Полуроман, 2

На вторую ночь после пьянки Клинову снились особенно живописные сны с затейливыми сюжетами. Если же инженер впадал в недельный запой, а потом резко завязывал, то пару ночей подряд ему снились обыкновенные кошмары. Что касается пьяного состояния (или бесчувственного), то в таком виде Клинов вообще не видал никаких снов. Сознание, удручённое вероломством хозяина и бесцеремонностью зелёного змия, демонстративно отдыхало и подсознанию отдыхать заказывало. Поэтому, вернувшись с вечеринки, Клинов, не раздеваясь и не разуваясь, завалился на свою холостяцкую койку и продрых до полудня седьмого ноября, ужасно храпя и ни разу не повернувшись на бок. Потом он встал, включил калорифер, разделся, снял сапоги, похлебал из кастрюли холодного борща и снова завалился на койку, в ногах которой стоял японский черно-белый телевизор. Клинов тренированным движением большого пальца левой ноги ткнул "стартер" и на экране появилась черно-белая лабуда про радостный народ на Красной площади и их верных слуг на мавзолее. Клинов прищурился и разглядел папаху главного военачальника страны, меховой пирожок какого-то партийного подсералы и пижонскую шляпу пятнистого говнюка, устроившего борьбу за трезвый образ жизни в стране, где испокон веку к непьющим людям относились или с сочувствием, или с подозрением. Черно-белые слуги радостно трепыхали ручонками, чёрно-белый народ веселился как-то натянуто. Кто-то вымученно щерился в стволы телекамер, кто-то пытался чего-то скандировать, кое-кто тащил транспаранты, а некоторые даже танцевали, но без того энтузиазма, который появлялся после стакана красного или рюмки белой. Иногда камера выхватывала в толпе механического монстра, а на нём - группу полуголых физкультурников. Лишённые возможности освежиться перед выходом на демонстрацию, чёрно-белые физкультурники разве что не зевали. И, если бы не потуги профессионально бодрого комментатора, пытавшегося одновременно описывать происходящее в центре столицы, дублировать торжественные призывы с мавзолея и встречные вопли масс, праздничная демонстрация сошла бы за грандиозные похороны.
- Да, брат, это тебе не десять лет назад, - пробормотал Клинов. Десять лет назад он сам учился в институте и сам ходил на демонстрации. Правда, уже в те средне застойные времена народ не хотел ничего демонстрировать даром, но всё-таки было веселей. Взять, к примеру, несунов портретов всевозможных членов, которым (несунам, а не членам) платили по трояку за любое ответственное рыло на специальной палочке. Клинов сам таскал на плече разных товарищей, затем скидывался с другими товарищами, которые тоже кого-нибудь несли, и получалась неплохая попойка. А если к ним присоединялись плясуны, которым платили по целой пятёрке, то попойка становилась ещё лучше. Физкультурники, которым платили по целому червонцу за разные исполняемые номера на платформах механических чудищ, к компании Клинова ни разу не присоединялись, потому что учились в специальном вузе, не имеющего никакого отношения к строительству, инженерному делу и прочей технике безопасности. В общем, даже в такие правильные времена, как эпоха среднего застоя, даром веселились только активисты, но у тех имелся свой интерес. Сейчас, очевидно, тоже всем за всё платили, но кому они нужны, эти трояки, пятёрки и даже целые червонцы, если всё равно все вино-водочные магазины по случаю торжеств были закрыты? В общем, от души продолжали веселиться одни активисты за свой специальный непреходящий интерес, а проезжающие мимо Клинова по экрану его японского телевизора физкультурники разве что не валились с платформы механического монстра прямо в оцепление.
Клинов несколько раз порывался выключить ящик, но, словно загипнотизированный актом массового идиотизма, не мог. Он встал, чтобы ещё раз хлебнуть борща, и для смеха врубил радиоточку. Но смешней ему не стало, зато стереоэффект получился идеальный: из радиоточки послышались конгруэнтные телевизионным вопли, музыкальные заставки, речь комментатора и прочий торжественный шум.
- Да, брат, это тебе не… - хотел, было, повториться Клинов, но его прервал характерный грохот. Это Фендель опять изловчился, опять где-то раздобыл выпивку, нажрался, пошёл в сортир и там спьяну снова упал. А так как Фендель спьяну падал не вперёд или назад, а вбок, и с каким-то злодейским пристрастием, то в падении он начисто валил все перегородки с дверями, которые вместе составляли некое подобие цивилизованной конструкции над обычным настилом со специальными дырками, сообщающимися с самым обыкновенным отхожим местом. Надо сказать, перегородки Фендель валял регулярно, и мужское население, не желающее разбирать завалы по горячим следам, воровато шастало на женскую половину до тех пор, пока какой-нибудь доброхот не восстанавливал конструкцию. Когда Фендель в один день умудрился повалить перегородки в обоих отделениях, случился скандал.

Теледень, насыщенный восторженными воплями серых телекомментаторов, завершился фильмом "Мы из Кронштадта". Затем Клинов заснул и увидел приличествующий впечатлениям прожитого дня сон.
В общем, стоял он метрах в двадцати от симпатичного обрыва с видом на море в барашках и небо в облаках, обмотанный с ног до головы пулемётной лентой с чужого плеча. То, что эта лента не его, Клинов догадался по размерам обмотки: слишком уж свободно она на нём болталась, что ли? Пулемёта, кстати, у Клинова не оказалось. Иначе он, не задумываясь, пристрелил бы этих подозрительных товарищей, вылезших из "жигулей" явно белогвардейского происхождения. Поэтому, не обнаружив поблизости пулемёта в дополнение к пулемётной ленте, Клинов отмотал с себя конец ленты и стал данным концом угрожающе размахивать.
 "Но-но! - предупредительно поднял руку один товарищ, невысокий кучерявый малый в явной белогвардейской ковбойке и таких же вражеских кроссовках. - Не надо конфликтовать! Мы всего лишь сотрудники зависимой телекомпании "Фигли пикчер". Директор программы "В разрезе знаковых свершений" Зюйд Вестович Норд-Остман…"
Кучерявый значительно выпятился.
 "…А это, - он ткнул пальцем в рослого дебила, - комментатор Излишнев".
 "А от чего вы зависите?" - заинтересовался Клинов и утратил революционную бдительность.
 "От обстоятельств", - ответил находчивый Норд-Остман.
 "Но вас ведь ещё не изобрели!" - спохватился Сергей Захарович.
 "Ещё как изобрели", - засопел сзади Излишнев, скручивая руки незадачливого инженера специальной контрреволюционной верёвкой. Зюйд Вестович ловко набросил на Клиновскую шею петлю, на конце которой болтался увесистый цветной телевизор, и они с Излишневым потащили упирающуюся жертву к краю обрыва. Тут Клинов нащупал в рукаве нож, быстро перерезал путы и, не мудрствуя лукаво, телевизором прихлопнул неповоротливого Излишнева. Затем, размахивая грозным орудием, кинулся на Норд-Остмана, но тот так резво прыгал из стороны в сторону, что Клинов, последний раз промахнувшись, вместе с телевизором полетел с обрыва в замечательно синее море с кучерявыми барашками от берега до самого горизонта.

Кабинет Клинова находился через стенку с кабинетом главного. Поэтому, когда главному хотелось встретиться с инженером по технике безопасности, он просто кричал ему о своём желании, поскольку телефона Клинову не полагалось, а слышимость была отличной.
В тот день Клинов сидел у себя и писал стихи, потому что чувствовал себя замечательно трезвым, зарплата маячила на носу, отчёты пребывали в стадии готовности для передачи в вышестоящие органы, а видимость за окном просто радовала глаз. Солнце вылезло из-за горизонта, и данное астрономическое явление, наблюдаемое с известной широты, указывало на тот факт, что до обеда остался ровно час, поскольку солнце на Севере всходило в двенадцать, а заходило в три. Но даже за столь короткое время зимнего полярного дня, когда по небу не ползали угрюмые снежные тучи, полярное солнце успевало показаться во всей своей красе. А так как стояло оно низко, то любоваться на него можно было, почти не прищуриваясь. И обнаруживать при этом рядом с солнцем две симпатичные радуги. Отчего происходили эти радуги в совершенно ясный день, Клинов не задумывался, но просто любовался на них из окна своего кабинета. На них и на прочую освещаемую солнцем панораму устья Полуя, впадающего в Обь, и недалёких, сказочно симпатичных, отрогов Полярного Урала.
- Эй, Сергей Захарович! - раздался голос неутомимого главного. - Зайди ко мне на минутку!
Клинов как раз придумывал рифму к слову "сырость", поэтому не имел никакого желания видеться с главным.
- А его нет на месте, Николай Гаврилович, - за каким-то чёртом брякнул инженер по технике безопасности и аж язык от усердия высунул от графоманского усердия.
- А там кто? - не отставал главный.
- Тут Седов, - ответил Клинов.
- А, Михал Прокофич! Ну, так ты зайди, что ли…
"Чтоб тебя!" - мысленно ругнулся Клинов и сполз со стула. Он потихоньку вылез в коридор, оглянулся и рванул на выход из заводоуправления, надевая на ходу бушлат и напяливая треух.
 "Ну, влип", - подумал Клинов и вышел на свежий воздух, нюхнул сорокаградусного и обложил в уме северную зимнюю красоту трёхэтажным. Одновременно придумалась рифма к слову "сырость".
- Милость, гнилость, - бормотал Клинов, вертя головой по сторонам, и вслух повторил: - Вот влип, зараза!
 "Да не ты влип, а Седов", - ехидно подсказал внутренний голос.
 "Проснулся?" - мысленно огрызнулся Клинов и бросился к первому встречному: - Седова не видал?
Первый встречный пожал плечами и попёр дальше, хрупая валенками по искрящемуся снегу.
Клинов рванул в ПЭЦ, поднялся по трапу на мостик дежурного и спросил:
- Седов здесь?
- В кабинете, - кратко возразил дежурный.
Клинов сгонял к кабинету, но там Седова не оказалось. Затем, когда он спустился в агрегатную, какие-то доброхоты послали его на склад к Наташе, куда, якобы, Седов вместе с Новицким отправились выпрашивать в долг пол-литра спирта. Но и на складе Седова не было. И вообще, на дверях склада висел замок и записка, что Наташи не будет до трёх часов.
 "Куда же он делся?" - панически подумал Клинов и снова вернулся в ПЭЦ. И правильно сделал, потому что Седов изволил баниться в своей личной душевой, присобаченной возле главного парораспределителя.
- Седов, выходи! - рявкнул Клинов, прислоняясь к дверям душевой кабинки.
- Уру-муру-туру-буру! - ответил Седов.
- Поёт, зараза! - ругнулся Клинов и стал барабанить кулаком в дверь.
- Какого хрена?! - недовольно гаркнул Седов.
- Выходи, тебе говорят! - заорал Клинов.
- Я щас как выйду! - заорал в ответ Седов, полный хозяин своего ПЭЦа и личной душевой в придачу. Он высунулся из кабинки, увидел Клинова и округлил глаза: - Что, дала?
- Что дала? - переспросил Клинов.
- Наташа спирт?
- Какой спирт?
- Ну, Новицкий обещал…
- Нет Наташи!
- Тогда какого хрена?
- Нет, ты уж выходи! - вцепился Клинов в голого Седова, собравшегося смыться обратно в свою личную душевую.
- Совсем охренел?!
- Тебя главный вызывает!
- Ну, домоюсь, и пойду. А что случилось?
- Не домоюсь, а срочно! А что случилось - я тебе по дороге объясню…

