Покаянный путь. Повесть. Главы 1-2

I
              Трифон Архипович, молодой мужчина лет 35, очень симпатичный с густой черной шевелюрой на голове – объект восхищения романтических особ, обожающих Блока, с лукавым прищуром черных глаз, в один из знойных дней лета 1995 года ехал в душном, раскалившемся на солнце автобусе из древнего русского города Торопца в областной центр.

              Автобус сделал остановку на одной из заправок, и все пассажиры побежали по нужде. Женщины просились в служебный туалет при заправке, а мужчины, менее обмеренные заботами о приличиях, пошли справить нужду кто где, лишь бы было на что – на стену здания заправки, на заднее колесо или бампер автобуса, на хилое придорожное деревцо. Трифон Архипович уже выбрал место, достал свой немалых размеров пенис и стал отправлять свои физиологические потребности. Моча брызгала во все стороны из его возбужденного полового члена. Вдруг он заметил рядом с собой мальчика лет 8, целомудренно писающего. Но Трифон ни сколько не смутился. У него самого был сын такого же возраста, и он вовсе не желал, чтобы тот вырос стесняющимся того, что родился мужчиной. Ничего непристойного, предосудительного и т.д. в духе морализирующих ханжей не было в том, чтобы сознавать себя принадлежащим к своему полу, чтобы демонстрировать признаки этой принадлежности в совершенно естественных обстоятельствах, таких, как например, сейчас. Трифону даже в голову не пришло, насколько он напугал бедного ребенка размером своего фаллоса, из которого хлестало будто из брандспойта. Нет, Трифон думал о встрече с сыном, которого никогда не видел, потому что мать увезла его в Калинин сразу после рождения.

              Фекла Васильевна Шалина – жена Трифона Архиповича – была на 7 лет его старше. Она приехала в Торопец по распределению после мединститута, сначала стала заместителем главного врача по лечебной работе центральной районной больницы, а потом и вообще главным врачом. Времена еще были советские, а потому молодых специалистов ценили, продвигали и всячески поддерживали. Вот только личную жизнь советское государство не могло наладить своим женщинам в связи с всеобщим дефицитом, в том числе и мужчин. Фекла Васильевна помыкалась-помыкалась в захолустном провинциальном городишке, потосковала-потосковала, а возраст-то уже не детский - 34 года - это срок. Вот она и нашла себе от нечего делать мужика, любящего погулять и выпить. Любить он её, конечно, любил, как и любую женщину, правда не знал точно, что такое «любовь» - неоконченное среднее образование и полученное от родителей-пьяниц воспитание не позволяли ему подниматься до понимания подобных категорий, но зато никогда её не бил.

              Расписываться он тоже не хотел, выставляя предлогом, что Фекла не хочет отказываться от своей древней фамилии.
- Ну, если не хочешь брать мою фамилию, тогда и расписываться не будем, - говорил Трифон. – А то, что это за семья на разных фамилиях. 

              Но когда он узнал, что будет ребеночек, как честный мужчина, пошел все-таки  с Феклой в ЗАГС. Не было ни  свадьбы, ни платья. Все прошло нелепо и глупо. Она была намного старше него, но будучи совершенно неопытной в отношениях с мужчинами не могла сдержать его в узде. Он её, может, и любил, да нет, любил, точно, но не уважал, изменял, пропадал из дому, пил, гулял, друзья привозили его никакого и сбрасывали будто мешок с картошкой под дверью. Она устраивала ему скандалы, он ей клятвенно обещал бросить пить, гулять, проматывать деньги. Стоя на коленях, он картинно бил себя в грудь и говорил:
- Феклуша, ей-богу, это было последний раз! Вот теперь - хоть убей. Всю получку, до копейки тебе буду отдавать! Веришь?! Ну, скажи, ты мне веришь!?
Она подходила к нему, запускала руку в его пышную шевелюру с комками дорожной грязи в волосах, прижимала его голову к своему животу и сквозь слезы говорила:
- Ты хотя бы о ребенке подумал! Какой ты ему пример будешь подавать – ты же пьяница!
- Я брошу, Феклуша, брошу! Мужик сказал – мужик сделал! Думаешь, у меня сил не хватит – хват! Брошу. Вот с сегодняшнего дня в завязке. Все, отрезано! Ты мне веришь?!
- Ладно, - смиренно плача, соглашалась Фекла, - пойдем кушать. Я завтрак приготовила.
И Трифон, образованный прощением, шел завтракать, а потом бежал в ближайший пивной ларек, находил пару товарищей на вечер, и все повторялось снова.

              Фекла Васильевна родила в апреле 1987 года сына Колю. Трифон напился по этому поводу до беспамятства, ему ставили капельницу, чтобы вывести сильнейшую интоксикацию. Фекла была совершенно одна. Единственное, что утешало, это внимательное отношение всего мед. персонала, поскольку Фекла пока еще была их начальницей. Как бы в порядке проведать и поздравить к Фекле пришла зав. поликлиникой и сообщила, что к ним на учет встала некая Марфа Захарова, 19 лет, которая ждет приплода к октябрю. Сначала Фекла Васильевна не обращала внимания на усиленные попытки зав. поликлиникой заинтересовать её этой Марфой, но потом все же спросила:
- Что-то уж больно молодая… Замужем?
- Так вот то-то и оно, что нет.
- А кто отец?
- Так многое люди брешут… будто женатый он, да и ребенок от законной жены только что родился.
- Вы на  что намекаете, Ирина Викторовна?
- На то, Фекла Васильевна, что ваш супруг так напился от двойной радости – что один ребенок родился, а второй будет. Плохо вы за мужем смотрели, плохо…
- Это не ваше дело и не лезьте в мою жизнь!
- Да я-то не лезу, только весь город говорит, что не следовало вам так долго в девках засиживаться, и уж тем более такого гуляку подбирать, вот и опозорились.
- Я опозорилась?!
- Ну, а кто же? Трифон -  здоровый  мужик, ну, выпивает, ну, с кем не бывает, ну, а ежели пошел на сторону, значит дело в жене…
- Пошла на …й, сука!

              Выписавшись из родильного отделения, Фекла Васильевна, взяв Колю, немедленно покинула Торопец, даже не простившись с мужем. В Калинине она устроилась простым врачом в одну из городских больниц – никаких других вариантов не было. Несколько лет она пожила в общежитии. Потом ей за опыт работы, за отличный труд, за тяжелое материальное и семейное положение, дали должность заведующей отделением и однокомнатную квартиру в семейном общежитии – при советской власти еще давали бесплатное жилье. Свою однокомнатную квартиру в Торопце она оставила Трифону, разведясь с ним к осени 87-го. Он был немало доволен таким раскладом. 

              Спустя 8 лет все изменилось. Советский социализм пришел в глубокий неразрешимый кризис, Союз пал, капитализм и демократия торжествовали. Работы не было никакой. Трифон со своим уровнем образования был мастером на все руки – жизнь его заставила быть и слесарем, и сантехником, и механиком, и строителем. В начале 90-х он с друзьями решил, было, организовать кооператив по оказанию соответствующих услуг  - нечто вроде капиталистического аналога советского Бюро добрых услуг. Но криминальные элементы, вернувшиеся после ельцинских амнистий в места, где их родили их матери и где они воспитывались как заядлые хулиганы, потребовали от  новоявленных предпринимателей налог с дохода. Кто-то из членов кооператива счел за лучшее откупиться, кто-то сбежал из города. Трифон был гордый, он считал, что мужчина должен отстаивать свое достояние, защищать свою честь, не отступать, не трусить, он вступил в борьбу и проиграл, был зверски избит, все, что у него было – отобрали, даже квартиру, оставленную ему Феклой. Конечно, у него был вариант стоять до конца, оклематься после побоев и стать новым русским Рембо, если бы ему нечего было терять. Но рэкетиры угрожали его близким. А с рэкетом начала 90-х спорить было очень опасно, они угрозы попусту не кидали. Пришлось отдать им квартиру.

