Книга любви туманы... Три любви валькирии революци

КНИГА  ЛЮБВИ ТУМАНЫ…



ТРИ ЛЮБВИ ВАЛЬКИРИИ РЕВОЛЮЦИИ

Она утвердилась, нашла себя в огне и крови революции, куда  бросилась, как в стихию. А там надо было убеждать, командовать, повелевать, рисковать жизнью – всё это будоражило её кровь. Она была рождена комиссаром.

Михаил Кольцов, сильно увлекавшийся ею как личностью, писал: «Пружина, заложенная в жизнь этой счастливо одаренной женщины, разворачивалась просторно и красиво… Из петербургских литературно-философских салонов – на объятые огнём и смертью низовья Волги, потом на Красный флот, потом – через среднеазиатские пустыни -  в глухие дебри Афганистана, оттуда – на баррикады Гамбургского восстания, оттуда – в угольные шахты,
на нефтяные промыслы, на все вершины, во все стремнины и закоулки мира, где клокочет стихия борьбы, - вперед, вперед, вровень с революционным локомотивом нёсся горячий неукротимый скакун её жизни».

Элегантная. В чёрной морской шинели, она отдавала приказы матросам, как королева – пажам.

Что она делала в Гражданскую? Была бесстрашной? Да! Рисковала? Да! Смотрела в глаза смерти? Ещё как! Откуда же такая женщина-комиссар?

Она родилась в семье профессора права Михаила Рейснера. Мать – урождённая Хитрово – состояла в отдалённом родстве с потомками Кутузова. С 1905 года семья жила в Петербурге. Девочка, красивая и способная, окончила с золотой медалью гимназию, поступила в Психоневрологический институт и одновременно стала посещать цикл лекций по истории политических учений. Её привлекала политика и поэзия. Мечтала стать поэтом. Вот как она писала:
Апрельское тепло не смея расточать,
Измождённый день идёт на убыль,
А на стене всё так же мёртвый Врубель
Ломает ужаса застывшую печать.

Случилась ли в жизни  этой девочки, когда она стала взрослой, любовь? Или только баррикады революции и Гражданской войны? Конечно, случилась, и не однажды.

Николай Гумилёв, поэт, командир, рвущий из-за пояса пистолет, настоящий мужчина-воин. Они встретились осенью 1916 года в «Привале комедиантов» - артистическом кабачке на Марсовом поле. Лариса ценила Гумилёва и умело разжигала в нём любовный огонь. Она называла его Гафизом, он её – Лери. «Я не очень верю в переселенье душ, -писал он ей, - но мне кажется, что в прежних своих переживаниях Вы всегда были похищаемой Еленой Спартанской, Анжеликой из неистового Роланда и т.д. Так мне хочется Вас увезти. Я написал вам сумасшедшее письмо. Это оттого, что я Вас люблю. Ваш Гафиз».

В их романе было много вдохновенной игры, романтизма и нежности:

Что я прочёл? Вам скучно, Лери,
И под столом лежит Сократ.
Томитесь Вы по древней вере?
- Какой отличный маскарад!
Вот я в моей каморке тесной
Над Вашим радуюсь письмом.
Как шапка Фауста прелестна
Над милым девичьим лицом.
………………………………..
И вновь начнутся наши встречи,
Блужданья ночью наугад,
И наши озорные речи,
И Острова и Летний Сад!

На эти поэтические строки Гумилёва, Лариса ответила своими:

Не дорожи теплом ночлега,
Меха любимые надень.
Сегодня ночь, как лунный день,
Встаёт из мраморного снега.

Ты узнаёшь подвижный свет
И распростёртые поляны,
И дым жилья, как дым кальяна,
Тобою, вызванный поэт.

А утром, розовым и сизым,
Когда обратный начат путь,
Чья гордая уступит грудь
Певучей радости Гафиза?


Как они любили поздние прогулки по закоулочкам Петербурга, ночные катания на санках. «Нет в Петербурге хрустального окна, покрытого девственным инеем, которого Гафиз не замутил бы свои дыханием, на всю жизнь, оставляя зияющий просвет в пустоте между чистых морозных узоров», -напишет Рейснер в автобиографическом романе в 1919 году. Да, она очень любила поэта – мага и волшебника. Однажды призналась: «Я так его любила, что пошла бы за ним куда угодно». И ещё: «Он некрасив. Узкий и длинный череп (его можно видеть у Веласкеза, на портретах Карлов и Филиппов испанских), безжалостный лоб, неправильные пасмурные брови, глаза несимметричные, с обворожительным пристальным взглядом. Сейчас этот взгляд переполнен… По его губам, непрестанно двигающимся и воспалённым, видно, что после счастья они скандируют стихи…».

