Последний дурак на Земле

Эссе.


Посвящается Елене Д. Посвящается Жеке А. Посвящается себе. Посвящается Миру. В шаге от прошлого. В память о будущем...


     ...Когда-нибудь Солнце погаснет, и люди уже сейчас ищут планеты, которые смогут заменить нам Землю. И если ты, одинокий космонавт, исследуешь очередную планету, в поисках мест, где можно было бы дышать без скафандра и пить чистую воду, то знай - среди пустынь и равнин, которые могут казаться безжизненными должна иметь место одна аксиома. Пустыни подобны многим душам. Но там, где честь и ересь ходят друг с другом бок о бок, непременно существует и жизнь. И сама Природа даст тебе убедиться в этом,  сыпя тонны ледяного града всюду, нарочно обходя и уберегая твою плоть от буйной стихии. И осознав это, ты снимешь свой скафандр, сделав глоток девственного воздуха, и прохладный ветер, лаская твое лицо унесёт прочь все твои сомнения. И слово твоё, переданное на Землю в микрофон породит новую жизнь там, где еще не ступала нога человека. И будет там Свет, и тающий град обратится в моря и реки. И увидишь ты, уставший путник, что это хорошо. И придут на твой Свет другие люди, и пойдут они за Тобой, назвав Твоё открытие своим новым Домом. И скажешь ты тогда, что и это хорошо. Смотри, Человек! ...




Часть первая. “Я”.




     Всё закономерно. Всё в этом мире имеет смысл. Раздавленная бабочка Рея Бредбери, ядерная война в Хиросиме, подвиг Герострада, стихи Блока, романы Мопассана. Лишь три слова не имеют никакого смысла. Точнее, смысл имеет всё, просто есть такие три слова, которые очень часто несут смысл только для тебя одного. Одно из этих слов – я.

     Она спрашивала меня – что сделал я в этом мире? Даже тот, чье имя она не знала [не знаю и я] – человек, изобретший стиральную машинку, говорила она, облегчил жизни всем людям. Не ударяясь лбом о косяк философии, мне проще было бы сказать ей в ответ, что я, увы, настолько ленив, что стираю руками, но вместо этого выпалил:

     - Эти чертовы гении делали всё в ущерб себе. И что же они получают в замен? Когда мы говорим об Эйнштейне или Циолковском, смакуя громкие имена, подобно дешевой жевательной резине – мы просто восхищаемся ими, потому, что ТАК ПРИНЯТО. Что ты знаешь о них НА САМОМ ДЕЛЕ?.

     ...Неужели я должен изобрести Любовь? - подумал я, потому, что уже любил. Изобретение велосипеда – не лучший способ сбежать потом, оседлав глупую железяку, от самого же себя. Если нечего сказать – молчи. Потому, что вы – мыши, не Эйнштейны, а я ценю только искренность.

     И я сам говорю открыто, и я ненавижу открыто, и только поэтому от меня отворачиваются, спорят, осуждают и плюются - и это лишний раз подчеркивает мою правоту, не смотря на то, что я такой же, как и те, в чью сторону я искренне швыряю камни со всей присущей мне жестокостью и отрицанием - не смотря на то, что я - один из них, не смотря на то, что я могу ошибаться также как и другие... Как другие, ведь и окна моего дома не щадит ни один камень...


     Она ушла домой, уложить спать четырехлетнего Дюшу – и звонит, говоря, что немного задержится.

     Я звоню своему брату. Он тоже - как и все мы слеплен из плоти и крови. Разница между нами в том, что я насмехаюсь в своих строках над человечеством, постольку, поскольку всем сердцем его ненавижу, а Евгений же – филантроп. Я спрашиваю его, о чем мне говорить с той, благодаря существованию которой я испытал самое чистое чувство на свете.
    