              Несколько лет Трифон болтался как говно в проруби, жил у сожительницы, пил, перебивался мелкими заработками на строительстве коттеджей бывших рэкетиров и партийных работников. За пьянку его часто прогоняли. Хотел, было, снова организовать  бизнес - автосервис, но никто не захотел иметь с ним дела. В конце концов, сожительница его прогнала. И вот он ехал в Калинин в надежде, что бывшая жена его примет.

              Фекла приняла Трифона с радостью. Ей было уже 42 года, она была одинока, у неё рос сын без отца, материально жилось очень трудно, да и просто она его любила. Она начала уходить с работы раньше, чтобы встретиться с бывшим мужем и погулять, будто пара юных влюбленных в роще на закате. Потом, к положенному времени она возвращалась домой, где её ждали сын Николай и мать Евгения Семеновна Шалина, занимавшаяся воспитанием внука, пока дочь работала на две ставки, чтобы достойно содержать свою маленькую семью. Трифон возвращался в самую дешевую гостиницу, в номер, который он делил еще с каким-то заезжим мужиком. Вскоре Фекла взяла вообще отпуск за свой счет, и они с бывшим мужем смогли проводить целые дни вместе. Они были счастливы как дети, впервые почувствовавшие вкус любви.

              В субботу они решили втроем – с Колей – отправиться на пикник в рощу. Трифон, как настоящий мужчина, умел готовить хорошие шашлыки. Так Коля должен был впервые познакомиться с отцом. Знакомство прошло как-то бестолково. Трифон все время пытался шутить и веселить сына, но тот то ли по малолетству еще не понимал шуток, то ли не был к этому расположен. Он почти все время молчал. На вопросы отвечал нехотя и вообще на отца не смотрел, а все отворачивался.

              Он знал от бабушки, которая ненавидела зятя, что тот был алкоголик, что из-за его пьянки, он, Коля, родился полумертвым и его едва откачали, он знал, какие страдания отец причинил матери и сам мог видеть воочию последствия их брака и его распада – они жили почти в общежитии, мама получала очень мало, а ведь когда-то была главным врачом ЦРБ, могла бы стать начальником райздравотдела Торопецкой администрации, получить намного более хорошую квартиру и вообще жить намного лучшее. И сейчас ему совершенно было непонятно и даже обидно, что мать так ластиться к этому алкашу и всячески за ним ухаживает. Коля имел очень тонкую душевную организацию, был импульсивен и самолюбив. Это был результат того аристократического воспитания, которое ему дали мама и особенно бабушка, чей род вел свое происхождение от Алексея Шалина, родившегося около 1560 года и получившего в деревне Ключи, что стояла на реке на Шлине в Коломенском погосте Спасской вотчины Новгородского Хутыньского монастыря Деревской пятины Григорьевой половины, за свой взбалмошный и блажной нрав соответствующее прозвание. Этот нрав далекого предка достался по наследству его потомку в 14-ом колене. Николай с самого детства был единственным объектом внимания в семье Шалиных, все его капризы исполнялись, его воля была законом, ни о каких наказаниях вообще не было речи, наоборот – это он мог наказать всех различными способами. В пять лет, обидевшись на что-то, он ушел из дому, побродил по окрестностям и вернулся, когда мама и бабушка с ума сходили – это была им наука, он не был зависим от родителей, не боялся оставаться один, не боялся, что с ним что-то случиться. Очень часто он практиковал отказ от еды и только извинениями можно было заставить его вновь начать есть. Как долго он мог продержаться, никто не проверял, потому что, если после дня голодания он готовился ложиться спать голодный, то терпение родителей иссякало и они приносили повинную. В 7 лет еще до школы мама рассказала ему про кончину Есенина, и впечатлительный мальчик решил попробовать повеситься. К счастью, шарф на котором он вешался, сорвался и он отделался лишь потерей сознания от удушья и ушибом, при падении с высоты. Зато стало ясно, что он реально может такое повторить. В первом классе Коля совершенно не мог учиться, не мог вести себя на уроках, не мог высидеть и 5 минут в покое, грамота ему совершенно не давалась. Он, как будто, назло училке рисовал вместо ровных палочек какие-то закрученные каракули. На переменах он приставал ко всем, девчонок дергал за косицы, мальчишек толкал. Его боялись как ненормального. В конец концов, его перевели на домашнее обучение, толку от этого тоже никакого не было, поскольку приходящая училка мало была заинтересована в результате, а думала только о времени, которое она могла бы потратить, чтобы пробежаться по магазинам. В конце концов, обучение взяла на себя Евгения Семеновна, она ходила с внуком  гулять, рисовала на песке буквы, целые слова и заставляла Колю их читать. Так Коля учился. А еще Евгения Семеновна рассказывала ему красивые истории из жизни семьи Шалиных и всего народа русского. Коле нравились эти бесхитростные по форме, но глубокие по содержанию предания о прошлом, они связывали его с ним и развивали в нем   недюжинное воображение. Вскоре он сам стал сочинять захватывающие  рассказы, все, что он видел по телевизору или слышал из разговоров окружающих, он впитывал как губка и принимал очень близко к сердцу. Он был совершенно необычным ребенком, для которого мерки повседневности были слишком узки.

              Но вот появляется отец, дядя Трифон.  Коля был растерян, напуган, обижен и подавлен. Весь его живой ум и эмоциональность куда-то исчезли, он очень стеснялся, и чувствовал себя очень, очень неестественно. Какие-то смешанные, непонятные еще чувства боролись в нем. С одной стороны, сквозь дымку детских фантазий пробивалось нечто подобное радости и гордости за то, что есть отец, настоящий, родной отец, сильный, смелый, большой и красивый. С другой стороны,  из темных глубин души поднимался едкий и неприятный дымок – предвестник страха, что этот новый, незнакомый человек может разрушить всю их спокойную, устоявшуюся жизнь с матерью.   

              Во время пикника Коля что-то неприятное сказал матери, он часто подобное ей говорил, это была нормальная форма общения в их семье, иногда с матерной руганью, обвинениями и оскорблениями, но это всегда подчеркивало открытость и близость всех членов семьи друг другу, их равенство. «Милые бранятся – только тешатся»; с человеком, который тебе безразличен и духовно чужд, ты даже не будешь вступать в перепалку, потому что нету смысла в трате нервов. Только тот, кто действительно дорог тебе, кого ты надеешься в чем-то переубедить, может стать объектом обидных выпадов с твоей стороны. Евгения Семеновна практически всегда была недовольна своей дочерью, она считала, что Фекла неправильно воспитывает сына,  они всегда ссорились, Николай с детства наблюдал их собачества, они даже его забавляли, он порой специально провоцировал их, донося одной о том, что сделала другая, но при этом Евгения Семеновна неизменно продолжала помогать дочери в воспитании внука, вставала  в половине седьмого утра, приезжала к ней, чтобы Фекла в половине девятого могла уже быть на работе. Всю свою жизнь Евгения Семеновна посвятила дочери и внуку, а потому считала, что имеет право укорять её и говорить нечто, что ей не по нраву. И вот на том злополучном пикнике нечто подобное сказал матери и Коля. Она же в противность обыкновению сделала вид, что обиделась, сильно обиделась, отошла в сторону, будто, чтобы скрыть выступившие слезы.

