Cruxifixio

«Cruxifixio»

Do you don't you want me to love you
I'm coming down fast but I'm miles above you
Tell me tell me come on tell me the answer
and you may be a lover but you ain't no dancer
“Beatles”

Я пришел разделить человека с отцом его,
и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее.
(Мф. 10. 35)

I. Знакомство
Очередная длинная и бессонная ночь в поезде «Донецк-Симферополь» уже не вызывала в В. никакого интереса, не имела никакой эмоциональной глубины, как бывало ранее, как было всегда. Верхняя полка, запотевшие стёкла, безлунно-тоскливая, уносящаяся вдаль, ночь, словно пожирающая целый этап в его жизни, этап яркий, насыщенный, но столь же трагический, внутренне деструктивный, как и сам В. Бессмысленные, пустые, однообразные тела, груды тел, неясные, аморфные очертания предметов, витиеватые серые линии танцевали перед его потухшим, остановившимся взглядом, взглядом такого-же мертвеца, как и все люди в этом вагоне, больше походившем на гроб. Мрачное небо походило на ватную воронку, засасывающую жалкие осколки его разбитой души, которая давно сама обрела вид сквозной воронки, пустой спирали без четкого вектора. Оно словно засасывало В. в себя,он проваливался в пустоту, он был болен...Лихорадочный пот был единственным  признаком того, что болен, а не мёртв.
По вагону сновал проводник, в светло-синем комбинезоне. Ему так же не спалось, и несколько раз его взгляд встречался с остановившимся, незрячим взором В., и это  заставляло проводника вздрагивать, словно он увидел Смерть собственными глазами, словно он вёз «груз 200», тогда как привык к манекенам шевелящимся и лучше разукрашенным. В. же был не манекеном, он был мертвецом, по крайней мере, так казалось проводнику, который даже утром так и не предложил положенный чай.

Позади остался грязный, мрачно-помпезный, проклятый для него и им лично Донецк, город призраков. Впереди маячили однообразное удушье провинциальных каморок, летний нестерпимый зной, монотонное существование вместе с родителями и антидепрессантами по утрам. Жизнь обещала не останавливаться, жизнь как летаргический сон. Надежда не таяла, но и не обозначалась в конкретной форме, в живом выражении. Для В. разница была невелика, если её можно было выделить вообще- и там, и там-кромешная, зловонная, скрипучая скука, фальш и старый, заброшенный, закоптелый театр, в котором никому не нужные куклы валяются, каждый в своей промокшей серой коробке, и каждая кукла мнит, что раз игра окончена, то теперь-настоящая, лучшая жизнь! И лишь немногим ясно, что игра продолжается, да зрителей нет, да истории нет, времени, Бога нет-каждый за себя, каждый перед зеркалом, театр брошенных, сцена больных. И для В. даже декорации не менялись, просто он переезжал в новую коробку...в надежде, немой, еле различимой надежде на то, что удастся найти кого-то, кто так же понимает всё единообразие совершаемого вращения, и тогда, может быть, настанет новый день...действительно новый.

В Симферополе у В. не было никого, как он сам считал. С детства замкнутый, худощавый, депрессивно-болезненный социопат, он был поглощен собственным миром иллюзий и  образов будущего, в которых непременными факторами для него выступали свобода и власть, но прежде всего-революция. Знал ли он, за что конкретно хочет бороться, к чему конкретно стремится в жизни? Нет. Сотни, тысячи раз-нет. Как мечтатель, он мыслил слишком широкими, абстрактными категориями, как лирик-слишком отвлеченными образами, и наполнить жизнью, вдохнуть живительный пар конкретного, материального, в свои обильные философско-поэтические грёзы ему только предстояло, и для него это был нелегкий путь, дорога через хроническую депрессию, неверие, страхи и сомнения. Наверное, депрессивная неуверенность-черта всех гениев, великих злодеев, лучей и Солнц истории. Но так же это-черта пьяниц, опущенных и жителей дна. Вот и В. с раннего детства был поставлен перед выбором, не имея по сути выбора, кроме как «победить или умереть». Он чувствовал в себе огромный нереализованный потенциал, запас сил на яркую, судьбоносную для многих людей, жизнь, имел царственные амбиции и цветущее ощущение личной связи с тем, что называл Мировой Судьбой. И вместе с тем, к 21 году В. находился в самой глубине психологического кризиса, на грани серьёзного душевного расстройства, в разладе с собственными желаниями и волей, апатичный, вялый, не способный адекватно реагировать на вызовы и угрозы устрашающего, враждебного, холодного внешнего мира. Он не знал, кто он, несмотря на то, что чувствовал свою особенность. Он не понимал, куда идти, хотя осознавал, что дальше ждать нельзя. Кричащее противоречие между внутренним смутным чувством, неудовлетворенным тщеславием, букетом комплексов и реальным омертвляющим положением дел создавали настоящий гордиев узел, развязать который можно было только мечом...мечом нового чувства.