Пока шли, Клинов объяснял, но Седов, будучи честным тружеником, совершенно не понимал юмора.
- Ну, он тебя вызвал, ты бы и шёл, - недовольно бубнил он.
- Но я пошутил и сказал, что это ты там в моём кабинете сидишь, а меня нет, понимаешь?
- Зачем?
- Да откуда я знаю? Но дело даже не в этом, а в том, что главный думает, будто он тебя к себе вызвал, а ты, вместо того, чтобы мухой, чёрт-те где шляешься.
- Но я же у тебя не был? - упирался туговатый Седов.
- Да, но главный этого не знает. Он уверен, что… В общем, представляешь?
- Пре…
Седов даже приостановился. Как всякий честный труженик, он боялся самодуров.
- Ты! - зарычал он, хватая Клинова за грудки. - Друг называется!
- Полегче, полегче! Бушлат порвёшь! В общем, ты, главное дело, не нервничай: я придумал такую отмазку, что нам никакой главный не страшен.
- Какую отмазку?
- В общем, сейчас идёшь к главному, здороваешься и извиняешься за задержку, потому что… Ты меня слушаешь?
- Слушаю…
- Так вот. Выходишь ты из моего кабинета, до главного тебе - семь шагов и два раза плюнуть, но в это время!
- Что - в это время?
- Тебя скручивает, понимаешь? Ну, приступ диареи, понимаешь?
- А это ещё что за зараза?
- Это когда срочно в туалет по большой нужде бежать надо. Понос, в общем…
- Так бы и говорил, а то какая-то диарея…
- В общем, ты в сортир, а только потом - к главному.
- Как-то не тово, - неуверенно возразил Седов.
- А обделаться в кабинете главного - тово? - переспросил Клинов Седова и пихнул его в двери приёмной, разделявшей владения двух внутриведомственных врагов - директора завода и главного инженера. Сам Клинов вернулся в свой кабинет и стал прислушиваться.
- Здравствуйте, Николай Гаврилович! - услышал он бодрый голос Седова.
- Давно не виделись, - буркнул главный и забегал по кабинету, о чём засвидетельствовал отчаянный скрип хренового паркета.
- А, ну да, на планёрке…
Некоторое время Клинов слушал только скрип паркета. Затем главный спросил с надрывом:
- Что же это получается, Михал Прокофич? Я, конечно, понимаю, что меня можно не уважать как человека, но как с твоим начальником не считаться я тебе не позволю!
Последние слова главный прорыдал.
- Да я уважаю, - неуверенно возразил Седов, - и считаюсь, как с этим самым…
- Хорошо считаешься!
- А что, плохо?
- Он ещё спрашивает! Нет, это что получается?! Я его прошу зайти, а он? Он - где?!
- Здесь.
- Ты что, издеваешься надо мной? Почему я тебя полчаса жду, а?! Нет, ты скажи, почему?
- Потому что я был в душе, - брякнул честный труженик Седов, а Клинов в своём кабинете схватился за уши.
 "Мудак!" - мысленно воскликнул он.
- То есть, я был в туалете, - поправился Седов.
- Так где ты был, чёрт тебя побери? - повысил голос главный.
- Тут такое дело, Николай Гаврилович, - принялся обстоятельно повествовать Седов, - когда вы вызвали Клинова, я был в душе. Там у меня желудок - тово. Мыло, что ли в рот, попало? В общем, я - срочно в туалет…
- Голый? - съюморил главный.
- А что? - Седова, когда он осваивал тему, сбить было не легко. - Сортир у меня рядом, баб я на своём производстве не держу. В общем, сижу я в сортире, а тут Клинов. Выходи, говорит, тебя Николай Гаврилович вызывает.
- Кстати, где Клинов? - спохватился главный.
- А вот Клинова я не видел, - стойко ответил Седов, изображая из себя партизана на допросе в гестапо.
 "Да, брат Седов, - вздохнул Клинов, - мужик ты хороший, но тормозной…"
Сергей Захарович плюнул в корзину и тихо покинул кабинет. Ему пришла в голову не очень свежая идея сходить, пока не час пик, в баню. А после бани бросить пить хотя бы на неделю.

Бань в Салехарде имелось две. Одна находилась в районе рыбзавода, другая - возле станции переливания крови. Население столицы Ямало-Ненецкого округа перевалило за пятнадцатитысячную отметку, а тёплыми удобствами в виде ванн с горячей водой могли похвастать немногие. Точнее, чуть больше тысячи человек. Поэтому подавляющее число горожан ходило в бани. А их было две. И попасть в одну их них было довольно проблематично, особенно после работы. В силу вышесказанного в баню после работы ходили люди спокойные, усидчивые и железно верящие в светлое будущее не за горами. Тем, кто ходил в баню в выходные дни, помимо вышеперечисленных качеств, требовались дополнительные, свойственные партийным фанатикам, укротителям удавов и первым христианам. Клинов же обладал характером нервным, нетерпеливым, и, самое печальное, ни во что хорошее уже не верил. Поэтому он, пока главный выяснял отношения с Седовым, уважает тот его или нет, записался у секретаря в командировку на дальнее деревообрабатывающее производство, сгонял туда на попутке, отметился, там же перекусил и пешком отправился в баню, что находилась возле станции переливания крови. В общем, в помывочное заведение Клинов входил без чего-то два. Он заплатил двадцать копеек за услугу, ещё за двадцать купил простыню и разделся. Потом Сергей Захарович достал из внутреннего кармана бушлата походный банный набор в виде мыльницы с мочалкой-варежкой, взял шайку и проник в пустой банный зал. Там инженер поставил шайку под кран и отправился в парилку. В парилке парились двое. Один потолще лежал на спине, прикрывая нужное место руками, а второй потоньше наяривал его веником.
 "Красота! - благодушно подумал Клинов, усаживаясь на полку. - Народу ровно столько, сколько нужно, чтобы одолжиться веником…"
Веники в Салехарде стоили по полтиннику, и пьющему Клинову были не по карману. То есть, получая чистыми две сотни в месяц, при питательном рационе полтора рубля в день и при казённом барахле, Сергей Захарович умудрялся пропивать все остальные деньги так, что перед зарплатой у него не хватало даже на берёзовый веник.
Когда толстяк упарился до прострации и еле уполз с полки, худой предложил поработать над Клиновым. Клинов согласился. Затем он отмахал худого, и они вышли из парилки. Толстый сидел рядом со своей шайкой и вяло намыливал живот. А Клинов с худым окатились холодной водой и, прежде чем сделать второй заход в парилку, принялись беседовать. Сначала они церемонно представились, познакомились с толстым и начали с нейтральной темы климатических особенностей Крайнего Севера, когда самые крутые морозы приходятся на первую половину зимы, в то время как вторая половина морозит не так сурово, но зато дарит жителей известного региона совершенно продувными метелями и повальными снегопадами.
Обругав климатические особенности известно чего, Клинов с худым, оказавшимся врачом скорой помощи, принялись дружно ругать антиалкогольный указ и его творца. Толстый, работающий каким-то заготовителем, тотчас встрепенулся и встал на защиту и указа, и его творца.
- Что вы такое говорите? А ещё врач! Вы, как никто другой, должны понимать вред пьянства и алкоголизма, с которыми необходимо бороться…
- Пусть борются жлобы на рингах, - огрызнулся врач, - а нормальные люди должны нормально работать. К тому же, печальный опыт одного сухого закона ещё на памяти. Но это происходило в штатах, где бутлегеры могли легко тратить свои дурные деньги. А что будет у нас? Даже страшно подумать, до чего додумаются наши подпольные миллионеры, когда у них кончатся мешки для складывания советских дензнаков…
- У нас не будет никакого бутлегерства, - веско заявил толстый.
- Что вы говорите? - усмехнулся худой. - А у кого, по-вашему, народ покупает спиртное в выходные дни?
- Фигли спиртное, - ни к селу, ни к городу сказал Клинов, - когда в окружкомовском буфете вот уже второй месяц продают чешское пиво без выходных и почти круглосуточно.
Прения моментально прекратились, все трое дружно сглотнули слюну и хором вздохнули. Пивная тема считалась больной на Крайнем Севере и до известного указа. И когда пиво привозили в бочках из Воркуты, народ не спешил домой за тарой из опасения не успеть попить дефицитной влаги. То есть, народ скупал в ближайших магазинах подходящую тару и пил пиво, не отходя, что называется, от кассы. Если не хватало пустой тары, в ход шли пятилитровые банки с венгерским ассорти. Ассорти вываливалось на снег, а пиво пилось из пятилитровых банок. А однажды Клинов видел какого-то бородатого буровика, дувшего пиво из здоровой дорогой хрустальной вазы. Клинову стало интересно, он понаблюдал за буровиком и увидел, как тот потом подарил эту вазу совершенно случайной тётке с подбитым глазом. А как-то года два назад какой-то дурак-снабженец снабдил окружной хозяйственный магазин таким количеством детских горшков, что их могли распродать лишь в ближайшие десять лет. Но ушлые советские торгаши организовали возле хозмага летучий пивной ларёк, и горшки разошлись в одночасье, потому что пиво в Салехард иногда если и привозили, но пивных кружек в нём отродясь не водилось.