              Коле была не только не понятна, но даже обидна такая реакция, вместо того, чтобы ответить, поддержать нерушимую связь с сыном, мать закрылась от него, делая вид, что больше не желает подобного общения. В следующее мгновение Коле стало еще более обидно. Отец отвел его в свою очередь в сторону и сделал серьезное мужское внушение, что маму надо уважать и чтобы он больше не позволял себе подобных выходок. Коля был смущен и раздавлен. Никогда с ним не говорили в таком тоне, никогда он не чувствовал против себя духовную силу намного большую, чем его собственная. И он ничего не мог сделать или ответить. Он смирился и даже, как было велено, пошел просить у матери прощения.  Правда, это было сделано в форме:
- Мам, ну, ладно, чего ты, пошли…

              Пришли с пикника. Трифон уходить в гостиницу не собирался. Наступил вечер. Поужинали, посмотрели телевизор. Фекла Васильевна вела себя совершенно неестественно, как-то наигранно и фальшиво, будто играя хлебосольную хозяйку. Начали готовиться ко сну. У Шалиных было две кровати. С вечера Фекла всегда ложилась с Колей, а когда он засыпал, она переходила на другую кровать. Иногда ночью он велел ей переходить к себе, и она возвращалась. Сейчас застилая обе кровати, Фекла Васильевна разъяснила Коле:
- Папа будет сегодня ночевать у нас. Ты ляжешь здесь (указала на одну кровать), а мы здесь (указала на другую).
- Нет, - решительно возразил Николай.
- Что нет?
- Ты ляжешь здесь, - он указал на свою кровать.
- Ну, подумай, ты уже не маленький, это неприлично.
- А вам – прилично?
- Но мы же взрослые.
- Нет!
- Давай, я с ним поговорю, - вмешался в разговор Трифон.
Фекла вскинула на него испуганный взгляд, но он её успокоил своей очаровательной  и уверенной улыбкой.
- Пошли, - Трифон взял Колю за плечо и вывел на кухню.
Они остановились перед дверью туалета. Трифон открыл её. Специфический запах ударил им в нос.
- Ляжешь там, где мать велела, понял? А то будешь ночь спать здесь! - Трифон указал на помещение туалета. – И только попробуй мне пикни!
Он отпустил Колю и пошел обратно в комнату, довольный, что в конце-концов, установил  контакт с сыном, росшим без мужского воспитания.

              Коля постоял в прихожей перед открытой дверью туалета, потом закрыл её и оказался перед открытой дверью кухни. Вошел на кухню и взял нож для разделки мяса, довольно длинный. Заложив руку с ножом за спину, он, как ни в чем не бывало, вернулся в комнату с самым веселым видом, который всегда был у его отца. Фекла обратила на него внимание, но не Трифон. Мать не успела остановить сына, как он нанес изо всех своих сил удар ножом в брюхо отцу. Тот упал с криком, кровь хлестала из него как из раненного борова.  Фекла металась вокруг мужа, совершенно обезумевшая. Испуганная криками и неадекватным поведением хозяев молоденькая кошечка – донья Маргарита, - жившая в доме Шалиных в испуге бросилась  под кровать.  Николай же спокойно сел на свою кровать и, не выпуская окровавленный нож из рук, смотрел, как корчиться Трифон. Фекла подбежала к нему:
- Дай мне это сюда! – она хотела забрать нож, но Николай не дал.
Фекла в ужасе отступила от сына и бросилась к мужу. В минуту стресса профессиональные врачи теряются и не знают что делать. Фекла то пыталась осмотреть рану, то бросалась за теплой кипяченой водой на кухню, чтобы промыть её, но, не дойдя до двери комнаты, оборачивалась, смотрела на сына с ножом и возвращалась назад, то находила бинты, вату, марлю, тряпки, зажима рану. Крови уже была целая лужа, Фекла все время истерично кричала, пытаясь выяснить, что сын наделал, и заставить его сбегать к соседям, вызвать скорую.
- Сама беги, - был резонный ответ.
- Держи так, держи! – кричала она Трифону, кладя его руку на тампон.
Она вскочила и решила сама бежать к соседям, но опять остановилась, посмотрела на сына и, не желая оставлять его наедине с отцом, взяла его с силой за руку и потащила за собой. В прихожей Коля бросил нож. Соседи вызвали скорую. Она приехала через 20 минут. Трифон был еще жив. Рана была серьезная, но неопасная. Нож неглубоко вошел под кожу, но разрез был достаточно широк. 

              Фекла Васильевна хотела ехать за мужем в больницу, но Коля удержал её:
- Останься. Если уедешь – я повешусь.   
Ей пришлось смириться. Ночью она легла с ним.

              В хирургии Трифон Архипович сказал, что порезался во время домашнего ремонта - никакого криминала, да и врачам, зашивавшим его, было на это глубоко наплевать. Через неделю его уже выписали, и он пришел в дом Феклы Васильевны. Здесь его ждала теща – Евгения Семеновна. Она все знала и уже несколько дней жила у дочери, чтобы в случае появления бывшего зятя дать ему достойный отпор. С собой у неё был костыль, сохранившийся со времени перелома тазобедренной кости. Она ненавидела бывшего зятя, ненавидела всех мужиков, испортивших жизнь ей, дочери, внуку. Она замахнулась на Трифона костылем, тот схватил его  и вырвал из рук Евгении Семеновны. Та заверещала во всю глотку, что её убивают, и даже присела, действительно, ожидая удара. Действие происходило в прихожей. Евгения Семеновна кричала так, что не только соседи, но даже и мертвецы могли выйти из своих каменных могил. Но вышел только Николай. Он был в комнате и слышал ссору отца и бабушки.
- Прекратите орать! – повелел он.
Все замолчали.
- Я хочу только поговорить с тобой, - заявил Трифон, - как мужчина с мужчиной.
- Не будет он с тобой разговаривать! - заявила Евгения Семеновна.
- Проходи, - отозвался Коля и пропустил отца в комнату.
Мать и бабушка попытались последовать за ним, но Николай так взглянул на них, что они застыли на месте. Дверь закрылась.

              Отец с сыном сели друг напротив друга, на разных концах давешней кровати, из-за которой намедни вышел конфликт.
- Ты меня не боишься? – спросил Трифон.
- С чего мне тебя бояться?
- Ах, ну, да, и, правда, – это мне тебя надо бояться. Не жалеешь? – он указал на то месте, куда Коля нанес удар.
- Нет.
- Ладно… Слушай, тут такая штука вышла… в общем мы с  твоей мамой все неправильно сделали. Мы думали, что ты, этая, – еще ребенок, а ты уже взрослый мужик, хозяин в доме. В общем надо было с тобой сначала посоветоваться, прежде, чем решаться жить вместе. Так, что ты нас извини…
Николай молчал.
- Тут  вишь, как теперь все обернулось, твоя бабушка в штыки… В общем, если хочешь, чтобы я остался, чтобы у тебя был папка, я останусь. Только ты должен сказать свое слово. Против твоей воли я оставаться не буду.
Николай молчал.
- Ты хочешь, чтобы я остался?
- Нет.
- Как нет?
В комнату почти вломилась Евгения Семеновна.
- Ну, ты же слышал – не хочет он, чтобы ты жил с ними! Убирайся вон, алкаш!
Трифон вскочил, лицо его налилось кровью. Он со зверским видом повернулся к сыну.
- Так мне уходить?
Николай только пожал плечами.
- Убирайся вон, алкоголик ё…!
- Старая, бл…! Саму мужик бросил, вот ты и злобишься, что кроме костыля тебя больше ублажить некому!
- Я сейчас милицию вызову, мудак!
- Пошли вы все на …уй!
Он пролетел мимо Феклы, бросив на неё самый презрительный взгляд, и выскочил из проклятой квартиры.