Начало апреля, люди вокруг радуются весне, встречаются, любуются прояснившимся небом, зеленеющими деревьями в просторных и светлых парках, наслаждаются теплом, пробуждением жизни и свежих чувств, любви. Любви...её ждал и наш герой, он всегда её ждал, для него любовь была родником, из которого можно было черпать жизнь. Не любовь от избытка жизни, а жизнь от многоголосого пения амуров. И чем взрослее становился В., тем дальше от него становилось это пение, тем менее восприимчивым он становился к переливам прелестных голосов, что лишь многократно усиливало апатию и неверие в себя. В. не мог жить, как все, жить, не веря в свою миссию, слишком масштабно он мечтал, слишком отдавался мечтам, чтобы просто жить, не для чего то, не кем-то, а для себя, здесь и сейчас. Не существовало для него «здесь и сейчас», а «завтра» могло наступить лишь при условии того, что сам он называл «пробуждением от сна», и ему нужен был толчок. Чем дальше от него становились обычные чувства, тем сильнее он ждал необычных, тем разительнее и заметнее становились его внутренние терзания, единственным спасением от которых было решение-действовать, активно искать этот великий источник любви, такой непохожей на всю,что именуют любовью люди.
Для этого необходимо было знакомиться с девушками, необходимо было познавать женщин, открывать их. Но как, где? Слишком высокие цели, слишком образные надежды, слишком неопределенные, неуловимые чувства, не оставляли В. выбора- среди знакомых девушек этого региона он знал только одну, которая могла бы стать его музой, хотя В. не был знаком с ней лично.
Взяв её номер через социальную сеть и решив позвонить, как только улучшится настроение, В. прождал фактически 2 месяца, прежде чем смог, вернувшись в реальность, набрать номер...Голос М.(так звали фею) не вызвал в нём отторжения, хотя и впечатления, врезающегося в память иглой или лезвием, с первого раза не произвёл. Обычный девичий голосок, в меру звонкий, искристый, нежный, по-обычному приятный, как мятный чай дождливым осенним вечером. Ничего сверхъестественного. Никакого знака. Может-не она? Но стихи...её стихи говорили, что она тоже что-то знает, что то о всех, хоть, может, сама не знает, что знает...или знает, но не знает себя. Проверить...надо было проверить!
В. знал об М. не слишком много- мечтательная лирическая девушка сродни юным дворянским барышням XIX века, интересующаяся поэзией, русским роком(самое главное-»Гражданской Обороной»!), кокетливая, с приятной внешностью, немного замкнутая, с долей иронии и лёгким налётом лисьей женской хитрости, которую впоследствии она сама назвала «единственным приёмом, который она освоила-приёмом обольщения». Тонкий стан, искры бабочек в глазах, слабое здоровье, которое, однако, лишь подчеркивало и обрамляло женскую тонкость и чувствительность, поэтичность её натуры- всё это В. узрел после первого свидания с ней- молчаливой прогулки по парку. Она не была эталоном красоты, или апофеозом гениальности. На её плечах не тосковали Ангелы, в её глазах не было демонов. Но всё это не имело значения-она была тем, кого ждал В. Она была тем, кто ему снился. Прекрасная Дама не должна быть совершенной-в ней была внутренняя красота, красота и совершенство не совместимы.
«Приёмы обольщения» против В. не имели никакого смысла- он вёл свою собственную стратегическую игру(хотя оформленной стратегии у него ещё не было), и по своей отчужденной натуре не склонен был к мимолетным увлечениям.
Уже тогда он почувствовал, что рано или поздно эти отношения перейдут платонический рубеж-В. хорошо улавливал все тонкости эмоционального резонанса, и потому отлично понимал перспективу любой связи- останется ли она мелкой лужей «товарищества», выльется ли в озерцо «крепкой дружбы», или в пошлую речушку букетно-цветочных «сезонных амуров», а может- в агрессивную и дикую горную реку бурной страсти, или море- глубокое море настоящей душевной трагедии. Эта связь сразу всплыла в его сознании с горизонтом чего-то большего, чем просто знакомство, с манящим призраком неизведанного. В. понял, что не нужен конкретный знак, не обязателен отчетливый взрыв- он искал легкого чувства-он его найдет в этой девушке. Муза не должна быть хищником, пробуждение не может быть со свинцом в голове...
После  первой встречи последовала вторая, потом- третья и т. д. М. училась в Симферополе, и во время её приездов они гуляли целые ночи напролёт, за первым поцелуем последовал второй, третий, сотый...Постепенно М. переставала бояться тишины(это было её особенностью), становилась раскрепощеннее, как и её странный лунный партнёр, боящийся шума и солнечного света. Они бродили по безлюдным проспектам, взявшись за руки, обнимаясь и пританцовывая на каждом  повороте(то ли движения, то ли мысли), упивались обоюдным отражениям во взглядах, содрогаясь пленительной негой от мимолётных прикосновений нежных, художественных рук друг друга! Поцелуи лились молочной райской рекой, объятия дарили прелюдию экстаза, разговоры были не нужны...но они были, и вносили оживление.
 Кроме того, они ежедневно переписывались по интернету, что вообще является уже традицией людей, склонных к мечтательности, для которых способ связи и телесный непосредственный контакт не играет решающей роли, а больше-создаваемый образ и  собственное воображение. Эта склонность наложила заметный отпечаток и на стиль общения, инкрустированный образными сравнениями, обрамленный перекрёстными романтическими идентификациями с ролями Принца и Принцессы, придававшими общению игриво-кокетливый и несколько неуловимый характер. В этой игре М. раскрывалась, её творческая потенция находила полноправное выражение, она имела теперь отдушину от такой же серой стены, которая мучила её долгое время, как и В., и ощущение тяжести от которой сближали её с В. не только в надежде, не только в экстазе, но и в печали, и в тоске.
Тесное знакомство с М., ночные прогулки, вдохновили В. на активную внутреннюю работу, преодоление апатии и лени, которые долгое время мучили его после прошлых эмоциональных потрясений, на новый творческий подъём. Ему было нелегко. Время шло, время снова шло...и начало свою игру, игру против В. Новый соперник. Новый бой. Даже хорошо. Это жизнь, жизнь пробуждается, вместе с её болью, её утратами, её круговоротом мыслей, чувств, поцелуев, поражений...
Она всё понимала. Не спешить, но и не сидеть на месте! Она была рядом, хоть и жила снова далеко(для В. это не было препятствием). Она поддерживала его,настоящая муза, настоящая Принцесса. Она ждала Его, она надеялась  вместе с ним! Еще не до конца понимая своей надежды, она подписала себе смертный приговор- разорванность. Она ещё не подозревала, к чему это приведет, но также чувствовала, что развязка будет...оригинальной.
 Эта девушка...Он знал, что она уже несколько лет живёт с парнем, но какое это имело значение? Он знал, что раз жизнь возвращается, то и смерть на его стороне, безусловно, бесконечно, трепетно!
Какое это имело значение, когда к нему шаг за шагом стало приходить осознание судьбоносности данной встречи? Он думал, что раз Бог, в которого В., несмотря ни на что,верил, и верил всей силой своего личного отчаяния, раз этот Бог, закрыв глаза на все прошлые ошибки и грехи В., снова дарит ему шанс на счастье, надежду на будущее, на великое будущее через приобщение к этой девушке, с которой так легко, которую хочется защищать от всех невзгод мира,который предал Бога, то неужели ещё что-то имеет значение, неужели всё то слишком человеческое, слишком привычное, обыденное, что так долго висело тяжким тюремным бременем на их шеях, может помешать теперь воплощению их счастья, их, встретившихся друг с другом волей Провидения?
Он верил в свою Звезду, и верой этой постепенно заражал её. Змей, возомнивший из себя Ангела...

II. Любовь приходит внезапно...

У М. Заканчивалась  сессия, и это был её последний вечер перед отъездом домой. Не будучи уверенной в чувствах В., поддавшись под созданный образ отстранённого некрофила, она  опасалась, что это, может быть, их последняя  встреча. Они долго стояли на остановке, томительно ожидая автобус, автобус в дурную бесконечность. М. предавалась романтизированным мыслям о сентиментальном расставании, мимолётном огне, ожидая инициативы от того, кто решил всё заранее. В. очень долго искал этой войны, томительно ожидал боя-наивно было полагать, зная его, что он откажется от продолжения. Но М. ещё не знала. М. ещё многого не видела.
На прощание В. пообещал, что это-не последняя встреча, и что он обязательно приедет к ней, скоро. Так и случилось через две недели, две недели подвешенности, когда М. думала о Принце, и Принц думал о себе...как они были едины!
Тот жаркий июньский день был далеко не лучшим для свиданий, но два знаменательных, во многом поворотных, события озарили его. Первым из них было посещение могилы молодого юноши, своеобразное символическое единение под сенью его взора много значило для символиста В.
Вторым событием был короткий и глупый разговор перед отъездом В.:
-Ты волнуешься, М.?
-Нет, просто я живу не одна
-Вот как...
-И я не с бабушкой
-Хм...
-Ну что, пошли-познакомишься с моим парнем
-Плохая идея. Драки не избежать.
-Да? Сам начнешь? Только попробуй...
-Я не начну, но не избежать, да и как мы ему это объясним?
-Что-то придумаю. У тебя ещё 10 минут, ты можешь порвать билет...у нас будет ночь и завтрашний день!
-Не время...