     Жека, какой бы не был я урод, но я честен, и говорю то, о чем думаю - вот смотри, я бы сказал тебе, что никогда не вру - и солгал бы.  Я сказал бы, что я честен и чист душой - и солгал бы. Но не путай. Я сказал, что я честен, когда выражаю свои мысли,  и за это я не раз платил своим разбитым лицом, платил тем, кто временами не способен быть честнее, чем я - а раз так, то я еще больше убеждаюсь в том, что мир - это война. Передряга, возня крыс в тонущем корабле - и тут я задумываюсь, можно ли назвать такой мир прекрасным? Можно ли назвать его раем? Вот, что не дает мне заснуть. Пока вам снятся сны я пишу об этом целую повесть - когда вы будете ее читать, мои эмоции и характер может быть станут иными - и я буду отрицать собственные мысли так, как если бы кит, выброшенный на берег штормовым приливом отрицал воздух, которым мы с вами дышим. 

     - Ничего глубокого – отвечает Жека, ничем не тревожь её настроение, каким бы оно не было. Просто общайтесь.

      Я так и решил делать. Вообще я люблю Жеку. Не потому, что он добр душой и сыт умом, и не за то, что он меня понимает. Даже когда я сыплю в его адрес совершенно незаслуженные оскорбления -  он понимает меня, и то, что я прячу в своей душе под копотью циничных и колких словечек – он видит, и взгляд его бывает острее ножа, вот оно, настоящее и неподдельное! Нанеся однажды ему обиду, я плакал и страдал сильнее, чем он сам обиделся – и он перешагнул через свою обиду, хотя и надолго перестал со мною разговаривать – он утешил меня. И слова его, пусть и жестокие не были мёдом, но были правдой, с какой бы плоскости я не смотрел. И, если молчанием называют золото, то слова этого Человека бесценны, ведь даже разочаровавшись во мне, он не отвернулся душой! В писании сказано, что Каин убил Авеля из зависти, но не стоит, мой немногочисленный Читатель, сравнивать меня с библейскими персонажами. Я сказал правду – и получил правду в ответ. Моё мнение на этот счет формировалось в бессонных ночах. Пока я не понял, что дело вовсе не в обиде. Мы только лишь обменялись горькой правдой, и не желая этого, но раня души друг другу - продолжали рождать свои миры в одиночестве, поддерживая друг друга из дальних далей, чувствуя, как что-то важное ускользает мимо нас. Но мой Брат молчал, и мне ничего не оставалось, как молчать в ответ. И если я пишу, дабы избавить душу от кори той ненавистью к миру, которой я пропитался с детства – то другой находит себя в любви. Верующие, вы действительно любите Бога? Если да, то почему, веруя и умея любить святой дух за его невидимое присутствие, то от человека, которого любите, вы требуете непременной взаимности и близости?! Подобного рода любовь – эгоизм, самоуничтожение и, как итог – безверие. И я пришел от безверия к любви путём познания одиночества, грубости и черствой, как битое стекло под ногами правды – эти преграды задевали и задевают меня, заставляя идти дальше. Не знаю, откуда это во мне, но когда кажется, что вся мозаика мира, каждый её пазл направлен против меня – только тогда дышится ровнее всего. Это как соль, насыпанная на рану – заставляет двигаться дальше, искать колодец, дабы промыть её – и на пути к этому колодцу доводится садниться еще сильней…

     Нас объединяет не только эта болезненная страсть изливать души на бумагу, не мечтая стать признанными, но обезболивая свои души. Мы живем мгновениями, которые жизнь бросает под ноги прохожим проливным дождем – кто-то не замечает, большинство – игнорирует и бесится,  а есть те, кто видят и верят! Те, для кого мы пишем. 

Я всю жизнь жил секундными и скудными моментами счастья, даже не задумываясь об этом, затуманивая свои глаза едкими сигарами и ненавистью ко всему окружающему.