              Фекла обрушилась на мать:
- Это ты все испортила, дура! У нас все могло получиться! Зачем ты влезла! Дура! Дура!
Она зарыдала.
- Да что у вас с этим алкоголиком и ****уном могло получиться? Снова бы начал шляться, где не попадя. Разве, что город побольше, не так стыдно было бы. 
- Мама! Мне  уже 42, через 8 лет начнется климакс. У меня сейчас пора последнего цветения,  я хочу пожить, как нормальная женщина. А ты мне все испортила!
- Ты при ребенке постеснялась бы такое говорить, бесстыжая!
- А что ребенок? Он вообще здесь хозяин – пускай знает, что в его доме твориться.
- Тебе о ребенке думать надо, а не о своем климаксе.
- А что такое климакс? – спокойно спросил Коля.
Фекла тяжело выдохнула все эмоции и уже совершенно спокойно и отрешенно стала рассказывать сыну про женскую физиологию. Евгения Семеновна махнула рукой и пошла на кухню, напоследок сказав только:
- Бесстыжая!
А Фекла Васильевна рассказывала.
- Ну, знаешь, у женщин так с 13-14 лет начинаются так называемые менструации, как нам говорили в институте - «кровавые слезы матки по несостоявшейся беременности». Это как раз время, когда женщина может забеременеть и родить, самое счастливое время, когда жизнь её что-то значит. А где-то в 50-52 года менструации прекращаются, и женщина больше не может рожать. И это называется климакс или менопауза. Тут на неё скатываются все болезни, нервы,  в общем, она перестает быть женщиной. Зато перед этим моментом существует т.н. пред-климактерический период, когда женщина расцветает в последний раз, как в народе говорят: «45 – баба ягодка опять». И надо уметь пользоваться этим моментом.
- Так получается, что весь смысл жизни женщины в том, чтобы каждый год рожать детей или чтобы её постоянно кто-то ублажал?
- Ну, рожать детей  - призвание женщины, каждая женщина хочет иметь детей.
- Каждый год? А воспитывать их кто будет?
- Ты меня в чем-то упрекаешь?
- Нет, меня все устраивает.
- Да, тебя устраивает, а мое душевное состояние – тебя не интересует.
- Я не понял: пред-климактерический период – это, что, состояние души? А я думал, это все в организме происходит.

              Фекла еще раз встретилась с Трифоном, в березовой роще, где когда-то они гуляли, планируя воссоздать семью.
- Это ты во всем виновата! – сразу же заявил Трифон.
- Я?! Я-то чем виновата?
- Да тем, что у тебя ребенок больной!
- Еще бы ему не быть больным, у него отец – алкоголик!
- Ну, и стерва же ты!
- Пьянь подзаборная! Сколько ты крови моей попил, сколько обещаний давал… да ты же смеялся мне в лицо, за дуру меня держал и весь город надо мной смеялся, пока я была с брюхом, ты за молодой ухлестывал! Ой, как вспомнишь… Сколько я из-за тебя вытерпела… да, не правильно мы с тобой сделали, глупость сделали…
-  Это все твоя мать…
- Ты мою мать не тронь! Когда я сюда приехала с новорожденным ребенком, твоим ребенком, она мне помогла на ноги встать. Так, что не смей даже заикаться!
- Ну, ты же знала, знала, какой у тебя сын вырос. Если бы ты хотела,  чтобы я у тебя остался, ты могла бы его предупредить как-то, подготовить. А ты просто столкнула нас лбами, вот оно и вышло. Он же у тебя больной, псих, его лечить надо, ты его психиатру показывала?!
- Это тебя лечить надо было от алкоголизма! И не смей мне указывать, как моего сына воспитывать!
- Твоего?
- Вот именно. Ты-то в его воспитании участия не принимал. Ты мне хотя бы рубль алиментов добровольно заплатил? Все через суд и то по копейкам, то у тебя работы нету, то еще чего.
- А ты зачем ему фамилию сменила?
- Чтобы он принадлежал к нашему древнему роду, а не к вашей пьяной кодле.
- Сука!
- Паскуда!
- Короче, мы с тобой будем жить или нет?
Фекла  недоуменно посмотрела на Трифона.
- Но ведь он же тебе ясно сказал…
- А для тебя мнение 8-летнего пацана – закон? Да если ты захочешь, ты за сегодняшний вечер сможешь убедить его, что папка должен вернуться.
- А тебе только это и нужно, да?
На этот раз Трифон непонимающе взгляну на Феклу.
- Я имею в виду, что другая баба  тебя выгнала, вот тебе и нужно, где прикорнуться, да еще и посношаться, а ребенок и его психика тебя совсем не интересует? Ты бы его хоть сейчас упек в больничку. Нет, этого не будет.

II

              Прошло 4 года. Снова было знойное лето. Евгения Семеновна с внуком сидели дома и маялись от душной жары. У Феклы Васильевны была масса возможностей отправить сына в самые лучшие оздоровительные санатории области, но Коля возражал. Он боялся сверстников, боялся отрываться от семьи. Он даже на улицу не ходил гулять один, а только с бабушкой или с мамой по вечерам, или в выходные, или в отпуск. Но Евгении Семеновне было уже 68, и она не очень любила ходить. Её мечтой было посидеть на лавочке у подъезда, но, во-первых, Коля не терпел этого скучного времяпрепровождения, а во-вторых, возле их общежития уже очень давно не было никаких скамеечек – все было разломано пьяной молодежью. Поэтому полноценные прогулки у Коли выдавались не чаще, чем два раза в неделю, остальное же время он проводил дома, обыгрывая сам с собой сцены из рыцарских романов. Он играл и за мужчин, и за женщин,  за сеньоров  и слуг. Реквизит был самый нехитрый, сценарии – собственного сочинения, иногда далеко уходившие от оригинального текста. Он отдавался игре беззаветно, пот катился с него градом, он прыгал с кровати на кровать, представляя, что скачет на лошадях, благоговейно опускался на колени, будто перед папой Римским, и со всей силой убитым падал навзничь на кровати. Последние акты вызывали больше всего опасений Евгении Семеновны, поскольку та сила и экспрессия, с которой это производилось, угрожали повреждением позвоночника. Но Колю смерть не страшила.

              А Евгения Семеновна, чтобы не видеть, как внук себя калечит, уходила на кухню и смотрела в окно, на соседние дома частного сектора, на огороды, на жизнь тамошних людей. Через открытое окно она слушала их разговоры, была в курсе всех их дел, знала, кого как зовут, кто в каких отношениях, у кого какие проблемы. У самой у неё жизнь не сложилась. Она всю жизнь честно и добросовестно отработала на производстве, заработала себе квартиру. Муж её – отец Феклы – бросил Евгению Семеновну, когда дочь еще была во младенчестве, и уехал на Украину, найдя там себе какую-то женщину с тремя детьми. Это было горько и обидно, а главное непонятно – неужели женщина с чужими детьми может быть дороже, чем жена с родной дочерью? В отличие от многих женщин  в её положении, Евгения Семеновна больше себе никого не нашла, гордо решив, что ни один  мужчина не достоин её внимания, её древнего благородного происхождения. Она всю себя посвятила дочери и матери. Она смотрела теперь на Колю и вспоминала Феклу в детстве – та тоже долго жила в своем богатом, переливающемся радужными цветами, загадочном и таинственном духовном мире, созданном книгами, она тоже уходила на задний двор их деревенской усадьбы, где обедневшие аристократы сажали картошку, и там, никем не замечаемая, обыгрывала сценки из романов, разговаривала сама с собой, представляя себя героиней прошедших веков. Фекла действительно была одарена возвышенной душой, мать дала ей прекрасное образование, только вот все это не принесло ей счастья, а на долю ей выпало сойтись  с гулявым  горьким пропойцей. Теперь будущее их семьи воплощалось в Николае. Он был живым носителем истории своей семьи, судьбы своего народа, всей боли  и  страданий, которые пришлось пережить его стране со времен воцарения Петра Антихриста. И ему предстояло  преодолеть все преграды, всю зобу, искупить все  грехи, все преступления, чтобы жить лучше, счастливее, чем жили его предки, чтобы их вековые страдания не были напрасны, чтобы их безвестные жизни приобрели высший истинный смысл. В этом был его долг перед поколениями своего народа - обрести, наконец, долгожданное и заслуженное счастье.