Отказ и холодное расставание для В. послужили отправной точкой, инициацией конкретного направления в действии. Зная до этого лишь в отвлеченных представлениях о силах, ему мешающих, теперь он столкнулся с их воплощением, с ними непосредственно и ясно.
М. не всё заметила, но многое начало меняться. Наконец-то, наконец-то  Он  обрел конкретную цель, воплощённый смысл, который так был ему  нужен! Читая Ф.Ницше, он упивался идеей Сверхчеловека, утверждающего свою волю благородного принца, творящего новый мир и новый порядок. И теперь он нашел точку опоры, через преодоление которой сияние Сверхчеловека лучезарным отблеском утренней зари отразилось в его мечтах, его желаниях, его глазах. Вся жизнь до этого, которую он так ненавидел, была оправдана. Всё утерянное время, которое прошло в самобичевании и самоанализе, обрело смысл. Пробуждение ото сна было трудным, прерывистым, но теперь стало отчетливым и необратимым.
Именно после этого дня В. внезапно осознал себя влюбленным- первый признак выздоравливающего. До этого он знал, что будет любить её когда-то, а если нет-то сгниет в своей одиночной камере душевных пыток, но теперь когда-то стало сейчас, а сейчас стало здесь, это страшное, дерзкое ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС, так необходимое ему, как умирающему от жажды в пустыне оазис-не марево на горизонте, а вода под ногами.
Он продолжал приезжать к М., когда выпадала возможность, однажды и она приехала в Симферополь. По мере того, как В. убеждался в самом себе, найдя в любви и войне столь необходимую ему ось, ориентир на истребительной дороге, возрастала его уверенность в собственной миссии и своей непогрешимости. Он твёрдо решил показать М. новые горизонты, на что ему требовалось её согласие и её доверие. Не обладая от природы смелостью и решимостью, ей тяжело было поверить в возможность и необходимость перемен, хотя смутно эту необходимость она давно чувствовала и жаждала этого.
В. не терял ни одной возможности так или иначе подтолкнуть пассию к решению относительно своего будущего. Как ему казалось, её «любовь» к своему парню давно иссякла(в тайных мыслях он был уверен, что её никогда и не было), а привычка и стабильность, которую он давал-именно то, что В. считал необходимым сломать, причем любой ценой, так как был уверен, что творческой стороне личности М. это только мешает. Как М. не понимала его желаний, так и он не мог и не хотел  понять, что творческая сторона-это не вся личность, и что любой творец жертвует  частью себя ради творчества. Хотела ли М. пожертвовать этой частью? Он не знал и не очень хотел знать- символически он сделал выбор.
В сентябре В. собирался на полгода вернуться в Донецк, рассчитывая, сохранив связь с М., закончить ВУЗ и за это время постепенно склонить её на свою сторону. Однако одно неверное движение поставило под серьёзную угрозу всю его связь с новоявленной музой.
19 августа рано утром В. разбудил звонок с незнакомого номера. Взяв трубку, он услышал низкий мужской голос:
-так значит, это ты, В.
-кто это, черт побери?!
-Вадим, парень М.
-аа, а я-агент «Моссада»
-выпендриваться в другое время будешь!у тебя с ней что-то было?!
-сразу видно, мужик конкретный-сразу к делу...
-не уходи...
-да,да, от ответа! Ха-ха! Ты точно хочешь это слышать?
-отвечай!
-она тебе который год уже изменяет, а ты удивлен? Слоупок однако!
-за базаром следи, и я тебя сразу предупреждаю-ещё раз ей позвонишь...
-и что? Ахаха, ты смешон, мне плевать на твои запреты, я буду делать, что пожелаю, и смирись- если изменили однажды-изменят ещё и ещё-ты сам виноват, рогоносец
Разговор перешёл в откровенную ругань, после чего М. несколько дней не выходила на связь.  В. не зная, что делать, через 3 дня поехал к ней, решив, что она не откажется с ним поговорить, если он будет непосредственно рядом.
 Не ошибся, в ответ на смс, что он приехал и нужно поговорить, она согласилась выйти...
-бабушка дома...нам лучше отойти отсюда подальше
-идём
Они прошли несколько дворов и оказались на неком пустыре рядом с гаражами.
-чего ты хотел?
-ты сама знаешь.
-знаю- ты хочешь выяснить, что случилось...но парадокс в том, что и ты  всё знаешь. Все всё знают и притворяются незнающими.
Он хотел было взять её за руку и приобнять, но она отстранилась.
-если есть, что сказать-говори, я слушаю.
-почему?..
-я не хочу рисковать тем, что строила 4 года. Вадик важен и нужен мне-ты получил ответ на свой вопрос?
Нарочито карцерный тон, которым это было сказано, нервная дрожь М. и её скачущий взгляд нагнетали и без того напряженную и гнетущую атмосферу до невыносимого уровня. Жара и палящее солнце довершали адскую боль, окутавшую В. Сердце словно замерло в ожидании казни, ком перекрыл дыхание. Несколько минут никто не мог(со стороны М.-не хотел?) вымолвить ни слова. В конце концов, испугавшись, что она может молча уйти, и навсегда, навсегда, а у него не хватит сил выйти из оцепенения и остановить её, он дрожащими губами, с тяжестью вдохнув и с усилием проглотив обильную слюну, произнёс
-значит, а со мной так можно, да? Ты столько раз говорила, что любишь меня, а с любимыми  не расстаются, не расстаются!
-я люблю его.
-неправда!
-я люблю его, и давно.
-не ври себе! Ты просто боишься остаться одна! Совсем одна, ты себя, себя  боишься, тебе невыносимо настоящее, абсолютное общество самой себя, потому ты так хочешь раствориться с кем-то! Быть не  двумя влюбленными, а одним, но так не бывает-не ври, не ври себе!
Здесь В. поймал аффект, начав сумбурно ходить(скорее-бегать) вокруг неё, взмахивая правой рукой широким вихреобразным жестом и всё более и более теряя самоконтроль. Его речь  резко ускорялась, голос то повышался до скрипучего крика, то переходил в шуршащийся прямо возле её ушей шепот. Он сильно вспотел, но, кажется, перестал замечать это, глотая слова и прерываясь, дабы с трудом вдохнуть очередную порцию обжигающего, лоснящегося пылью, воздуха. Его и без того бледное лицо, несмотря на активные движения и струящиеся фонтаном капли пота, стало ещё бледнее, синюшные круги под глазами обрели неестественный даже для себя фиолетовый оттенок, в глазах искрился неестественный блеск, словно это был смертник, которого ведут на казнь, но перед самой виселицей внезапно дают шанс в последний раз обратиться к присяжным и суду с возможностью добиться помилования!
М. теперь смотрела на него испытывающим, кошачьим взглядом с хитрецой, словно не разделяя мнения, но заразившись манией. Волнение её было заметно по тому, как она неосознанно и быстро растирала пальцы на руках и с долей судорожной нервозности подёргивала шеей. Сильные желудочные спазмы также дали о себе знать, но она, кажется, уже не могла замечать  ничего, лишь вздрагивая в такт скачущему истерическому тону В., который словно пробирал её током или холодом, вонзая иглы под кожу. Все свои ответы она произносила нарочито медленным, сдавленно-спокойным голосом, сквозь который проступала вымоченная слезами тревога, тревога бессонных ночей и раскалённых добела нервов- и это заставляло В. замолкать(он и рад, ибо не переставая судорожно ходить, он получал хоть какой-то шанс отдышаться).Лишь изредка М. словно вскрикивала, но быстро осекалась, начиная задыхаться.
Давление нарастало, В. заводил сам себя, жертвами его взмывающего возбуждения уже стали несколько камней и пуговиц на фланелевой рубашке цвета хакки.
-не ври, не ври, не ври!!! ему можешь лгать, сколько угодно-не привыкать ведь, так? Но себе то, себе! Сколько ещё ты себе то? Всю жизнь?! Это не стоит того, нет, нет, не стоит! Хочешь умереть маленькой серой мышкой в своей тесной серенькой тюрьме, при твоих то способностях? Биться аленькой бабочкой о безучастные окна, о холодные стены, задыхаться в сигаретном дыму?
-что я могу поделать? Что ТЫ можешь мне дать? Ты не хочешь семьи, тебе не нужны дети,  тебе противен быт,ты вообще только о себе думаешь и собой живёшь!Я тебе нужна лишь как зеркало себя-любимого, себя-ненаглядного.
-неправда!
-нет, правда!и ты знаешь, знаешь, что правда, и ещё какая!Да мы с тобой на третий день разругаемся, и что? Ты бросишь меня, да ещё где-в чужом городе? А если  забеременею- бросишь с ребёнком, или силой заставишь аборт делать? С ним я в безопасности, с тобой же-в окоп. Но это ты у нас любишь войны и приключения, я же хочу стабильности.
-хочешь?!
-да!
-хочешь закиснуть в этом болоте?
-это моё дело,где киснуть
-я не могу допустить, чтобы ты себя потеряла. Говоришь, что мне нет ни до чего дела-тогда почему я здесь? Сам этот разговор с тобой для меня-удар по гордости, ты знаешь, как я вожусь со своей гордостью, но нет-ты важнее для меня. Оставшись здесь, с этими людьми, через несколько лет ты взвоешь, но будет поздно. Да, они может любят тебя, по-своему, как могут любить люди, которые считают заботу своим долгом, но они никогда тебя не поймут, и чувство одиночества будет преследовать тебя, ты не сможешь его заполнить ни их заботой, ни своей, ни детьми-никем и ничем! Пойми, зачем детям мать, которая одинока? Хочешь вырастить в этой дыре невротиков(а ты вырастишь, сама ведь от неврозов изведёшься), и лишь увековечить чувство жалости к себе?
-а что дашь мне ты, сам невротик?
-ты знаешь, что я могу дать гораздо больше. У меня есть то, чего нет у них и что нельзя приобрести- любовь к твоей душе, а значит-ключ к пониманию. Остальное можно решить, всё можно, если ты  готова поверить и не отрекаться от своих же слов, сказанных так недавно, сказанных так проникновенно!
-В.
-Что, что? Оправдания излишни...
-В., милый, дорогой мой В., выслушай меня!..
Сдерживаемая истерика прорвалась, как полноводная бушующая река сквозь плотину, нервные судороги охватили всё её тело-она уже не могла устоять и впилась пальцами в шею В.
-послушай меня, пожалуйста! Ты был...нет, ты есть-глоток свежего воздуха, который я не заслужила. Нет, ты погубишь себя со  мной,и я не прощу себе этого. Нет, ты должен, ты должен быть один, одинок-это твоё призвание. Я люблю тебя, ты это знаешь, но ты меня-нет, и я тебе надоем, я не хочу портить тебе жизнь. Для него я-вдохновение, для тебя-стану обузой. Знай, что я не забуду тебя, я буду любить тебя ещё очень долго, ты будешь встречать меня во снах, мы будем разговаривать в стихах, я всегда незримо буду рядом, тебе ведь это нужно? Тебе нужно, чтобы тебя любили, и я буду тебя любить, но прости, прости, я не выдержу...запомни меня прекрасной, запомни меня поэтичной! Я буду счастлива, если...
-ты ничего не поняла. Ты пожалеешь, скоро.
Не дослушав, он уже направлялся в сторону от пустыря. Прохладный ветер, внезапно возникший в этом адском августовском котле, овеял его растрёпанные волосы лёгким отрезвляющим бризом. Этого хватило, чтобы устоять на ногах.
Пройдя отрезок в три сотни шагов, В. внезапно, прежде всего для самого себя, одним движением юлы развернулся. М. поодаль шла за ним, безвольно волоча по пыльному разбитому горячему асфальту расстёгнутую и грязную сумку, из которой  виднелись бесформенные очертания чего-то лишнего, как казалось затуманенному, не видящему взору В. М. явно была в полуобморочном состоянии, двигаясь скорее по инерции и сохраняя равновесие лишь чудом. Иссыхающие слёзы продолжали течь по её испачканному лицу, спазмы   железным обручем сковывали шею и дыхание, зубы дрожали...
Нательный крест легонько подпрыгивал поверх её светлой кофты. Эта мелочь впилась в глаза В., как нечто символически смешное, как издёвка. С непроизвольной иронией, смешанной с злобой отчаяния, тонким и звонким голосом он спросил:
-ты у нас что, действительно христианка?
Этот внезапный, несвоевременный вопрос был для М., как лёгкий разряд тока или холодная струя воды, вылитая за шею.
-да, зачем ты спрашиваешь?
-если ты, как говоришь-христианка, то считай, ты отреклась от Иисуса!Ты выбрала фарисеев и законников, ты-Иуда!
-я не понимаю тебя
-Иисус говорил, что царствие его не от мира сего, а ты, прикрываясь льстивыми словами, выбираешь этот мир. Иисус говорил, что не мир он принёс нам, а меч-но ты выбираешь мир! «И враги человеку – домашние его»-вслушайся в эти слова Иисуса, разве ты не понимаешь, что ты не с Ним, а-с ними?
-а ты, соответственно, с Ним? Ты, прославляющий врага рода человеческого?!
-вспомни притчу о двух сыновьях, «мытари и блудницы впереди вас идут в Царствие Божие».
-ты-не Иисус, а я-не Мария Магдалина
-а ты подумай, подумай, блудница, с какой грязью ты идёшь
-выбирай выражения!
-ты его не любишь!
-люблю
-нет
-не твоё дело
-прости, уже моё. Считай, что ты призналась.
-он любит меня
-давай покурим
Сигаретный дым всегда был символом их единства, маленькой, но важной чертой союза сердец. В этот раз он выступил отчуждающим, разобщающим началом. Серые монотонные клубки легкого дыма отдаляли их друг от друга на расстояние вечности, а иначе и быть не могло-либо судьбоносное сплетение, либо абсолютная противоположность. Он это знал. Она это чувствовала.
-значит, дело лишь в том, что любит он?
-не только в этом
-привычка?
-я уже сказала, и давай прекратим
Мимо проходила старая собака, хромой, измученный жарой, пёс. Его глаза жалобно просили еды, и он уткнулся мордой в колено В.,  видимо, уже не в силах двигаться дальше, найдя хоть какой-то тенёк и какую-то опору  в этом царстве медленной, мучительной и неотвратимой смерти, царстве красного смеха. Красный смех, В. почудилось, что эта собака-воплощение всей его жалости, всей пустоты, с которой он так долго боролся. В один миг он вспомнил все свои бесплодные годы одиночества и бессмысленных поисков бессмыслицы. Ошеломительное осознание собственной ничтожности налипло мокрой, липучей, вязкой тканью вокруг его головы, сдавливая её, как терновый венец прошлого. В сигаретном дыму почудились образы его падения, как он лезет вверх по верёвке, карабкается, сдирая кожу на ладонях. Верёвка впитывает в себя кровавые отпечатки, вдавливаясь в оголённые куски мяса, но боль уже не чувствуется, боль стала настолько привычной... уже страшно оттого, что её нет. Ведь мёртвые не болеют, мёртвые не болят! Так захотелось боли. Боли. Он отпускает верёвку и падает в пропасть, падает...
«Есть упоение в бою
И бездны мрачной на краю…
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья»1
Рывком В. одёрнул ногу, и в следующую секунду ударил собаку носком в морду. Пёс вскулил и повалился оземь, после чего В. добил его мигом схваченным рядом лежащим острым камнем. Вся сцена длилась около минуты, после чего В. догонял в панике убегавшую М.
-ты-больной идиот, психопат!! Ты и людей так поубиваешь? И меня, может?!
-пойми правильно,  этот пёс и так был при смерти-я лишь облегчил ему незавидную предсмертную участь!
-какое ты право имеешь судить, кому и когда умереть, тварь?
-Добродетель опровергается, если спрашивать, «зачем?»…2
-Как остроумно! Я ухожу. Окончательно. Мне повезло,что ты меня ещё не покалечил, как душевно, так и, насколько теперь очевидно, физически!
В этот момент В. схватил её за руку, притянул к себе, резким рывком сблизил дрожащие нервные губы и поцеловал. Она начала сопротивляться, но, будучи в следующий миг прислонённой к ближайшей стене и приподнятой, оставила эти бесплодные попытки. Никто из них не понимал, что значит этот поцелуй, никто не мог сказать, что за ним последует. Эмоции снова достигали невыразимого словами и понятиями пика, чувства словно замерли в ожидании, как две враждующие армии в освещённых рассветом окопах с напряжением ждут атаки.
Был ли это последний танец их чувств? Они не могли об этом задуматься-ни о чем вообще. Лишь танец по спирали наслаждения пришёл им на смену отчуждённости. Резкие перепады душевного состояния вообще были свойственны обоим экзальтированным натурам, и сейчас данные свойства нашли очень яркое выражение.
Она представляла себя парящей над землёй в объятиях Ангела, бесплотного, прозрачного, но всё же такого близкого, такого осязаемого, такого живого. Внизу расстилались зелёно-пурпурным переливчатым покровом обширные горные луга и леса, перемежаемые ущельями и лощинами, окаймлёнными резкими обрывами и гордыми остроконечными пиками, пронизающими малахитово-бледное осеннее небо. Солнце гладило  её рыжие развевающиеся волосы, придавая им блеск и струящееся сияние радости, вечной юности и чистоты. Соседствующие облака словно улыбались ей вслед, изредка похлопывая по голове своими молочными нежными рукавицами, завивая косы, освежая глаза, в которых переливались цвета всего мира. Ангел пел ей песнь, в которой не было слов, в которой была лишь интонация, песнь утренней зари, освещающей рождение Сверхчеловека. Она летела в объятиях Заратустры, она целовала воплощенную идею, она грелась от стука нового сердца, она была счастлива в те миги, превратившиеся в вечность.
В. чувствовал бы то же самое, если бы не познал этого раньше. Они всегда были несколько неравноправны между собой. При всей духовной близости они всегда находились в разных циклах, в разных эпохах, в разных воплощениях. Он познал свободу, но утрачивал жизнь. Она имела жизнь, но лишь только начинала освещать её свободой, обретаемой с ним и через него.
Впав в обоюдное оцепенение, разрывая себя невидимыми и непроизносимыми экстатическими конвульсиями, потеряв ощущение времени и пространства, всё более уносясь в заоблачные дали и поглощаемые ритмом бездумного транса, эти два заговорщика в один миг своей бесконечной ереси познали любовь, которую ни один из них не ощущал в своей прежней вере. Не влюбленность, как мимолетное Ничто, не «любовь-привычку», а «любовь-веру».
После этого она уже не могла забыть свой символ веры.