Гумилёв предлагал Ларисе руку и сердце, но получил отказ, ибо она знала о его романе с Анной Энгельгардт, которая и стала второй женой поэта (первой была Анна Ахматова).  В одном из своих последних писем к Гумилёву, Рейснер писала «…в случае моей смерти все письма вернутся к Вам, и с ними то странное чувство, которое нас связывало, и такое похожее на любовь…». И пожелания поэту: «Встречайте чудеса, творите их сами. Мой милый, мой возлюбленный… Ваша Лери».

Вот теперь-то она и бросилась в революцию. В письме к М.Лозинскому с фронта в 1920 году она напишет, вспоминая ту весну 1917 года, когда Гумилёв уехал из России: «Совсем сломанной и ничего не стоящей, я  упала в самую стремнину революции. Вы, может быть, слышали, что я замужем за Раскольниковым – мой муж воин и революционер. Я всегда его сопровождала и в трёхлетних походах, и в том потоке людей, которые, непрерывно выбиваясь снизу, омывают всё и всех своей молодой варварской силой». 


Помимо увлечения революцией, Лариса была ещё и эстетствующей натурой. Свою красоту она облекала в прекрасные одежды. Её туалеты были не просто красивы, а изысканно красивы: шубка голубая, платье сиреневое, лайковая перчатка благоухает герленовским «Фоль арома». В погоне за прекрасным Рейснер не останавливало ничто. На новогоднем балу в Доме искусств в 1921 году, она появилась в необыкновенно красивом бальном платье. Оказалось, что наряд сшит по рисункам Леона Бакста для балета «Карнавал» на музыку Шумана.

Рейснер была королевой перевоплощений. Агитационный тур по Волге провела в кожанке и косынке, в таком же виде она ходила на митинги к матросам и красноармейцам. Но и крестьянским платьем не гнушалась, когда того требовали агитационные обстоятельства.


Она служила режиму, но и себя не забывала. Поэт Всеволод Рождественский вспоминал, что, когда он пришёл к Рейснер домой, то был поражён обилием предметов и всяческой утвари – ковров, картин, экзотических тканей, бронзовых Будд, майоликовых блюд, английских книг, флакончиков с французскими духами. А сама хозяйка была облачена в халат, прошитый тяжелыми золотыми нитками.

В Гражданскую войну она нашла своего истинного воина, красного командира Фёдора Раскольникова. Их любовь родилась в бою. Общий враг. Единые цели. Оба любили литературу.
Встреча с Раскольниковым произошла как раз в расцвет красоты комиссара Рейснер. Многие отмечали это. Вадим Андреев, сын писателя Леонида Андреева, друг юности Ларисы, вспоминал: «Не было ни одного мужчины, который прошёл бы мимо, не заметив её, и каждый третий – статистика, точно мною установленная, - врывался в землю столбом и смотрел вслед, пока она не исчезала в толпе».
Внешне она была сама женственность, а по характеру очень решительная, резкая, словам предпочитала поступки, в спорах любила побеждать, проявляла ненасытный, порой авантюрный интерес к жизни.

Раскольникова назначили советским послом в Афганистан. 3июля 1921 года из Кушки вышел караван – 10 вьючных и верховых коней. Так началось 30-дневное путешествие по пескам, горам и долинам Афганистана. Когда местные жители встречали путников, то они словно каменели: верхом на лошади ехала с открытым красавица в мужском костюме и вместе с матросами пела песню под гармошку. Бывшая салонная поэтесса. Бывший комиссар Балтфлота. Посольская жена Лариса Рейснер.

Она писала  из Джелалабада: «…этот последний месяц буду жить так, чтобы на всю жизнь запомнить Восток, пальмовые рощи и эти ясные, бездумные минуты, когда человек счастлив оттого, что бьют фонтаны, ветер пахнет левкоями, ещё молодость, ну, и сказать – красот и всё, что в ней святого. Бездумного и творческого. Боги жили в таких садах и были добры и блаженны…».
Она напишет в стране «безоблачного неба» свои лучшие журналистские очерки, и останутся они вечной памятью литературному таланту Рейснер.

Но разочарование всё же  наступило. И Лариса напишет письмо Л.Троцкому, в котором будут такие строки: «Устала я от юга, от всегда почти безоблачного неба, от природы, к которой Восток не считает нужным ничего прибавить от себя, от сытости, красоты и вообще всего немого. Всё-таки лучшие годы уходят – их тоже бывает жалко, особенно по вечерам, когда в сумерках муллы во всех ближайших деревнях с визгливой самоуверенностью начинают призывать господа Бога».

