По другую сторону зеркала часть 3

Когда я позвонил в дверь своей квартиры, т.к. ключа у меня почему-то не оказалось, мне открыл жующий, бритоголовый «пацан» и улыбаясь спросил: «Чё нада». На что я резонно заметил ему, что данная квартира принадлежит мне, как хозяину, доставшаяся на правах наследования от моих покойных родителей. Не, чувак, уже не принадлежит, проговорил, жуя, он. Она передана в дар «Гвоздю», ну, т.е. Гвоздеву Виктору Петровичу его женой, Гвоздевой Марианной Викторовной. А я тут, ну, этот, как его, наблюдатель, или нет, постой – охранник. А увидев мою изумлённую физиономию, рассмеялся мне в лицо и перейдя на шепот проговорил: Ваще-то ты должен был «ласты склеить» ещё тогда, но раз уж судьба подарила тебе вторую жизнь, то «дёргай» отсюда. А ещё лучше, заберись куда-нибудь в щель, как таракан, и больше не показывайся на людях. И дверь МОЕЙ квартиры, под смех этого «австралопитека» захлопнулась перед самым моим носом. Мне бы последовать его «совету», но у меня «взыграло ретивое» и я меча молнии, полетел в ЖЭК, потом в милицию. Но в обеих конторах мне дали точно такой же совет, что и у дверей моей квартиры. Ну, а когда я, впервые в своей жизни напился и пошёл в свой дом, что бы доказывать там свою «сермяжную правду», то наутро проснулся в «обезьяннике» в наручниках. Мне светил срок по нескольким статьям, а это не много, ни мало, где-то около семи лет. По одной их них - 206, (хулиганка), от трёх, до пяти, в зависимости от тяжести содеянного. Так мне утром объяснил один «мент». Во как! Не хило? 
И в это же утро, я впервые лицом к лицу встретился со своим «благодетелем» - «Гвоздём», миль пардон – Гвоздевым Виктором Петровичем, народным избранником и радетелем интересов этого самого - НАРОДА! В отделение он «прошествовал» в окружении трёх «амбалов». Дежурный по УВД, «старлей», тут же выскочил из своей дежурки и прогибаясь чуть ли не до пола, с «чего изволите,с», отдал этому «пахану» честь. И в прямом и переносном смысле. Хотя если говорить о ней, о чести, то вряд ли этот служака был знаком даже с этим словом. Но, так или иначе, посмотрев с усмешкой на меня, «тот» приказал «старлею»,  этого (тобишь меня), побрить наголо и отпустить. А мне, подойдя к моим «апартаментам», кинул сквозь железные прутья, скомканные в кулаке деньги, и процедил сквозь зубы: На, опохмелься. И сгинь. Что б духу твоего в этом городе не было! «Дебил» - добавил он уходя.
Меня тут же побрили, следуя высочайшему указу и выпнули вон из этого гадюшника, называемого в народе «ментовкой». Уходя я заметил, как старлей старательно поднимал и разглаживал ладонью те бумажки, которые я в гневе выкинул в угол «обезьянника».
Никого и ничего не видя, я бродил сам не зная где, потеряв ориентир не только во времени, но и в пространстве. Слёзы произвольно текли по моим щекам. И как бы я ни пытался их остановить, это у меня не получалось. Ещё ни разу за всю свою жизнь я не был так оплёван и унижен. Ещё ни когда я не чувствовал себя раздавленным, растоптанным червяком.
О, Боже, как же я был бесправен и бессилен! Думая об этом, я ещё больше плакал, а прохожие оглядывались на меня, кто с пониманием, кто с издёвкой, а кто и просто крутил пальцем у виска. Но мне было абсолютно наплевать на них.  Я оплакивал свою кончину. Да, да, именно кончину! Теперь я был НИКТО и даже – НИЧТО. Я был абсолютный НОЛЬ! 
И сам того не заметив, я оказался у здания своего института.
Слегка приведя себя в порядок, я направился к входной двери.
Да и если логично рассудить, то мне, по большому счёту и направиться-то больше не куда было. На этот раз тётя Клава встречала меня не слезами, а широченной улыбкой и хитро прищуренными глазками. Ну, слава тебе Господи, проговорила она, наконец-то пришёл. А я уж грешным делом думала, что не придёшь ты. Она взяла меня за руку и как ребёнка повела к себе в свою небольшую каморку, которая находилась под лестницей.
Там располагалась небольшая лежанка, столик, на котором стояла старинная настольная лампа, а рядом с ним такой же старинный венский стул. Ну, вот милок, заботливо ворковала тётя Клава, ставя чайник на плитку, сейчас мы с тобой поедим, чем Бог послал, попьём чайку
ты отдохнёшь здесь, у меня, до вечера, а вечером пойдём домой.
Жить теперь будешь у меня, проговорила она тоном, не терпящим ни каких возражений. А как опять всё восстановится, продолжала она, тогда может быть и сам старую тётку Клаву не забудешь, не оставишь одну помирать. Я ведь, голубок, тоже одна одинёшенька осталась на старости лет. Васеньку, муженька любимого своего, схоронила ещё лет пятнадцать назад. Дальнобойщик он у меня был и однажды так и не вернулся из рейса. Уж только через полгода нашли его фуру сожженную и тело истерзанное подле неё. А детишек нам с ним Бог не дал, как я Его только не просила, не молила. Ничего Петенька, как-нибудь переможем этакое лихо, глядишь всё и наладиться. Да не наладиться, тётя Клава, хотел крикнуть я ей, ни когда не наладиться! Вся нечисть теперь власть перехватила и без крови её не отдаст. Ни за что не отдаст! Но очень уж мне было плохо в тот момент, что бы думать о чём-то другом, кроме, как о своём незавидном положении, в котором оказался. И потому, что-то съев, что-то попив, под ласковое воркование тёти Клавы, я незаметно задремал.