     Когда-то давно, вытаскивая из своей гнилой вены шприц, я поклялся себе, что эта доза – последняя. Говорят: не зарекайся, но если жизнь это лотерея, то стоит рисковать – и я зарекся. Счастье – это тоже наркотик. И когда я вижу её, или слышу по телефону – я счастлив. Но, за этот наркотик, как и за героин нужно платить. Океанами пролитых слёз. Отчаянием длительного одиночества – не думайте, что я боюсь одиночества, ведь такой страх порабощает только слабого и малодушного. Но депрессия – это и есть плата за те минутные свидания с той, с которой у меня ничего нет, не было и не будет. Депрессия, это когда я звоню своему Другу, и говорю ему, что он мудак, потому, что Он протянул мне руку помощи. Так я плачУ, и так плАчу я за то, чего никогда не будет.

Не будет, даже если воздух станет платным!




Часть вторая. “Тебя”




     Она выходит из своего подъезда, когда уже начинает темнеть, и я, сидя на лавочке у детской площадки, окруженной мелким песком, небрежно стираю подошвами своих кроссовок изображение, символичный портрет ожидания - силуэт сердца, в который я заключил её имя. Не стоит ей, подумал я, лицезреть собственное имя на песке - каждый из нас, путник по сути, должен оставить свой след, а не класть рельсы под чужие ноги...

     - Мне плохо - говорит она, и не одно, а тысяча сердец расстроенным хором режет мой слух.

     - Что с тобой? - спрашиваю я - в каком смысле плохо?

     - Я боюсь - говорит она, и её страх передается мне, не иначе как мы держим друг друга за руки, и она обнимает свободной рукой колючую проволоку под напряжением.

     Боюсь - говорит она, когда мы не спеша идем вдоль трамвайной остановки - и электропровод, подведенный к одному из киосков свисает чрезчур низко. Кажется, достаточно просто подпрыгнуть, наклонив голову, чтобы Ампер, подобно удаву обнял тысячью иголками чью-нибудь хилую шею. Обняв и заставив такого человека исполнить короткий танец, будто нарочно оттягивая момент, до взгляда в глаза самой Горгоне.

     Шипучие обезболивающие в пластиковой бутылке из-под минералки быстро растворились.

     - Тебе лучше?! - спрашиваю я - быть может, не стоит, будучи беременной, пить эту гадость без консультации врача?!

     - Давай, я сама разберусь - говорит она - извини, но мне лучше сейчас будет, если я пойду, и лягу спать.

     - Безусловно - говорю я, и мы прощаемся.

Утром боль усилилась. “Ничего, я перетерплю” - кричит она мне в трубку.

     - Давно ли эти боли начались у тебя? - вопрошаю я.

   - Я боюсь - после выдержанной паузы доносится из телефонной трубки ее голос.  - Я боюсь, как бы с ребенком ничего не произошло...

     Несколько часов ушло на то, чтобы уговорить ее обратиться к врачу. Несколько секунд ушло на то, чтобы врач сказал: плод умер, и мёртв он уже не первую неделю...

     Я хотел бы утешить ее, держа за руку, пока карета “скорой помощи”, пересекая ночь городского водоворота не доставила нас в родильный дом, где ей потребовалась срочная операция. Я хотел бы утешить её, но не будучи уверен в том, что сам смогу что-либо сделать, надел на себя маску улыбки и полувесело, нервно и что свойственно для беспокойства - слегка более громко чем надо шутил с пожилой медсестрой. 

     Сделав все необходимые анализы, врач объявила мне, с голосом некой ехидной и насмешливой торжественности, сколько денег необходимо будет заплатить ей до завтрашнего утра. И, конечно же, то, что я имел при себе - не много и не мало - хватило только на все назначенные ей лекарства. Когда около двух часов ночи за мной захлопнулась, лязгая ржавым замком дверь - улица встретила меня прохладной тьмой и грузными мыслями о том, как и где я могу достать необходимую сумму. Если бы речь шла о миллионе, или паре сотен тысяч - я не задумываясь разворошил бы первое попавшееся мне на глаза гнездо, в котором сыто и крепко спала семья какого-нибудь депутата, мента или бизнесмена. Но названная сумма вписывалась в норму месячной зарплаты просторабочего, и от того, достать эти деньги к утру было сложнее, чем украсть миллион! Таков парадокс ледяного небоскреба этого мироздания: как легко бывает добраться лифтом до конечных этажей, и как трудно подняться пешком на несколько ярусов вверх.