В конце концов, терпение у Ларисы иссякло, и она весной 1923 года, в буквальном смысле этого слова, сбежала в Россию с твёрдым намерением «выцарапать всеми силами из песков» своего мужа.
Раскольников остался в Кабуле, надеясь в скором времени встретиться с женой. Но судьба-матушка распорядилась по-своему. Вместо ожидаемого приказа Наркомотдела об отзыве, раскольников неожиданно получил письмо от Ларисы, в котором она просила развод. Раскольников, не мешкая, ответил: «Мне кажется, что мы оба совершаем непоправимую ошибку, что наш брак ещё далеко не исчерпал всех заложенных в нём богатых возможностей. Боюсь, что тебе в будущем ещё раз придется в этом раскаяться. Но пусть будет так, как ты хочешь. Посылаю тебе роковую бумажку…».
«Роковая бумажка» - это согласие на развод. И он состоялся. Так закончился брак этой «мятежной четы».


И что же дальше? А дальше вот что! У Ларисы уже Карл Радек. Она влюбилась без памяти в неказистого, горбатого, но блестящего журналиста и изумительного любовника. Был ли он хорошим человеком? Трудно сказать. Но, несомненно, он был заметен, незауряден, одарён.

Радек – типичная яркая фигура деятеля международного авантюрного толка, приверженца космополитизма, воспринимаемого часто как интернационализм. Он не верил ни в Бога, ни в чёрта, ни в Карла Маркса, ни в мировую революцию, ни, конечно же, в светлое коммунистическое будущее.  Наверное, он примкнул к международному революционному движению лишь потому, что оно давало ему широкий простор для его врождённых качеств бунтаря, искателя острых впечатлений и авантюрных устремлений.

Радек появлялся то в Баку на съезде народов Востока, где призывал к борьбе с английским капитализмом, то в Берлине, где вёл агитацию против правительства Веймарской республики, то в Женеве на конференции по разоружению, где он выступал как один из руководителей советской делегации, довольно бесцеремонно оттесняя главу делегации Максима Литвинова, то был секретарём Третьего Коммунистического Интернационала И, как ни странно, энергично поддерживал нарождающееся национал-социалистическое движение, возглавляемое Гитлером.

Радек являл собой пример классического революционера, «идеального коммунистического журналиста». Он жил без принципов. Заигрывал с Троцким, а затем сдавал троцкистов, отправляя тем самым их на смертную казнь. Изворотливый, шустрый, беспринципный – он так умел приспосабливаться к любой власти, что сталинскому режиму пришлось отказаться от публичного смертного приговора Радеку… в лагере его убили уголовники.

Чем же Радек привлёк Ларису?  Может быть, тем  что он был весёлым циником и острословом, автором множества каламбуров и анекдотов, имел широкую популярность? Но, в первую очередь, конечно же, интеллектом. А самое главное – он был заинтересованным и терпеливым советчиком в
 литературных поисках и находках Ларисы. Это оказалось необходимым ей для нового самоутверждения. Она уедет с ним в Гамбург, когда там начнётся восстание под руководством Эрнста Тельмана (23-25 октября 1923 г.) Но после подавления восстания и возвращения на родину, испарится куда-то «страстное чувство» к Карлу Бернгардовичу. Она уйдёт от него. Уйдёт в одиночество.

Пули, миновавшие её на фронтах, убили тех, кто её любил. Первым – её Гафиза – Николая Гумилёва. Под впечатлением расправы с ним Лариса писала матери: «Если бы перед смертью его видела – всё ему простила бы, сказала бы правду, что никого не любила с такой болью, с таким желанием за него умереть, как его, поэта, Гафиза, урода и мерзавца».

