Фрагменты из книги Круассаны поволжья Зима-1

Карибский кризис
«Четыре куба – и Куба рядом»
Русская народная поговорка

1.

Сначала было слово. И слово было у Бумы. И слово было «Бля! Мне дают две недели отпуска в феврале!». Бума дико оглянулса и взмахнул ноутбуком, што придало ево соопщению дополнительный трагический динамизмЪ. Я на фсякий случай отодвинулсо за шкап.

Чаще фсево Буме отпуска не дают, и он спокойно лежыт дома на диване с ноутбуком на пузе или с джойстиком от сони-плей-стейшен. Если с ноутбуком – значит думает. Существует мнение, што люди думают мозгами. Это заблуждение. Так было в каменном веке, когда половцы на совецкий союз напали. Сичас мозги марально устарели, и у нас в столицах принято думать другим местом, оно называеца «компьютер». Конешно, удобнее, если это ноутбук – с ним можно думать лёжа. Для нидоразвитых на некоторых ноутбуках (на моем, например) даже написано «IBM ThinkPad», дабы не было соблазна думать посудомоечной машыной или кофэваркой.

Буму известие об отпуске повергло в прострацыю. Он посмотрел ещо раз в ноутбук, никакой падсказки там ниобнаружыл. Посмотрел на миня. Я тоже сделал непроницаемую морду, как у ноутбука, который фсе знает, но молчит. Потом мы оба посмотрели в тиливизор, но он тоже ничево не сказал, показав зассанную младенческую жопу. Повисло тягостное молчание.

Я не выдержал первым и, накручивая виртуальные пейсы на бигуди, нарушыл тишину вечным вопросом: «А шо я буду с этово иметь?». Для решения экзистенцыальных проблем Бума снова уткнулса в ноутбук и покоцал по клавишам. Через некоторое время он высунулса из-за монитора и спросил: «Хочеш на Кубу?».

Я завис и заскрипел мозгами. Самая соблазнительная картина выглядела так: мы приезжаем на Кубу; у Фиделя случаецца кондратий и престарелый революционер дохнет, не оставив завещания. Горячие кубинцы снова затевают революцыю, на сей раз не за соцыализм, а против, для разнообразия. Башляют за эти народные гуляния с перестрелкой Соединенные Штаты. Я убигаю в кубинские леса и присоединяюсь к повстанцам, потому што в правительственные войска миня *** кто возьмет. На родине-то не берут, не то што на Кубе. А повстанцы мне, возможно, дадут афтомат, потому што я без оружыя нисогласенЪ.  В опщем, бегать по лесам, ёбацца в болота, жрать коренья, личинок и гусениц, притворяцца дохлым и полуразложывшимся при встречах с диким медведем или какой-нибудь ихней кубинской росомахой. Потом крокодилы откусят мне ноги, и остаток жызни я праведу в инвалидной коляске, как настоящий челавек, а не какой-нибудь фэйковый. Буду нарошно курить сигары  и сцать под сибя, штобы роцтвенники ни на сикунду не забывали цытату из АСПушкина: «когда же чорт возьмет тибя?»

Еще у повстанцев, возможно, удасца намутить кокоса, хотя я стимуляторы нилюблю. Но это у миня такое хобби – мутить. Должен же быть у повстанцев кокос, а у миня хобби?! Не на сухую же по лесам бегать. На сухую без афтомата я могу тут возле дома побегать, в Сиребряном Бору.

В лучшем случае Куба сулила много хорошево. В худшем – я смогу целых две недели действовать Буме на нервы, што тоже ниплохо. Поэтому я покрылсо фальшывым румянцем стыда и сказал: «Хочу».

«Тогда придецца взять тибя с собой», - заметил Бума с хорошо скрытым отвращением. Но надежда умирает последней, поэтому он спросил, выдержу ли я трансатлантический перелёт (14 часов туда и 11 обратно) и не буду ли ныть. Я пообещал, што говно вопрос, выдержу и не такое. К чести своей отмечу, што ныл тока на обратном пути, зато фсю дорогу. Если бы была возможность, я вышел бы где-нибудь, не долетев до Москвы.

Лирическое отдупление
Имелась ещо предательская мысль поехать в Барселону, но помешали погода и разногласия по части программы. Во-первых, в Барселоне выпал снег и стало холодно. Во-вторых, услышав про Барселону, я наивно фсплеснул руками и воскликнул: «Ахуенный шанс пофтыкать на великие творения Гауди!», на што Бума сказал, што он не знает, што такое гауди, ему на эту гауди наплевать, и лучше нажрацца и снять девок. Я обиделсо за Гауди и сказал, што девок снимать нибуду, после чево последовало краткое сражение на подушкахЪ. Я за культуру и искусство душу могу отдать, тока никто не берет, разве што подушкой от****ят. Мелочность моей жызни иногда пугает.
Конец отдупления

Коварный ноутбук заверил нас, что тимпература на Кубе в феврале – 25 градусов, а температура воды в морях и окиянах – 24 градуса, но кубинцы считают воду холодной, поэтому зимой не купаюцца. Забегая фперед, скажу што кубинцы песдец как правы.

2.

В опщем, полетели на Кубу. Весь полет туда я почему-то спал. «Потомушто ты снотворнова обожралсо. Я бы умер с такова количества колес», - подсказывает из-за спины Бума. Возможно… Я нипомню даже как мы ехали в аеропорт.

Очнулсо уже в Гаване, когда призимлились. Казалось, што я, «как конквистадор в панцыре железном» скачу на коне, выстукивая зубами бойкие латиноамериканские ритмы. Такая взлетно-посадочная полоса встречалась мне тока в децтве в городе Астрахани.

Воздух на Кубе оказалса тяжол и влажен, как в бане. Впрочем, было довольно холодно, градусоф 15, но никак не 25. Сперва казалось, што дышать такой влагой нивозможно, но приспособились как-то низаметно и быстро. Нас погрузили в афтобус и повезли из Гаваны в Варадеро, курортную зону на Атлантическом окияне.

Отоспавшысь в Варадере, мы вышли на рекогносцыровку местности. Местность оказалась хужэ некуда, как в Шармэльшейхе. Пятизвездочный отэль с прудами, мостиками, бассейнами, пальмами и подстриженными колючками. Прилегающий к отэлю кусок пляжа. Длинное побережье Атлантики – белый мелкий песок, как на Финском заливе. Вправо и влево, насколько хватает взгляду – такие же «пять звезд» со своими пляжами. Со стороны, противоположной окияну, - шоссе, грязная поляна с полуразрушенным сараем и какой-то длинный унылый водоём. Фсё. Отдыхайте, товарищи, жрите здоровую пищу.

Номер – одна большая комната с разноуровневым полом. На возвышении – койки, ниже – журнальный столик и диван с подушками. Ну, само собой, сортир, балкон, телек, сейф и подобная ***ня. Тоже не разбежышся. Разве што сигать с верхних кроватей на нижний диван в надежде долететь. Кидацца подушками. Бицца репой о журнальный столикЪ. Падать с балкона в колючки. И, в опщем-то, «фсио, превед».

Единственное, што порадовало – это здоровенные, полметра в высоту, шахматы в саду под пальмами. Но я в шахматы играть ниумею, поетому сперва попробовал оторвать лошади голову, а когда не получилось, предложыл Буме под покровом ночи покидать фсе фигуры в пруд, а утром позырить, как их будут вытаскивать. Бума коротко ответил: «Покидаеш – дам песды». Поетому мы ушли оттудова расстроенные. Я честно хотел с****ить лошадь и даже отошол с ней метра на три от доски, как бы невзначай, но Бума засёк, дал мне падзатыльник, отобрал лошадь и поставил её на место.
 
Я от этова сник ещо больше к зимле и по ходу разведки стал занимацца одним из любимейшых дел – собиранием с земли всякова говна. Это не послецтвия употребления стимуляторов, как могут подумать некоторые.

Лирическое отдупление:
Кто-то рассказывал мне, што всемирно известный писатель Баян Ширянов, выгуливая сына по кличке Прометейка, одной ногой придерживает коляску, штобы не укатилась, а двумя руками роецца в помойке. Не вижу в этом ничево зазорнова, by the way. Хотя сам доходил до таких высот тока в децтве. Нынче помойки в прошлом... А бескрайние промзоны полузаброшенных заводов за Невской заставой! Куски рельсов, ведущих в никуда, горы ржавых бритвенных лезвий, залежы фарфоровых баночек для крема, сверкающие металлические стружки… Какие места, какие находки! Сталкер, убей сибя!
Конец отдупления

Бума - катигорический пративник собирания интересных вещей с земной паверхности. Я низнаю, это какие-то мажорские приблуды. Поэтому при Буме занимаццо собирательством надо скрытно, децыл отстав за ево спиной. В тропиках оказалось дофуя всяких интересностей: недозрелые кокосовые орехи, ракушки, листья размером с мою башку, ящерицы и прочее. Всё, кроме ящериц, я собирал в карманЪ. Ящериц не собирал, потому што они, сцуки, убегали от миня. Я предлагал Буме заняцца увлекательной ловлей ящериц за хвостЪ, чтобы пофтыкать, как он у них отваливаецца, но Бума оказалса гуманистом и сказал, что ящериц мучить не будет. Я цытировал энцыклопедию «Жызнь жывотных» - в том смысле, что ящерицам нихуя не больно. Нипомогло.

Дошли до окияна. Там оказалось ветрено, холодно и пусто. Окиян как окиян. Самый обычный. Я вопще часто обламываюсь, потомушта жду каково-то чуда, а оно не происходит. Што я ожыдал увидеть на окияне? Как украинцы бросаюцца салом в непознаваемую летающую тарелку? Или што из воды полезут на берег русалки топлесс с криком «ooops, I did it again»? Низнаю.
Купацца в такую погоду софсем не хотелось.

Поэтому к обеду я почувствовал сибя как последний герой на острове, где абсолютно нехуя делать. И начал портить Буме нервы.

3.

Я беспокойно забегал между диваном и балконом. Бума лежал на койке и лениво наблюдал за моими передвижениями, как скучающий барин за мухой, бьющейся об стекло. Потом Буме это надоело и, положыв ногу на ногу, он уткнулса в книгу «World Class Selling. The crossroads of customer, sales, marketing and technology». Я подумал, што миня щас хватит ударЪ.