Покинув баню, Клинов посмотрел на часы, понял, что на работу катиться нет смысла, и отправился в ближний гараж, где у него имелся один знакомый шофёр. Кинову повезло. Кормилец знакомого, ГАЗ-66, стоял на яме, а сам знакомый сидел у слесарей и, пока те добивали козла, увещевал их помочь ему достать из кормильца двигатель. Слесари предпочитали отмалчиваться, кончали партию и начинали новую.
- Привет, Владимир! - приветствовал знакомого Клинов, сделав общий приветственный жест слесарям.
- Привет, - буркнул знакомый, - козлы, - обругал он слесарей, не обидевшихся на прозвище, и пошёл на выход. Клинов вышел следом и приступил к изложению дела, с которым пришёл к водителю.
- Слушай, Вов, займи мне пятерик до зарплаты.
- Козлы! - продолжал возмущаться Вова Подкопаев, ездила первого класса и любитель попить водки в компании с прекрасным полом. - К завгару, что ли, сходить?
Вова с сомнением посмотрел на двери конторы, где завгар склонял к сожительству в рабочее время не очень пожилую главбухшу, рассеянно плюнул на радиатор кормильца и направился к главной выходной двери из гаража.
- Я насчёт пятерика, слышишь? - напомнил ему о себе Клинов. - До зарплаты…
- Ну чё ты пристал? Слышу я, слышу… Сейчас вместе пойдём: в "Тройнике", там, говорят, "Московскую" выбросили.
- Да не пью я…
- Чего-о?
- Ну, завязал…
- Ври больше!
- Я на жратву хотел…
- Да куплю я закусь, куплю, успокойся!
- Закусь у меня есть…
- Слушай, чё ты мне мозги пудришь? То ему денег на жратву дай, то, выходит дело, закусь у него есть.
- Я, понимаешь, торт хотел купить…
- Чего-о?!
- Ну, торт, такой, понимаешь, из крема…
- Из крема… А! Так это ты к бабе в гости собрался? Ну, куплю я торта, возьмём к нему водки, банку огурцов и - вперёд! А, может, ты хочешь к бабе один пойти?
- Да не собирался я ни к какой бабе! Я себе хотел торт купить! После бани к чаю, понимаешь? Уж забыл, когда торт последний раз ел…
Клинов лукавил, потому что помнил, когда он ел торт последний раз. Случилось это ровно три года назад, когда Клинов неудачно подъезжал к одной принципиальной проверяющей из обкома профсоюзов.
- Иди ты! - изумился Подкопаев, взбил на голове свой собачий треух и встал на месте как вкопанный. Он машинально окинул мысленным взором свою непутёвую жизнь дважды разведённого шоферюги и нелицеприятно констатировал, что тоже не ел торта чёрт знает сколько времени. Нет, ему приходилось посещать семейные застолья, где, помимо всяких разносолов, выставлялся и традиционный "наполеон" домашней выпечки, и магазинные торты типа "Сказка". Но как-то так повелось, что не принято во время подобных застолий предлагать гостю, налегающему на водку под селёдку в шубе или мясной салат, слоёное пирожное или безе из взбитых сливок. А самому ему, который налегает и так далее, после семнадцатой рюмки уже всё едино, что эклер, что анчоус.
- Пошли! - решительно сказал Подкопаев, сделал поворот через левое плечо на сто восемьдесят градусов и направился к ближайшей кулинарии.
- Эй, вы куда? - пробуксовал мимо Клинова с Подкопаевым их общий знакомый, великовозрастный балбес Саглаев, коллега Подкопаева третьего класса и товарищ его по временному несчастью в виде занедужившего кормильца на яме.
- Куда надо, - сухо возразил Подкопаев и ускорился, потому что торты в Салехарде тоже не залёживались. Особенно в послерабочее время.
- Нет, вы, блин, ваще, - суетился Саглаев, который из-за невысокой классности и полуженатого положения постоянно сидел на мели, - в "Тройнике" водку выбросили, а вы в обратную сторону бежите?!
Он забегал перед Подкопаевым, который по-дружески подкармливал своего коллегу сорокаградусным витамином, хлопал себя по бедрам длинными мощными руками, оглядывался и продолжал семенить рядом, потому что сегодня у него своих денег опять не было.

Когда троица устроилась в Клиновской клетушке, сосед справа привычно заворчал, предчувствуя закономерный погром часам к одиннадцати. Соседи - муж и жена из Тулы - приехали на Север исключительно за машиной, всё остальное (и размножение в том числе) оставив на потом.
- Я вас когда-нибудь в ментовку сдам, - завякал из-за стенки туляк.
- Сколько можно, - запричитала тульчиха.
- Сдавай! - заржал Подкопаев, уставляя клиновский стол тортами. Их он купил целых пять штук самых дорогих по пять сорок.
Великовозрастный бездомный балбес Саглаев, влачивший третьеклассное полуженатое существование на пару с тёткой, старшей его на двадцать лет, но счастливой обладательницей комнаты в бараке, вскрыл один из тортов и зачарованно остолбенел. Он минуту разглядывал кремовые загогулины, шоколадные цветы, осознал свою великовозрастную глупость и в один присест слопал полторта.
- Рожу помыл бы, - укоризненно заметил Подкопаев.
- И руки, - поддакнул Клинов.
- Да я и так ничего, - огрызнулся балбес и, вытерев руки о промасленные штаны и аппетитно шмыгнув хронически простуженным носом, слопал вторую половину. Что и говорить, пожрать он любил. Однажды, когда они все трое выпивали, а после второй бутылки Клинов с Подкопаевым ударились в сентиментальный спор на тему женской верности, толстокожий Саглаев стрескал всю закусь в виде ковриги ржаного хлеба, килограмма репчатого лука и большой (с колесо "запорожца") банки кильки пряного посола. При этом кильку балбес поедал, по лености своей, целиком, не откусывая голов и не выплёвывая хвостов.

Когда торты кончились, троица, подставив к Клиновской полутораспалке два табурета, завалилась на кровать и, нещадно дымя, уставилась в телевизор. По ящику, как обычно, ничего интересного не показывали. Какой-то чёрно-белый академик, очень интеллигентно захлёбываясь от восторга и подчёркнуто скромничая (подчёркивался героизм академика), рассказывал в кругу каких-то серых выдающихся личностей о том, как он два месяца просидел в палатке над дыркой во льду где-то возле Северного Полюса.
-…Но всё-таки самым захватывающим моментом моей полярной эпопеи, - культурно повествовал героический академик, - я считаю не тот, когда у меня под палаткой пошла трещина и меня чуть не силой утащили на дежуривший поблизости ледокол, а тот, когда при суточном понижении температуры всего на три и пятнадцать сотых градуса толщина льда увеличилась за те же сутки на целых четыре сантиметра и семь миллиметров! Представляете?
Вся страна от мала до велика представляла, полстраны замирало от восторга, остальные полстраны восторженно ахало, один дурак Саглаев ни хрена не понял и заворчал:
- Тоже мне, Папанин! Вон какую рожу отъел, сидя над прорубью. Да я бы при его зарплате, харчах и шмотках пятилетку отсидел и не квакал бы.
- Образования не хватило бы, - лениво возразил Подкопаев.
- Там и с образованием очередь - десять академиков на одну хорошо оплачиваемую дырку, - поддержал приятеля Клинов.

"Хорошо то как", - неторопливо думалось Клинову, лёжа на кровати. Друзья ушли, а на душе и в желудке пребывала сладкая сытость. Сергей Захарович с ленивой неприязнью посмотрел на дымящийся бычок и вслух подумал:
- Вот ещё курить брошу…
"Ага, пить ты уже бросил", - очнулся внутренний голос.
- Бросил! - убеждённо сказал Клинов и сладко потянулся. Затем взял со стола роман Кэндзабуро Оэ и попытался продолжить чтение. Но через некоторое время наткнулся на вырванное с корнем место и чертыхнулся. Какой-то поганец, любитель японской литературы, так обкорнал книгу, очевидно, для нужд сортирных, что читать Оэ после поганца было невыносимо. Клинов, читая роман, возненавидел этого поганца всеми фибрами своей не очень испорченной души.
 "Как бы его вычислить и руки ему поотрывать? - прикидывал бедный инженер. - В библиотеке? Но как? Вычислять по пристрастию к японской литературе? Однако…"
Однако Клинов хорошо знал, что в их библиотеке всего две книги японских авторов, три - французских, семь - английских вместе с американскими (и латинскими в том числе), несколько полок книг братских авторов из стран Восточной Европы и три полки разных прочих шведов с африканского континента и азиатских стран. Всю остальную библиотеку занимали классики марксизма-ленинизма с глумливыми барельефами на дорогих обложках, товарищ Брежнев и многочисленные советские авторы. Данных авторов, от А до Я было, как собак нерезаных. Все они писали про трудовые подвиги на фронтах развитого социализма, слагали прозаические оды героическим сталеварам, воспевали сентиментальных (но по-комсомольски в меру) доярок и беспощадно обличали случайно затесавшихся в ряды своих героев агентов империализма в виде единичных тунеядцев, пьяниц и расхитителей социалистической собственности. Клинов, читая всю эту гиль, только чертыхался, поскольку вырос в крестьянской семье, а о социалистическом производстве тоже знал не понаслышке. Поэтому он пристрастился к литературе зарубежной, а заодно перечитал всех имеющихся в библиотеке русских классиков. Теперь Клинов мог легко отличить по одной только бороде Достоевского от Некрасова, но как вычислить поганца, любителя японской литературы и любителя подтирать ею задницу, не мог представить. Поскольку японских книг в библиотеке имелось только две…
Клинов снова взял Оэ в руки, снова дочитал до вырванного места и снова чертыхнулся. Он включил телевизор и напоролся на какую-то худягу, оперативно снятую по мотивам известного указа. Что-то такое про текстильное производство, где наконец-то дождались молодого энергичного руководителя, но уже лысого. А потом комсомольская безалкогольная свадьба, где вышеупомянутый руководитель изображал посажённого отца. Короче говоря, море жратвы, ансамбль "Самоцветы", культурные танцы, ни грамма горючего, одна только буржуйская пепси-кола, и такое веселье до упада, что хоть святых вон выноси. В общем, совершенно беспрецедентный хохот с гоготом и хихиканьем после каждой плоской шутки посажённого отца, будто данную худягу в показательном дурдоме озвучивали.
Глядя на такую идеологическую дрянь, придуманную или явным вредителем, или вражеским засланцем, сладость в Клиновском желудке стала проходить. В это же время из сортира раздался характерный грохот: пьяница и злодей Фендель снова повалил перегородки.
- Нет, я его когда-нибудь обязательно сдам в милицию, - заявил за стенкой туляк, пребывающий в полной непонятке по поводу нелогичного развития ситуации у соседа после сбора в его клетушке известной компании.
- Безобразие, - неуверенно вторила тульчиха, уставшая дожидаться закономерного погрома на территории интеллигентного соседа.
Клинов вырубил ящик и залез под одеяло.
 "Пойду завтра в бухгалтерию, выпишу внепланового аванса рублей двадцать и напьюсь как свинья", - решил он наперекор неуклюже впариваемой безалкогольной идее под эгидой молодого энергичного, но уже лысого руководителя.