Вторым был Фёдор Раскольников. В 1938 г. Его объявили «врагом народа», на что он ответил «Открытым письмом Сталину», опубликованным  1 октября 1939 года в эмигрантском издании «Новая Россия». Раскольников предвидел расправу с собой, но всё-таки написал: «Ваш социализм, при торжестве которого его строителям нашлось место за тюремной решёткой, так же далёк от истинного социализма, как произвол Вашей личной диктатуры не имеет ничего ничего общего с диктатурой пролетариата…

Никто в Советском Союзе не чувствует себя в безопасности. Никто, ложась спать, не знает, удастся ли ему избежать ночного ареста, никому нет пощады. Правый и виноватый, герой Октября и враг революции, старый большевик и беспартийный, колхозный крестьянин и полпред, народный комиссар и рабочий, интеллигент и Маршал Советского Союза – все в равной мере подвержены ударам вашего бича, все кружатся в дьявольской кровавой карусели…
Вы сковали страну жутким страхом террора, даже смельчак не может бросить вам в лицо правду…
С помощью грязных подлогов вы инсценировали судебные процессы, превосходящие вздорностью обвинения знакомые вам по семинарским учебникам средневековые процессы ведьм…
Вы оболгали, обесчестили и расстреляли многолетних соратников Ленина: Каменева, Зиновьева, Бухарина, Рыкова и др., невиновность которых вам была хорошо известна. Перед смертью вы заставили их каяться в преступлениях, которых они не совершали, и мазать себя грязью с ног до головы.
А где герои Октябрьской революции? Где Бубнов? Где Крыленко? Где Антонов-Овсеенко? Где Дыбенко?
Вы арестовали их, Сталин.
Где старая гвардия? Её нет в живых.
Вы расстреляли её, Сталин.
Накануне войны вы разрушаете Красную Армию, любовь и гордость страны, оплот её мощи. Вы обезглавили Красную Армию и Красный Флот. Вы убили самых талантливых полководцев, воспитанных на опыте мировой и гражданской войн, во главе с блестящим маршалом Тухачевским…
Вы истребили героев гражданской войны, которые преобразовали Красную Армию по последнему слову военной техники и сделали её непобедимой…
В момент величайшей военной опасности вы продолжаете истреблять руководителей армии, средний командный состав и младших командиров.
Где маршал Блюхер? Где маршал Егоров?
Вы арестовали их, Сталин.
Ваши бесчеловечные репрессии делают нестерпимой жизнь советских трудящихся, которых за малейшую провинность с волчьим паспортом увольняют с работы и выгоняют с квартиры…
Лицемерно провозглашая интеллигенцию «солью земли», вы лишили минимума внутренней свободы труд писателя, учёного, живописца. Вы зажали искусство в тиски, от которых оно задыхается, чахнет и вымирает. Неистовство запуганной вами цензуры и понятная робость редакторов, за всё отвечающих своей головой, привели к окостенению и параличу советской литературы. Писатель не может печататься, драматург не может ставить пьесы на сцене театра, критик не может высказать своё личное мнение, не отмеченное казённым штампом…
Вы беспощадно истребляете талантливых, но лично вам неугодных русских писателей. Где Борис Пильняк? Где Сергей Третьяков? Где Александр Аросев? Где Михаил Кольцов? Где Тарасов-Родионов? Где Галина Серебрякова, виновная в том, что была женой Сокольникова?
Вы арестовали их, Сталин.
Вслед за Гитлером вы воскресили средневековое сжигание книг…
Вы истребляете талантливых русских учёных.
Где лучший конструктор советских аэропланов, Туполев? Вы не пощадили даже его. Вы арестовали Туполева, Сталин!
Нет области, нет уголка, где можно было бы спокойно заниматься любимым делом. Директор театра, замечательный режиссёр, выдающийся деятель искусства Всеволод Мейерхольд не занимался политикой. Но вы арестовали и Мейерхольда, Сталин…
Рано или поздно советский народ посадит вас на скамью подсудимых как предателя социализма и революции, главного вредителя, подлинного врага народа, организатора голода и судебных подлогов».

Нужно было иметь большое мужество, чтобы написать такое письмо. Да ещё кому? Конечно же, автор письма расплатился за письмо жизнью, будучи ликвидированным НКВД во французской Ницце.

Погиб в застенках НКВД и третий – Карл Радек,  заговорщик, шпион всех иностранных разведок.
Можно только предполагать, какая участь ожидала  нашу героиню, если бы не злополучный стакан молока. Именно он, наградив её брюшным тифом, унёс Ларису из жизни. Ей было тридцать лет.

Многих поразила эта смерть. Очень многие пришли проститься с ней. Дом Печати на Никитском бульваре, где стоял гроб, был переполнен: писатели, военные, дипломаты. И просто люд: всякий – бедный, богатый… В одном из некрологов было сказано: «Ей нужно было помереть где-нибудь в степи, в море, в горах, с крепко стиснутой винтовкой или маузером». А Борис Пастернак написал:

Лариса, вот когда посожалею,
Что я не смерть и ноль в сравненьи с ней
Я б разузнал, чем держится без клею
Живая повесть на обрывках дней…