Кто-то с силой хлопнул В. по плечу. Какое наглое, бесцеремонное вторжение обыденности в рай, делающее его скучным, душным, по-старому тоскливым!
Взбешённый мужской голос был потрясением для обоих:
-Что всё это значит?!
М. тут же узнала Вадика. Бледное и худое лицо его, в противовес несколько схожему в своей бледности и худощавости лицу В.,горело злостью, эпицентром выражения которой были раскалённые глаза, прожигающие и стальные.
-Я ещё раз спрашиваю, что всё это значит?!
М. хотела было что-то в спешке сказать, но В., опередив её, выпалил:
-О, похоже, это по мою душу! Отелло, ты ли это, любимый?
В следующую секунду в его руках заблестел отточенный и приготовленный заранее серебристый нож. Как хитрая пантера против разъярённого льва, В. кинулся на соперника трамплинным наскоком, резко всадив нож в правое плечо, опрокинул наземь и, изображая некий импровизированный ритуальный танец, прыгнул прямо на лежачего Вадима, словно пытаясь вбить его в неподатливый бетон.
-Ты у нас, значит, семьянин здесь, да?! Растопчу,  растопчу сейчас-же, мерзкий мещанский клоп!
Истерический хохот пронзил всю окрестность. Схватив стоящую рядом позабытую стекляную бутылку, В. с размаху разбил её о голову лежачего и зажег зажигалку, сам ещё не  зная, что собирается предпринять через мгновение! М. сначала  в страхе отбежала к стене, не в состоянии что-либо предпринять, но, увидев полыхающую струю огня в руках В., бросилась к нему, вцепившись изо всех своих тщедушных сил в шею:
-как я ненавижу тебя, ненавижу! Только попробуй, только попробуй!..Ну давай, прикончи нас всех, тварь, прикончи меня или уходи! Я останусь с ним, с ним, ты не  нужен мне и никогда не был нужен!
В. невольно отшатнулся в сторону и опрокинул зажигалку. М. бросилась к окровавленному бессознательному Вадику. Весь бетонный подъезд был забрызган кровавыми разводами и растекающимися темными пятнами. Несмотря на обеденный час, признаков того, что эпизод был кем-то замечен, не было-и оставались лишь три фигуры, снова разделённые стеной, снова пытающиеся пробиться друг другу сквозь пелену отчуждения, страха и обиды.
-уходи, я прошу тебя. Уйди, В., пожалуйста!
Это было похоже на рёв затравленного волка, на крики распинаемого на дыбе. М. действительно разрывало на части, скорее- крошило на осколки. Она не представляла себе то, что может потерять В., что может больше никогда не увидеть его, её Принца,  её брата. Она говорила об этом, писала об этом в своём дневнике, но сама же боялась этого, сама не верила, не хотела, не могла поверить в это до конца, со всей отчетливостью окончательного решения, жестокой неизбежности! И в то же время её безумно пугала перспектива впасть в неизвестность. Она и так проваливалась в пучину хаотической дионисийской страсти рядом с В.,а он предлагал улететь в эту пропасть навсегда, бросить всё такое привычное, стабильное, крепкое, что связывало её по рукам, но в то же время давало хоть какую-то иллюзию опоры, тюремной, но опоры. И сразу, сразу, решения, решения!Необходимость подобного выбора подрывало её душевные силы, не говоря уже о давно утраченном равновесии. Она не любила Вадима, но была привязана к нему. Она любила В., но боялась его. Она хотела быть собой с В., и быть матерью, как обычная женщина. В. не признавал её обычной, не хотел принимать в ней просто женщину-это, с одной стороны, льстило ей и  обещало небывалые блаженства, с другой-пугало и даже раздражало, в моменты, когда ей просто хотелось покоя, хотелось расслабленности, что так не гармонировало с образом и идеологией В., с его стилем жизни и революционной натурой. Вадим  мог ей всё это дать, но М. понимала, что и обычной женщиной она тоже не была. Кроме женщины в ней жила ведьма, она с детства задыхалась среди того «человеческого, слишком человеческого» комфорта, за который так держалась, не получив его в детстве-том возрасте, когда её натуре нужно было это получить, чтобы  впоследствии не озираться назад и не жалеть об утратах.
Вопрос выбора между В. и Вадиком стоял глубже-это был выбор между тем, что ей не дали, и тем, что она сама могла дать, между человеком и творцом. Она не могла решить, а когда не можешь решить ты-либо теряешь всё, либо-теряешь свободу, значит-тоже всё.
-ты понимаешь, что придется выбирать?!
-я не хочу, я не могу, не сейчас!
-нет, я требую немедленного выбора. Сейчас.
-я не могу, нет, нет!
-считай, что ты сделала свой выбор. Ты выбрала старый мир. Не ищи меня. Пока.
Он развернулся и отчаянно-быстрым шагом, не оборачиваясь и задержав прерывистое дыхание, направился к вокзалу. Она не в силах была не то, что остановить В., но даже  окрикнуть. На секунду ей показалось, что силы покидают её. Она с дрожью пыталась привести Вадика в чувство, но уже тогда не понимала, что делает, зачем делает и ,по-хорошему, кто перед ней. Боясь себе окончательно в этом признаться, она смутно ощущала, что настоящая жизнь уходит от неё, уходит безвозвратно! Даже если она ещё увидит В., если это не последний раз,не последний поцелуй, не прощальные объятия, даже если сейчас она в безумстве бросит всё и побежит за ним, догонит, обнимет, вернёт назад-ничего она уже не  вернёт! Всё, всё, обрыв.
«В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей»