В этом сне Клинов пробирался куда-то по лабиринту каких-то особенно серых окраинных улочек. Скорее всего, он хотел достичь простора в виде поля, граничащего с бестолковым нагромождением убогих застроек. Он шёл-шёл, но окраина всё никак не кончалась. Наконец, миновав последний покосившийся сарай, Сергей Захарович очутился на границе чудесно загаженного и удивительно беспредельного поля. Мусор валялся не просто там и сям, но валялся везде и выглядел при этом безобразно и живописно одновременно. И, самое странное, его можно было видеть на протяжении всего беспредельного обзора этого ненормально бесперспективного поля.
Клинов, подивившись на визуальные диковинки беспредельно мусорного свойства, вдруг обнаружил возле одной из кучи какого-то разноцветного тряпья отдыхающего спортсмена. Был он небрит и экипирован под бегуна на не сильно длинные дистанции. Майку отдыхающего бегуна украшал замысловатый лозунг: "Сдадим досрочно вместо плана!" Возле его ног, обутых в иностранные кроссовки, лежало велосипедное колесо довольно внушительного диаметра. Клинов примерился и определил, что в рост человека колесо будет точно. Увидев постороннего, мужик опасливо придвинул колесо к себе и напрягся.
- Далеко бежим? - доброжелательно поинтересовался Клинов.
- Далеко кажется всем, а вообще-то - близко.
 "Странный тип", - подумал Клинов.
- А всё-таки?
- Вон туда, - небритый неопределённо махнул рукой.
- Куда?
В жизни Клинов был нелюбопытен, но во сне случалось всякое.
- Да к горизонту!
Мужик начал нервничать.
 "Шутит", - подумал Клинов и сказал: - К горизонту можно бежать всю жизнь и всё равно не добежишь.
- Ага! - обрадовался мужик. - Я же говорил! Всем кажется - далеко.
- Да не то, что далеко, а вообще…
- Погнали вместе? - неожиданно предложил мужик, подхватывая колесо.
- А колесо зачем? - спросил Клинов, труся за непонятным.
- Так надо.
- Кому надо?
- Ты что, из Швейцарии? - разозлился мужик.
Клинов молча устыдился. И действительно: раз сказано - надо, значит - надо. Хотя, если честно, то никому оно на хрен не надо. Разве что самую малость…
Размышляя так, Клинов вдруг почувствовал, что его начинает теснить, словно он с разбега пытается просунуться в некую невидимую щель. Только щель эта суживалась не с боков, а сверху и снизу. Клинов сделал по инерции ещё несколько шагов и невольно встал на четвереньки, припёртый сверху невидимым, полого опускающимся к горизонту, довольно твёрдым на ощупь перекрытием. Сергей Захарович машинально поднял глаза, чтобы получше разглядеть то место, где небо сходится с горизонтом, но увидел всё то же беспредельное поле с бесперспективными кучами мусора и мужика, бегущего с колесом по живописно загаженной местности. На спине у него красовалась другая надпись: "Построим и перестроим".

Два червонца Клинов выписал и задумался. По идее на два червонца можно было напиться так, что мало не покажется. Но на практике данная "идейная" акция сталкивалась с проблемой повсеместной борьбы за трезвый образ жизни, в силу чего местные власти придумали выдавать в одни руки, принадлежащие одному пьющему рылу, одну бутылку водки или одну бутылку вина. Чтобы купить две бутылки водки, две бутылки вина или, если захочется разнообразия, бутылку вина и бутылку водки, нужно было отстоять две очереди, но такой расклад являлся нереальным из-за временного ограничения на сроки реализации национального русского продукта. В общем, напиться Клинову не предвиделось, потому что какой русский напьётся с бутылки вина или бутылки водки? Разве что об искусстве заговорит. Или о бабах. Если русский говорит о политике, значит, он трезв как собака.
 "Что же делать?" - задался традиционным национальным вопросом Сергей Захарович, совершенно парадоксально веря в то, что он всё равно сегодня напьётся. Ведь за трезвый образ жизни страна борется не первый день, а Фендель повадился сшибать перегородки в сортире строго один раз в неделю против прежних строгих двух раз в месяц строго после получки и строго после аванса. Вообще, Фендель, как истый немец, отличался особенной пунктуальностью, но его сильно подкосила кампания, и теперь трудно было угадать, в какой именно день он снова сшибёт перегородки. Но тот факт, что количество его вредительских акций после перехода страны на условно сухие рельсы увеличилось против прежних строго в два раза, не подлежал никакому сомнению.
 "Скооперироваться, что ли, с кем-нибудь?" - навскидку прикинул Клинов, но тотчас отмёл эту вскидку, как бесперспективную. Ведь скидывайся - не скидывайся, легче от этого может стать лишь в плане моральном типа поболтать за жизнь после выпитых тех же по пузырю водки или по пузырю вина на рыло. Или, скажем, после выпитых, для разнообразия, на одно рыло пузырю вина, а на другое - водки.
- Да, блин, проблема, - вслух пробормотал инженер по технике безопасности и вышел, было, из подъезда заводоуправления, чтобы проветриться то ли в гости к пьянице Пучину, имеющему многочисленные связи в торговой среде, то ли в лабораторию ОТК, где тамошние специалисты гнали очень качественный самогон. Но дойти ни туда, ни к тому ему не удалось: окно на втором этаже заводоуправления распахнулось, из него высунулась багровая физиономия главного, и главный заорал:
- Клинов! Сергей Захарович! Вот ты где?!
- Чёрт, - процедил инженер по технике безопасности и машинально огрызнулся: - Где-где? Я, между прочим, по делу…
- Знаю я твои дела. Марш ко мне в кабинет, немедленно!
- Слушаюсь и повинуюсь! - заорал с расстройства Клинов так, что главный чуть не вывалился из своего окна.
Когда Сергей Захарович прибыл в кабинет главного, он обнаружил там небольшой сходняк из числа средних и старших специалистов. Очевидно, намечалась очередная минилетучка, без которых главный не мог жить.
- Чё случилось? - шёпотом спросил Клинов Новицкого, облюбовавшего место в дальнем углу кабинета главного.
- К нам едет ревизор, - не утруждая себя понижением интонации, ответил Юрий Павлович.
- Вот именно!
Энергичность главного, как обычно, граничила с буйством.
- А мы шляемся по территории и устраиваем пассажи для скучающих секретарш. "Слушаюсь и повинуюсь!" Я тебе когда-нибудь яйца поотрываю!
- Да пошёл ты! - огрызнулся Клинов.
- Что-о?!
Тут, было, минилетучка или экстренное совещание по подготовке к встрече с ревизором - инспектором из Тюмени за технику безопасности, экологию вокруг производства и здоровье трудящихся - не перешла на личности. Но вмешался Петляков, движимый "приязнью" к главному и желанием подгадить врагу своего благодетеля, директора завода.
- Кстати, Николай Гаврилович, а что мы будем делать с приказом номер 356, а именно - с пунктом "б" второго раздела?
Главный побагровел ещё больше и взгляд его, устремлённый на Клинова, стал совсем уж испепеляющим. Но Клинов обладал хорошей термостойкостью, поэтому испепеляться не стал, но пожал плечами и сел рядом с Новицким.
- Я тут два червонца выписал, - шепнул он Новицкому.
- Забудь, - шепнул в ответ Новицкий и показал глазами на главного, который устрашающе вращал глазами, переживая ляпсус со злополучным приказом.
 