              С этими мыслями Евгения Семеновна пришла к Коле.
- Отдохни уж, оглашенный. Вон как раскраснелся, поди, умойся.
Коля действительно устал, и с радостью пошел в ванную смыть пот с лица. Когда он вернулся, Евгения Семеновна сказала:
- Что ты носишься, как угорелый, вон, какая на улице жара. Лучше бы разделся.
И тут же начала его раздевать. На Коле, действительно, несмотря на жару, было много чего надето, но он приучил себя терпеть всякие физические неудобства. Евгения Семеновна сняла с него игровой костюм, якобы из XV века, обычную рубашку, которая одновременно была и ночной рубашкой. Коля остался в одной майке.
- Вот, видишь, как в маечке хорошо! - восторженно произнесла Евгения Семеновна, но глядя на внука, не удержалась и сняла с него и майку.
Обнажился бело-бледный, худой торс с выпирающими ребрами и позвонками – прямо анатомию можно изучать. Евгения Семеновна провела рукой по влажному хребту внука, по его груди и крепко прижала его к себе. Она гладила его по лопаткам, потом начала щекотать по ребрам. Коля залился смехом и откинулся навзничь на кровати.
- Давай вообще разденемся, - сказала Евгения Семеновна, и не дожидаясь согласия начала стягивать с внука панталоны.
Он спросил, конечно, зачем это, а она ответила:
- Да просто так, да и жарко тут. В одних трусишках – как хорошо будет!
Он лежал на кровати в одних трусах, а она смотрела на него. Потом всей ладонью она приложилась к тому месту, где под трусами были половые органы.
- Ты сюда ничего не подкладываешь?
Коля смущенно ответил:
- Нет.
- Давай посмотрим.
Она сняла с него трусы и с интересом стала разглядывать открывшуюся картину. Она провела пальцем по выпиравшей кости таза, будто собирала пыль со старого семейного шкафа.  Поначалу имевший вид сморчка пенис стал понемногу набухать.
- Ну-ка, ну-ка, что здесь, - возбуждая интерес в самом Коли, проговорила Евгения Семеновна, и взяла двумя пальцами пенис и попыталась оттянуть внешний кожный слой.
- Ты вот так не отводишь?
Коля ударил её по руке, довольно сильно.
- Отъе…!
Он вскочил, ища, где его трусы. Пенис уже принял довольно большие размеры. Найдя трусы, он протянул их бабушке, а сам лег на кровать и вытянул ноги.
- Одевай меня!
- И не стыдно!? – проговорила Евгения Семеновна, надевая на внука трусы.
- Теперь панталоны, – отозвался Коля.
- Ничего, подрастешь, все девчонки будут на твоего петуха зариться.
- Да не пи… ты!
- Ладно, мне в магазин надо, к обеду. Пойду.

              Евгения Семеновна ушла. Но спустя несколько минут в дверь постучали. Вообще-то Николай никогда не отзывался на стук в дверь (звонок он срезал еще в раннем детстве), он боялся людей, боялся их появления в мире своей квартиры. Но тут он подумал, что это бабушка что-то забыла и даже не спрашивая, кто стучит, отварил дверь. На пороге стоял его отец Трифон. Коля в страхе отступил. Но Трифон не двинулся с места.
- Ну, здравствуй, сынок. Пустишь?
- Скоро бабушка из магазина вернется.
- Не скоро – она только что вышла.
Поняв, что отец караулил под дверью, Николай молниеносно бросился в комнату, схватил железную арматурину, найденную во время одной из прогулок, и принесенную домой специально для целей обороны, и хотел уже, было, наброситься на незваного и опасного гостя, но тот продолжал стоять в дверях.
- Да ты не бойся так, я ничего плохого тебе не сделаю. Я просто хочу поговорить.
Коля весь сник, и чуть было не выронил свой ломик.
- Ладно, проходи, чего тебе?
- Мама просила посмотреть, как можно к вашей квартире присоединить соседний холл. Ведь, в конце концов, 19 квадратов пропадает, а так получиться приличная двушка.
Коля сделал знак, означавший «ладно, смотри». Трифон прошел в квартиру.

              После приезда в Калинин 4 года назад и неудачной попытки воссоздать семью, Трифон устроился на работу в одну строительную организацию, жил сначала в бытовках, совмещая по ночам сторожем, потом получил комнату в общежитии.
- Мать говорила, что ты сам заработал себе денег на подарок ко дню рождения? – осматривая кухню, Трифон пытался поддерживать разговор с сыном.
- Заработок и был подарком.
- Руками ведь, как нормальный мужик, работать не любишь? Все головой? У меня тут тоже кое-какие деньжата скопились, не подскажешь, как пристроить?
- 10 % моих.
- Ух ты!
Трифон посмотрел на сына. Глаза Николая горели жадностью и вожделением. Он, выросший в бедности,  действительно был охоч до денег. Долгие годы он не обращал внимания на то, что происходило вокруг него, в его стране. А люди меж тем делали миллиарды.

              Николай Михайлович Карамзин как-то сказал царю Александру, что стоит дать России 50 честных губернаторов и не будет более счастливой страны на свете. Спустя лет 20, после просмотра гоголевского «Ревизора» уже сам царь Николай отметил как приговор своей стране: «Россией правят столоначальники», а еще 100 лет спустя эту истину подтвердил новый руководитель страны - Сталин: «Кадры решают все». Чиновничество, бюрократия, управленческие кадры – вот от, кого реально зависит благополучие или несчастье любой страны, а России в особенности. Англичане и американцы даже специальное слово для этого придумали – management. Потому, что без эффективного управления никакой строй – ни социалистический, ни капиталистический – существовать не сможет, а просто придет к кризису, застою и развалу. В этом субъект-объектная диалектика экономического процесса: законы производства неизменны, но исполняют их люди. Именно партийные управленцы – малограмотные, тупые технари, засевшие на всех уровнях, – развалили советскую систему, они не сумели управиться с огромными богатствами страны, угнаться за динамикой мировой экономики, модернизировать народное хозяйство. Именно партийные чиновники погубили Советский Союз.

              Новые чиновники – Егор Гайдар, Анатолий Чубайс и его помощники Яша Уринсон и Альфред Кох – даже и не пытались управиться с той огромной машиной, какой была советская экономика. Они решили её просто и окончательно доломать и передать отдельные детали в руки частных управленцев, в надежде, что те окажутся более эффективны, чем прежние секретари обкомов и директора заводов. Но вместе с правом управления они передавали в частные руки и право собственности.  Когда в 1992 г. началась ваучерная приватизация, большинство простого народа даже понятия не имели, что это такое и зачем это нужно. Только узкая кучка высокообразованных и толковых аферистов знала и понимала что к чему. Сначала образовались шикарные лавки по выманиванию у народа его ваучеров. Эти конторы  имели какие-то речные названия - «Хопер-инвест», «Русский дом Селенга», а еще «Золотой дождь», «МММ». Они привлекали бесталанных актеров, типа Александра Цекало и Лолиты Милявской, чтобы те с экранов телевизоров разыгрывали перед темным и доверчивым народом сценки из сказочной жизни, которая должна случиться, после того, как люди избавятся от своих ваучеров. И люди с радостью избавлялись от них в надежде на золотые дожди, в первые месяцы они еще  получали кое-какие деньги, затем вместо дивидендов стали получать семена, а потом все эти конторы просто исчезли, ваучеры хапнули и сперли, как и было недвусмысленно обещано в названии инвестиционных домов. Но народ особо не возмущался, он не понимал, что такое ваучер, какие активы и фонды на него можно приобрести, а потому попросту плюнул на то, что с ним сыграли в какую-то темную игру, в которой он оказался подкидным дураком. Он еще не знал, что  его обворовали самым наглым, подлым и безобразным образом.