– Бума, – сказал я, прижав руки к сердцу, – Бума, я умру. Я не могу так отдыхать.
– А што тибя не устраивает? – без интереса отозвалса Бума, продолжая читать.
– Мне скушно! – я закатил глаза и дернул ногой, но этова никто не увидел. – Здесь нечево делать! Некуда ходить! Батюшки! – я фсплеснул руками и побежал дальше.
– Держы! – Бума, продолжая изучать world class selling, кинул в миня листочкек бумаги.
– Што это?! – истерически взвизгнул я, ловя листок и держа ево перед лицом кверху ногами.
– Ты читать умеешь?
– У миня почти три высшых образования!
– Попробуй использовать хотя бы одно.Чиста ради експеримента, – Бума на сикунду выглянул из-за книжки.
Я перевернул листок, и в глаза сразу бросились слова «крокодилий питомник».
– Та-ак, – прошептал я, дергая глазом, – ты хочешь сдать миня в крокодилий питомник?
– Да, на корм. Пришли своё резюмэ.
Я сопел и молчал, поражонный предательством друга. Бума положыл открытую книгу на морду и застонал. Конешно, было приятно вывести ево из сибя за такое короткое время, но проблемы это не решало.
– Если тибе скучно, – глухо сказал Бума из-под книжки, – мы будем ездить на экскурсии. Там написано – выбирай какие. Мне пофигу. – Взяв сибя в руки, Бума вновь обратилса к чтению, злорадно добавив: – Будем расшырять твой узкий азиацкий кругозор.
– Фашыст! – крикнул я слезливым голосом, вчитываясь в бумажку.

Последний раз я ездил на экскурсии ещо в школе. Нимогу сказать, что это песдец какое восхитительное занятие. Во фсяком случае не настолько, штобы ради этово тащицца на другой конец света. Но делать было нечево. Перед отъездом я обещал вести сибя прилично и не косорезить. Если без косяков, то оставалось лишь спать, жрать и сидеть на пляже, в нумерах или у бассэйна. От одной мысли об этом хотелось рыдать и бицца головой об пальму. Оставались экскурсии.

Косясь на ничево не падазревающево Буму, я пыталсо выбрать то, што меньше всево расшыряло бы кругозор, при этом давая возможность оттопырицца. Подходила экскурсия, которая называлась примерно так: «Путешествие на скутерах по протокам в мангровых зарослях с посещением мини-зоопарка».

– Выбрал! – сообщил я радостным голосом.
– Я в восторге, – кисло ответил Бума, не заметив моей коварной улыбки, – Зафтра поедем.

Фсю ночь мне снились мангровые заросли. Во сне они выглядели как переплетение корней и стволов, торчащих из воды, и ярко-зеленых веток над головой. Сквось густую листву светит солнцэ, а я ***чу на скутере по гладкой воде внутри зелёнова коридора, громко спевая пестню «я буду долго гнать виласипет». Угнав виласипет чортикуда, останавливаюсь. Тишына, шелест листьев, плеск воды. Справа и слева в корнях шебуршацца фсякие тропические птицы и рыбы. Да, особенно рыбы. Я у знакомых торчков в Питере по каналу «Дискавери» видел рыб, которые высовывают бошку из воды и метко плююцца своими рыбьими слюнями в букашек, букашки ёбаюцца в воду и рыбы их жрут. В опщем, в гостях у вмазки.

4.

Естественно, в риальности мангровые заросли оказались беспонтовыми кустами. Низкими погаными кустами по берегам поганых речушек, напоминающих дельту Волги. Конешно, без малейшево намёка на птиц и тем более рыб. Тем более рыб, плюющихся слюнями в букашек. У миня было такое чуство, бутто Дед Мороз оказалса пидарасом.

– И это они называют «зарослями»?! – я тыкал пальцом в сторону кустоф и дёргал Буму за футболку.
– Опять што-то не нравицца… Чем тибе не заросли? Всяко, бля, не пустыня...

Мы стояли на пристани с группой таких же уёпкоф, которые пожелали прокатицца по протокам с посещением мини-зоопарка. Бума мрачно курил. Я захотел утопицца от разочарования, но вместо этова забегал по пристани, воздевая руки к небу. Любители мини-зоопарков косились на миня с падазрением.

Когда фсе были в сборе, раздали спасательные жылеты. Я не хотел надевать жылет и кричал, што песдато плаваю, и был прав. Но Бума велел не материцца, так как среди интересующихся мини-зоопарками были дамы. Он силой нацыпил на миня жылет и так туго затянул фсе лямки, што я выпучил глаза и почти перестал дышать, мог лишь шевелить руками, торчащими в разные стороны, – как будто по случаю купил два невидимых арбуза.

Потом нас повели на «инструктаж». Я хрипел, што на инструктаж точно нипайду, потому што читать мануалы неспортивно; даже пыталсо бежать, будучи в жылете: переваливаясь из стороны в сторону и размахивая руками, как мельница. Но Бума поймал миня за какую-то бретельку, и я осталсо.

Краткое содержание инструктажа: если «тренер» машет рукой от сибя – это значит «соблюдай дистанцыю». Если к сибе – это значит «не отставай, сцуко». А если он делает вытянутыми руками хватательные движения – это значит «песдец фсем, крокодил в воде».

Услышав про крокодила, я приободрилсо. Бума, напротив, как-то затуманилса и ослабил хватку. Я тут же вырвалсо и быстро-быстро поковылял по пристани в сторону скутеров. Сзади «тренер» заканчивал речь: когда садишься на скутер, куда-то надо вставить какой-то ключик, на ключике верёвочка, верёвочку надо привязать к жопе, и если ты йобнешса в воду, ключик выпадет и скутер остановицца, а не переедет тибя к ***м, или, чего доброго, не умчицца вдаль без пассажыра.

Осознав перспективу искупацца в воде с крокодилами, Бума залилса краской. Он понял фсю глубину моей подлости. Мало тово што рептилии, или скутером переибёт, но ведь Бума почти не умеет плавать! Я ликовалЪ.

– Стой! – рявкнул Бума тоном эсэсовца. Я дернулсо и остановилсо, растопырив руки, как баба с коромыслом. Мимо проходили экскурсанты, садились на скутеры и аккуратно привязывали ключики к жопе. Я униженно стоял и вращал глазами. Бума о чом-то тёр с «тренером». Вокруг них толпились русские туристы, прослушавшые «инструктаж».

Я осторожно, бокомЪ, подбиралсо с цэлью подслушывания. Наконец Бума обернулса и сообщил: «А мы поедем на лодке!». Я присел и взмахнул руками, умоляюще заголосив: «Нупажалустаааа я хачу на скууутере!» и даже упал бы на колени, если б мог. Но этот сраный жылет позволял упасть разве што набок или внис таблом. Бума равнодушно тащил миня к лодке, по дороге объясняя, што ему нада сказать «спасиба» за то што он вопще согласилса. Я кричал «спасиба!», «пажалуста!» и «пачему фсе как люди, а мы как мудаки на лодке?».

Русские туристы с внешнастью сибирских алкоголикоф отчево-то вдохновились примером Бумы и сказали, што они тоже хотят на лодке. Кубинцы энэргично махали руками и балакали по-испански, но вторую лодку фсе же дали. Бума сразу подметил: «Видиш, не мы одни как мудаки на лодке!». Да, чем больше мудакоф, тем лучше. Сидя в бляцкой пластмассовой лодке, я затаил суровую обиду.

Конешно, понятно отчево Бума так поступил. Даже умея плавать, ему есть што терять при фстрече с крокодилом. А потом, миня же отпустили под его отвецтвенность. Претположым, возвращаецца Бума в Россию, а моя мама ево спрашывает: «Сережа, как вы загорели! А где моё чудовище?». А Бума отвечает: «Извините, не долгядел-с. Ваше чудовище йобнулось со скутера, скутер ево по ходу дела переибал, а останки типа фарша были съедены крокодилами в мангровых зарослях. Вот-с, возьмите, удалось спасти кеды и лямку от жылета». «Ну конешно! ¬¬– скажет моя мама, - я так и думала,  ничево другова я от нево и не ожыдала! Сто раз говорила – не катайся на скутере в мангровых зарослях!». Но потом она расстроицца и вчинит Буме иск о порче имущества: типа я хоть и гавно, но она слабая женщина, и я – единственное гавно, которое у неё осталось…распотрошыт Буму как тузик грелку. От моей мамы чево угодно можно ожыдать. Я понимал, но фсе равно обиделсо.

Лирическое отдупление
Вопще мои роцтвенники любят Буму. Какой родитель не хочет видеть своево ребенка толстым, румяным, любящим, зарабатывающим деньги? По возможности мама поменяла бы миня на Буму – но кто ж ей даст! Особенно лицо мамы светицца, когда мы у ней в гостях в Питере сидим, жрем, и Бума вежливо рассуждает, што жызнь - не праздник, а суровыя будни. А раз так, то нинадо стремицца получать сиюминутное удовольствие, а надо сибя держать в руках, а потом от этова получать «маральное удовлетворение». Мама кивает, оба смотрят на миня брезгливо и укоризненно. Становицца тошно, и, штобы развеяцца, я резко вскакиваю с каким-нибудь острым предметом в руках, крича «нет ничево страшнее вилки – адин удар – читыре дырки!». Мизансцэна ожывляеца: фсе кричат, мама пугаецца, кошки несуцца проч, опрокидывая мебель. Потом миня вяжут, выгоняют из кухни и закрывают дверь. Я царапаюсь обратна, пытаясь объяснить, што вот типерь как раз получил «маральное удовлетворение» и готоф спокойно пожрать, но нет, не пускают.
Конец отдупления

Остановились на том, как мы с Бумой, два мудилы в жылетах, сидим в утлой кубинской лодке посреди так называемых «зарослей». Лодка оказалась до слёз проста в управлении: руль и переключение скоростей от нуля до двух. Если ты прецтавил, будто за рулем сижу я – запишы в оганайзер, што ты оптимист. За рулем сидел Бума и не собиралса миня пускать порулить, объясняя это тем, што я не справлюсь. В опщем, день обломов. Я замкнулсо в сибе.

Когда другие песдострадальцы подтянулись (фсе были на скутерах, тока русские, как бояре, в лодках), мы отправились в путь. Ничево вразумительнова про путь сказать нимогу, потомушто, во-первых, был замкнут в сибе, а во-вторых, кусты везде были адинаковые. Накосячить не получилось, вместо этова я в смирительном жылете моталсо в грязной лодке по кустамЪ около часа.

