Мамика

Её настоящее имя – Матрёна. Не знаю, откуда и как  попала юная Мотя в Юзовку - молодой, бурно развивающийся промышленный центр. В Юзовке у Матрёны не было родни, значит, она пришла сюда в поисках работы. А нашла –  Алёшу. Наверное, следовало написать «нашла счастье», но кто знает, что такое – счастье? Вот любовь нашла, это точно. С Алексеем  стройным, с чистым добрым лицом, большими умелыми руками, которые могли быть нежными и осторожными, они были красивой парой.
Свадьбу играли в доме старшего брата, в семье которого Алексей жил.  Фёдор (он так походил на младшего брата, что Мотя даже пугалась сначала – как будто в глазах двоится) и его темноглазая казачка Надежда встретили невестку радушно. И немудрено: у Матрёны  любая работа спорилась. А работы было немало: Фёдор и Алексей по вечерам, вернувшись с завода, спешно возводили пристройку для молодых, а женщины обихаживали трёх коров, коз, кур, двух свиней. За юбку Надежды держалось двое мальцов, третий был на подходе, а двух – мальчика и девочку – уже похоронили. Надежда до сих пор убивалась по детям на удивление соседок – Бог дал, Бог и взял, новых родит…
Матрёна Надежду понимала, сама не могла дождаться, когда Бог пошлёт им с Алёшей первенца. Но Бог готовил другое: началась война с японцами. Объявили призыв. Идти на войну должен был Фёдор, но Алексей решил – негоже отрывать отца от детей. Мотя не спорила, хотя сердце кровью обливалась. Она уходила плакать в сарай к козам, чтобы никто не видел, чтобы никто не подумал, что она против мужнина решения. И Алексей ушел на неведомую войну со странным желтолицым врагом…
Не зря говорят – беда не приходит одна. Через полгода после ухода Алёши в одну неделю дифтерия унесла жизни двух старших ребятишек. Выжил только младший – Захар, Зоренька. А потом вернулся Алёша. Без ноги. С парализованной второй ногой. И без речи…
Надежда плакала, Фёдор не мог скрыть слёз, а Матрёна только обнимала калеку и глаза её сияли. Жив! Пусть без ноги и почти без второй, пусть не говорит, но жив, жив! Он тут, рядом, а не в той невозвратной мгле, куда ушли маленькие Андрюша и Феденька! Он с ней, Матрёной! Он всё понимает и пусть слабо, но обнимает её руками, здоровыми руками!
Фёдор всю оставшуюся жизнь считал себя виноватым перед братом. Это за его жизнь младший заплатил ногой, здоровьем, счастьем. Фёдор купил  по соседству большой участок земли и построил два хороших дома. В одном жили Алёша и Матрёна, другой – сдавали жильцам.  Мотя держала коз и кур, и денег им вполне хватало. Алёша начал говорить, правда, понимала его только жена, другие слышали однообразное «кулдык, кулдык». Детей у младшего брата, конечно, не было, зато семья старшего прирастала ежегодно: после возвращения Алёши смерть посетила семью лишь два раза, шесть ребятишек росли на радость отцу, тётке и полунемому, но доброму дяде…
Налаженная жизнь обрушилась в семнадцатом году. Революция, гражданская война, белые, красные, зелёные… Голод, разруха, болезни. Давно уже не было коров и кур, лишь Матрёна продолжала всеми правдами и неправдами свой «козий бизнес». Козы-то, вернее, их молоко, и спасли детей в самое трудное время. А детей теперь было восемь: младший мальчик родился как раз в девятнадцатом, а девочка – в двадцать первом.
В двадцать втором случилось страшное: Надежда заболела сыпным тифом, а младшая годовалая Валечка – оспой. Матрёна и старшая дочь, Александра, делали все, что могли, чтобы помочь метавшимся в жару больным. Все думали, что сильная Надежда выкарабкается, а вот тщедушная Валечка – умрёт. Но Бог рассудил по-другому. Худющая до синевы малышка с испорченным оспой личиком через месяц уже ковыляла по комнате, а Надежда лежала на кладбище рядом со своими детьми.
Оставшись вдовцом, Фёдор всё, что мог, отдавал детям. Он был еще не стар, и вполне мог бы найти себе новую жену, но даже не помышлял о том, чтобы привести в дом мачеху. Каково было мужику с восемью детьми от шестнадцати до года, в лихое время? Но он держался, и никто из детей не умер, все выросли; все, кроме старшей дочки, на плечи которой легла немалая часть забот о семье, получили образование, младшая даже кончила институт  в Ленинграде. Но об этом – в другой раз, а сейчас вернемся к Матрёне.