              Узнал он об этом позже, когда увидел в 1994-95 гг. посреди всеобщей нищеты, в которой жил, олигархов-миллиардеров с нерусскими фамилиями. И откуда только они взялись? Народ не мог себе и представить тогда, что все эти господа были основателями или точнее выгодоприобретателями (по западному - бенефициарами) тех инвестиционных компаний, которые выманивали у народа ваучеры, а потом исчезли. Аккумулировав в своих руках огромное число этих ваучеров, имевших номинальную стоимость и доставшихся им совершенно бесплатно, будущие олигархи пошли на залоговые аукционы, которые устраивал государственный комитет имущества во главе с А.Б. Чубайсом. Последнему нужно было одно – создать в России класс крупных капиталистов, собственников заводов и скважин. Он раздавал на этих аукционах за фиктивные бумажки, называвшиеся ваучерами, и за реальные взятки в твердой американской валюте, нефтяные и газовые недра, машиностроительные заводы и горно-металлургические комбинаты – все те богатства страны, которые непосильным трудом разведывались, строились и создавались поколениями советских людей, которые теперь всего этого лишись.  Это была величайшая махинация в истории, а Чубайс – был величайшим комбинатором.

              Те, кто опоздал к раздаче, стремились хоть как-то наверстать упущенное. Мелкие уличные дельцы скупали у народа за реальные, хотя и небольшие деньги, оставшиеся ваучеры, аккумулировали их, давали взятки чиновникам более мелкого ранга, на местном уровне, проводили фиктивные аукционы и по заниженным ценам выкупали за те же ваучеры, оставшееся еще в государственной собственности народное имущество.   

              Помимо взяток и многократного занижения цены использовались еще и настоящие криминальные схемы – с фальшивыми векселями, убийствами, захватами заводов. Многие советские воры в законе, нарушив эти самые законы, вышли  из тени и, вложив свои добытые рэкетом капиталы в большой бизнес, стали уважаемыми людьми – авторитетами. Государственное чиновничество все это прекрасно знала, прекрасно знало, кому оно передает народные богатства, но продолжало проводить свою политику, потому что знало и другое – «кадры решают все», а коли так, то, кого им бояться? Глупого, безграмотного, серого, неорганизованного народа? С этой стороны они чувствовали свою полную безнаказанность и вседозволенность (то, что называли «беспределом»), а со стороны криминальных авторитетов и олигархов, которые порой были одними и теми же лицами, они чувствовали реальную угрозу лишиться не только постоянного, как морской прилив, источника откатов, но и самой жизни. Поэтому каждый делал свое дело: воры – рэкетировали мелкий и средний  бизнес, пытавшийся работать честно, олигархи делили национальные богатства, а чиновничество все это покрывало. При этом чиновничество следует рассматривать в самом широком смысле слова, включая руководителей федерального правительства - Сосковца, Немцова, Шохина, Бурбулиса, Шахрая,  Шумейко, Бориса  Фёдорова, Заверюху, Лобова, Ясина, Грачева, Каданникова, Родионова, Илюшина, Лившица, Сысуева, Фрадкова, Адамова, и руководителей т.н. правоохранительных органов – Баранникова, Куликова, а так же руководителей субъектов федерации - московского Лужкова, калмыкского Илюмжинова, башкирского Рахимова, татарского Шаймиева, якутского Николаева, питерского Собчака. Православное духовенство, так же вышедшее из советской тени, забыв о своем долге пастырского воспитания  паствы и заботы о спасении  душ человеческих, всячески солидаризировалось с воровским руководством и приблатнялось к нему, аналогично тому, как это делали воровские авторитеты. Обидней всего было то, что от своекорыстия и человеческого безразличия всей этой сволочи – шайки бывших партийных секретарей и бывших же диссидентов – страдал и погибал ни в чем не повинный некогда честный и добрый народ.

              Рыба гниет с головы. Глядя, на воровство, произвол и беззаконие, которые бюрократия называла «процессом приватизации», и которым народ дал своё название  - «прихватизация», он приучился к самым низким, подлым и порочным приемам выживания – ко лжи, обману, все тем же взяткам – без которых нельзя было выжить в новых, «рыночных», условиях. Все эти приемы стали делом самым обычным и встречались уже на каждом шагу – на рынке, в ларьке, в транспорте. Боле того, умение «развести на бабки», «лохануть» стало признаком особенного ума и успешности. В стране появились новые доселе невиданные явления – проституция, наркомания и СПИД.  Тверская улица столицы стала именем нарицательным, обозначающим главную панель страны. Горькую долю хлебнули девушки славянской внешности из стран бывшего СССР, ринувшиеся в начале и середине 90-х годов в секс-индустрию в надежде на «большое бабло». Секс-индустрия перемолола их и выбросила как отработанный шлак на обочину Ленинградского шоссе.
             
              К 1996 году в результате приватизации сложились могущественные олигархические группы:
1. «АЛЬФА» (во главе с Петром Авеном, бывшим членом правительства Гайдара, Михаилом Фридманом и Германом Ханом), владевшая одноименным банком и Тюменской нефтяной компанией;
2. «ЛогоВАЗ» (во главе с Борисом Березовским и Бадри Патаркацишвили),  владевшая НК «Сибнефть», «АвтоВазом», «Аэрофлотом», телеканалом ОРТ;
3. ИНКОМбанк во главе с Владимиром Виноградовым;
4. «МОСТ» (во главе с Владимиром Гусинским и Борисом Хаитом), владевшая «Мост-банком» и телеканалами НТВ, ТНТ;
5. банк «РОССИЙСКИЙ КРЕДИТ» во главе с Виталием  Малкиным;
6. «ИНТЕРРОС» (во главе с Владимиром  Потаниным,  Михаилом Прохоровым, Александром Хлопониным и Дмитрием Зелениным), владевшая ГМК «Норильский никель», НК «СИДАНКО», ОНЭКСИМбанк, заводом «Пермские моторы», компанией «Полюс-Золото»;
7. «СБС-Агро» (во главе с Александром Смоленским), владевшая Агропромбанком;
8. «МЕНАТЕП» (во главе с Михаилом Ходорковским, Леонидом Невзлиным, Платоном Лебедевым), владевшая одноименным банком, НК «ЮКОС»,   АО «Апатит»;
9. «ЛУКОЙЛ» во главе с Вагитом Алекперовым, владевшим одноименной нефтяной компанией;
10. TRANS WORLD GROUP (во главе с авторитетными братьями Львом и Михаилом Черными), владевшая Братским алюминиевым заводом, Новолипецким и Магнитогорским металлургическими комбинатами.

              После перехода народной собственности к частным владельцам ситуация в экономике страны, как на то блаженно надеялся сын советского детского писателя, нисколько не улучшилась. Производство стояло, люди сидели без работы, пенсионеры – без пенсий, те, кто работал - по несколько месяцев не получали зарплаты. Новые собственники никак не могли эффективно управиться с  экономикой. В этих условиях самыми ценными активами были даже не нефтяные залежи или промышленные мощности, а банки. Через них проходили все криминальные операции – по отмыванию наворованных денег, по прикрытию позорных сделок, по ежегодному уводу за рубеж миллиардов долларов, по разворовыванию бюджетных средств. За каждую такую операцию банк получал свою долю. Своей основной функции – кредитования производства, капиталовложениями – банки совершенно не занимались.
 