Вадик снова обрёл чувства, М. вздохнула с облегчением, неподдельным, искренним, но всё же каким-то отстранённым. Он читал «Госпожу Бовари», ах, Он недавно её читал-зачем, зачем я посоветовала ему эту книгу? Всё обещало быть прежним, «долгая счастливая жизнь каждому из нас»...

В. приехал домой поздно, выкурил залпом пачку сигарет, позвонил И. в Донецк, сказав, что немедленно выезжает и надеется с ней встретиться через два дня, собрал вещи и, написав записку родителям, на такси поехал к вокзалу...Через час он уже сидел в поезде, том  же самом поезде, на котором 5 месяцев назад приехал сюда, в свой родной, но такой чужой город. Думал ли он об М.? Он и сам не мог ответить, он не мог думать, мысли растекались по расщелинам его изрубленных нервов, и нельзя было сказать, кто это был-В., или его тень. Отдельные искры воспоминаний, эпизоды в калейдоскопическом странствии проносились перед его отуманенным взором, но не задевали никаких чувств. Все душевные струны были порваны, парение, но не лёгкое и свободное, а страшное и зловещее парение внутри свинцово-алых туч...
Спустился туман, и как в ту далёкую мартовскую ночь,спрятал Луну под своим тучным всклокоченным покрывалом, и вагон двигался, как гроб сквозь преисподнюю, и  тишина зловеще ухмылялась, скрежеща зубами, но никто не слышал её, кроме В., но и В., потупив взор, лишь молчаливо лежал, уставившись на соседа снизу. Ближе к утру ему вспомнился зелёный томик любимого поэта-Сергея Есенина, лежавший в сумке. Достал. Подсветил. Открыв наугад, прочел:
«Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,
Синь очей утративший во мгле,
И тебя любил я только кстати,
Заодно с другими на земле.»
Как это больно. По-глухому-больно.
Как это тихо.
Какое родное.
Впереди его ждал колумбарий, вино, богини...другая история, то, чего не было...