Судно Буме давалось с трудом. Управлялось оно просто, но ездило фуёво: мы то почти врезались в тех, кто впереди, то безбожно отставали. Бума ругалса, инструктор махал руками фсякие знаки (кроме «крокодила»), а я дергал головой в такт лодочным рывкам, смотрел в мутную воду и растил в душе обиду.

На этом мучения не заканчивались. Нас завезли в далёкие ****я, и тут я фспомнил про «мини-зоопарк». Господи Исусе! Я, в принцыпе, тока внешне урод, а в душе люблю жывотных и даже изредка людей, и не выношу когда кто-то сидит в клетке. Тем не менее, нам прецтояло созерцать местную фауну в виде зверей. Само собой, в клетках.

Попытка отвертецца от посещения «мини-зоопарка» закончилась проваломЪ. Кто ж миня оставит наедине с лодками и скутерами? Пришлось песдовать со всеми по шатким мосткам, проложенным сквось кусты. В кустах миня, конешно же, укусила в шею какая-то местная блоха или вша, *** знаит. Я начал чесацца и закончил чесацца тока через месяц. Даже на фотках чешусь.

Зоопарк выглядел как Освенцым после освобождения. Территория примерно в четверть футбольнова поля, под ногами – утоптанная сухая зимля. Вокруг… правильно, кусты. Всюду стоят клетки, почти фсе пустые. То ли фауна передохла, то ли упесдовала на надувных матрасах в Соединенные Штаты. История умалчивает.

Туристы сосредоточенно бродили по Освенцыму и внимательно пялились в пустые клетки. Я ожысточонно чесалсо и таскалсо вместе со фсеми. В одной из клеток была обнаружена жызнь: несколько поеденных молью, помятых и облезлых полукрыс-полухорьков. Они сидели на пеньке и с ненавистью смотрели на нас, скаля жолтые зубы. Бума отчево-то очень обрадовалса, сказал, што ето роцтвенники музыканта Макаревича, и нафоткал этих грызунов, изведя половину памяти в фотоаппарате. Ещо видели маленькова худова крокодила – он тоже сидел в клетке, но не на пеньке, а в синей пластмассовой ванне. В луже, окружонной кустами, сидели три грязные фламинги без клетки, но привязанные за ноги. Большэ никово не видели.

Потом вернулись к причалу – пора было ехать обратна. Я ищо в Освенцыме начал подкидывать Буме ахуенную идею, што в этот раз бразды правления лодкой надо передать мне. Бума отказывалсо. Все расселись по «плавсредствам» и двинулись в путь. Мы ехали последними, и я ныл так, што самому стало противно. Бума не выдержал: остановившысь, мы поминялись местами, матюкаясь и перелезая черес головы друг друга. Пока мы кувыркались в лодке, все успели уехать *** знаит куда. Отряд не заметил потери бойца. Потерянные бойцы в виде миня и Бумы остались одни среди зарослей.

Тогда я без стеснения врубил самую высокую скорость и помчалсо прямо на кусты: очень хотелось узнать, что же там внутри? Оказалось, это только мое желание, и никто ево не разделяетЪ. Бума выхватил руль и до кустов мы не доехали совсем чуть-чуть. Началась жыстокая схватка за право крутить штурвалЪ: тяжело сопя и с трудом удержываясь в качающейся лодке, мы сцепились, как пьяные фанаты «Зенита» и «ЦСКА». Исключительно по причине разных весовых катигорий на обратном пути лодку опять вёл Бума. Догнав отряд долбойобоф, мы благополучно вернулись в отэль.

5.

Бума хотел фсе две недели проваляцца у бассэйна или на окияне, но когда я рядом, покой ему тока сницца в кошмарных снахЪ. Мы договорились съездить ещо на парочку экскурсий. С условием, што Бума проконтролирует мой выбор. На следующий день запланировали экскурсию «Гуама – Залив Свиней». Описание гласило: «Одно из красивейших мест на Кубе – полуостров Сапата. В пути остановка в крокодильем питомнике, затем на моторных лодках по озеру до воссозданной индейской деревни. Отдых на пляже, возвращение в Варадеро». Залив Свиней я нарошно выбрал, сказав Буме, што пора взглянуть на ево историческую родину. От подлого ракетно-подушечнова удара класса «зимля – морда» мне удалось уйти, упав под столЪ.

Утром фсех русских, страждущих взглянуть на Залив Свиней, затолкали в афтобус. Из туриков выделялась компания толстых жлобов, пьяных уже в семь утра (или не «уже», а «еще»… но скорее «всигда»). Они соопщили афтобусу, што они с Чукотки и роцтвенники Абрамовича. «****ешса об гавно» - задумчиво отреагировал Бума. Эта развязная группа небритых роцтвенников взялась опекать зрелую еврейскую девушку, которую мама отпустила на экскурсию одну. Они хватали девушку за толстые руки, девушка смиялась, Бума болезненно морщилса.

Вслед за туриками залез и экскурсавод, мужык лет сорокапяти. Ево звали Антонио, он был практически белый (в смысле без негретянской примеси, што не так часто для Кубы), шпарил по-русски лучше некоторых русских, на лице имел выражение крайней хитрожопости, а в руце имел микрофонЪ.

Как только мы поехали, Антонио сообщил, што:
А) Куба – самая песдатая страна в мире;
Б) На Кубе самые лутшие экскурсаводы;
В) Так хорошо по-русски ево научили говорить русские, которые чего-то строили на Кубе, когда у нас был Совецкий Союз. И еще русские научили Антонио «пить, курить и это самое».

 Я точно нипонял, чему «этому самому» русские могли научить хитрожопова кубинца. То ли торчать, то ли ибацца, то ли ругацца матом. Но в целом русские сыграли значительную роль в познании мира экскурсаводом Антонио.

Он говорил не замолкая. Взывал разглядывать песдатые «королевские пальмы», которые растут тока на Кубе, а больше нигде. Я пофтыкал, конечно, но вроде пальмы как пальмы. Точно такие же растут в игрушке GTA для Сони-плей-стейшен. Когда мы проезжали мимо какого-нибудь недостроеннова и полуразрушеннова здания, очень похожего на совецкий «долгострой», Антонио говорил, што туда смотреть нинада, это так, ***ня. Гримасы революцыи. Типа under construction.

- А теперь, - голосил Антонио с легким испанским акцентом, мы подъезжаем к городу, название которого переводицца на русский как «краб». Там даже на въезде в город стоит памятник крабу. Знаете почему? – Антонио выдержал долгую драматическую паузу, - А потому что крабов там… ДОФИГА!

Все так ржали, што памятник крабу увидел, наверное, тока я. Если не знать, в честь ково монумент, то никогда не догадаешса. Краб выглядел как раздавленная грузовиком лягуха, увеличенная в тысячу раз и отлитая в назидательно-аскетическом сером бетоне.

Весь путь я пялилсо в окно. Мы ехали по сельской местнасти, изредка проезжая малые населенные кубинцами пункты. Лирическое описание кубинской природы: красноватая земля, из земли торчат пальмы и другие деревья.

Городки состоят из крошечных одно- и двухэтажных домиков, типа как трущобы в фильме «Город Бога». Чувствуецца спецыфическая бедность, как если приехать, например, в какой-нибудь райцентр Ивановской области, тока с тропическим колоритомЪ. Еще много совецких машин и совсем старых американьских. Как будто попал в прошлое: тово и гляди выскочит откуда-нибудь молодой Элвис с комсомольским значком на грудях.

Наконец доехали до крокодильего питомника. На подъезде к оному Антонио сообщил благую весть: в питомнике можно будет пожрать крокодильева мяса. И если кто хочет, то надо будет об этом сообщить. Туристическое стадо выгнали из афтобуса, построили на линейку и Антонио сказал:
- У нас здесь будет обед. На выбор три блюда. Я буду называть, а вы поднимайте руки – кто што хочет. Выбрать надо одно. Понятно?
Все закивали: типа да, понятно.
- Рыба! – кричит Антонио, тыкая в стадо блокнотом. Часть стада поднимает руки, Антонио считает и записывает.
– Курятина! – другая часть поднимает руки, их считают, записывают.
– Зверятина! – все сперва ахуевши переглядываюцца, начинают скрытно хихикать. Рук не поднимают. Антонио волнуецца и взывает еще громче. – Кто будет зверятину?
Стадо тихой сапой давицца от смеха, некоторые поднимают руки.
Антонио считает, подводит итог и говорит:
- Кто-то один не поднимал руки. Одново не хватает.
Бума злорадно показывает на миня:
- Я знаю, ково не хватает. Антонио, дарю тибе еще одно русское слово – «идиотина».
Все, включая чукоцких роцтвенникоф, зырят на миня и ржут.
- А чё такова? – выступаю я на защиту чести и достоинства. – Я, может, крокодилятину хочу.
- Крокодилятина – это бонус, рыло! Опять все хайлом прощёлкал, - торжествующе говорит Бума. – Тебе полюбэ надо выбрать одну хавку из трех.
- Тогда записывайте в зверятину, - смиренно соглашаюсь я.
 
У миня с децтва такая паталогия – ничево нимагу делать в группе, одновременно с другими. Если все «идут вместе», я лежу где-нибудь под забором в полном невменозе. Если все сворачивают направо, я обязательно пойду налево. Или всем грустно, а мне смишно. И так далее. Я не нарошно так делаю, я бля низнаю как так получаецца.

Пока готовили курятину и зверятину, Антонио повел нас фтыкать на крокодилов. Питомник прецтавлял собою поляны с прудами и деревьями. Промеж этой пересечонной местности шли деревянные дорожки, с двух сторон закрытые сеткой. За сеткой в грязи лежали крокодилы. То ли им жарко было, то ли они вопще такие от природы, - но выглядели крокодилы меланхолично, как дохлые.

Под одним из деревьев стоял побитый жызнью кубинский дядька и, как мадонна с младенцом, держал на руках маленького крокодильчика. У крокодильчика была завязана проволокой пасть, и ево можно было погладить. Я понимал, што крокодильчику было тошно и противно, но фсе равно погладил. Оказалось, што он мягкий. До этова я думал, што крокодилы твердые и шероховатые. На самом деле очень приятные на ощупь, особенно пузо.

Антонио решыл, што одново созерцания рептилий будет маловато, и попыталса обогатить нас биологическими познаниями. Дождалса, пока фсе подтянуцца и объявил, што мы имеем щастье созерцать «кубинского какадриля». И што в природе есть ещё «американский какадрайль», но он мельче, паршывее и по фсем паказателям хуже кубинского, идеологически правильного какадриля.