              Правительству в этих непростых экономических условиях выпала самая тяжелая и сложная задача – с одной стороны, крышевать процесс воровской приватизации, с другой, обеспечивать свое будущее и будущее своих детей и внуков, а с третьей – поддерживать кое-как общественный порядок, платить зарплаты и пенсии, содержать больницы, школы, детские дома и прочие богоугодные заведения. Приходилось печатать в огромном числе деньги, подстегивать инфляцию, чтобы как-то выкрутиться из положения. Особенно обидно было чиновникам, когда они видели, что бизнесмены делают огромные деньги на доверчивости своего народа, а им остаются лишь жалкие откаты, на которые даже приличной виллы на Лазурном берегу Франции не купишь. Наиболее  обидным было дело «МММ» - компании братьев Мавроди. Они придумали гениальную схему, названную впоследствии пирамидой – заманивать народные деньги в долг траншами, расплачиваясь по обязательствам за счет привлечения новых долгов. Когда пирамида достигала пика, последний транш оказывался непокрытым: те, кто его давали – оказывались без денег, проще говоря, самыми невезучими, а те, кто брали – сбегали с чужими деньгами за границу. Возмутительней всего  было то, что Мавроди не поделились с чиновниками по принципу: «если Бога нет, то все дозволено». За это власти Сергея Мавроди посадили, а сами смекнули, что схема-то работает. И вот в 1995 году правительство Черномордина начало строить финансовую пирамиду в масштабах всей страны, только лохами в ней были уже не простые граждане, а разбогатевшие за последние годы банкиры. Пирамида называлась - ГКО – государственные краткосрочные облигации. Банки в огромном числе закупали транш за траншем эти облигации, тем более, что правительство устанавливало недетскую доходность по ним (по первому выпуску – 118 % годовых).  На эту пирамиду даже взобрались зарубежные инвесторы, банки и суверенные фонды. Так у правительства появились деньги, чтобы  выиграть выборы 1996 года, выдать зарплаты и пенсии, купить, кого следовало, сформировать нужное общественное мнение. Руководил предвыборной компанией все тот же Чубайс - чего только про него не говорили, но гениальным менеджером он был точно! Народ на выборах президента Ельцина одобрил все, что последние 5 лет творилось в стране!

              В 1998-ом наступил пик пирамиды. Черномордин вовремя ушел в отставку и подставил молодого карлика Кириенко, у которого размер мозгового аппарата был пропорционален его росту. И вот новый премьер Кириенко летом 98-го объявил дефолт по ГКО,  что означало, что  Россия, как заемщик, неплатежеспособна и погашать свои облигации не может. Вот тут и начался настоящий кризис. Причина кризиса была, конечно, не в дефолте, просто все ясно увидели, что система слишком перекредитована, слишком много долгов, слишком много денег как таковых  крутится в экономике, но под ними нет реального производственного базиса,  нет реального продукта; деньги – виртуальны. Люди бросились забирать свои деньги из банков, банки не могли справиться с наплывом клиентов и замораживали их счета, закрывали офисы, создавалась паника. Банки не могли возвращать долги другим банкам, зарубежным партнерам, проводить платежные операции своих корпоративных клиентов. В итоге обанкротились Инкомбанк, банк «Российский кредит», «СБС-Агро». Такие олигархи, как Малкин, Смоленский, Виноградов выбыли из обоймы вершителей судеб страны.

              Как это всегда случается, страну губят негодяи, а спасают честные и порядочные люди – Примаков, Маслюков, Геращенко. Благодаря деятельности нового правительства экономика России не только вышла из кризиса, но и заметно оживилась. Кризис стал своего рода кровопусканием – вся зараженная кровь ушла, банки, занимавшиеся спекуляциями и отмыванием грязных денег – ушли;  те, кто остался, занялись выполнением своей основной экономической функции – кредитованием производства и оно начало потихоньку подниматься. Новые, образованные и эффективные управленцы занялись добычей и переработкой ископаемых богатств страны, воссоздавая, правда, только для себя, её былое экономическое могущество. В 1999 году в числе наиболее крупных олигархических групп были теперь преимущественно нефтяники и металлурги, более-менее спокойно пережившие кризис и получившие благодаря политике правительства возможность развивать производство:
1. «АЛЬФА» (во главе с Петром Авеном, Михаилом Фридманом, Германом Ханом), владевшая одноименным банком и Тюменской нефтяной компанией;
2. «ЛогоВАЗ» (во главе с Борисом Березовским и Бадри Патаркацишвили),  владевшая НК «Сибнефть», «АвтоВазом», «Аэрофлотом», телеканалом ОРТ;
3. «МОСТ» (во главе с Владимиром Гусинским и Борисом Хаитом), владевшая «Мост-банком» и телеканалами НТВ, ТНТ;
4. «ИНТЕРРОС» (во главе с Владимиром  Потаниным, успевшим уже побывать членом правительства Черномордина,  Михаилом Прохоровым, Александром Хлопониным и Дмитрием Зелениным), владевшая ГМК «Норильский никель», НК «СИДАНКО», ОНЭКСИМбанк, заводом «Пермские моторы», компанией «Полюс-Золото»;
5. «МЕНАТЕП» (во главе с Михаилом Ходорковским, Леонидом Невзлиным, Платоном Лебедевым), владевшая одноименным банком, НК «ЮКОС», АО «Апатит»;
6. «ЛУКОЙЛ» во главе с Вагитом Алекперовым, владевшим одноименной нефтяной компанией;
7. TRANS WORLD GROUP (во главе с авторитетными братьями Львом и Михаилом Черными), владевшая Братским алюминиевым заводом, Новолипецким и, Магнитогорским металлургическими комбинатами.
8. «СУРГУТНЕФТЕГАЗ» во главе с  Владимиром Богдановым, владевшим одноименной нефтяной компанией и долей в ОНЭКСИМбанке.
9. «ТАНАКО» (Транснациональная алюминиевая компания) во главе с Анатолием Быковым, владевшим Красноярским алюминиевым заводом, Красноярской ГЭС, Ачинским глиноземным  заводом, Красноярским металлургическим комбинатом.
10. «СИСТЕМА» (во главе с Владимиром Евтушенковым), владевшая  «Гута-банком», Московским банком реконструкции и развития, Мобильными телесистемами (МТС), МГТС, СК «Росно», Московским нефтеперерабатывающим заводом.
              В том же 1999 г. мало, кому доселе известный Роман Абрамович, вытеснил казавшегося несгибаемым Березовского из его нефтяного и медиа-бизнеса, а Владимир Лисин и Олег Дерипаска начали брать под контроль активы криминальных олигархов Чёрных и Анатолия Быкова («Новолип» и «Русал»).

              Николай Шалин только во время кризиса 1998-99 гг. обратил внимание на то, что происходило в стране. Он еще не понимал закономерностей всех процессов, но зато ясно видел, что Россия – удивительная страна, где деньги можно делать из простой бумаги, было бы лишь немного ума и бесстрашия, потому что, как говориться, риск – удел благородных. У него на слуху были имена олигархов и руководителей правительства. При этом он вместе со всей страной страстно ненавидел Чубайса, но при этом почти уважал Березовского и при этом знал, за что. Березовский представлялся ему умным человеком, который в сложившихся условиях сумел осуществить свою мечту. Да, он воровал, но ему позволяли это делать. При этом он отвечал только за себя перед своей совестью. А Чубайс, как государственный чиновник, был именно тем, кто позволял воровать, кто действительно был виновен в нищете и унижении русского народа. Коля Шалин завидовал Березовскому и готов был воровать столько же или даже больше, но никогда бы не захотел быть на месте Чубайса и нести ответственность за свои действия перед страной, народом, историей и Богом.

              В самом  начале 1999 года Шалин впервые включился в зарабатывание денег. Правительство Примакова проводило политику девальвации рубля с целью стимулирования экспортных отраслей экономики, в первую очередь нефтедобычи. Доллар рос, рубль падал. 20 января Коля велел матери купить на все сбережения (а их было 5000 рублей) долларов по 23 рубля 90 копеек. Фекла Васильевна беспрекословно исполнила волю сына даже не пытаясь вникнуть в  его бизнес-план и просчитать экономический эффект от этой операции. В начале апреля курс Центрального Банка перевалил за 25 рублей (Коля постоянно отслеживал динамику) и тогда Шалины продали свои доллары и не прогадали – очень скоро курс пошел вниз. За 2 ; месяца Коля заработал 4,62 %, т.е. по рублю с каждого из 210 купленных долларов – это и был его подарок к дню рождения.  Он невероятно гордился этой своей первой финансовой операцией. Однако очень скоро восторг прошел, когда он высчитал среднюю годовую прибыльность от операций с валютой – оказалось всего 22 %, тогда как в банках в то время принимали вклады под 28 % годовых. После этого сравнительного анализа Коля решительно определил для себя – больше с валютой не работать. Первый успех был не таким большим, а самое главное – случайным и непредсказуемым. Но именно он заставил Колю серьезно заинтересоваться  финансами вообще, каковыми он занимался в свободное от детских игр время. Он посылал мать по городским банкам, узнавать, где какие проценты, перекладывал деньги с одного счета на другой, стремясь получить максимальную выгоду.