III. Одиночество

В сентябре М. вернулась к учёбе, в Симферополь. Ясные, ещё теплые, светлые, мягкие, но уже-воздушные, не такие тягучие, дни. Это-для всех. М. же потеряла со всеми последние ниточки и без того непрочной связи. Лишь одна подруга оставалась у неё, да и то М. боялась поделиться с ней тем, что и горем то назвать не могла-она вообще не могла, не знала, как подобрать слова и что это было, словно сон, но не тяжелый, а нездешний, как путешествие сквозь пелену, отделяющую эту реальность от какой-то другой, не божественной, но иной, принципиально. М. и сама себе не могла рассказать себе всего, весь дневник покрылся чередой  словно лепечущих, однообразно-протяжных, записей, и  следы дрожащих рук были отзвуком человеческой эмоции, которой лучшим образом можно было  осветить то, что переживала М.

8 сентября 2013
«Его день Рождения. Его! Как? Где? Кто, кто? Эти горы, этот он. Знаю, знаю теперь, кто Он. За что месть? За что ты мстил мне, сударь бледный?
Я так люблю тебя, слышишь? Слышь! Поразись! Растай в моей любви! Я не вижу солнца, не вижу звёзд, всё оборвалось, всё обрушилось. Уехал, уехал, ничего не оставил, умер ли?
Не отвечает на звонки, заблокировал номер. Заблокировал вконтакте! Тебе не нужно было моё тепло? Так то нужна была моя любовь? Так ты оценил мою преданность? Милый мой, хороший, я прощаю, прощаю тебе, мой любимый, мой единокровный, услышь меня! Я верю, верю-ты слышишь меня, где бы ни был, с кем бы ни был!
С Днём Рождения, мой Принц, я буду счастлива под любыми ударами, лишь бы знать, что ты улыбаешься. Молю тебя, заклинаю-услышь меня, скажи хоть, что улыбаешься! Скажи...»

16 сентября 2013
«Сегодня молилась за Него в храме. Он говорит, что там крещён. Специально пошла туда, чтобы почувствовать его...была рядом с его домом. Кто он , Боже, что имеет такую неосязаемую власть надо мной? Всё, что осталось от него, его стихи, одежда, воспоминания, даже его почерк- всё убивает меня, но я рада умереть, я не хочу не умирать, я жажду хоть в смерти с ним слиться, хоть на кресте узреть Его рядом, как тот разбойник, узревший Спасителя.
Твой образ всегда со мной, В. Ты проиграл, желая оставить меня ни с чем-твой образ всегда рядом, такой ласковый облик,  такой нежный стан. Прекрасный мой, ты слишком хорошо знал цену своей власти, чтобы не бояться её утратить. Мой любимый хитрец! Мой коварный злодей, желанный обольститель! Твой теплый, золотистый дух баюкает меня перед сном. Каждый сон-ты рядом. Пробуждение-и твой лик встречает меня на небе. Днём я следую по твоим невидимым следам, ночью пишу тебе стихи и чувствую, что сердцем ты отвечаешь мне. Ты отвечаешь мне, мой Ангел-Хранитель!
Ты многое убил во мне. Но я жива тобой, я живу твоей жизнью, которую ты мне отдал!»