С туристами творилась тихая истерика. Как в случае со зверятиной, фсе старались не ржать. По раскрасневшымся харям от напряжения текли слёзы. Если бы заржал хоть один – фсе бы тут же раскалолись. Но нет! Русских не проймеш американским какадрайлем! Тока после тово, как Антонио закончил реч, туристы расползлись по питомнику рыдать от смеха.

Черес некоторое время, утря слезы, я спросил Антонио, как долго он работает экскурсаводом и рассказывает русским про какадрилей? «Лет десять уже, каждую неделю», - ответил он. Уму нерастижимо: десять лет, каждую неделю Антонио сравнивает какадриля и какадрайля, и никто, ни одна жывая душа из сотен русских не сказали ему про ошыбку! Сказал ли я ему? Нет конешно.

Потом пошли посадили обедать. Хавка на Кубе так сибе, даже для инастранных туристоф. Дали вкусить крокодилятины, но она оказалась софсем уж гадкой, типа лягушачьих ногЪ. Хотя я фсё сожрал от жадности.

Далее прецтояло лицезреть «воссозданную индейскую деревню». Мы поехали дальше и через некоторое время прибыли на причал, где оказались вчерашние кусты, известные также как «мангровые заросли». То есть географически говоря, это были другие кусты, но внешне – те же самые. Я дажэ как-то сразу затосковалЪ.

Рассадили нас, горемычных, в две лодки, такие же пластмассовые и утлые, как вчера. Тока на этот раз управляли лодками спецыально обученные кубинские товарищи непонятной нацыональности - смесь испанцов, индейцов и негроф; для простоты мы называли их «кубанские казахи». Конешно, я и Бума попали в лодку к толстомясым роцтвенникам Абрамовича. Одна моя подружка из Харькова называет это «еврейским щастьем».

И снова по кустам – судьбе нафстречу. Минут черес дваццать прибыли в индейскую деревню. «Вот моя деревня, вот мой дом родной», - писал нелюбимый мною поэтЪ. Рассказываю прозой как жыли в древности индейцы. В ихних деревнях были: причал для катероф, у причала под навесом – бар с бухлом, стриженые газоны с деревянными дорожками, редкорастущие пальмы, вигвамы (как шалаш у Ленина в Разливе, тока больше – на десять Лениных) и скульптуры в исполнении Цыретели. Если мысленна добавить пару лексусов и мангал с шашлыком, то напоминало бы задворки дачи Лужкова. В опщем, богато жыли индейцы.

Остальным туристам было насрать на этнографию: во главе с чукоцкими алкоголиками группа активно выдвигалась в сторону бара, оставив миня наедине с культурным шокомЪ. Группу, однако, в бар не пустили. Велели сначала отдуплицца в деревне, обогатив свой внутренний мир печалью знаний, а потом вернуцца и ****уть по коктейлю.

Антонио повел фсех по дорожкам вглубь «деревни». В цэлом было похоже на крокодилий питомник, тока не было сеток, и в грязи копошылись не какадрили, а люди. Люди изображали индейцов. Ничево нимагу сказать про ихние индейские движухи, потомушто фсе стерлось из памяти нафик, ниже я объясню почему.

Из движух запомнилось тока добывание сахара из тростника. Почему-то в индейской деревне этим занимались негры; сей вопрос осталса для миня неясным. Если понадобицца вдруг добыть сахар, вот ризультаты моево промышленнова шпионажа: нада сделать девайс из двух валиков, прилегающих друг к другу. К одному валику присобачить ручку от мясорупки. Под валики поставить тазик. В щель между валиками засунуть тростник. Поймать негра и заставить ево вертеть ручку. Тростник поползет между валиков и в тазик потечот сокЪ. А из сока уже можно делать сахар. Низнаю как – этова не паказывали. Наверно, как эфедрин из солутана отбивать.

Мною также была разгадана тайна наличия скульптур Цыретели в древней индейской деревне. Оказываеца, не было в деревнях скульптур. Дико и некультурно жыли индейцы. Это совецкая кубинская власть засобачила туда произведения искусства. И вопще это не Цыретели, а народная кубинская художница, член партии. И скульптуры аллегорически изображают не мутантов и зародышей, как я сперва подумал, а тех самых древних индейцов, которые богато жыли на Кубе, пока не пришли испанские завоеватели и не вломили им песды.

В концэ концов наше стадо подтянулось к большому вигваму. Вход был занавешен половичком. Антонио сказал, што сейчас мы можем пофтыкать на быт индейцов изнутри. То есть завалицца к ним прямо на хату без предворительнова звонка. И тихонько, полунамёком, гид шепнул, што внутри вигвама сидят жывые настоящие индейцы и было бы очень песдато отблагодарить их материально: приготовить мелочь и дать индейцам на чай.

Мне катигорически не панравилась эта идея. Во-первых, потому што я жадный. Во-вторых, у миня не было лавэ. В-третьих, если они сидят цэлый день в шалаше на природе, то за это им платят зарплату. Не за идею же они там сидят. За деньги я тожэ могу в вигваме посидеть: непыльная профессия. В четвертых, индейцы чай не пьют. И если дать им бабло, то они купят огненной воды, сопьюцца и софсем к чорту вымрутЪ.

Вот с такими спокойными мыслями одним из первых, вслед за Бумой, я полез за каким-то ***м в этот вигвамЪ. И тут случилсо кошмар на улице вязов. Я низнаю, как я после этова  не осталсо заикой на фсю жызнь.

В шалаше было апсолютно темно. Особенно если залезть туда посреди солнечнова дня – нихуя не видно. Вдруг со фсех сторон стуки, шорохи, вопли. Я решыл съебацца и попесдовал в сторону, где вроде был выход. И тут передо мной из темноты появляюцца голые мужыки в юпках. Ахтунг! Оборачиваюсь – сзади тоже кто-то крадецца. Индейцы в юпках требовательно хватают миня за руки. Я освобождаю руки, бью ближайшево аборигена в печень и с тихим криком «мама!» начинаю метацца в темноте и сеять панику, натыкаясь на голых индейцов и одетых туристов. Наконец, я уперсо руками в «стену» шалаша и начал в нее слехка бицца, справедливо рассудив, што *** с ним, с вигвамом, - разрушу нахрен, Бума заплатит за дестрой. Вдруг какой-то гад толкнул миня, и я уперсо мордой прямо в половичок. Подвывая, я наконец выскочил из вигвама.

Оказавшысь вновь на белом свете, увидел растрёпаннова Буму, который тоже почти попал в плен, но вышел жывым. Из вигвама продолжали выбегать лехковерные туристы со следами ужаса на лицах.

Только отойдя от шока фсе поняли, што индейцы, гады, так просили чаевых. А если бы у миня было слабое сердце? Я в расцвете лет упал бы и умер в этом вигваме. Песдец брутальные шутки у индейцов! Можно понять испанских завоевателей: я бы тожэ уничтожыл местное насиление по статье «хулиганство», потомушто я нервный. В опщем, от стресса тока это и запомнилось про индейскую деревню.

Даже хотелось вернуцца в вигвам и наподдать им ещо с бодрым криком: «Фсем выйти из сумрака нах!», но я как-то приссал. Индейцов много, я один, в темноте и без оружья. А эти ниандертальцы запросто воткнут мне в жопу какое-нибудь отравленное копьё, не предусмотренное страховкой – лечись потом фсю жызнь за свой счот от прыщей и диатеза. Поэтому я плюнул и не пошол. «История миня аправдает», как говорил Фидель Кастро в 1953 году.

От индейской деревни на память осталась фотка: после вигвама я сижу на деревянной дорожке, в руках кокосовый орех с бухлом, рядом еще один, волосы дыбом и лицо блюющего великомученика. На заднем плане, само собой, антично-мощные икры чукоцких алкоголиков.

На этом тижолый день не закончился. По плану мы должны были насладицца отдыхом на пляже. Туристы, подавленные нападением ахтунговых индейцов, сидели тихо, размышляя о бренности жызни. Бодрый экскурсавод тоже заткнулса и сделал вид што думает. Минут десять ехали в полном молчании. Наконец Антонио сделал интимное выражение лица и вкрадчиво, как добрый следователь, сообщил: «Сейчас мы должны ехать на Карибское море, на пляж. Но, если честно, это не лучшее место для отдыха…». Печально глядя на чукоцких роцтвенников, Антонио поведал, што Карибское море – это вопще не море, а грех один. Там типа грязно и мелко. И пляж там омерзительный. И мусора много. И купацца там противно. И в цэлом он даже врагу не пожелает отдыхать на этом сраном Карибском море. И море это – самое худшее место на земле, даже хуже чем Гренландия, Уганда и Монголия. Туристы удивленно внимали.
- Что же нам делать? – растерянно спросила тётка с химической завивкой «а-ля баран».
- А ничего, - сочувственно ответил Антонио. – Хотя… Есть одна идея, - кубинский товарищ безуспешно пыталса убрать с лица выражение хитрожопости. – Тут рядом находицца замичательное озеро. Там вода чистая… Народу мало… Ну и вопще. Если хотите, мы можем поехать туда. Но только надо водителю дать баксов по десять… На бензин.
- С рыла? – поинтересовалса Бума.
- С каждого – покраснев, как девица, уточнил Антонио.

Потом начался срач. Часть туриков возмущалась, мол, нафиг нам это гнусное озеро – у нас своих озер в России дохрена. Другая часть возражала, што вода в море грязная, и они не хотят дристать в течение отпуска. А им кричали, што воду пить никто не предлагает, в море купацца надо, а не воду хлебать. Противники Карибского моря говорили, что пока купаешся, фсе равно наглотаешса воды. Противники озера отвечали, што плавать надо уметь нормально, а кто вместо плавания воду хлещет – утонет полюбэ, и какая им разница где тонуть - в море или в озере.

Когда стало ясно, што силы равны, я встал и возопил: «Предлагаю компромисс! Давайте, - говорю, - позырим на озеро. Если оно нам понравицца, останемса там. Если нет – поедем на море». На том и порешыли.

Озеро оказалось беспонтофкой: маленькое, очень глубокое, пляжа не было, вокруг росла трава. Вода, действительно, была чистая, но холодная што твой песдец. На берегу стояло сооружение типа собачьей будки. В будке сидели дайверы. В опщем, озеро прецтавляло интерес только для любителей подводнова плаванья. Среди нашево стада дайверский сертификат был тока у Бумы, и то он ево где-то проибалЪ. Так што почти единогласна решено было ехать на сраное Карибское море. Почти – потомушта еврейская девушка и чукоцкие роцтвенники при виде озера быренько разделись и сиганули в воду, где продолжыли свой харрасмент.