        Десятки банков, начиная с раннего утра, раздумывал я, бродя по тёмной площади, кредитуют население. И в десятках банков мне отказали - такая ужасная у меня была кредитная история: год назад, когда я изо всех сил пытался построить свой бизнес, я поставил на карту всё. Но, как оказалось, лестничные пролёты социума кишили, подобно опарышам - бизнесменами, кидалами, брокерами, блоггерами, я попросту оказался лишним - зато как нужен же я был налоговой инспекции и прочим службам, и вот он я, голый и босый разбрасывался взятками направо и налево, лишь бы не оказаться за решеткой! В нашей стране нельзя заработать честно. Особенно сильно это касается молодых людей - ОТСУТСТВИЕ ТРУДОВОГО СТАЖА?! – Аста-ла-виста! Селяви. И ты уже вор, или весь в кредитах, как в рыболовецкой сети.

   - Здравствуйте! Извините... У меня возникла небольшая проблема... понимаете... может быть, вы сможете занять хоть сколько нибудь! ... обещаю - я отдам!

     Как это низко - просить денег у тех, о ком я отзываюсь как о мусоре, ненужном и бесполезном. Сила это, или малодушие  - перешагнуть через себя и молить, унижаясь в их глазах, просить долг. О чем я! Какая, к черту сила, какое еще малодушие? - ничего героического. Но только я мог помочь ей. Её семья же давным-давно позабыла о ней. Дмитрий - тот, кого она любит больше всех, тот, о ком она говорила мне: “в глубине души он любит меня тоже” - Дмитрий был частью ее семьи - а о чем это говорит, я изложил выше. Кем же был для нее я? Не стоит задавать этот вопрос, хотя-бы исходя из той причины, что ответить на него смог даже четырехлетний ребенок - её сын Дюша.


“Дед Pihto”

           Как бы там не было, но к назначенному времени я достал те деньги, которые были нужны для спасения её жизни. Наркоман, забегавшийся в поиске очередной дозы - таки получил своё - детский поцелуй в щечку - насмешка, или благодарность, заставившая меня потом всю ночь смеяться над собственной низкостью и подлостью. Влюбленный подлец - это звучит как “Ленин жив”. Это звучит как призыв.
         
      Отойдя от наркоза, она позвонила мне. Задыхаясь и плача, всё еще будучи в объятиях Морфея, она, неясно зачем, просила, чтобы я позвонил Дмитрию! Потом мне позвонила её мать - узнать, всё ли в порядке с ее дочерью, и еще она спросила её номер...



Часть третья. “Люблю”.




Прошло несколько недель, после того, как она сказала мне с большой искренностью - сказала, насколько я противен ей, насколько ничтожна для нее каждая моя клетка, и Дмитрий, который тоже был на сотовой связи - просил, чтобы я перестал о ней заботиться, или, не скажу даже, как бы по другому объяснить свои рвения.

      Они ссорились и мирились практически ежедневно. Теперь же, интернет, телевизор и другие СМИ беспрерывно трубили о том, что найдена звездная система, в которой неподалеку друг от друга расположены четыре планеты, подобные Земле - только с гораздо более чистой и насыщенной атмосферой и не загрязненной экосистемой. И каждый готовился к эвакуации. По словам ученых, в течении года на Земле уже не останется ни одного человека - все будут переселены на чистые планеты. Карантинные зоны, больницы, в кратчайший срок всё это было построено. В кратчайший срок были изобретены вакцины от неизлечимых ранее болезней, так, как будто, эти вакцины были и раньше, просто по тем или иным причинам их не выпускали в общественность. Объяснялось также, что после эвакуации первого корабля Титана, защитный слой в атмосфере будет необратимо поврежден, поэтому в течении максимально короткого времени остальные три корабля, а именно Атлант, Пигмалион и Зевс должны будут в срочном порядке эвакуировать остальную часть населения, пока радиация, порождаемая Солнцем не убьет здесь всё живое... И они с Дмитрием, также как и все готовились к эвакуации...