Впрочем, к этому времени она уже потеряла имя, данное при рождении. Дети Фёдора любили её, а она пыталась хоть как-то заменить им мать. Больше всего любила кудрявого Лаврика, ему не было и семи, когда Надежды не стало. Лаврик чаще других прибегал в гости в Алёше и Моте, играл с козлятами, с удовольствием пил молоко и ел вкусненькое, припасенное для гостя – блины, кусочек сала, сахар. А ближе к вечеру потихоньку собирался и направлялся к выходу. «Останься! – предлагала Матрёна, - поспишь у нас, утром покушаешь, поиграешь с козлятами, а после обеда домой пойдешь!»  «Нет, я сейчас пойду! Меня папа искать будет!» - и Лаврик уходил, унося кусочек Мотиного сердца.
Именно Лаврик «окрестил» её Мамикой. Что за Мамика? Почему – Мамика? Может, в этом имени преломилось, сломалось такое родное – «мама»? Но с тех пор Матрёна стала Мамикой для всех, и скоро уже никто из детей не помнил, как её звали на самом деле. Даже Фёдор и соседи звали её этим странным именем.
Дети Фёдора вырастали, создавали свои семьи. Появилось новое поколение, Мамика превратилась в «бабушку Мамику». Они приходили к ним во двор – несколько мальчишек и только одна девочка, дочка Александры, пили козье молоко, смеялись, наблюдая, как новорожденные козлята встают на ножки, как потом озорничают в доме, куда Мамика забирала их из холодного сарая. Алёша ласково глядел на детей и одобрительно кулдыкал, а Мамика угощала их, норовив самый вкусный кусочек подсунуть девочке, своей любимице. Она была счастлива – это были внуки, её внуки, хоть и не было у неё детей…
О начала войны Мамике сообщила дочка Александры. Она прибежала прямо в сарай и возбужденно закричала: «Бабушка Мамика, бабушка Мамика, зачем вы у коз убираете, разве вы не знаете, что война началась! Война!» Мамика так и села рядом с козой. А потом пошла в дом  и сообщила страшную весть мужу. Алёша молча смотрел на неё, потом закрыл глаза. По худой щеке сползла слеза. Она никогда раньше не видела мужа плачущим.
С того дня в Алёше что-то надломилось. В то утро, когда Мамика не смогла разбудить мужа, город подвергся первой бомбёжке…
Война разбросала семью Фёдора. Кто-то эвакуировался, младшая дочь Валя чуьб не умерла от голода в блокадном Ленинграде, зятья, сыновья и старший внук Ваня, сын Захара, ушли на фронт. Фёдор, и три его дочери с детьми остались в оккупированном Сталино (так теперь называлась бывшая Юзовка), и Мамика пережила войну вместе с ними.
Два года оккупации, унижений, страха. Радость освобождения. Триумф победы. Впрочем, Мамика не испытывала ни страха, ни радости, ни труимфа. С того дня, когда не стало Алёши, в её жизни словно погас свет, который, собственно, и был жизнью. Лишь один случай запомнился ей из череды тусклых дней. Как-то вечером она, внезапно почувствовав усталость, присела на скамеечку у стены сарая и, незамеченная, услышала разговор двух баб в соседнем дворе.
- А как Мамика, все держит коз? - спрашивала та, что недавно вернулась из эвакуации.
- Держит, держит. Ей теперь полегче стало, как калеку своего похоронила, крест сбросила!
Мамику словно кипятком обдало. Не думая ни секунды, она распахнула дверь сарая и выпустила во двор Ваську – злого бодучего козла, которого боялась вся округа. Обрадованный неожиданной свободой Васька выкатился во двор и бросился на соседок. Если бы не забор, неизвестно, чем бы все кончилось. Перепуганные бабы кинулись бежать, козёл упорствовал в своем желании вырваться на свободу, гниловатые доски дрожали под ударами его рогов, а Мамика сидела в сарае, обхватив руками тележку, на которой тридцать пять лет возила своего Алёшу.
Потом она загнала Ваську в сарай и собралась было пойти к Алёше, на кладбище. Но прибежала зарёванная Неля, жена Лаврика. По иронии судьбы Лаврик, любимец Алёши и Мамики, получил на фронте тяжелейшее ранение в ногу. Врачи настаивали на ампутации, Лаврик не дался – ногу сохранил, но она мучила его всю оставшуюся жизнь незаживающими свищами и постоянными болями. Только Мамика одной ей известными припарками и мазями могла хоть немного облегчить участь страдальца.
…Не знаю, откуда пришла Мамика в Юзовку, не знаю, где её последний приют. В начале шестидесятых, когда она постарела и одряхлела, неожиданно появились никому ранее неизвестные дальние родственники. Они живо оценили ценность не столько двух старых домов, сколько участка земли почти в центре Донецка (так теперь называлась бывшая Юзовка). Быстро оформив необходимые документы, новоявленная родня продала дом и увезла Мамику. Робкие возражения детей и внуков Фёдора в расчёт не принимались. Письма от Мамики  не приходили, она и в молодости-то не шибко с пером дружила, а в старости её сильно подводили глаза. Старая родня так и не дождалась ответов на свои письма. Лишь через полгода пришло короткое сообщение: Мамики больше нет.
Прошло еще полвека. Наверное, теперь только я, правнучка Фёдора и Надежды, помню это смешное имя женщины, которую я никогда не видела…