Все остальные вернулись к афтобусу, где тётка с химией «а-ля баран» стала наезжать на Антонио: мы, типа, бабло заплатили за экскурсии, а вы с нас еще требуете бабла, я не понимаю как так можна, я соопщу куда следует.  От этих слов Антонио изменилса в лицэ, извинилса и сказал, што пусть роцтвенники Абрамовича плавают, а мы поедем на море и на обратном пути их заберем.

Море, действительно, было грязновато. Зато имелись песчаный пляж и теплая вода, так што фсе радостна плескались в грязи – хуле, нам не привыкать. Антонио сидел в открытом баре под пальмами и мрачно бухал. «Пойти штоли успокоить ево», - сказал совестливый Бума. «Да ну нахуй, - ответил я, прыгая вокруг Бумы в туче брызг. – Пошли лучше устроим морской бой». Но Бума по доброте душэвной попёрса успокаивать незадачливого кубанца, и я бесилсо в море одинЪ.

6.

На следующий день поехали лазить по пещерам. Желающих было, прямо скажем, не дохуя, поэтому фсе уместились в микроафтобусе типа маршрутки. Кроме нас с Бумой были дед с бабусей из Голландии и какие-то старцы из штатов. Гид был не такой бодрый, как Антонио, напротив, казался грустным и задумчивым – диссидент, одним словом. По-английски говорил с сильным акцэнтом, но вполне сносно. Пока добирались до пещер, он поведал много интереснова о Кубе.

Оказываецца, на «Острове Свободы» нильзя убивать коров. Убийство коровы приравниваецца к убийству человека и грозит чуть ли не смертной казнью или пожызненным заключением – точна нипомню. Нильзя не по рилигиозным соображениям, а по иным причинам, кажецца, экономически-сельскохозяйственнова характера. Вроде как на Кубе мало коров и, соотвецтвенно, мало мясомолочных продуктов типа сыра и котлет. На вопрос «почему бы не завести побольше коров?» гид пригорюнилса еще сильнее, и, чуть не плача, сказал што-то про эмбарго со стороны вражеских Соединенных Штатоф. Почему коров нильзя купить в другом месте, я не спросил, потомушта нилюбознательный Бума пнул миня ногой и сказал: «Хорош песдеть».

Другое интиресное явление – так называемые «Комитеты защиты революцыи» - органы слежки граждан друг за другом. Поводом к созданию «комитетов» явились попытки покушения на Фиделя. Например, в многоквартирном доме существует «Комитет защиты революцыи». Ево возглавляет гражданское лицо (в смысле не мусор), прожывающее в этом же доме. Глава «комитета» должен знать всех и вся на своей территории – как участковый, тока «участки» меньше по размеру. Если заметит што-то подозрительное, сразу должен соопщить куда следует. Если кто-то приехал в гости на пару дней из другова города – надо прийти в «комитет» с документами и зарегистрировацца – соопщить, откуда приехал, к кому, зачем и надолго ли.

Низнаю, может гид и наврал, но вряд ли. Вопще в кубинцах заметен страх перед  доносами, потомушта кубинцы бедны и хитрожопы, а доносы позволяют удержывать граждан в рамках приличия, штобы они не сильно наябывали друг друга, государство и туристоф.

Разболтав военные тайны, гид заткнулсо. В окно смотреть было не на што, поэтому я решыл для прикола пообщацца с дедами. Голландские старикашки оказались вменяемы и поэтому неинтересны. А вот у американьских пенсионероф безумие было налицо.

Удивительная буржуйская традицыя: фсю жызнь корячицца, работать до усрачки, брать и отдавать всякие кредиты, а когда уже одной ногой в могиле – ехать путешэствовать. Ахуенна! Глядиш – еле ходит, шкаф  с искусственной почкой за собой тащит, ан нет, тоже прёцца куда-то в теплые края за экстримом. Дайвер блять! В опщем, я рассказал пенсам, што мы из России, Бума из Москвы, а я – из Петербурга. Где училсо, где работал, чо почом – хоккей с мячом, и всякое такое, в рамках приличия. Бума закатывал глаза, делая вид, што он миня стесняецца. Старцы вежливо слушали, качая бошками. Тока один смотрел как-то хитро, и вроде дажэ подмигнул пару раз, но я решыл, што у нево нервный тик или болезнь Альцгеймера – *** их знаит, этих долгожытелей.

Благополучно доехав до пещер, фсе повылазили из афтобуса. Вдруг кто-то сзади слегонца толкает миня в плечо. Паварачиваюсь – а это американский дед, который подмигивал. Дед поманил миня пальцом в сторонку, заговорщицки навострив волосатые ушы, и тихонько заявил: «Ну признайся, ведь Петербург – это на Украине!». Миня замкнуло на несколько сикунд. Открыв рот, я глядел на блестящую дедову лысину. «Да, привралЪ ¬– наконец согласилсо я,– конешно на Украине, где же ещо».

Пещеры опять-таки не вызвали восторга. Пещеры как пещеры. По телеку я и покруче видал. Сталактиты, блять, сталагмиты… У одних моих знакомых в ванной комнате сталактиты еще страшнее; с потолка вдобавок свисают трусы, а внизу на полу сцыт собака.

Мы не стали с Бумой ждать пещерного экскурсавода и поперлись изучать этот курьёз природы сами. Когда фсе люди скрылись с глаз долой, я достал швейцарский ножык и стал дразнить Буму, типа «давай аткавыряем пару сталактитоф на память». А Бума дисцыплинированный, как китаец. «Ты што, - говорит, - тут нельзя ковырять! Там на входе табличка висит, што гадить и портить тут заприщено». «Ну и што, - отвечаю, - у меня призвание такое – ковырять и портить. Давай, чо ты ломаешса, в первый раз штоли». И начал остирвенело тыкать ножыком в блестящий сталактит. Бума кинулса ко мне отбирать ножык. А я кинулса от нево убигать по пещере с воплем «Ахтунг! Гоблины!», - ну типа как в фильме «Властилин колец». Бегали мы, правда, недолго.
Пещера оказалась децыльной, и я прибежал прямо к выходу.

Потом нас на маршрутке транспортировали обратно в отэль. По дороге завезли в очередной бар, коих на Кубе дохуя, и напоили очередным коктейлем. Я сейчас воопще не пью, и во многом из-за Кубы. Там на каждом углу ром наливают, а он воняит как чортишто. Мне вот так скажы в лицо: «Пинаколада», - я сразу блевать начну.

7.

После пещер Бума отказалса развивацца и ездить на какие-либо экскурсии, так што остальные дни я тосковал в Варадеро. Ну не то штобы софсем тосковал, а изучал ихние кубинские обычаи, историю там, природу, народное хозяйство и прочую ***ню. Вот што я узнал.

Раньше кто-то из друзей говорил, што на Кубе все дешево, за доллар можна дефку снять, а за сотню сам Фидель Кастро переоденецца трансвиститом и станцует джыгу. Низнаю, может так и было когда-то, но сейчас нет. Не дешевле чем в капиталистической Европе.

На Кубе имеют хождение две валюты: песо и так называемые «куки». Куки – это «конвертируемые песо», один кук равен одному доллару. Туристы пользуюцца только куками, обычных денег мы даже не видели. Так вот – если приехать на Кубу просто так, никово там не зная, то на дешевизну надеяцца нечево.  За доллар можно купить разве што открытку с Че Геварой.

Наш пятизвездочный отэль тянул в лучшем случае на четыре звизды. Хавка довольно гадкая, выбор нибольшой. Ну и прямо как в совке при соцыализме – какие-то дурацкие неудопства: например, пляжное полотенцэ дают одно на весь день, и ниибёт, если ты ево в песке извалял или другим образом загадилЪ. На территории отэля была баскетбольная площадка. Бума предложыл покидать мячик, я с радостью согласилсо, но кольцо было загнуто вверх и мячика не было. Мы пошли к местным «тренерам», но они послали нас нахуй, сказав, што мячиков у них нету, а кольцо не разгибаецца.

Ещо обломала тимпература воздуха на Кубе – пятнаццать градусов, плюс влажность и ветер с окияна – это вам не в тапки сцать. Я считал, што мы едем в тропики и взял тока летнюю одежду без рукавоф. Из-за этой лехкомысленности фсе время мёрз как цуцык, стучал зубами и покрывалсо цыпками.

Каждое утро перед уходом из номера вежливый Бума оставлял горничной чаевые. В ответ незримая горничная помимо уборки приносила чистые полотенца, но не вешала их в ванной, а скручивала какие-то постмодернистские оригами и клала их на койки. Сперва она скрутила из полотенец лебедя. На следующий день – што-то вроде сердечка. Потом вопще какой-то кукиш.

- Бума, - вопрошал я, держа лебедя за шею и ***ча им об кровать - што за саботаж? Почему она нам фиги из полотенец крутит?   
- В душе неибу! Может, у них так принято,- отвечал Бума, зверски размахивая лебедем в тщетной попытке размотать.

Штобы на пляже не умереть со скуки, я шакалил туда-сюда, собирая ракушки - хотел из них сделать песдатую рамку для партрета Че Гевары. Бума в темных очках валялса на раскладушке под пальмой. Когда ракушек были полные руки, я мыл их в окияне и складывал на своей раскладушке, штобы Бума охранял. По побережью в поисках ракушек слонялась еще одна английская леди. Увидев мои трофеи, сказала:
- Nice collection!
- Ещо бы, - ответил я, закрыв ракушки руками, - Бума, запомни эту тетку. Следи, штоб не с****ила мои находки… Знаю я этих оборотней в панамках!
- Придурок, - ответил Бума и постучал пальцом по голове.

В один из дней возвращаюсь я на базу с полными руками ракушек и вижу такую картину:  рядом с Бумой, на моей раскладушке, поджав босые грязные ноги, укрывшысь с ног до головы моим полотенцом, лежыт пожылая негра в несвежем цветастом халате. В руках у негры - бутылка с подсолнечным масломЪ.

Бума миня фсе время упрекает, што я спирва говорю, а потом думаю. И што это надо делать в обратном порядке. Поэтому я глубоко задумалсо. Почесал нос. Оглянулсо вокруг. Посмотрел в небеса. Но фсе равно в голове не возникло ни одной версии, почему на моей раскладушке лежыт старая негра с подсолнечным маслом. Потоптавшысь минуты две, я понял, што опять пропустил что-то важное.