     Каждый из людей собирал с собой то, что ему дорого. Кто-то ограничивался семейным фотоальбомом, а другому казалось, не хватит целого поезда! Я же делал нужные мне закупки – несколько костюмов для защиты от радиации, семена разнообразных деревьев, клетки с разными пичужками, да. Я не собирался никуда улетать.

     Помню, как я был совсем маленьким, звездное небо манило меня чем-то, и я часами созерцал синеву мерцания крошечных точечек – о, только ради этого не хотелось засыпать!

     «Какой же я дурак» - порою говорят люди. Но на самом деле они в этот момент вовсе не считают себя глупее других. Жалея о своих опрометчивых поступках, они этим как бы кричат окружающим – «я признаю, что это глупость, но раз так, то ведь я не глупее вас!». А что до меня – я видел массу новых перспектив и возможностей на новых планетах, где я мог бы стать тем, кем хотел…

     Но… я научился любить. Любить без близости и взаимности – верующие осудили бы меня, сказав, что так может любить только Бог, а те, кто узнавал, что я решил остаться на Земле, считали меня безумцем. Дурак, молвили они. А я любил её, как Алиса в стране чудес любила сад, в который никак не могла попасть. И я люблю, не обрывая роз и не топча цветы. Мне достаточно видеть прекрасный сад, чтобы любить его и восхищаться. Знать, что где-то на другом конце вселенной есть Она – и вот уже долгие годы я смотрю на звездное небо, и верю в то, что с ней всё хорошо.

     Долгие годы, бродя вдоль пустых скверов, и дыша через противогаз, мне оставалось только лишь ждать, пока развеется радиация. Теперь я не был мизантропом, ведь целая планета принадлежала мне! И никаких рамок! Прошло много лет, и я, с моим верным дозиметром отыскал множество мест, где радиация была в норме, где пели птицы, где росли деревья. И я выбросил туда купленные заранее семена. Они медленно пробивались сквозь землю, и через пару лет пустили первые росточки. Прошло еще немного времени, и расцвел сад! Я выпустил пичужек, и они запели самые дивные песни, паря над этим райским уголком, подобно богам. Удивительно, но с этого момента прошло еще целых пятнадцать лет, а я ни капли не постарел. Более того, мой организм окреп и стал куда сильнее. Загрязнение окружающей среды очень быстро сходило на нет, и измученная человеческим кнутом планета, казалось уже совсем зализала раны. Великодушная планета, чью землю я лелеял и чью воду не пачкал, испытывала такую же ненависть к человечеству, как и я. И Земля простила меня, приняв одного, кто не предал её природы, позволив мне, её верному другу жить здесь вечно. И я буду вечно сидеть на отвесной скале, глядя на свой райский сад, и вечно буду созерцать звездное небо, в ожидании Её. И она вернется. Когда-нибудь она обязательно вернется на эту планету, ведь что бы она обо мне не думала – она не в силах будет забыть меня и ту нежность, с которой я отозвался на ее скверные выпады. В космосе, в разных его уголках время течет по-разному. И я знаю, что Пигмалион – планета, на которой она находится, имеет другой временной спектр. Так, на Земле проходит сто лет, а на Пигмалионе – не проходит и земного года. По моим подсчетам, для неё прошло года четыре с тех пор, как она улетела…


http://vk.com/mark_antre

http://vk.com/marcus_antre

Всё, что вы прочли сейчас - не более, чем вымысел автора. Любое сходство с реальными событиями - совпадение.