Предрассветное ничего

В этот вечер было выпито очень много. Намного больше, чем мы пили раньше, но несмотря на это я помню все, о чем ты мне говорила. Я даже помню, как блестели в полумраке твои влажные от слез и алкоголя глаза. Я помню, как ты брала меня за руку. Все что ты говорила, я ненавидел каждое твое слово. Они все звучали слишком просто и трагично. Я помню. Мне казалось, что я попал на съемочную площадку очередной драмы со смертью второстепенного персонажа. Ты сидела передо мной, главная героиня этой драмы. В неприлично коротком черном вызывающем платье с глубоким декольте и ярко-красными, как кровь, губами; с растрепанными накрученными кудрями и размазанной по векам подводкой. Ты сидела передо мной, пьяная в угар, но такая красивая и родная именно сейчас. Если бы ты не говорила ничего, то была бы идеальной. Ты то судорожно рыдала, то говорила что-то, доходя до крайней степени восторга и экстаза, то шептала, словно боялась, что кто-то мог слышать нас в нашей пустой квартире, то просто молчала и смотрела на вино, плещущееся в бокале.

- Он был душой компании. Без него мы теперь ничто… - шептала ты, прикрывая влажные глаза рукой. – Он был младше нас всех. Ему было всего девятнадцать. Если бы мы знали, то никогда бы не посадили его в это такси, правда ведь? – и ты снова умоляюще смотрела на меня, задавая очередной глупый вопрос.

- Правда. Конечно же, правда. – отвечал я, несмотря ни на что.

Иногда ты поднималась с места, искала сигареты, шаря руками по столу в темноте и закуривала, садясь у окна. У тебя нервно поддергивалась губа. Ты была готова снова заплакать каждую минуту.

- Давай закажем проститутку?

- Ты, что, совсем с ума сошла? Ты же девушка. – спокойно отвечал я, зная, что она говорит это, потому что пьяна.

- Ну, и что. Я больше не хочу ею быть. Одни мороки… - ты помолчала. – Если бы я была парнем, то не рыдала бы сейчас в три ручья и не доставала бы тебя своим видом и своими словами.

Я ничего не ответил. Может быть, она была права.

- Сколько осталось до утра? – спросила ты.

- Около двух часов, не больше. Скоро рассвет… Зачем ты спрашиваешь?

- Утром будет легче.

- С чего ты взяла?

- Мне просто хочется так думать.

- Ты недостаточно пьяна. - подметил я, помолчав немного.

- Почему?

- Ты слишком много и слишком связно говоришь. Тебе нужно напиться до такой степени, чтобы забыть свое имя.

- Ты тоже.

- Может быть.

Я смотрел на тебя. Ты сидела на стуле, закинув ногу на ногу перед распахнутым настежь окном. С улицы веяло свежестью, ночью, дождем и поздней осенью. Изредка слышался шум мотора проезжающей мимо машины. В комнате запахло ментолом. Ненавижу, когда ты куришь эти сигареты.

- Что нам теперь делать?

- Продолжать жить дальше. Не ты ведь умерла.

Она всхлипнула.

- Это…

- Возможно, поверь мне.

- Но сейчас это кажется омерзительным. Впереди ничего нет…

- Он был всего лишь твоим другом, одним из тысячи. Ни мужем, ни парнем, ни отцом и даже ни братом.

- Он был мне, как брат.

Опять дешевая кинематографичная фраза. Когда ты говоришь такое, я готов вырвать тебе язык. При чем в таком состоянии, как мое, я способен на любое греховное деяние.

- Для тебя все всегда было так просто. Но что же теперь буду делать я?

Я знаю, что ты теперь будешь делать. Ты будешь приходить в свою пустую однокомнатную квартиру на окраине города под утро. За пол часа до рассвета. Ты будешь спать до обеда, а потом просыпаться и просто лежать в постели до восьми вечера. Затем ты будешь ходить по ночным барам и пабам ночного Лондона и пить с каждым, кто согласиться с тобой пить. А с твоей внешностью согласятся немало. Известно, к чему это приведет. Неизвестно только в чьей постели это будет происходить. И снова все по кругу. Твоя жизнь будет каждый день начинаться в восемь часов вечера и заканчиваться в пол шестого утра. Каждый божий день. Ты будешь ненавидеть свое тело. Оно будет казаться тебе грязным и испорченным. До того момента, как тебя кто-нибудь не остановит. Просто возьмет за руку и вытянет из этого адского круга. Это всегда случается. Либо ты остановишься сама. Рано или поздно. Я мог бы предупредить тебя, но не буду. Просто потому что я слишком пьян и слишком устал для такой длинной речи, которая прозвучит из моих хмельных уст более неправдоподобно, чем очередной конец света.

- Иди уже спать.

- Я не засну.

- Выпей снотворного, черт возьми.

- У меня нет снотворного… Можешь сходить в аптеку? Ты выпил меньше, чем я.

- Я не оставлю тебя здесь одну.

- Почему?

- Потому что в этой квартире можно найти более двадцати способов самоубийств.

- Ты думаешь, что я смогу наложить на себя руки?

- Да.

- У меня была такая мысль. – ответила она, помолчав.

Я ничего не ответил. Не мог же я в такой момент ругать ее за такие мысли. Я бы и сам подумал об этом же на ее месте.

Я уже пережил все это. Я до сих пор помню ту тупую боль в груди, в висках, в венах, во всем  теле. Я до сих пор не могу забыть блеск золотистых кудрей и запах духов с маргаритками, которые она никогда не любила, но пользовалась лишь потому что я подарил их ей. Она умерла небрежно, как-то невпопад. Она умерла казалось бы очень тихо и незаметно, но так ощутимо. Я любил ее. Да, я никого так не любил, как ее. Я любил ее чуть ли не сильнее, чем Квазимодо любил прекрасную Эсмеральду. Но почему-то в ее смерть я поверил сразу. Мне на секунду показалось, что она была мотыльком, который на мгновение появился, а в следующее же исчез. Она была слишком реальна, чтобы казаться мне божественным сном. Я много пил. Очень много. Напивался до потери сознания, просыпаясь в чьих-то постелях. Ни раз вместе с мужчинами. Я ненавидел себя, ненавидел свое поведение, я ненавидел свое грязное тело. Мне было противно смотреть в зеркало и даже прикасаться к самому себе. Пока не появился он. Ему было всего восемнадцать, он еще учился на первом курсе и с каждым месяцем становился все более перспективным музыкантом. Он вытащил меня из этого круга. Он пообещал быть рядом, но соврал. Вчера вечером его не стало… Я не чувствовал ничего. Абсолютно. Словно ничего не случилось, и мы с тобой набрались просто так, от нечего делать. Это как… Предрассветное «ничего»…