- Бума, я пыталсо думать. Но фсе равно нипонялЪ.  Поясни пажалуста, што ето?
- Где? – Бума выглянул из-под очков.
- ВотЪ, - я показал пальцом на негру.
- А… Это не «што», а «кто». Это негра. Одушевленная… В смысле - живая.
- Я вижу, што не дохлая. Вон она как агриссивно моргает… Претположым, старая негра шла по пляжу, устала и прилегла на мою раскладушку. Это можно понять. Но почему она шла с подсолнечным маслом? И нафига с ног до головы накрылась полотенцом?
- Она под полотенцом прячецца от полицыи, - пояснил Бума.
- Господи! Видела бы ето моя мама! Даже на другом конце света всякие маргиналы прячуцца от полицыи именно под моим полотенцом! А чего прячецца? С****ила подсолнечное масло?
- Нащот масла низнаю, - призналса Бума, неодобрительно взглянув на негретянские грязные ноги. – Но местным нильзя ходить на пляжы для иностранцев.

Тут негра выглянула из укрытия и, потрясая бутылкой, сказала: «Массаж!».

- Во! Видиш – она хочет сделать тибе массаж, - перевёл Бума.
- Спасибо, - говорю, - за пояснение. – А типерь переведи ей, што у миня, конешно, есть недостатки. Даже тайные пороки. Я сплю в обнимку с плюшевым барсуком. Могу проснуцца среди ночи, босиком пробрацца в кухню и, прыгая как папуасЪ на холодном кафельном полу, сожрать всю еду из холодильника. Могу обгрызть шоколад с шоколадных вафлей. Могу случайно опрокинуть новогоднюю ёлку, и не одну… разбросать шмотки, объесца антидепрессантов, запачкать ботинками коврики в машыне. Да, я называю маму «Годзиллой»… Но я не извращенец! Я нимагу позволить, штоб среди белова дня на глазах у фсех старая негра вымазала миня подсолнечным маслом и хрен знаит што после этова вытворяла!
- А чё ты сразу бычиш? Не хочеш – нинада. Скажы ей штоб шла дальше.

Я наклонилсо и заглянул под негретянское укрытие:
- Ду ю спик инглиш?
- Ноу, - ответила негра.

Ноу так ноу. Я тогда по-простому стал стаскивать с негры полотенцо. Негра вцыпилась и не отдавала. Была мысль стряхнуть её нафик с раскладушки, но я как-то застеснялсо. Попробовал жэстами показывать: мол, бабушка, песдуйте назад в свой лепрозорий. Тоже не помогло. Негра требовала массаж и жестами сообщила цэну – пятьдесят куков. Нихуя сибе!

- Бума, - возмутилсо я, - обрати внимание, как негры оборзели, - мы полвека им за просто так дарили ядерные ракеты и прочие товары народнова потребления, а они нам – свой поганый сахарЪ. Мы из-за них жыли в нищете, ходили в рваных трусах, недоедали витаминов и разных других минералов… я, может, поэтому шызофреником родилсо!

- Вряд ли, - скептически заметил Бума.

- Ниважно. В кои-то веки приехали русские на пляж отдохнуть – так нет, надо поваляцца на моей раскладушке, испоганить моё полотенцо и вымазать миня маслом за пятьдесят куков! Куда катицца этот мирЪ?!

Бума издивательски хрюкнул и скрылса под тёмными очками. Негра заволновалась и показала цену – двадцать пять. Я злобно затопал по песку ногами и прокричал негре в ухо, што за двадцать пять я в тайге поймаю кенгуру и научу её катацца на коньках.

Таким образом переговоры зашли в тупикЪ. Негра вдруг переключилась на Буму, точнее, на ево солнцезащитные очки. Бума купил их то ли в Сан-Францыско, то ли в Лас-Вегасе, -  обычная вещь, ничево особеннова. Тем не менее, на Кубе эти окуляры произвели фурор. Первой польстилась пляжная негра. Жэстами она показала, што за очки готова сделать массаж, заняцца оральным сэксом и даже отдать бутылку подсолнечнова масла. Бума брезгливо отказалса.

И тут мне пришла в голову песдатая идея.
- Бабуся, - говорю, - а у вас тут норкотики есть?
- Гашыш?
- Ну хотя бы гашыш.
Оказалось што есть, и даже дофига. Но при сибе у негры ничево не было, поэтому я послал её за гашышом, и как только она ушла, мы с Бумой сдриснули с пляжа от греха падальше.

К вечеру выяснилось, што Бума чем-то отравилса; проще говоря, у нево началса дрищ и поднялась тимпература. Поэтому назавтра он осталса лежать в койке, и пару дней я шероёбилсо без нево. Сходил к местной фельдшерице, которая дала мне каких-то сомнительных порошкоф от дрища – Бума отказалса их жрать. Заодно у фельдшерицы спросил, есть ли у них на Кубе лекарства, содержащие кодеин. «Што?» - спросила она. «Ничево, - ответил я, - Фсё панятно». Фельдшерица извинялась, говорила, што медицына у них песдатая и бесплатная, а вот с лекарствами жопа. Предлагала вызвать Буме врача, но болезный спряталса под одиялом и шыпел оттудова, што он врача не хочет.

На следующий день я бросил больнова Буму и ушол «в народ», потому што на территории отэля было тоскливо. Познакомилсо с местными сельскими мужыками, они миня угостили омерзительными папиросами и показали, где аптека. Сходил в аптеку, но кроме дефки-продавщицы там почти ничево не было. Дефка долго копалась под прилавком, но нашла тока валиум. Ну я купил, конешно, - штоб в самолете сожрать и спать. В итоге сожрал весь пласт и не спал ни минуты – такая оказалась поибень.

Ходил смотреть разрушенный сарай, на котором было размашысто написано «Construir Revolucion!!» Я по романским языкам не спецыалист, но для сибя перевел это примерно как «революцыонная стройка». Для чево она предназначалась и почему была фся в дырах – я нипонял, хотя облазил её везде и по колена вымазалсо в говне.

Ну ещо рассматривал фсякие деревья и кусты. Понюхал один цвиток, он оказалса с шыпами и расцарапал мне фсю харю. Потом разглядывал пальмы; чиста из научнова интереса пнул пальму ногой, вслецтвии чево мне на бошку упал кокосовый орех. На этом я закончил ботанические изыскания, сочтя што довольно пожертвовал для науки.

Через пару дней Бума выздоровел. В этот день после зафтрака мы стояли на мостике и кидали рыбам недоеденные булки. Вдруг из-под мостика выплыл здоровенный морской черепах с ластами вместо ногЪ. Мы назвали ево Черепом и потом, запасясь хлебцем, почти каждый день ходили зырить на нево. Я мысленна прецтавлял, што черепахи-ниндзя захватили землю, и мы ведем с ними неравный бой. Из хлеба я делал маленькие катышки и обстреливал Черепа, стараясь попасть в голову. Нередко попадал.

Ну еще так, по мелочи. Один раз, когда никто не купалса - было холодно и штормило, - я по приколу прямо в одежде кидалсо на огромные окиянские волны с криком «Ура!». Отдыхающие смиялись. Потом мучительно вылазил из полосы прибоя. Насквось мокрый и синий бежал от окияна в нумера, и еще час после этова не мог ничиво сказать, кроме «ды-ды-ды».

В другой день мы обнаружыли на территории отэля мелкий бассейн с пузырьками и теплой водой, типа джакузи. К сожалению, в джакузе фсе время сидели два инастранных мужыка. Я предложыл туда занырнуть, когда эти оккупанты уйдут.

Мы из-за кустоф наблюдали за мужыками, сидящими в бассейне, штобы узнать, пидарасы они или нет. Бума сказал, што если они пидарасы, то он в эту джакузю не полезет, так как он шовинистЪ. Шыфровались неудачно - мужыки нас заметили. О чем можно подумать, если ты в одних трусах сидиш в бассейне, а из-за кустоф за тобой полдня наблюдают два уебанца? Страшно даже претположыть. Поэтому любители джакузи, с тревогой озираясь, вылезли и убежали, замотавшысь в полотенца.

Мы подумали, што причин ихнево поведения может быть две: либо мы такие никрасивые, што пидарасы с нами не желают знакомицца, либо они не пидарасы. Первый вариант с негодованием отвергли и со спокойной душой полезли в теплую водичку. Сидели, смиялись, наслаждались жызнию. Вокруг холодало, ветер гнул пальмы, летнюю кафешку спешно свернули, а мы сидели и улыбались – хуле, нам типло. Так прошло часа полтора. Даже для таких тормозов как мы это был уже перебор - надоело. Решено было двинуть на обед. Поднялись на ноги... И с воплями нырнули опять в теплую воду. Оказываеца, пока мы плескались, подошол с Атлантики какой-то штормишко, и тимпература временно упала градусоф до десяти. А до номеров драпать метроф семьсот. Из экипирофки – мокрые трусы и куцые полотенца. Несколько раз решытельно вылезали, иногда даже делали пару шагов и, не сговариваясь, со стонами кидались обратно в проклятую джакузю. В итоге от страха проибать обед фсё же вылезли и рикордными прыжками примчались в нумера.

Однажды нашли место, где давали напрокат мопеды. Я при виде этова затрепеталЪ. Бума, конешно, был нидоволен, но подошол вместе со мной к служителю мопеднова царства. За цену не стали спрашывать, потому што это ниглавная проблема. Я сразу поставил вопрос ребром: «Дадите мопед мне и вон этому мальчику?». Служитель нимного подумал и ответил: «Не дамЪ». Именно такой риакцыи я и ожыдал. Люди не доверяют мне, видимо, у меня аура воняит или ещо што. Бума тоже однажды сказал, што за руль афтомобиля он миня низашто не пустит, потому што когда я чем-нибудь управляю, то у Бумы «очко сжымаецца» – и показал знак типа «окей», только с очень маленьким «о». Я поныл для приличия, но мопедовладелец скрылса в своей будке и задернул занавесочку.

В остальном ничиво больше не делали. Разве што вели философские беседы. Например, перегнувшысь через перила мостика и глядя на наше отражение в пруду, я говорил:

- Бума, зырь как я похож на магистра Йоду, а ты – на лысова Чубакку!
- В смысле?
- В смысле, што я хоть и мелкий, зато джыдай. А ты – глухонемая обизьяна.
- А ты – тараканья сиська, которая щас нехило огребёт в пятакЪ.

8.

Все проходит, и заточение в Варадеро тоже подходило к концу. Перед отбытием домой мы должны были провести полтора дня в Гаване, и это радовало безмерно. Я люблю города. Природа смущает миня нецывилизованной натуральностью: то комар укусит, то жук за шыворот упадет, то ногой в гавно наступиш. Нипонятно што на природе делать: охоту я считаю убийством, рыбалку примерно тем же, тока скучнее, загорать мне нильзя, потому што я в силу опстоятельстф рыжый и покрываюсь позорными веснушками. Што я могу делать на природе? Пастись?
 
В опщем, попрощались с Варадеро и поехали в Гавану. Как всигда я, пялясь в окно, обращал внимание уже не на примелькавшыеся пальмы, на на более тонкие вопросы. По дороге в Гавану я размышлял о пропаганде.

Если упрощенно говорить, то я для сибя так определяю рекламу и пропаганду: реклама продвигает товары и услуги, а пропаганда – идеи или идеологию. Скорее фсего я не прав, но ково это ибёт? Поэтому я продолжу. В капиталистических, относительно свободных странах, преобладает реклама. Пропаганда появляецца в основном перед выборами. В соцыалистических странах, где демократии и колбасы нет, продают идеи и вождей. Опыт  показывает, што на идеях можно продержацца лет семьдесят без колбасы и прочево. Очень неплохой ризультат, кстате.

Одно время мне пришлось занимаццо и рекламой, и пропагандой - это оставило неизгладимо-цыничный след на моей нежной душе. Поетому кубинская пропаганда вызывала у миня чиста профессианальный интерес. Самый актуальный бренд на Кубе – это Че Гевара; он работает вот уже полвека – почти как Кока-кола. Че Гевара везде: на открытках, плакатах, стенах домов, заборах, афтомобилях, на футболках и кепках, в квартире каждова кубинца – портрет Че Гевары (как в совке почти у фсех обывателей висел портрет Есенина с трупкой или Пушкина с бакенбардами).

Кроме Че Гевары существуют слоганы. В совке их было множество: от простова «Слава совецкому народу – строителю коммунизма» до кудрявого «Нам платит щедрым урожаем мелиорацыя земель». На Кубе слоганы тоже есть, но они мне показались, мяхко говоря, однообразными и куцыми. Может это мое слабое знание испанскова сыграло роль, *** знаит. В большинстве своем кубинские слоганы таковы: «Соцыализм или смерть», «Родина или смерть», «Революцыя или смерть». В опщем видно, што выбор у кубинцев небольшой: или что-нибудь, или смерть нах. При таком раскладе я бы тожэ соцыализм выбрал.

Еще глупо выглядит постоянное упоминание слова «революцыя» в слоганах, речах Фиделя, в названии «комитетов». Революцыя – это вроде как разовое действие: она имеет начало и конец. Революцыя на Кубе закончилась, когда моей мамы ещо на свете не было. А у них полвека все еще революцыя на дворе.

В Гавану приехали вечером. Отэль, в который прецтояло заселяцца, вызвал децкий восторг: старая гостиница, простоявшая без ремонта лет сто. Прикрасный пример колониальной архитектуры вперемешку с модерном. В центре внутреннево дворика бьет небольшой фонтан, кустяцца растения и – самое ахуенное – ходят павлины! Настоящие павлины, и без клеток они пасуцца в зарослях. А вокруг зарослей забора тоже нет: хочеш – полезай на здоровье шероёбицца с павлинами. Вокруг этова оазиса – «зоны отдыха»: диваны, кресла, журнальные столики. Этажи прецтавляют собой галерею, на которую выходят двери нумеров. То есть можно выйти из номера и, перегнувшысь через перилы, плюнуть сверху в павлина. Заибись!

Сам номер, обозначенный как «люкс» на люкс, конешно, не тянул. Но номер я описывать нибуду, помню тока што у нево была шызоидная планировка. Мы побросали вещи и вышли ужынать.

Поужынали, пошатались немного по улицам. Город очень красивый, genius loci ужасно привлекательный. Тем временем сгущались сумерки. Точно нипомню, но кажецца в Гаване проблемы с ночной иллюминацыей. То есть если уж темно, так темно. Безо всяких там «огней большова города».

Мы уже решыли двинуть лыжы в сторону отеля, как вдруг нарисовалса мутнова вида ниггер и предложыл купить у нево сигары. Надо сказать, што плохие сигары там подпольно продают на каждом углу – как экстази в Амстердаме. Нинада эти сигары покупать (нащот экстази низнаю). Они в разы дешевле и в десятки раз хуже нормальных. От сигар мы отказались, но я, следуя своему хобби, нинавязчиво спросил: есть чо как? Ниггер предложыл гашыш. Я сказал, што гашыш нам неинтересен, и што кроме гашыша на Кубе обизательно должен быть кокс. Ниггер малость поколебалсо и сказал, што кокс есть, и грамм стоит пятнадцать куков. Бугага!

Конешно, даже для Кубы это смишная сумма. Я дома в день тока на жрачку трачу в два-три раза больше. Было понятно, што негрила пытаеца нас наибать. Но кто знает, тот поймет – если мутки начались, то остановить их уже нивозможна. Я взял у Бумы пятнадцать куков, и за эти бабосы мы посмотрели спектакль «Негры мутят кокаин». Очень увликательно – как пионерская игра «Зарница»: побегали децыл по темным улицам якобы от полицыи, полазили по подъездам… Негры очень старались, даже нимного переигрывали, Бума сердилса. Наконец они где-то наскребли нужное количество штукатурки, завернули в бумажку и отдали нам. Бума облехчонно вздохнул – типерь можна было возвращацца в гостиницу.

Как только вошли в нумер, я разодрал пакетик и высыпал содержымое на стол. Посмотрев на кучку дряни, радостно объявил:
- Бума, это штукатурка!
- А што еще это может быть? За пятнадцать баксов? – ядовито спросил Бума.
Он ошыбочно полагал, што спектакль окончен. Вот што значит неопытность! У муток есть второе, более интересное действие.
- Ну што, - сказал я, потирая руки, - пойдем бить негроф!
- За што? – мрачно спросил Бума.
- Как за што? За штукатурку!
- Я не пойду.
- В смысле?
- Не пойду, - злобно прошипел Бума.
- А я пойду, - угрожающе сказал я.
- Ну и иди.
- И пойду!
- Скатертью по жопе, - равнодушно ответил Бума, после чево прекратил со мной фсякие дипломатические отношения. Снял штаны, продемонстрировав симейные трусы с орнаментом из ебущихся собак, завалилса на свою койку и отгородилса книжкой.
Я еще децыл потопталсо, но Бума наряду с трусами показал завидную крепость характера. Он думал, што я зассу без нево идти. Ха! Я развернулсо и ушол в ночь.

Перед уходом шуганул павлинов, и они с треском ломанулись прятацца в растениях. Я даже хотел ломануцца за ними и поймать одново, но вовремя вспомнил цель похода и отложыл павлинов на зафтра.

На улице было темно, как у кубинца в жопе. Мой крестовый поход осложняли несколько опстоятельстф. Во-первых, я видел этот город первый раз в жызни. Во-вторых, я не знал, где искать тово самова негра. В-третьих, я не помнил, как он выглядит. В-четвертых, для миня фсе негры на одно лицо. В-пятых, в темноте негроф все равно не видно. В-шестых, я низнал, как вернуцца обратна, потому што не запомнил, как называецца наша гостиница и где она вопще находицца.

Но фсе это я осознавал постепенна, и пока осознавал, успел уйти чортикуда. Пока шаталсо по городу, наступила тропическая чорная ночь. В Гаване, как и в других теплых странах, у граждан есть привычка ошивацца на улице, а не сидеть дома, воткнувшысь в телек. Поэтому у каждова подъезда стояли негры, то по одному, то кучками. Я внимательно вглядывалсо в ихние морды, но морды сливались с темнотой, и были видны тока белые зубы. Я понял, што вглядывацца – это ниправильная стратегия. И решыл, што раз я фсе равно не найду тово самова негра, то дам песды первому попавшемуся.

А какая, сопственно, разница? По причинно-слецтвенным связям и кармическим законам получаецца, што похуй ково бить. Объясняю мысль: я, например, дам песды первому попавшемуся негру. Он придет домой злой и отхуячит своево младшево брата. Младшый брат, штобы заглушыть чувство обиды, решыт покатацца на велике, и в темноте врежецца в тово самова негра, который на нашы 15 куков купил гашыша и накурилса в сраку. Потом приедут мусора разбирацца в дорожно-транспортном происшэствии, обнаружат у негра гаш и посадят ево в кубинскую тюрьму на дваццать лет.

От такой блестящей мысли я даже остановилсо, ощутив сияние мировой гармонии. Оглянувшысь, обнаружыл, што стою на пустой темной улице, и неподалеку возле подъезда как раз маячит одинокий ниггер. Я решытельно подошол к нему и, не дав времени на размышление, цапнул за воротник и шмякнул башкой об стену. От неожыданности ниггер не оказал никакова сопротивления, и я с чувством выполняемова долга смачно йобнул ево об стену ещо пару раз.

Вдруг слышу из-за спины голос: «What are you doing?». Миня прямо гасит от таких  вопросов. Действительно: што я, российский гражданин, находящийся под подпиской о невыезде из города Петербурга, делаю в кубинском городе Гаване темной ночью? Бью низнакомова негра головой об стену. Апсурд нах!

Я, задумавшысь, отпустил негра, он с поразительной скоростью сиганул в подъезд и захлопнул дверь. Оглянувшысь, я увидел мулата с пластиковым стаканчиком в руках. У мулата было ахуевшее лицо – видимо, туристы не так часто бьют негров темными ночами. Но это потому што русских пока на Кубе маловато.

