Орфей

нА СНИМКЕ: Скульптура "Орфей" Эрнста Неизвестного - приз "ТЭФИ"

Сотрудничество с новой Россией началось в 1995 году.

Статуэтка, изображающая Орфея, разрывающего себе грудь, чтобы играть на струнах своего сердца, ежегодно вручается в качестве приза «ТЭФИ» - российской национальной телевизионной премии за высшие достижения в области телевизионных искусств, которая была учреждена в 1994 году фондом «Академия Российского телевидения».

Прообразом бронзовой статуэтки-приза является известная скульптура "Орфей" Эрнста Неизвестного, созданная в 1962-64 годах.

Боль, страдание, муки творца, зажатого некими условиями жизни, воплощены Э. Неизвестным в фигуре «Орфей», выполненной сразу же после схватки с партийными вождями в Манеже.

Человек, упавший на колени. Запрокинута голова. Правая рука полусогнута, тыльная сторона ладони упала на лоб. Левая - прижата к груди, там, где бьется горячее сердце творца, готового жить и работать во имя светлого будущего человечества. И она не просто прижата к Ю.Ф. Карякин сердцу, она разрывает грудную клетку. Мощное напряжение, вздутые мускулы ног, предплечий. Человек еще не убит, но он на крайней грани страданий.

Ю.Ф. Карякин, обширную цитату из его эссе "Если можно напосвящённому", я привожу дальше, рассказывает о новом видении художником мифологического "Орфея" - несдавшегося поэта, преодолевшего адские муки, но победившего своих мучителей.

"Художник посвятил "Орфея" памяти поэтов - от Г.Лорки до М.Джалиля, замученных фашистами и победивших своих палачей. Он переосмыслил этот хрупкий, почти женственный мифологический образ, открыл в нем силы вулканические и реальные. Это опять- таки очень современное понимание роли современного же художника.

Увидев "Орфея" впервые, я спросил скульптора, не думал ли он во время работы об одном стихотворении М.Цветаевой, из которого я, услыхав его случайно и в несовершенном пересказе, запомнил две поразившее меня строчки: "Петь не могу! - Это воспой!" Поэт воссоздает напряженнейший диалог - борьба поэта с самим собой. Стихотворения этого Неизвестный еще не знал. Мы достали и прочитали его вместе, оторопев от невероятного соединения известного и неожиданного.

Оно было написано, казалось, специально об этом и только об этом "Орфее". А скульптура - несомненно! - была посвящена именно этому, только этому и никакому другому стихотворению. Вот несколько строк из диалога Цветаевой ["Разговор с гением", 1927. МК]:

"Пытка" - "Терпи!
- "Скошенный луг -
Глотка!" - "Хрипи!
Тоже ведь - звук!"

- "Львов, а не жён
Дело". - "Детей:
Распотрошен -
Пел же Орфей!"

"Так и в гробу?"
- И под доской!"
"Петь не могу!"
- "Это воспой!"

Стихотворение это может местами показаться разорванным, усложненным, даже вычурным, во всяком случае непривычным. Но читаешь второй, пятый раз, и все очевиднее становится его особая гармония. Насколько первично здесь что, и насколько естественно порождает оно свое как - во всем, в рифме, в ритме, в аллитерации стиха и в его графическом рисунке, что ли. Мысль настолько сконцентрирована, что возникает ощущение прямо-таки физической ее силы.

В "Орфее" - то же самое, но по-своему.

Разве можно было передать состояние такого рода в классической, спокойной или театрально-патетической форме? (Хотя здесь больше, чем в других работах Э.Неизвестного, все приведено, по-видимому, к классической основе). Отсюда весь ритм скульптуры, все ее "неправильности". Здесь все в отдельности "неверно". Но это не пугает, а притягивает, потому что все в целом оказывается верным, точным.

Ничего удивительного в этом совпадении нет. Так и должно было быть: иначе искусство не было бы искусством. Именно в этом смысле Э.Неизвестный как-то сказал: "Жизнь художника - не карьера. Это - судьба". Конец цитаты Ю.Ф. Карякина.

Продолжение следует: