я.
-- Сам справлюсь, -- бросил узник Освенцима через плечо, даже не потрудившись обернуться.
-- Да ладно, мне не трудно, -- я приблизился вплотную. Зря, наверное, я развел все эти церемонии: если мне покорежат дверной замок, то… Не смертельно, конечно. Однако приятного мало.
-- Иди, куда шел, -- буркнул незнакомец, продолжая орудовать какой-то ржавой хреновиной непонятного мне назначения.
Я оперся локтем о косяк, с наигранным любопытством глянул сверху вниз:   
-- Ты местный?
-- Ну.
-- Живешь в этом доме?
-- Ну.
-- В соседнем подъезде?
-- Ну. А тебе-то что?
-- Назревает вопрос: если ты проживаешь не в этой квартире, то зачем тогда в нее ломишься?
Пораженный столь неожиданным логическим умозаключением, узник Освенцима наконец-то выпрямился. Его глаза, похожие на масляные плошки, выдавали законченного наркомана.
Дальнейшие словопрения были излишними. Я ударил его ребром ладони по запястью, вышибая потенциально опасную ржавую хреновину. Добавил коленом под вздох. Затем взял одной рукой за шиворот, другой за брючный ремень, и отправил пришельца вниз по ступеням.
-- Сейчас пойду, свидетелей найду! – пусть сипло, зато в рифму пригрозил наркоман, кубарем докатившись до ближайшей лестничной площадки. Судя по утробному тошнотворному бульканью, его вырвало.
*   *   *
Я отправился в магазин за хлебом. Такова уж физиологическая особенность моего организма: без мяса обходиться могу, без водки тоже, но без хлеба – никак.
В центре двора располагалась песочница, в которой играли дети. Хотя «играли» – это слишком мягко сказано: один мальчик огрел другого пластмассовой лопаткой по макушке, а когда тот залился слезами, принялся метать в него горсти песка на манер катапульты, норовя попасть в глаза.
Я здесь человек новый, чужой, и мне бы пройти мимо, не вмешиваясь. Однако врожденное чувство сострадания оказалось сильнее.
-- Ты что делаешь?! – кинулся я к вооруженному игрушечным инвентарем бутузу. – Ему же больно! А если бы тебя так же?..
Малыш отвлекся от своего противоправного занятия, смерил меня взглядом и, явно кому-то подражая, со взрослой рассудительностью посоветовал:
-- Пошел ты в жопу!..
…Когда я был маленьким, моя бабушка часто приводила мне в пример мальчугана из квартиры напротив: вот, мол, какой воспитанный и послушный ребенок, маму с папой слушается беспрекословно, не шалит, во всем помогает взрослым – не то, что ты... Прошло время. Я вырос и стал тем, кем стал – не самым выдающимся, не самым успешным, но вполне добропорядочным гражданином. Мой образцовый сверстник тоже вырос, в рекордно короткие сроки спился, зарезал родителей и сгнил за колючей проволокой.
И правда, хороший был мальчик!..
*   *   *
В гости пожаловал наш участковый инспектор. Ранее я уже успел свести с ним знакомство, сразу распознав в нем представителя административной полиции – не столько по знакам различия на форме, сколько по классической папке из кожзаменителя подмышкой. Он мне очень понравился: старый служака из кремневой породы тех, кто носили погоны еще при советской власти.
-- Мое почтение, капитан! – вежливо поприветствовал я его. – Чем обязан?
-- Добрый день, -- не менее вежливо ответил он. – Тут на вас сигнал поступил…
Я не придумал ничего умнее, чем пригласить его в квартиру и предложить рюмку коньяка. Сам-то я практически не пью, но на всякий случай держать в холодильнике спиртное – объективная необходимость.
Поскольку кухонным столом я до сих пор не обзавелся, мое предложение было выдвинуто на весу. Впрочем, участковый не стал возражать: профилактически сверкнул на меня взором из-под бровей, разгладил седые усы, чинно опрокинул стопку и отказался от ломтика лимона в качестве закуски. После чего сообщил, что некий житель нашего дома пожаловался на меня, обвиняя в избиении. Нетрудно догадаться, что жалобщиком выступал тот самый наркоман, который пытался взломать мою дверь.
-- Чушь, конечно, -- сказал участковый. – Я этого ублюдка знаю, о нем давно уже капли по здешней крыше барабанят…
-- В каком смысле?
-- В том смысле, что тюрьма по нему плачет, дождем роняя слезы с неба... А еще я вижу людей насквозь. Опыт, парень… Понимаешь? Опыт! Вот взять, например, тебя. Ты не станешь уважать по приказу. И любить из-под палки тоже не способен. Тяжело тебе здесь придется, среди местной придонной живности!..
*   *   *
Пришел какой-то взбудораженный мужик. За руку он держал пацана – того самого, который наводил репрессии в детской песочнице.
-- Он? – с недобрыми интонациями спросил визитер, кивая в мою сторону.
-- Он, -- пискляво подтвердил пацан, ухмыляясь самым паскудным образом: ну, дескать, сейчас тебе мой батя задаст перцу…
Мужчина произнес пламенную тираду, которая, если излагать вкратце и в рамках цензуры, сводилась к следующему: никто, кроме него, не волен в его сыне, и если я, такой-сякой, еще раз посмею угрожать тихому и ласковому отпрыску…
-- Понял, мля? – прорычал разгневанный отец.
Я пристально посмотрел на его нервно дергающийся кадык – самую уязвимую из точек на человеческом теле. Чтобы вырвать с гарантированно летальным исходом, достаточно усилия всего лишь в три килограмма…
Мальчишка переминался рядом. В его прозрачных глазенках светилось несокрушимое, неопровержимое осознание торжества и собственной правоты.
-- Понял, -- смиренно ответил я.
*   *   *
«Мой дом – моя крепость»…
Я не успел свыкнуться с этой расхожей пословицей: очень уж часто мою крепость сегодня пытались взять приступом. И стук в дверь был слишком дробным и настойчивым, чтобы я остался глух к призыву.
На пороге стояла девушка. Я не знал ее имени, хотя это и не столь уж важно. Достаточно того, что я увиделся с ней недавно и располагал сведениями о том, что она живет в моем подъезде. Первые знакомства – еще поверхностные, но уже добрососедские – завязываются тогда, когда ты перевозишь в новую квартиру мебель, это закон новоселья.
Девушка показалась мне славной. Красивой, румяной, жизнерадостной. А я после развода с женой чересчур долго оставался один…
-- Мой муж… -- невнятно пробормотала она, с неловкостью пытаясь отвернуться, скрыть свое заплаканное, украшенное синяком лицо.
-- Ты замужем? 
Глупый, никчемный вопрос. Куда уместнее было бы спросить: а почему, собственно, она обращается со своими семейными проблемами именно ко мне, чужаку? Но в тот момент я об этом даже не подумал.
-- Гражданский… -- всхлипнула она. – Да и какой он муж… козел этот!
По лестничному маршу поднимался рослый, крепкий парень в сером спортивном костюме. Этот парень – я. И перед этим парнем распахнул двери… в общем, действительно козел. Лучшего определения не подберешь: по пояс голый, потный, пьяный, отвратительный козел.
-- Ты хто? – выдохнул он. – Тебе здесь какого...?
Цепко скрюченными пальцами я взял его за рожу и сделал резкое движение кистью. Он рухнул навзничь. И в ту же секунду я ощутил, как в мой затылок впиваются десять острых ноготков:
-- Не трогай моего мужа!..
Да, женщины иногда бывают жутко непоследовательными в своих суждениях…
*   *   *
На торце жилого здания, в котором я с недавнего времени имею сомнительное удовольствие обитать, расположен кабак. По вечерам там играет громкая музыка, тревожащая покой жильцов, и разносится эхо потасовок, раздражающее не меньше. Я взял курс на это заведение…
*   *   *
Я возвращался домой. Мой новый дом встретил меня в зареве закатного солнца – обычная, ничем не примечательная с виду «хрущевка». Из разбитой губы сочилась кровь. Очень хотелось надеяться, что здесь живут милые, добрые, отзывчивые люди…
Я ошибался.