Дело в том, что во время очередной подготовки к зиме главный распорядился (пункт "б" раздел два приказа номер 356) заткнуть все щели в цехах ветошью. В том числе и те - одна из мудрых идей Новицкого, приходящая в его похмельную голову, - которые сообщаются с различной вентиляцией, вытяжными дефлекторами и пылеулавливающими циклонами. Каковые подлые циклоны имели свойство вместе с пылью улавливать и значительную часть тепла. Какой-то мудрец из ведомственного НИИ рекомендовал данные циклоны зачехливать или хотя бы обрабатывать теплоизоляцией. Но так как мудрец из НИИ видел эти циклоны только на чертежах, а с пространственным воображением у него явно имелись проблемы, то рекомендация так и осталась на бумаге. Поскольку идея зачехливать (или хотя бы обрабатывать теплоизоляцией) огромные металлические дуры причудливой конфигурации, расположенные на высоте от двадцати метров и выше, могла прийти в голову только ведомственному идиоту, добывшему свою синекуру в НИИ по наследству или по блату. В общем, вышеупомянутая идея в жизнь претворена не была, а исполнительный практик Гаврилыч, науськанный томящимся с похмелья Новицким, велел заткнуть все отверстия, сообщающиеся со злополучными циклонами, ветошью. А вместе с данными отверстиями и все прочие вытяжные. И всё бы хорошо, но с удерживаемым таким нехитрым способом теплом в цехах стали скапливаться пыль и разный отхожий газ. А такое безобразие исключалось одним из генеральных постановлений самой партии и самого правительства, каковые партия с правительством проявляли неутомимую заботу о трудящихся. В общем, получалась такая штука, что и циклоны, заразы, не зачехливались, и запылённость с загазованностью не допускались, и в холоде трудиться было нельзя. В смысле, было нельзя согласно неутомимой заботе тех самых, от которых за нарушение их постановлений можно было легко схлопотать по шапке.
В общем, имелся такой гнилой пункт в приказе номер 356. Но главный, творческий маньяк ведомственного жанра, никогда не забывал о возможности схлопотать за своё творчество от вышестоящих. Поэтому, родив очередной шедевр известного жанра, размножив и распространив его для ознакомления с содержанием приказа подчинённых, главный велел Клинову изъять все документы у персонала, а следующий рождённый в несильных творческих муках шедевр пронумеровал опять же 356-м. И всё бы хорошо, но один приказ юный проходимец Петляков стырил у пьяного Новицкого. И гореть бы главному огнём негодования по поводу утраченных кровных в виде нехилого штрафа за нарушение ТБ в ассортименте с экологией и партийной ответственностью, если бы не его жена, имевшая связи в обкоме профсоюзов и предупредившая супруга о налёте инспектора. Поэтому главный подчищал тылы, а юный карьерист и рогоносец Петляков мог засунуть стыренный у пьяного Новицкого злополучный приказ в свою кандидатскую задницу.
- У всех вытяжка заткнута? - пережив воспоминания о досадном ляпсусе, рявкнул главный.
- Так точно, - доложил Гайда.
- Разоткнуть!
- Вымерзнем, - вяло возразил Новицкий.
- Увеличть подачу пара! - отверг возражение Новицкого главный.
- И так пашем, дальше некуда, - уныло сообщил Седов. - Сами знаете, как завод сдавали. Теплотрассы - сплошное недоразумение. А механическая подача угля? Механическая подача угля, между прочим, у нас до сих пор не работает.
- Большая потеря тепла при подаче пара в цеха?
- Процентов восемьдесят…
- Что-о?
- А то вы не знаете?
- Что-о?
- Ну, как завод с недоделками сдавали. Ведь курам на смех…
- А что - сдавали? - взъерепенился Петляков. - Хороший завод!
Надо сказать, что завод сдавали-принимали управляющий трестом товарищ Луканин, директор сдаваемого в эксплуатацию объекта товарищ Бацман и прочие официальные лица. Завод, прямо сказать, был курам на смех, но товарищ Луканин и товарищ Бацман очень хотели получить премиальные за досрочный ввод очередного объекта в эксплуатацию. Поэтому, когда прочие официальные лица полезли в пузырь из-за недоделок, которые курам на смех, товарищ Луканин позвонил в окружком своему корешу, с которым они летали на охоту в тундру на милицейском вертолёте с чешским пивом и комсомольскими девочками. Позвонил и спросил:
 "Слушай, Василий, ты мне друг или портянка?"
Василий друзей не предавал, он наехал на прочих официальных лиц и те, не хлебалом соливши, отвяли. А Бацман вскоре перешёл главным инженером в трест. На его место сел нынешний директор завода, бывший при Бацмане начальником ПТО товарищ Волков. А на своё место товарищ Волков посадил Петлякова, прибывшего на завод по распределению простым инженером. В общем, сдача-приёмка завода курам на смех всем вышеназванным товарищам встала в профит, один главный, предполагавший занять место Бацмана, остался при своих. Поэтому он терпеть не мог нынешнего директора и его подсерал.
- Хороший? - главный надвинулся на Петлякова. - Да если бы к тебе жена вовремя не приехала, я бы послушал, как бы ты его нахваливал!
- Я попрошу! - завизжал Петляков, тряся бакенбардами. - А сами вы что делаете, чтобы завод лучше работал?
- Всё делаю, а мне палки в колёса вставляют. В общем - разоткнуть.
- Вымерзнем, - повторил Новицкий.
- Ничего, народ у нас крепкий. А уедет - снова заткнёмся. Тем более что за один холод штрафуют меньше, чем за пыль с тёплым газом.
- Это безобразие! - басом возмутился Петляков. Иногда он говорил басом. - Я жаловаться буду.
Веско помолчав, он добавил:
- Луканину. И про личные выпады не забуду.
Жена Петлякова иногда ублажала и старика Луканина: юный рогоносец собирался пойти далеко. А главный занервничал. С Луканиным шутки были плохи. Этот старый похотливый козёл имел весь Крайний Север в корешах и подельниках. А главный кантовался здесь всего пятый год. К тому же имел пару партийных взысканий на прежней работе на Большой Земле. В общем, дело пахло керосином. И всё потому, что этому гадскому пацану с бакенбардами досталась в жёны не очень принципиальная писаная красавица.
- Ну, Александр Петрович! - обратился главный к пунцовеющему Петлякову. - Ну, дружок! Что вы, как мальчишка: чуть что и - в истерику. У нас же совершенно взрослый разговор.
- А я взрослый! - сорвался с баса на петушиный фальцет Петляков.
- Взрослый, взрослый, - успокоил его главный. - А мы решаем проблему предотвращения скандала. Зачем нам инциденты с проверяющими органами? Ведь каждый такой инцидент - это пятно на репутации нашего коллектива и всего нашего производства, в каковом коллективе и на каковом производстве вы являетесь одним из руководящих ответственных лиц…
- А я взрослый, - упавшим голосом повторил Петляков.
 "Долбоёбы", - невольно подумал Клинов про главного и Петлякова, сонно таращась перед собой: чем жарче накалялись страсти на подобных минилетучках, тем больше его клонило в сон.
- Кстати, Александр Петрович, - решил развести спорящих главный механик, мужик непьющий и поэтому в коллективе почти бесполезный, - у меня тут одна проблемка возникла с просчётом данных по некоей экспериментальной подкрановой балке. Если Николай Гаврилович не против, мы бы вместе с начальником ПТО кое-что проверили по техдокументации. Что скажете, Николай Гаврилович? А то техинспектор может и к балке докопаться.
- Идите, проверяйте, - с облегчением разрешил главный.
- Ну, лично я ничего проверять не собираюсь, - надулся Петляков, - для такой рутины у меня в подчинении целый штат рядовых инженеров имеется.
- Так вы их напутствуйте, задание им дайте, что ли, - снизошёл до почти просьбы сквозь зубы главный.
- Ну, разве что задание дать, - снизошёл в свою очередь Петляков и оторвал свою упитанную не по возрасту задницу от стула.
Когда пара испарилась, совещание приняло более конфиденциальный характер.
- Чё мы мудрим? - поставил вопрос ребром Новицкий. - Чё, первый раз встречаем всяких паразитов? К Серёге кум вчера прилетел из Тамбея, вот я у Серёги и одолжусь полмешком рыбы. А на водку придётся скинуться. Ну чё, погнали?
Новицкий вопросительно посмотрел на главного. Главный посмотрел на Клинова.
- Я ведь, ребята, - стал чревовещать главный, не любивший скидываться ни под каким предлогом, - если меня техинспектор снова на деньги вздует, кровь вам всем пущу.
- А нам пущай - не пущай - всё едино: мы премии не получаем, - подавив зевоту, возразил Клинов.
- А ты помалкивай, - окрысился главный, - мне уже донесли, что ты двадцатник выписал. Хорошо, я тебя из окна увидел.
- Так мы будем скидываться? - напомнил Новицкий.
- Ох, а умею я кровь пускать, - зажмурился главный. - Да вы все, наверно, знаете.
- Ладно, мы пошли, а вы пока потренируйтесь.
- Что?!
- Пошли за водкой, вот что.
- Только чтобы заранее - ни-ни! А то…
- Кровь пускать будете, знаем…
- Ты, Клинов, побереги свои шутки до эстрады, когда с инженерной должности слетишь!
- Я бы на эту эстраду с радостью, но чтобы туда попасть, мало одного высшего образования…





Инспектора встретили - проводили. Теперь - время едва перевалило за восемь непозднего вечера - провожали главного. Инспектор, предупрежденный о готовящемся застолье, слегка пошмонался по производству, потом в меру выпил, поел, принял преподнесённый тюк вяленого сырка и своими ногами дошёл до автобуса, который отвёз его в аэропорт, откуда техинспектору предстояло лететь в Тюмень на вахтовом вертолёте. Прежде чем улететь, он выписал червонец штрафа главному, умоляя его не брать близко к сердцу и оправдываясь тем фактом, что совсем не оштрафовать не может, потому что были сигналы.
Главный, в отличие от инспектора, накушался от души и самостоятельно уже не шёл. Он висел на Клинове, одной ногой тормозил по снегу, а другой норовил лягнуть инженера по технике безопасности.
- Я т-тебе к-кровь т-точно пущ-щу! П-п-отом-му что ты мне мою портиш-ш-ш, - часто икая, грозился он.
- Да иди ты прямо, - огрызался Клинов, пихая главного коленом под зад.
- Ты ч-чего м-меня ногой по пальту, ик? П-пальто помнёш-ш, з-зар-раз-за, - продолжал бузить главный и норовил боднуть Щёлокова, который тоже пытался помогать тащить главного.
- Чё ж ты дерёшься? - недовольно ворчал Щёлоков.
- Я вам червон-ца, ик, не прощ-щу! - продолжал стращать главный.
- А чё мы с ним маемся? - спросил Новицкий, куривший в арьергарде. - Давай его в милицию сдадим.
Все были злы на инспектора и главного. Причина злости крылась в качестве опьянения и невозможности его улучшить. Дело в том, что приезд инспектора не отменял местного распоряжения о выдаче на одно пьющее рыло одного пузыря водки или вина. Поэтому застолье прошло так себе. Улучшить положение можно было, послав инспектора и главного в магазин за их причитающейся долей, но послать инспектора в магазин ни у кого язык не повернулся, а главный сам отказался.
 "Мне ещё расти надо, - заявил он, - а не с вами, забулдыгами, по вино - водкам таскаться".
- Вот ты и вырастешь, когда телега из вытрезвителя на службу приедет! - злорадно засмеялся Седов, куривший в авангарде.
- А штрафы сейчас у них, - стал стращать Щёлоков, - по сорок пять рублей с носа!
- Братцы! - завопил главный, переставая икать. - Не нужно в вытрезвитель! Я больше не буду! А тебе, Клинов, завтра же выпишу полушубок!
- И унты.
- И унты!
- И костюм геолога.
- И геолога!
- И дачу с мансардой.
- И дачу… Чево-о?
- Иди ровней, надоел…
И компания продолжила путь, чернея в белой мгле полярной ночи, тускло взирающей своими неяркими звёздами на суету сует и всяческую суету, коей неизбежно сопутствует томление духа. Томились все присутствующие на дороге от заводоуправления до магистральной трасы. Щёлоков с опаской прикидывал план похищения у бдительной супруги большого флакона духов "Красная Москва", потому что весь подарочный одеколон, скопившийся у него во время застоя, уже выпил. Новицкий соображал на тему градусности браги, поставленной утром. Седов думал о том, что для язвы вреднее: перепить или недопить. Главный очень боялся ехать домой в общественном транспорте, где его могла приметить какая-нибудь недоброжелательная собака. А Клинов от нечего делать вспоминал сопротивление материалов, каковой злокозненный экзамен сдавал в институте четыре раза.
- Братцы, - ожил главный, - поймайте мне тачку. Мне автобусом нельзя.
- Уже поймали, - утешил его Клинов и кивнул в сторону Седова, раньше всех достигшего обочины шоссе и тормозящего какого-то вездехода, - готовь пятёрку.
Но главный тотчас обмяк и нахально захрапел.