              И вот, отец, которого Коля прежде знать не хотел, предлагал ему взять в управление его сбережения.
- А много у тебя денег? - поинтересовался Коля.
-  Да, нет, тысячи три, - отозвался Трифон, замеривая стену на кухне.
Он и не заметил, какой с жадностью вспыхнули глаза у Коли.
- И где они у тебя хранятся?
- Ну, есть где: зашиты в матраце.
- Деньги должны работать и приносить доход! – эта фраза была жизненным принципом Коли.
- Ну, вот вы с матерью подумайте, я тоже подумаю. А дверцу прорубим здесь, газовую плиту сдвинем, а холл кирпичом заложим.
Трифон быстро ретировался, чтобы успеть до прихода Евгении Семеновны, а вечером у Коли с матерью состоялся серьезный разговор.
- Послушай, - говорила Фекла Васильевна, - он нам действительно хочет помочь. У него есть связи среди строителей, они нам могут практически бесплатно присоединить целую комнату. У нас будет двухкомнатная квартира. Разве не здорово?! Вообще он половину работы сам может сделать – у него ведь золотые руки!
- Ну, хорошо, пусть делает.
- Только он хочет здесь жить.
- Это ты хочешь с ним жить! У тебя только одно на уме!
- Это у тебя только одно на уме – чтоб я всегда была только рядом с тобой, но ты уже не маленький, так долго продолжаться не может.
- Может, если я этого захочу, - спокойно ответил Коля.
- Я завтра должна дать ему ответ. Что мне сказать? Решай!
Коля задумался. Нет, не деньги его интересовали, и не лишняя комната. Было что-то другое, неясное, было нечто подобное авантюрному чувству приключений, манящих за горизонт в неизведанное далёко. Это был его отец, мужчина,  и это было интересно, как они смогут жить, какой будет эта новая жизнь.
- Он будет жить в той комнате, которую присоединит, - отозвался Коля.
- Он не согласиться жить на птичьих правах, - заметила Фекла Васильевна.
- Тогда пускай гниет в своей общаге, мы и без него проживем неплохо, и денег у нас хватит эту комнату присоединить!

              Посреди ночи Коля проснулся и жалобно позвал маму:
- Мам, я описался…
Она встала с другой постели, зажгла ночник. Начала снимать с сына мокрое белье и тут заметила:
- Это ты не описался… Это другое…
- Что?
- Это из тебя сперма вышла.
- Почему? - испуганно спросил Коля.
- Это у всех мальчиков происходит, когда они превращаются в мужчин.
- Какая гадость!
- Ну,  я ничем тебе помочь не могу,  обычное дело…

              Следующий день была суббота. Фекла была дома, поэтому  Евгения Семеновна к ним сегодня не приходила. Коля проснулся довольно рано, почувствовав, что его проклятый пенис, уже принесший ему сегодня ночью большую неприятность, снова выкинул штуку - раздулся в трусах до неимоверных размеров. Коля думал, что это все от того, что он хочет в туалет по малой нужде, но как встать – ведь мама заметит выпирающий половой член и начнутся разговоры о том, что произошло ночью. Коле было стыдно, жутко стыдно, за все – и за ночь, и за утро. Он долго лежал в постели, мама несколько раз предлагала  ему подняться, говоря, что завтрак уже почти готов, а ей надо идти на встречу с отцом. Наконец, Коля, незамеченный, прошмыгнул в туалет. Но помочиться нормально он не смог. Моча не хотела выходить из его разбухшего пениса, он старался вытянуть крайнюю плоть, чтобы придать пенису его обычную форму. Его смущало время, которое он тратит на отправление нужды и то обстоятельство, что на кухне, где находилась мама, не было слышно, как моча льется в унитаз. А если она не льется, что он делает в туалете так долго? Самое страшное было в том, что пенис мог так и остаться в этом уродливом состоянии. Это больше всего пугало Колю. В конце концов, несколько капель выкатились из пениса, и Коля тут же проскочил в ванную. Пока он умывался эрекция, к счастью, спала – это было невероятным облегчением. Он смог сходить по малой нужде, мог ходить по квартире, он снова был уверен в себе, снова был хозяином  в доме, ничто его не смущало, ничто не ограничивало его свободу.
 
              Фекла Васильевна пошла на встречу с Трифоном. Коля остался дома один. Он провожал мать глазами из окна, пока она не скрылась за раскидистыми тополями, потом, как потерянный стал слоняться по квартире. Остановившись перед зеркалом в прихожей, он уставился на себя. Потом снял панталоны и трусы и стал смотреть на свои половые органы. Он смотрел, как его пенис снова набухает и поднимается. Поднявшись, пенис начал дергаться. Смотря на этот процесс, Коля думал, зачем ему все это, зачем ему быть мужчиной, почему это так скользко, неприятно и унизительно, зачем ему этот стыд и проблемы? А главное он не мог понять, почему все считают это отвратительное явление совершенно обыденным и даже как будто полезным? Почему все кругом – и по телевизору, и в школе,  и даже в его семье – только думают об этом, причем думают, как о чем-то достойном и правильном? И в чем только такая притягательность секса, неужели этот красный, возбужденный пенис может доставлять женщинам какое-то  удовольствие? Он почти ненавидел его, ненавидел за то, что он доставляет ему столько неприятностей, что он стесняет его, лишает его свободы быть тем, кем он хочет, быть человеком вообще. Коля смотрел на свои половые органы, трогал их, но ничего не понимал. Но он чувствовал, что есть нечто другое, более значимое, более правильное и полезное в жизни, чем секс.

              Послышался шум открываемой двери. Коля молниеносно натянул трусы и панталоны и встретил отца и мать, как ни в чем не бывало. Он даже сделал вид, что  не услышал, как мать в последний момент шепнула отцу:
- У него сегодня ночью было семяизвержение, так что ты поговори с ним.
- Что порешили, бояре? – спросил Коля.
- Ладно, буду жить в той комнате, - ответил Трифон.
Коля пожал плечами.
              После обеда отец с сыном пошли на прогулку.
- Мать говорила, что ты сегодня ночью типа обоссался? – без обиняков начал Трифон мужской разговор с сыном.
- Мама говорит, что это было вовсе не то.
- А ты знаешь что?
- Ну, так…
- Ты не куришь?
- Не-е-т! – возмущенно ответил Коля.
- А вот курил бы – все знал! – безапелляционно ответил Трифон.
Коле очень не понравилось это замечание, казалось, что отец хочет склонить его к курению. А Трифон продолжал:
- Все нормальные мальчишки в твоем возрасте курят и в компаниях все эти вопросы  решают. А чтобы такого больше не случалось, надо драчить.
- На …уя? – с вызовом спросил Коля. – И вообще, я хотел тебе сказать следующее: ты, конечно, будешь жить у нас, когда появиться возможность, т.е. не сейчас, не сегодня. Это первое. А второе, запомни: если я увижу вас сношающимися, то я тебя убью, топором зарублю. А мать всегда будет спать со мной. Таковы мои условия.
- Ты просто больной! – Трифон в испуге шарахнулся от сына и заспешил обратно.
Коля остался одиноко стоять посреди лесной поляны, куда они пришли как будто для воспитательного разговора. Заходящее солнце кидало кровавые отблески на верхушки сосен. Впереди была большая жизнь, полная страданий и борьбы, всего того, что было начертано на роду у Николая Шалина, что составляет существо любой жизни, только не всякий живущий в состоянии это понять. 

Продолжение http://www.proza.ru/2013/07/10/1172