13 октября 2013
«А В. всё не отпускает меня. И не отпустит никогда, да я и не хочу этого,  нет, я против этого!
Мой любимый В. Ты просил не называть тебя котёночком, но позволь мне хоть иногда тебя так называть, поверь, даже в этом для меня-отдушина!
Ты говорил, что я всегда любила С.(имя её бывшего парня) и позволяла любить себя Вадику. Как я злилась на тебя за эти слова, какими самонадеянными они мне тогда казались! Но как ты был прав, мой Принц, как прав! Это не ты меня бросил, не ты, а я тебя, тогда, тогда- я предала тебя, и вот ты вернулся отомстить, наказать меня, и вот почему  ты говорил о Марии Магдалине, а я, дура, дура, не поняла тебя тогда, не услышала, не почувствовала!Прости меня, прости, любовь моя, золотце моё, судьбоносный крест и бич мой! Я заслужила наказание, я каюсь за него каждый день с тех пор, хотя прошло уже 4 года. Ответь хоть во сне, простишь ли ты меня, мой Ангел?
Я не люблю Вадика, не люблю, не люблю!! Прости меня, В., прости, что я-всего-лишь женщина, а не Жанна Д'Арк.»
Подобные записи были почти ежедневны. М. стала зависимой от них-ей казалось, что таким образом она поддерживает с ним связь, что он слышит её мысли,  выраженные на клочке бумаги.
Весь остальной мир стал жалким и ничтожным напоминанием об утрате. Всё не то, и она не та. Ей казалось, что Его летаргический сон души-на самом деле-её сон, что их сны были отражением друг друга, и теперь, после внезапного и  болезненного пробуждения, она вновь погрузилась в его пучину. «Горы, горы, как мне вас любить?»- лейтмотив её душевного состояния в это время приобрел новый, болезненно-острый оттенок, ибо она увидела Свет, и  теперь уже осознавала, что находится во сне и что всё вокруг-лишь бедный мираж, ничтожный отблеск того настоящего мира, в котором ей довелось побывать и откуда она была, подобно Еве, изгнана за грех, грех маловерия.
День тянулся за днём, неделя за неделей, сентябрь, октябрь...одинаково скучные, серые, обыденные, пыльные, невзрачные, пустые, мёртвые, усыпляющие. Единственным светом для М.  были вечера, когда она усаживалась за свой дневник,изливая остатки горечи и впадая в фантастическое забытье, в котором видела всё одни и те же картины их личного счастья, их единства,  такого непохожего на всё то, что она знала и помнила из обыденности и своего опыта, такого притягательного, такого...насыщенного каким-то ароматом гор и весенних трав!Час за часом, неделя за неделей в ритме конвейера, пляске смерти...
Приближался день уже её рождения, хотя она была не уверена, что родилась именно в этот день. Дни её настоящего рождения были совсем иными. Когда он наступил, она и не заметила  перемен: обычные ничего не значащие поздравления, пространная лесть и угарная радость. М. решила не отмечать этот день, она вообще уже не могла и не хотела ничего праздновать в этом мире,и если бы не её одногруппники- осталась бы дома со своим дневником, лежащим под подушкой с его именем.
Но ничего не поделать-она пошла праздновать, отправившись в кафе. Вслед за кафе последовала обильная выпивка, танцы на квартире у знакомого, её любимые группы, море подарков...М., поначалу  чувствовавшая себя  лишним гостем на своём празднике, под действием алкоголя, медитативным влиянием музыки и танцев, ассоциативным круговоротом, вызванным всем перечисленным, несколько оживилась, забыв обо всём, в том числе и о сне.
На вечеринке она познакомилась с другом Р.(который и устраивал  мероприятие в условиях полной индифферентности М. ко всему вокруг-он же и решил пригласить друга, у которого не было девушки, с целью знакомства с именинницей). Его звали К. Высокий, стройный брюнет с темными, углеобразными, глазами, благородными чертами лица и привычкой смотреть несколько поверх собеседника-как же он походил на В.! Стоявший несколько поодаль от всех, со скучающим взглядом с нотками усталости и презрения к скоплению людей, ему не совсем знакомых, а зачастую-и не совсем приятных, он почему-то привлёк её внимание, словно она была магнитной стрелкой, а он- снова той дорогой...истребительной дорогой на север, вектором, который всегда  был ей нужен, который всегда был...огнём в её классификации мужчин.
Подробности их знакомства не имеют никакого значения-они знали друг друга давно, как и в случае с В. и М. Они чувствовали себя расковано и свободно в обществе друг друга- им при всём внешнем положенном знакомстве знакомиться по-настоящему и не пришлось. Как оказалось, К. имел свою квартиру в Симферополе, и жил степным волком.
-ты будешь моей волчицей?
Недолго думая, она ответила согласием. Это был тот самый ноябрь. Рана от разрыва с В. не затянулась- её просто словно и не было...не было разрыва! От самого В. не приходило никаких вестей, но последняя запись в дневнике, была лаконичной:
30 ноября 2013
«Я знаю, что ты улыбаешься. Я иду к тебе!»
После этого она положила дневник в шкаф, накрыла стопкой книг и закрыла дверцу. Что её побудило сделать это-она и сама не знала. Просто это было чувство необъяснимой завершённости, вечного возвращения, круговорота, который замкнулся. Троица. Будь, что будет, решила она и с тех пор больше не прикасалась к дневнику.
Встречались они почти каждый день, кроме выходных, когда М. возвращалась к Вадиму в Евпаторию. Всё это время они танцевали, кружась в ритме вновь охватившего её экстаза. Что чувствовал К.-она на самом деле не знала(а что она знала о В.?). Она была поглощена собой, хотя уверена, что-им, им.
Однажды в конце декабря, гуляя с М. по  зимнему, укрытому ослепительно-белой царственной шалью, парку, К. вспомнил о Кириллове, герое «Бесов» своего любимого Достоевского(и здесь он был похож на В., и сколько в своё время В. говорил о Кириллове!), заговорив об энтропии,  сжатии Вселенной и остановке времени. По его высказываниям следовало, что время перед остановкой многократно ускоряется, циклы возвращений сокращаются, пространство, закручиваясь по спирали, стремится в бесконечность одной единой и неделимой точки, и перед этой точкой зеркальность материи становится очевидностью.
-у нас осталось слишком мало времени, чтобы проявить своеволие, М.
-своеволие?
-прочитай «Бесов»
-хорошо, но...
-без но...ответь мне сейчас- ты готова порвать со старым миром и проявить со мной последнее своеволие?
-чтоо?
-мы можем сделать это вместе, если ты действительно любишь меня.
Его лихорадило. Остановившись, он обхватил М. руками и голосом разрывающегося снаряда сказал:
-мы можем...можем...покончить с собой вместе. Тогда мы обеспечим себе бессмертие!
-ты в своём уме?! Ты не болен? Не смей думать об этом, что за бред ты несёшь?
-бред, бред...раньше было больше времени на разговоры, но ты...ты не поняла, не поверила. Скажи, ты  бросила бы Вадика окончательно, ради меня?
-час от часу не легче, К.! Сначала ты мне о самоубийстве, теперь вот-бросить Вадика. Объяснить нормально не соизволишь?
-нет времени!
-такие вопросы за секунду не решаются!
-нет, нет времени!
К., вскинув руки вверх, закричал, что «Бог здесь, страшно узреть Бога живого», после чего кинулся к выходу из парка и скрылся из виду.
Несколько дней обескураженная М. не могла его найти ни в квартире(всё время была закрытой), ни на работе(откуда он так же таинственно исчез), нигде! На почве нервов у неё началась бессонница, она чуть было не попала в больницу и уже подумала о том, чтобы достать дневник, как К. объявился, позвонив ей поздним холодным вечером. Ей было всё равно, о чем он говорит, лишь бы слышать его голос, который казался ей таким живым...хотя К. уже 3 дня, как был мёртв и похоронен.
Его голос вещал странную историю о том, как некая  группа анархистов собирается взорвать премьер-министра, использовав для этого смертников, опоясанных взрывными устройствами, и что это непременно произойдёт завтра, в канун Рождества, на торжественном Богослужении в Храме Святой Софии. Его речь была торопливой и сбивчивой. Половина сказанного, и без того неясного по смыслу, вообще не была расслышана М. На всё её вопросы о своём местонахождении он отвечал, что они встретятся завтра, недолго осталось. В конце концов, пообещав ей обязательно вернуться, он замолк. Связь оборвалась. М. долгое время, несмотря на поздний час, не решалась лечь спать. Зачем, зачем он рассказывал эти страшилки на ночь? Какое это вообще имеет значение? Да и какие у нас могут быть сейчас террористы? Чай, не 1905 год на дворе, да и вообще, что с ним, где он, что всё это, в конце концов, значит?! Целый рой навязчивых вопросов впивались в её кожу изнутри, впивались в нервные волокна, высасывая энергию, впивались в уши, вызывая столикий звон голосов. Она не могла уснуть, несмотря на то, что утром ей предстояло ехать в Евпаторию. Даже ночная тьма ожила в её восприятии. Ей казалось, что сквозь обволакивающую её тьму открывается тоннель, из которого выходит поезд, жужжащий, как жужжала бы в галактических масштабах планета, сошедшая со своей оси и сбивающая тысячи астероидов наподобие мыльных пузырьков, распущенных кем-то невидимым и великим. Этот поезд в виде остроконечной блестящей ракеты, горизонтально поставленной на рельсы, мчался в сторону Евпатории, на самом же деле-на неё, на М.! Воздух кругом сжимался  в виде бесформенного сдавливаемого мешка, и она плавно опускалась на рельсы, не в силах разорвать невидимые оковы, связывающие её с землёй, с верной смертью! Поезд всё приближался, приближался, приближался...300 метров, 200, сотня, полсотни...Чем ближе он становился к М.,  тем слабее были её попытки вырваться из капкана, тем спокойнее и яснее становилось на её душе, тем ярче светило Солнце во тьме, которого не было, но которое было, тем медленнее становился ход времени, что выражалось в особом ощущении протяжённости, умиротворяющем и всепрощающем.
Когда поезд приблизился вплотную, а затем оказался сверху, М. не почувствовала боли, спокойно наблюдая, как в замедленном, гипнотизирующе спокойном действии, выворачиваются её члены, рвутся связки, ломаются кости, фонтанирует поток крови. Её голова и глазницы с сухим древесным треском лопнули, сосуды сплетали причудливые сочетания, грудь была железными клешнями втиснута в землю, и сердце, вылетев, словно подброшенное трамплином, взвилось над поездом, и замерло. Несколько мгновений не было никаких мгновений. Не было ничего. И вот тогда она сквозь своё изуродованное, изувеченное тело, смотря на него со стороны, почувствовала нахлынувший ужас, ужас, вздувающий все эти приплюснутые телесные очертания, скребущий, разрывающий не тело, а то, что воспринимает тело. Она не парила над пропастью, она не падала в яму, она провалилась. Режущая неопределимая боль сковала её всю...теперь, когда она стояла поодаль и смотрела  на себя со стороны, жалкую груду мяса на месте человека!
Режущая боль откликнулась, когда, открыв глаза, она увидела играющие блики фонарей на тёмном одиноком потолке. М. всё-таки уснула, это сон, сон- а может, нет? Её сердце бешено колотилось, струйки холодного пота щекотали грудь, ноги непроизвольно поджимались конвульсивными движениями. За окном бушевала метель, ветер зловеще насвистывал нечто сродни похоронного марша, как казалось её воспалённому мозгу. Очевидные признаки лихорадки не помешали ей подняться-она была одна в комнате, которая казалась ей незнакомой, холодной одиночкой.
Кое-как собрав вещи в старую сумку, М. в 6 часов утра вызвала такси и поехала на вокзал. Какая-то незримая сила гнала её из этого города, казавшегося ей проклятым для неё лично, ей лично.
Путь до Евпатории казался ей вечным. Непреодолимое чувство тревоги влекло её к Вадиму, как к тому тлеющему огоньку в камине, который вот-вот может погаснуть! Она поехала на автобусе, так как панически боялась теперь смотреть на поезда. Сцены из сна смешались со вчерашними впечатлениями от разговора с К., пугающие, острые, тревожные...
Удивлённый и испуганный Вадим встретил её на вокзале...Они обнялись, словно не виделись тысячи лет. Родной подъезд, родной пролёт, дом родной, Рождество...

«Вот отчего я чуть-чуть не заплакал
И, улыбаясь, душой погас, -
Эту избу на крыльце с собакой
Словно я вижу в последний раз.»