Каждый день, в один и тот же час вся страна смотрела программу "Время", потому что её показывали по всем двум каналам. Суровые и очень ответственные чёрно-белые дикторы торжественно вещали об успехах страны и доблестного народа во главе с мудрым руководством. Где-то ссыпали, о чём-то совещались, чего-то изобретали. Особенно Клинова потешало, как дикторы рассказывают о новых сверхплановых тоннах угля, поднятых на гора. И ещё ему нравилось слушать про миллионы освоенных рублей при строительстве очередного химического гадюшника для нужд дорогого господина Арманда Хаммера, официального американского друга страны Советов во все времена, исключая время правления товарища Сталина. Потом начинались новости зарубежья. На экране появлялись латиноамериканские головорезы, и какой-то сытый советский дядя, прикрывшись тропическим лопухом от посвистывающих там и сям повстанческих пуль, рассказывал о перипетиях борьбы представителей народного латиноамериканского режима с представителями антинародного. Затем показывали погоду. На погоде сидели два конкурента: товарищ Яковлев и товарищ Шувалов. Сегодня нарисовался старший научный сотрудник Яковлев. Он говорил веско и хорошо поставленным голосом, объясняя причины случившихся в Грузии оползней. Предсказать их, конечно, у него не получилось, поэтому он хотя бы объяснял, почему в Грузии поубивало народу и живности чёрт те в каком количестве.
После Яковлева обещали показать какой-то фильм, но Клинов уже спал при включённом телевизоре.

Клинов шёл по неглубокой ложбине между полого поднимающимися склонами. Он шёл, внутренний голос во сне подсказывал ему подняться на один из склонов, но Клинов ленился и продолжал идти по ложбине. Дело в том, что впереди инженера по технике безопасности маячила какая-то фигура, и Клинов хотел ей догнать. Поэтому Клинов шёл, отмечал живописную контрастность зелёных склонов, голубого неба и белых облаков на нём. Вдруг он обратил внимание, что он идёт уже не по ложбине, а по оврагу с довольно крутыми стенами, которые выглядели логично коричневыми из-за отсутствия растительности на глинистых откосах. Высота этих откосов примерно составляла, составляла…
В это время небо как-то резко посерело, причём серые тона в клиновском сне выглядели не менее ярко и живописно, нежели синие, зелёные или жёлтые, и пошёл дождь. Впередиидущий оглянулся и что-то крикнул Клинову. Клинов узнал в путнике старшего научного сотрудника Яковлева и развёл руками, показывая, что ничего не расслышал. Яковлев тоже махнул рукой и шустро покарабкался наверх почти по отвесной стене оврага. Тут Клинова осенило, что если дождь усилится, а он не выберется из оврага, то его на хрен куда-нибудь смоет. Поэтому Сергей Захарович ускорился, добежал до того места, откуда слинял комментатор погоды, и увидел спасительную лестницу в виде вертикально поднимающихся скоб, воткнутых в коричневую глину. Клинов схватился за первую, но она легко вылезла из размякшей глины. До второй Сергей Захарович, сколько не подпрыгивал, дотянуться не мог. Он задрал голову, но комментатора не увидел. Зато услышал его хорошо поставленный голос:
 "Обильные осадки, вызванные циклоном, а именно - его северо-восточной частью, привели к возникновению необычных для этого времени года паводков. Они и явились причиной разрушений, а также человеческой жертвы".
 "Это он объясняет, почему я дал дуба, - подумал Клинов. - Или дам. Нет, скорее всего, уже дал. Однако какая сволочь: если бы он заранее предсказал эти сраные паводки, хрен с два я бы сюда полез".

Сергей Захарович проснулся. Ящик тарахтел самыми последними новостями. В комнате наверху послышалась привычная возня, звон бутылок, женский визг и довольный мужской гогот. Затем на мгновение наступила тишина. Потом тишина сменилась характерным дребезжанием кроватей.
 "Как это у них получается?" - подумал Клинов и несколько раз подпрыгнул на кровати, но его кровать лишь скромно скрипнула в ответ. В это время в дверь грохнуло, дверь распахнулась, и в клиновскую клетушку вошёл Фендель. Он понюхал воздух обострённым трёхдневным воздержанием носом и сказал:
- Вот, блин!
- Здорово, что ли, вредитель, - приветствовал его Клинов.
- У тебя выпить есть? - вместо приветствия поинтересовался злостный разрушитель общественных сортиров.
- Я бы и сам не отказался, - вяло возразил Клинов, не слезая с кровати.
- Так есть или нету? - уточнил педантичный Фендель.
- Нету.
- Точно нету?
- Точнее не бывает.
- Вот сволочь!
- Кто, я?!
- Да нет, сосед.
- А-а…
Клинов хотел спросить, а что такого натворил сосед Фенделя, но не стал. А Фендель молча развернулся и побрёл на выход.
- Спокойной ночи! - крикнул ему вслед Клинов.
Он ещё полежал на кровати, затем слез с неё, выключил телевизор и хотел, было, уже раздеться, чтобы нормально лечь, как в дверь знакомо поскреблись.
 "Убью, гада!" - разозлился Сергей Захарович, узнав в скребуне ненца Гаврилу.
- Здравствуй, однако! - пискнул представитель коренного местного населения.
- Здорово, ходок! - рявкнул инженер по технике безопасности. - Что, опять сестра из дома выгнала?
- Выгнала, выгнала! - радостно возразил маленький ненец.
- Спать в рундуке будешь, где у меня картошка лежит, - разрешил Сергей Захарович, - а то воняешь ты больно…
Гаврила открыл рундук, примерился и согласно закивал круглой чёрной головёнкой.
- Можно и в рундуке, места хватит. Ты выпить хочешь?
- Что-о? - изумился Клинов.
- Бабушка зарплату водкой выдала. Я десять бутылок в снег положил.
Бабушкой Гаврила называл начальницу ЖЭКа, в котором служил ассенизатором.
- Ну и дурак же ты, Гаврила! - в сердцах воскликнул Сергей Захарович. - Бабушка опять тебя надула, а водку твою давно местные следопыты выжрали.
- Э, нет, Гаврила хитрый, умеет добычу от геологов прятать…
- Да? - с надеждой переспросил Клинов, достаточно наслышанный о нравах в среде героических советских геологов, бессовестно обворовывающих коренных жителей. - Тогда пошли откапывать твою водку. Только я сейчас ещё одного товарища позову…