- Да так, - говорю, - у меня были к нему претензии.
- А што он сделал?
- Коварно наибал и выманил 15 куков, - я решыл не вдаваццо в подробности нащот причинно-слецтвенных связей.
- Ооо! – сочувственно покачал башкой мулат. И неожыданно добавил, взмахнув стаканчиком: - Пойдем выпьем? Миня, кстате, зовут Хорхе.
- Я не пью. Ну… почти.
- А ты откуда?
- Из России.
- Ооо! И не пьеш? Круто… Тогда пойдем дунем!
- Я не дую.
- А это…  ну… кокаину?
- Да ну фпесду этот кокаин! Спасибо конешно за предложение…
- У миня двоюродный брат банчит... семьдесят куков грамм. Чистейший!
- Да нет, спасиба, я уже не торчу.
- Ну как хочеш… А ты в Гаване давно? Где остановилса?
- В Гаване – первый день. Точнее, полдня. Остановилсо в гостинице.
- Какой?
- *** знаит… Как-то не поинтересовалсо перед выходом.
- Круто! Тока што приехал в Гавану, не знаеш где остановилса, и ночью один с кем-то лезешь драцца!
- Знаете, мне мама говорила, што я дебил. Нинада повторять, это уже не новость, - обиделсо я.
- Нет, нет, я не в этом смысле! Я не это имел в виду… Пойдем твою гостиницу поищем?
- Пойдем, - согласилсо я.
Методом проб и ошыбок мы нашли мою гостиницу и договорились, што завтра встретимса с Хорхе в десять утра и он покажет нам Гавану, которую туристы никогда не видели.

Когда я пришол в номер, Бума еще не спал. Я радостна соопщил ему, што завтра у нас прогулка по Гаване с местным чуваком, с которым я познакомилсо, когда бил морду негру. Бума злобно сказал, што никуда не пойдет, и цэлый день будет сидеть в отэле.

9.

Наутро удалось уломать Буму пойти на прогулку. Ровно в десять мы высунули жала на улицу. Хорхе пунктуально сидел на оградке газона. Вчера я ему предложыл встретицца в холле гостиницы, но он сказал, што рядовых кубинцев в гостинцу не пускают. Прямо как в совке!

Сперва решыли пошатацца и пофтыкать на офицыальные достопримичательности. Хорхе хорошо говорил по-английски и был весел, ****лив и обаятелен, как и большинство кубинцов.  Бума сразу забыл вчерашние обиды и так ожывленно болтал с Хорхе, што мне даже не удавалось встрять в разговор, и я бежал следом, как собака. Прошлись по набережной, по центру города – ну тут особо нечево сказать, кроме тово, што я уже сказал: красивый город. Там есть Белый дом, точно такой же, как в Вашингтоне. Тока перед кубинским капитолием стоит совецкий танк. Удивительно, но когда Гавану показывают по телеку – я сразу ее узнаю, как и Питер. Но в Питере я родилсо и вырос, а в Гаване провел полтора дня.

С каждым пятым встречным Хорхе здоровалса, обнималса и перекидывалса парой слов. Все эти люди были либо евонными друзьями, либо роцтвенниками. Иногда мы заходили куда-то, но я нипомню куда. Помню тока школу жывописи: там одновременно и занятия, и выставка. Жывопись мне очень понравилась. Жаль, там было темновато, поэтому фоткать оказалось без мазы. Еще у одново знакомова Бума посидел за рулём старой американской тачки. Поездить не дали – водительских прав при сибе не было.

К обеду мы устали ходить пешком, и стали заходить в попадавшыеся на пути кабаки. Как-то так получилось, што через час мы нехило наклюкались. Хорхе сентиментально начал рассказывать про свою семью, даже показал несколько фотографий. Помню тока, што у нево дохуя детей от разных дам, а старшая дочь – негра, жывет в Италии и занимаецца проституцыей. У Бумы семейных фотографий при сибе не имелось, поэтому он решыл пожаловацца на миня: типа вот взял долбойоба на перевоспитание, а долбойоб хулиганит и употребляет норкотики. На это Хорхе ответил, што мое хулиганство он имел щастье видеть вчера, а норкотики – это плохо. Призналса, што тоже торчал, но теперь бросил. Правда, тут же предложыл замутить кокса. Мы отказались.
- Приезжай к нам на годик… Мы тибя перевоспитаем, - предложыл Хорхе, глядя на миня с нетрезвым умилением.
- А миня возьмут на работу занимаццо пропагандой?
- Вряд ли.
- Тогда што я тут буду делать?
- Будеш работать на благо ихнево негретянскова народнова хозяйства, - по-русски предложыл Бума.
- Сами пусть на свое хозяйство работают. Такое фпечатление создаецца, што белые работают, а негры тока голодать умеют. А в свободное от голодовок время торгуют норкотиками, разносят СПИД и играют в баскетбол.
- Не разжыгай во мне межнацыональную рознь, - томно махнул рукой Бума.

Тут Хорхе взглянул на часы и сказал:
- Йопта! Пошли, мне надо на работу. Я веду курсы… Учу танцевать сальсу. Вы потусуйтесь без меня часик.
Мы вызвались проводить Хорхе. Пока провожали, как-то невзначай договорились замутить травы. Когда подошли к месту работы, Хорхе задумалса на минуту и сообщил:
- Знаете, *** с ней, с этой сальсой. Пошли лучше мутить траву.
И мы пошли в гаванские трущобы мутить траву.

В любом другом латиноамериканском городе я отважылсо бы посетить такой район тока сидя в танке с афтоматом в руках. А на Кубе соцыализм, огнестрельнова оружыя у граждан нету, и кубинцы скорей предпочтут развести и наибать хитростью, но не насилием. Судя по реакцыи жытелей трущоб, мы были чуть ли не первыми иностранцами в этом районе.

Как выглядят трущобы? Одноэтажные халупы с земляным полом, построенные из любых подручных материалов: кирпичей, коробок, досок. Изредка встречаюцца строения в два этажа. Окна без стекол – а нахрена им стекла? На Кубе тепло круглый год, и с точки зрения воровства брать фсе раво нечево. «Улицы», если можно так выразицца, шыриной метра полтора-два: встав посреди такой улицы и раскинув руки, упрешса ладошками в противоположные «дома». Поэтому трущобы выглядят как одна огромная коммунальная квартира. Схоцтво усиливают стираное бельё на веревках и барахло типа тазиков и сломанных виласипедов. Кстате, «удобств» я в трущобах не разглядел: фиг знаит, где люди моюцца, стирают и куда ходят в туолет.

Хорхе завёл нас в «квартиру», где мы должны были подождать, пока он сходит за травой. В халупе жыл один из многочисленных хорхиных друзей – негр с Ямайки, исповедующий  религию Вуду. В углу комнаты стоял довольно крупный деревянный идол, вежливо накрытый тюлевой занавесочкой – как икона в деревенской избе. В миске у ног божка скалилса зубами череп каково-то зверя.

Вскоре Хорхе вернулса и сказал, што тут брать без мазы – трава ***овая и её мало. Мы распрощались с ямайским негром. Перед уходом я хотел было перекрестицца на идола со словами «спасиба этому дому, пойдем к другому», но Бума пресёк богохульство, дал поджопник, и я вылетел на улицу по-английски, не прощаясь. По дороге Хорхе  призналса, што он не тока учит сальсу танцевать, но еще работает парикмахером. После этова признания фсе, не сговариваясь, посмотрели на мои патлы. Я нипомню, кому пришла в голову роковая мысль миня подстрич. Наверное, мне. Я мастер спорта по идиоцким мыслям.

Дальше события разворачивались приблизительно так: миня оставили в парикмахерской очереднова друга или роцтвенника Хорхе. Парикмахерская была похожа на старую совецкую, с такими же фенами в виде огромных яиц, куда надо засовывать бошку. Место для стрижки было всево одно; в той же комнате стоял телек и три посторонних мужыка зырили педерачу про Фиделя. Пока миня стригли, Бума и Хорхе мутили траву. Когда они вернулись, Бума, взглянув на миня, ржал так, будто они уже скурили весь приобретенный план.

Увидев ризультат работы кубинскова парикмахера, я низнал: смияццо или плакать. Хорхе эмоцыонально ругалсо с парикмахером по-испански, периодически указывая на мою бошку пальцом, пару раз даже дёрнул за оставшыеся локоны. Бума в перерывах между припадками смеха сидел с лицом челавека, который отомстил за фсе свои обиды. Я твёрда решыл: во-первых, изменить своим принцыпам и с горя накурицца в сиську, а во-вторых, придя в гостиницу, либо сделать харакири, либо побрицца налысо.

Накуривацца пошли в гости к очередным друзьям. Пришлось покинуть район трущоб – друзья жыли в нормальной квартире, в старом доме после капремонта. Вопще Гавана иногда до боли напоминала родину, потомушто русские фсе-таки довольно долго дружыли с Фиделем. Многие кубинцы, особенно старшево поколения, или говорят, или понимают по-русски. Старые дома в Гаване очень красивые и очень облезлые по причине влажного климата, как в Питере. Полуразрушенные балконы, деревья на крышах… Подъезд, куда мы зашли, был очень похож на совецкий, видимо, капремонт тоже делали русские.

Квартира была нистандартная: в два этажа. Маленькая комната, объединённая с кухней, а на втором этаже такая же маленькая спальня. В квартире жыли муж с женой и ихний сын лет пяти. Встретили нас как родных, тут же налили рому. Што характерно – никто, ни разу, куда бы мы не заходили, не предлагал пожрать. Даже если наливали рому, то никакой мало-мальской закуси не предлагали. Кстате, в Гаване я не видел ни одново продуктового магазина! Может, я просто слеподырЪ, но фсе равно странно. В гостинице жрачка тоже была чиста символической, несравнимой с другими странами. Видимо, действительно у них там с едой туго.

В гостях Хорхе лофко накрутил косяков, и после тово как мы пыхнули, я уже плохо помню чо было дальше. Помню тока, што негретёнок, сын хозяев квартиры, приставал к Буме, и Бума напялил на нево свои солнцезащитные очки. Папа негретёнка прямо чуть не кланяясь, восхищонно сказал: «Спасибо, сэр, спасибо!» Они решыли, што это подарок. Бума перестал улыбацца и, пробормотав по-русски «нет уж *** вам», снял с негретёнка очки и убрал в карманЪ.

Што было потом – покрыто туманом забытья. Помню, поздней ночью миня отправили в отэль спать, а Бума с Хорхе еще час или два где-то колбасились. Утром из-за отсуцтвия времени я не поймал павлина – до сих пор жалею об этом. По причине невминяимости накануне вечером не сделал харакири и тем более не побрилса налысо, так и ходил ещо пару недель, пока мама не отвела миня в парикмахерскую на Васильевском острове.

Типерь жду – может, Бума решыт съездить ещо раз в Гавану и возьмет миня с собой? У миня осталса один вопрос: почему на Кубе фсе собаки – таксы? Это моя галлюцынацыя или действительно так и есть?