Переступив порог, она посмотрела на телефон, впервые со вчерашнего вечера..и обомлела. Сообщение от В. От Него! Но какое?
«Не забывай, кого ты любишь. Я знаю-ты забыла..ты забыла дневник. Ты сделала выбор.»
Забыла дневник? Что, что же это? И действительно- про дневник она не подумала, но как он узнал, и неужели он написал только для этого, теперь, он, Он?! Она ничего не могла понять, окончательно потеряв всякое представление о смысле происходящего, о творящемся помимо её воли  круговороте. Чертовщина какая-то! Ответные сообщения не отправляются, звонки невозможны! Попытка позвонить с телефона Вадима так же не приносит успехов- номера В. словно не существует!
Весь день она тщетно пыталась дозвониться от В. или К., изнемогая от усиливающейся паники, лихорадки и температуры. Стало очевидно, что она-больна. Она уже не замечала Вадика, словно заблудившись во времени, которое шло то вперед, то назад, но ей упорно казалось, что часы идут всё медленней и медленней, и в конце концов скоро вообще остановятся. 6 января 2014- Рождество приближалось.
Всю рождественскую ночь она провела в бреду. Ей чудились змеи, опоясывающие её со всех сторон, душащие и кусающие. Они были всюду, они были в бесчисленных позах и в бесчисленных количествах. В их глазах было нечто завораживающе...родное, что было до острой боли понятно и осознаваемо М., несмотря на то, что ничего более она осознавать не могла.
Рано утром Вадик отправился в аптеку, когда она смогла выйти на кухню покурить. Сигаретный дым закрывал ей обзор, но сквозь него внезапно появились очертания человека. Её в данном  состоянии это даже не удивило, хотя когда она увидела сидящего перед собой С(!)., то вздрогнула и отшатнулась к двери. Из его глаз сочилась густая кровь, медленно стекавшая по щекам и к губам, которые он покусывал с определёнными промежутками. Заодно он теребил пальцы, будучи одет совсем не по сезону в некий светло-красный балахон с синей каймой.
-не бойся, я пришёл помочь
-что ты здесь делаешь? Это что-сон? Кто тебя пустил? Тебе нельзя, нельзя здесь быть!
-это тебе сейчас нельзя здесь  быть. Дай мне руку- я покажу тебе кое-что.
-что?
-твою судьбу.
-это розыгрыш? Вы что, все сговорились? Похоже, я брежу.
-нет, сейчас ты как никогда-жива и в ясном сознании. Брось вызов привычке, дай мне руку!
Его голос отдавался в ней всё глубже и глубже, словно исходил из неё. Он сам протянул к ней руку и легонько дотронулся к её ладонь. Этот контакт подействовал магнетически-она мгновенно скользнула своей рукой в его ладонь и привстала перед ним.
-теперь мы совершим небольшое путешествие. Ничего не бойся, я верну тебя домой.
Произнеся это, он ловким движением развернул её, усадив на плечи, вспрыгнул на подоконник, открыл окно и взлетел! Ей не было страшно, перед глазами проносились давнишние грёзы полёта в обнимку с Ангелом, те самые, августовские с В., впервые вырвавшие её за пределы реальности.
Пепельное небо не имело просветов, светло-серый горизонт сливался с жестяным куполом, образуя единую замкнутую сферу-но для неё всё это уже не имело значения-она летела с ним, не зная куда и зачем и зная всё одновременно. Томящее чувство покинутости и одиночества сменилось пьянящими проблесками неземного веселья, пира под Утренней Зарёй! М. обнимала С. за плечи, такие родные, такие её плечи. Лететь им оставалось недолго...
Приземлились они в незнакомом для М. городе, среди развалин. Вокруг теснились изувеченные трупы, что вызвало у М. истерику.
-Куда, куда ты меня привёл?
-Показать, что ты наделала
Снова взяв её за руку, он подвёл её к обугленному трупу, лежащему в стороне.
-Узнаёшь себя?
Рядом с почерневшим телом лежал чудом уцелевший, не повреждённый, православный крестик, в котором М. без сомнений признала крест В. В этот миг ей показалось, что сердце больше не может биться- это был не обрыв, это и было белое свечение Смерти, исходящее с искорёженных ворот взорванного храма, из обгорелых тел...из его Сердца. Дабы уберечь её от Свечения, С. снова схватил её за руку, и в мгновение ока они оказались при входе на старое евпаторийское кладбище.
-ещё рано, М., я ещё не всю тебя тебе показал!
Кроме пространственного сдвига очевидно, что был некий и временной, ибо отчётливо шёл моросящий дождь, покрывая наших героев восхитительно прохладной влагой. Она им казалась именно восхитительной, хотя насчёт М. сложно было что-то сказать- её нервический запас был явно на исходе, и если бы не поддержка С.-она давно бы упала наземь.
Пройдя сквозь однообразные ряды могил, они дошли до Глеба Шепотина. На ней лежал окровавленный труп К., рядом же виднелась его  свежая разрытая могила.
Отчаяние охватило М. сполна. Ей казалось, что это-галлюциногенный бред, но она уже не помнила и не могла с уверенностью сказать, а что не было бредом? Даже самый надежный фундамент её сознания-Вадим, сейчас представлялся сказочным персонажем, вымыслом её фантазии, порождением её страха, который так явственно отражался в кровавых глазах С.-её глазах.
С. неспешно достал из внутреннего кармана тетрадь...это был её дневник!
-узнаёшь?
-как ты его достал?!
-у меня есть опыт, ты же знаешь.
-одно дело-вырвать пару...
-тссс! Какая разница, как он оказался у меня? Намного интереснее вопрос-как ты отказалась от него? Впрочем, это уже не важно- здесь твоя последняя запись, датированная сегодняшним днём, не желаешь ли ознакомиться?
И он начал читать, медленно, протяжно, меланхолически:

«Любимая...да, любимая! Не важно, что ты не узнала себя в этот день, день нашего рождения. Важно то, что ты не поверила себе, а я так ждал, так ждал твоего возвращения, родная, единокровная!
Ты всегда боялась, страшилась меня, а я не мог, не имел права сделать ничего, ничего...никакого насилия-ведь я нёс свободу на твоих плечах-но ты скинула её. Не бойся, ты не умрёшь для себя, я не позволю, но как ты размякла,какой водицей стал гранит тебя!
Ты-моё отражение, я-твоё зеркало
Единым движением вальса
Мы навсегда-одни

Никто не отнимет тебя от меня. Ты говорила глупые, ничтожные вещи-мол, люблю себя, своё отражение в тебе. Как же ты не видела, что моя любовь к себе-это воспевание твоей свободы! Ещё тогда, 4 года назад, я боролся за твою свободу, и твои глаза отражали желание слиться со мной!
О, твои глаза! Ты потеряла голос, под гнётом самообмана твой голос стал не твоим, а лишь отзвуком пустоты внутри. Но глаза, глаза сохранили надежду! Как ни странно, каким бы чудом не переливалась эта надежда, но в этих глазах, таких магнетически-страстных, сохранилась вся глубина первозданной природы, вся её потенция, все грани пёстрой эволюционной ветви к нашему единству. Бесконечно-прекрасные, отливающие всеми цветами жизни, поглощающие в себя-эти глаза всегда были твоим контрастом, твоей обузой, которую немощная, закованная в цепи, плоть не могла вынести. И потому ты здесь. Без меня. Потому ты-такая слабая, потому ты-не Ты.
Не бойся. Ничего не бойся- я улыбаюсь- ты идёшь ко мне. Навеки.»

 В следующую секунду С. схватил спутницу за плечи и яростно толкнул в разверстую могилу. Она ударилась головой о косяк гроба, потеряв сознание, но остававшись живой. С. закопал её заживо. В полдень над могилой раздался выстрел...

Эпилог.
Вадим отказывался верить в происходящее. Вывод врачей настораживал- у неё  в буквальном смысле слова во время сна произошёл разрыв аорты, причины так и не были установлены.
Согласно её желанию, описанному в последней записи дневника, в случае скоропостижной смерти  похоронить возле могилы Глеба Шепотина на старом евпаторийском кладбище.
Через 20 лет о причинах её смерти все забыли, и 2 молодые девушки, увидев её могилу, так и не смогли выяснить, кто она и почему к ней так тянет...
«Счастливая семья заходится от смеха
Счастливая семья расплавится от смеха
Счастливая семья расплещется от смеха
Счастливую семью растопчут ради смеха...»