Клинов не любил ходить по магазинам: смотреть там было не на что. Но отсутствие жены с продуктами при наличии трояка обязывали к походу в гастроном. Поэтому Клинов бродил по пустому светлому залу между стеллажей с не очень разнообразным ассортиментом товара и прикидывал дебет к кредиту. На хлеб Клинов рассчитывал потратить сорок копеек (хлеб на Крайнем Севере кусался!), рубль двадцать уйдут на три пакета горохового супа якобы с говядиной, за рубль можно купить скромную расфасовку сливочного масла, остальные придётся потратить на папиросы и прочие удовольствия. Прикидывая так, Клинов стал выбирать скромную расфасовку сливочного масла. В это время послышались грубые голоса, принадлежащие работникам прилавка.
- Ах вы, мелкие паразиты! Вот я вам сейчас покажу!
Клинов вышел из-за стеллажа и увидел, как толстая мордастая тётка в белом халате трясёт за воротники казённых пальтишек двух игрушечных испуганных хантят. Те решили стянуть по пакетику конфет, но поскольку представители народов Крайнего Севера только-только начали осваивать непривычное для них воровское ремесло, то хантята тут же и попались. Вокруг них собрались сотрудники гастронома и, отобрав конфеты, принялись громогласно поучать, время от времени награждая братьев младших увесистыми тумаками.
- Это чему ж тебя в школе учат, морда узкоглазая?
- Пионеры, небось?
- И что из тебя дальше вырастет?
- Учут их, учут, деньги на них тратют…
Мелкие воришки учились в школе-интернате, поскольку кочевать по тундре с родителями государство им не разрешало. В общем, правильно делало, да и деньги на содержание учеников национальных интернатов тратило немалые. Другими словами, содержали маленьких представителей народов Крайнего Севера почти по-царски. Вернее, содержали бы, потому что львиная доля данного содержания до данных представителей не доходила. Чему мог ответственно свидетельствовать Подкопаев, какое-то время живший с поварихой одного из национальных интернатов. Это какое-то время он, надо сказать, жил почти по-царски. Потому что повариха не ленилась таскать из своего (а чьего же ещё?) интерната нехилые сумки с разнообразной снедью. А кроме поварихи в интернате имелись директор, завхоз, воспитатели и много других сотрудников. И они тоже, как правило, с кем-то жили. И тоже почти по-царски. А голодные воспитанники, вдохновленные живым примером своих попечителей, осваивали нелёгкое, по их скудным понятиям, воровское ремесло.
- Пшли вон, сволочь! - завершила воспитательный процесс самая толстая баба в белом халате, наверно, завмаг, и выставила хантят на улицу. А Клинов купил батон хлеба, два пакетика конфет по рубль двадцать, расплатился и вышел на улицу. Хантята, переживая случившееся, жались неподалёку.
- Вот вам, балбесы. Не горюйте и не крадите, как бы хреново вам не было в этой жизни.
С этими словами Клинов рассовал по карманам горемык конфеты и побрёл в одно знакомое место, где мог наткнуться на приятеля своего, раздолбая первого класса Подкопаева. У того недалеко от окружкома имелся почти личный тёплый гараж (помимо общего в автобазе) для ГАЗ-66-го. В этом гараже Подкопаев частенько ночевал под тентом своего кормильца. Вообще-то и у него где-то имелись его четыре с половиной квадратных метра, к которым он был приписан, но Подкопаев любил жить у весёлых вдов или, будучи изгнанным с площади очередной, в своём почти личном гараже под тентом кормильца.
Клинов миновал гостиницу, затем свернул в безымянный переулок и с облегчением вздохнул: рядом с известным гаражом стоял разбитый драндулет балбеса Саглаева, а в щели деревянных ворот уютно просвечивало. Клинов обогнул драндулет балбеса, потянул на себя незапертую створку и услышал голос Саглаева:
- Нет, ты, толстая морда, мне не перечь! Сказано - Чехов, значит - Чехов!
- Ты, знаток хренов! - вопил Подкопаев. - А я говорю: Горький!
- Ах, ты так?! Ну, получи!
Раздался характерный звук, и послышалась возня.
- Пусти, гад, задушишь! - надрывался Подкопаев, находясь, очевидно, под более здоровым Саглаевым.
- Ну, Чехов?! - рычал Саглаев.
- Го-о-о, - придушенно сипел Подкопаев.
- Вы чё тут не поделили? - спросил Клинов, протиснувшись между стеной гаража и бортом ГАЗ-66-го и появляясь на виду скандальных приятелей.
- Кто "Муму" написал?! - заорали оба, почти одновременно поднимаясь с пола.
Клинов помрачнел. На верстаке перед капотом ГАЗ-66-го стояла обильная закусь и средней тяжести выпивон. Приятели пребывали налегке, ссориться с ними не хотелось, а "Муму", как назло, написал Тургенев.
- Ну, кто? - не отставали окосевшие литературоведы, тряся Клинова за плечи с двух сторон и вращая налитыми "Московской" глаз.
- Понятия не имею, - буркнул Клинов, угощаясь печенью налима и подставляя свободный стакан для логичного наполнения. Но никто ничего ему наполнять не собирался.
- Как это - не имею? - орал Подкопаев.
- Ты чё дуру гонишь? - рычал Саглаев, а затем оба хором голосили:
- Ты же, мать твою, институт кончил!?
- Так я какой институт кончил? - оправдывался Клинов. - Инженерно-строительный. Нас, конечно, обучали в нашей альме с едрёной матерью сопромату, всяким СНИПам и марксистско-ленинской философии, но про муму нам ни одна собака ничего путного не говорила.
- Да он издевается над нами! - взвыли литературоведы и отняли у бедного инженера водку, каковую он вознамерился собственноручно налить в свой стакан.
- Вам что, больше делать нечего? - пока ещё кротко поинтересовался Клинов.
- Кто "Муму" написал?
- Тургенев, чтоб вас! - разозлился Клинов и со зла врезал приятелям нелицеприятную правду-матку. Приятели на мгновение притихли, а затем дружно загоготали.
- Тоже мне, образованный, Горького не знает! - веселился Подкопаев, обнимая Саглаева.
- Вот именно! На хрена было пять лет учиться, чтобы потом Тургенева с Чеховым перепутать? - вторил ему Саглаев и обнимал Подкопаева.
Клинов взял пузырь, накапал себе полторы дозы, махнул стакан и с удовольствием понюхал свежую корку ржаного хлеба.
- Нет, Тургенев, он тоже знатный писатель, - снизошёл Подкопаев, - но "Муму"…
- Вот именно! - подхватил Саглаев. - Что мы, совсем тёмные, Тургенева не знаем?
 "Хорошо", - подумал Клинов на тему лёгкого расхода в таком проблемном споре, как авторство "Муму", и снова приложился к печени налима.
- Да он, Тургенев, написал это, эту, как его, - принялся вспоминать Подкопаев.
- "Анну Каренину", - подсказал Клинов.
- Возможно, - не стал спорить Подкопаев, - но я не её имел в виду, а это, этот…
- "Хождение по мукам"? - напомнил Клинов.
- Да нет!
- Неплохой, кстати, фильм, - авторитетно заявил Саглаев, имея в виду телевизионный сериал.
- Это потому, что его Тургенев сам ставил, - не менее авторитетно возразил коллеге Подкопаев, устав вспоминать то ли "Записки охотника", то ли "Дворянское гнездо".
- Ты думаешь? - снисходительно спросил Саглаев, продолжая обнимать Подкопаева.
- Уверен, - менторским тоном сказал Подкопаев, продолжая обнимать Саглаева.
- Однако на качество фильма сильно повлиял тот факт, - скромно заметил Клинов, пользуясь случаем и наливая себе вторые полторы дозы, - что его Тургеневу помогал снимать сам Мейерхольд.
- Дать ему в морду? - спросил Саглаев.
- Зачем? - спросил Подкопаев.
- А чего он выпендривается? Мейерхольд какой-то…
- Не надо, - добродушно решил Подкопаев.

Морозное утро пахло чем-то нездешним, чем-то приторно сладким, и даже оставляло во рту какой-то ванильный привкус. Над тротуарами громоздились крашенные в разнообразные цвета - от ярко-лимонного до тёмно-коричневого - дома. Проспект, по которому прогуливался Клинов, был явно Невским. Бок о бок с Сергеем Захаровичем прогуливался некто, чьё присутствие казалось таким же нереальным, как присутствие Сергея Захаровича на Невском проспекте. Как обычно после средней пьянки Клинову снились безобидные, без драк и кошмаров, цветные сны. Иногда он в них разговаривал, иногда - нет. Когда случалось разговаривать, Клинов делал это во сне как-то беззвучно, словно думал наяву, легко и внятно. Когда не разговаривал, то думал так, словно говорил. Если в его сне случались собеседники, они поступали аналогично. То есть, особенно не разорялись, их речь казалась беззвучной, но всё сказанное доходило до Клинова в самом лучшем виде.
Навстречу Клинову с его невнятным спутником вдруг нарисовалась странная личность. Особенно необычной у личности оказалась шляпа - красный цилиндр в белый горошек, из-под полей коего болтались меховые уши. Лицо господина было упитанным и выбритым до границ ухоженных бакенбард. Шедший рядом с Клиновым некто резко обозначился испанским плащом поверх телогрейки и лицом Подкопаева под замысловатой причёской, примятой лихо заломленной фуражкой с ломаным глянцевитым козырьком.
 "Ба, знакомы всё лица!" - радостно воскликнул Подкопаев и распахнул объятия навстречу цилиндру.
 "Ещё бы не знакомые, - подумал во сне Клинов. - Это же сучий Петляков. Но как вырядился, собака…"
 "Не имею чести, - поджал губы Петляков в цилиндре и несколько необычно представился: - Потому что я Иван Сергеевич Тургенев, а вы - чёрт-те кто…"
 "Да какой ты на хрен Тургенев! - озвучил мысль Клинова Подкопаев. - Ты такой же Тургенев, как моя бабушка - леди Макбет".
 "Да как вы смеете? Кто я, тогда, по-вашему?" - заволновался Петляков.
 "Ты Астахов, а я - Веретьев! - выдал Подкопаев. - Ну, вспоминай, морда!"
Клинов напряг во сне память и вспомнил, что Подкопаев откуда-то выкопал фамилии персонажей повести Тургенева "Затишье".
 "Что вы говорите?" - приятно удивился Петляков, взял Клинова с Подкопаевым под руки, чем весьма удивил Сергея Захаровича, и повёл их в ближайшую кондитерскую, где все трое навалились на пирожное, мороженое, конфеты и прочие кондитерские изделия.

Когда Клинов проснулся, минутная стрелка переползла часовую, которая подбиралась к цифре семь. Другими словами, наступила суббота, когда население малосемейного барака типа общаги могло позволить себе дрыхнуть хоть до семи утра, хоть до шести вечера. Клинов позволял себе дрыхнуть в такие дни до пятнадцати минут восьмого, но вчерашняя незапланированная пьянка и необычный сон подняли его раньше. Поэтому Сергей Захарович лежал в своей сиротской постели, таращился в потолок, машинально причмокивал губами и с опозданием думал, что всякое пирожное, пусть бы оно и приснилось, следует чем-то запивать. Желательно чаем без сахара, чтобы по окончании сладких снов не мучиться жаждой и не выползать из постели раньше "праздничного" срока.
Сергей Захарович таки выполз, прикинул свой скудный завтрак в виде краюхи ржаного хлеба и банки зелёного горошка, которые запасливый инженер притащил со вчерашнего застолья, и ему стало совсем гнусно.
 "Это меланхолия, язви её, - подумал Сергей Захарович, освежаясь из носика чайника, - потому что хлеб с горохом - это почти голый Вася. А на хрена нам этот почти голый товарищ, когда кругом много знакомых, приятелей, собутыльников и потенциальных родственников?"
Потенциальные родственники жили возле знаменитого гастронома под названием "Тройник". Патриарха звали Вовкой Бобиным. Он был коллегой Подкопаева, имел собственный домишко, очаровательную жену и ещё более очаровательную свояченицу. Подкопаев уже клеился к своячинеце, но получил от ворот поворот. Клинов свои ресурсы типа шансов ещё не исчерпал. Поэтому меланхолия прошла, Сергей Захарович погрыз хлеба, снова хлебнул студёной водицы и отправился в общую умывалку чистить зубы.
 "А действительно, - соображал бедный инженер, начищая зубы, - почему бы и не жениться? Мне тридцать с небольшим, Ленка в этом году кончила школу. Разница - тьфу, а комната у меня отдельная. В таких с двумя детьми живут, и ничего, а если у нас с Ленкой дети заведутся, то когда это ещё будет. В общем, к тому времени я дослужусь до начальника цеха, и улучшение квартирных условий у меня в кармане…"
Думая так, Сергей Захарович немного лукавил. Во-первых, производитель детей из него был никудышный, во-вторых, должность начальника цеха ему в этой жизни не светила. То есть, нерегулярное пьянство и сильные морозы весьма качественно повлияли на потенцию бедного инженера, а его неумение лизать задницу начальству ставило крест на его карьере. Тем не менее, утренние мысли создали предпосылку для оптимистического настроения, с каковым Сергей Захарович решил посетить сортир. Где тотчас вляпался в свежеотложенный экскремент и утратил свою беспочвенную жизнерадостность.
- Вот сволочь, - злобно ругался Сергей Захарович, выйдя во двор и счищая говно с подошвы шлепанца о снег, - поймаю - убью…
Грозясь так, Клинов опять лукавил, потому что экскременты в тамбуре сортира откладывал племянник Бацмана, бывшего директора завода, ушедшего из него в трест на повышение. Данный племянник имел всего семь лет от роду и столько же пядей во лбу. Или это его папаша, младший брат авторитетного Бацмана, подучил не ходить в сортир, куда хилый шкет мог запросто провалиться в дыру полуметрового диаметра, прорубленную в настиле сортира пьяными шабашниками. Поэтому несовершеннолетний Бацман, или сам не дурак, или просто послушный сын, гадил прямо в тамбуре. И, когда в тамбуре свет не горел, в говне авторитетного племянника вымазывались почти все жители малосемейки, а пьяный Фендель умудрялся вляпываться в авторитетный экскремент и при свете.
- Сволочь, - напоследок ругнулся Сергей Захарович и вернулся в барак. Настроение, конечно, у него испортилось, но решения посетить семью Бобиных он не отменил.

У Бобиных принимали хорошо. Особой суеты при появлении гостя не поднимали и угощали, чем могли. Сам патриарх в рот не брал спиртного, но всегда держал в запасе бутылку чего-нибудь крепче "Буратины". Правда, он предпочитал покупать импортное пойло, поэтому некоторые гости иногда напарывались то на тошнотворный вермут из Венгрии, то на условно алкогольное "Токайское" оттуда же. Клинову повезло: его встречали бутылкой "Ауриу", сорокоградусным ликёром, и нельмой пряного посола. Клинов солидно выпивал, Бобин чинно сидел напротив, девушки и женщины прибирались в крохотной зале.
- Ну, как? - приступил к беседе хозяин, по-хорошему благоговея перед высшим образованием гостя против своего незаконченного среднего.
- Ничего, ничего, - снисходительно возражал Клинов, перекладывая ликёр нежным мясом нельмы.
- Может, сала порезать?
- Не стоит…
Клинов принял ещё одну и закурил. Непьющий Бобин не курил, но побеседовать был не дурак.
- Как дом, скоро достроят? - поинтересовался он, имея в виду шестнадцатиквартирный дом, который завод стройдеталей строил хозяйственным способом и про который судачил весь город. Дело в том, что этот злополучный дом строили не только хозяйственным способом, но и по очень хитроумному проекту одного столичного НИИ. И если хозяйственный способ обещал львиную долю жилья рабочим и служащим завода, то хитроумный столичный проект обещал ещё года три возни вместо трёх месяцев, необходимых для постройки обычного двухэтажного сруба.
- С пенопластом проблемы, - загадочно возразил Клинов, имея в виду наполнитель панелей и утеплитель неизбежных между панелями щелей.
- Понятно, - глубокомысленно поднял брови Бобин. - Но это технические подробности, а как там насчёт распределения жилья?
Заботливый патриарх имел в виду возможное будущее благоустройство свояченицы.
- Одну хазу отдадут ментам, одну - военкомату, две уйдут медицине с образованием, - принялся перечислять Клинов, раскусив интерес хозяина, но не спеша его удовлетворять.
- Тебе чего-нибудь светит? - поставил вопрос ребром Бобин, опасающийся появления в его игрушечном домике желающих перебраться из худых общаг в семейный уют под патронажем рачительного хозяина.
- Возможно, - уклончиво возразил Клинов в ответ на возникшую после последнего вопроса хозяина заминку в уборке крошечной залы и с достоинством выпил ещё одну рюмочку.
- Возможно - невозможно, - стал раздражаться Бобин, с неудовольствием оглядываясь на очаровательную свояченицу, созревшую до готовности выскочить замуж за любого подходящего жеребца. - Я, конечно, институтов не кончал, но мне такая фигня совершенно очевидна: какого хрена ваш завод, который делает всё для жилищного строительства, не может обеспечить вас всех, рабочих и служащих, жильём?
 "Оно и видно, что не кончал, - снисходительно подумал Клинов, - и речь не поставлена, и логика никакая. Хорошо, что я с простым народом умею общаться, а то ни за что бы не допёр, что ему очевидно…"
- Нет, ты скажи! - продолжал горячиться Бобин.- Вы ведь, можно сказать, домостроительный комбинат, который силами своего персонала может настроить жилья и для себя, и для учителей с врачами, и для ментов, и для прочих бездомных интеллигентов, а вы…
- Если бы всё было так просто, мы давно бы жили при коммунизме, - мягко сказал Клинов, не желая пускаться в нудные объяснения такой банальной истины, как планомерное построение светлого будущего не тяп-ляп за три года, но рассчитанного на долгий вдумчивый срок платонического привыкания населения к обещанным благам.
- Так зачем же усложнять? - не отставал необразованный Бобин. - Я вообще не понимаю, на хрена…
- Вова, я в магазин, - подала голос супруга патриарха.
- Понял, - вздохнул Бобин и стал отрывать свою задницу от стула: сопровождать супругу по магазинам входило в его обязанности.
Клинов, дождавшись ухода супругов, с чувством проглотил ещё рюмочку ликёра и вошёл в крохотную залу, сверкающую полировкой. Леночка, потенциальная невеста бедного инженера, вертелась возле огромного, последней отечественной модели, комбайна, по размерам едва уступающему зерноуборочному. Вскоре заиграла модная, но довольно посредственная музыка. Последнее время население тащилось от Розембаума с его халтурщиками, бывшими медбратьями, и какого-то "Примуса". Или керогаза. В общем, музыка оказалась из вышеперечисленной серии. Но Клинов не обращал на неё внимания. Он целиком сосредоточился на Леночке, прикрытой легкомысленным халатиком столь аппетитно, что Сергей Захарович стал уверовать в возрождение своей былой мужской силы.
- Потанцуем? - кокетливо предложила Леночка.
- Потанцуем, - легко согласился Клинов, взял девушку за талию и, стараясь не сопеть от усердия, потащился по зале обивать серванты, буфеты и прочие предметы мещанской роскоши.
- А хочешь, я тебе альбом покажу? - недовольно спросила Леночка, устав ждать, когда же этот чёртов инженер поцелует её или примет иные адекватные действия.
- Покажи, - с облегчением согласился Клинов, и они сели на диван.
Леночка зашуршала межстраничной калькой и стала комментировать фотографии. Клинов вдыхал ароматное тепло девичьего тела, и его уверенность в возрождении былой мужской силы крепла.
 "Денег у меня на свадьбу нет ни копейки, - прикидывал он, - однако Бобин выручит, факт. А если свадьбу приурочить к зарплате Подкопаева, который получает не меньше пятисот рваных, то… В общем, небольшой семейный банкет соорудить можно будет. А ещё можно расторгнуть страховой договор, где у меня больше трёх штук накапало. В этом случае хватит и на ресторан с музыкой… Вот как только не приглашать на торжество Саглаева? Обидится, зараза, литературовед хренов… Ага, сделаю свадьбу безалкогольной, тогда он сам не придёт. Но тогда и Подкопаев денег на свадьбу не даст. Значит, придётся морочиться со страхагентством, а жильё… А что - жильё? Сначала поживём в моей комнатушке, а потом мне дадут квартиру. Наверно…"
- Мне Подкопаев говорил, что ты пишешь стихи? - спросила Леночка, кончая листать альбом.
- Стихи? - переспросил Клинов. - Пишу. Но очень плохие.
- Про любовь?
- Гм… И про неё.
- Прочитай?
- Сейчас?
- Ага!
- Сейчас…
Клинов сгонял на кухоньку, освежился ликёром, театрально опёрся на косяк дверей в залу и принялся декламировать дурным голосом:


- Я пью зелёную прохладу

Слегка раскосых ваших глаз,

И нет со мной влюблённым сладу

С тех пор как я увидел вас…

...Пришли, коснулись, разбудили

Всё то, что раньше дрыхло вдрызг,

И за собою поманили

Неярким светом мховых брызг.


- Это про кого? - подозрительно спросила Леночка, когда Клинов театрально провыл последний катрен.
- Про тебя, - скромно ответил Клинов.
- Мне понравилось, только никакая я не косая, - сказала Леночка и моргнула "зелёными брызгами". Это выражение Клинов у кого-то бессовестно позаимствовал, только не помнил - у кого именно.
- Угу, - буркнул Клинов, допил ликёр, и ему стало стыдно: кого он обманывает? Ну, какой из него, на хрен, положительный жених с жилищной перспективой? Поэтому, чтобы не мучила совесть, Сергей Захарович сообщил: - А знаешь, Подкопаева приглашают перейти в экспедицию. Зарплата - в полтора раза, и приличное жильё сразу после перехода.
- А ты можешь стать директором? - не поддержала подкопаевской темы Леночка.
- Могу, - соврал Клинов. Он знал, что директорская должность ему не светит хотя бы потому, что Клинов никогда не вступит в партию. Не потому, что он такой уж плохой, а как раз совсем наоборот. То есть, ходить в одних рядах коммунистическим строем с такой мразью как Петляков, и с такими дебилами как Прокопенко, Клинов счёл бы ниже своего "мочёного" в разных антиобщественных напитках достоинства.
- Это хорошо, - мечтательно сказала Леночка.
 "Сволочь ты, Сергей Захарович, - возмутился внутренний голос, - чтоб с этого дня сюда - ни ногой! Пусть за Подкопаева выходит…"
 "Да больно нельма у Бобина хороша", - мысленно вздохнул Клинов и засобирался на выход, сказавшись занятым на каких-то несуществующих общественных работах.