Я скучал без твоих птиц

###
      Лето. Чёрным затянуло небо на востоке. И грохочет – широко, плотно.
      Как белеет в этой мути её сарафан. Желтизна загорелого тела. Плечи перевиты затейливым рисунком тесемок.
      Руку в руку, стиснули пальцы.
      Привет. Привет. – Старые друзья. Да! Смеются. Только пальцы переплелись с силой, намеренно больно. Сколько я тебя не видел! А я.
      Ну? Куда? Что будем делать? Не знаю.
      Ты купальник взяла?
      Белой сандалеткой давит его большой, торчащий из сандалии палец. Раз, два. Раз, два. Взяла, и?.. А глаза, крашеные, большие, раскосые, – мимо его плеча, щурясь враждебно на тех, кто идёт и смотрит. Сейчас хлынет. Правда, что ли, хотел ехать купаться?
      Запасной вариант: позвенел в кармане, вынул. Ключи.
      Это что? Это как? – Покраснел. Мнётся. Знаешь... Ты была там когда-то. Помнишь.
      А-а-а, хитрец? Ах ты, ясно, почему мы встретились здесь!
      Грохот. Молния, сделавшая меловыми лица, – бежим?! Я пошутила, я не брала купальник.
      По ступенькам, в темноту, топоча сандалиями. Нарастающий гул воды, лестница как аквариум, отсветы и текучие тени. Пальцами ей по позвонкам, по мокрому бархату кожи. Поперёк, по мышцам его спины, ладошкой.
      А потом нырнуть в карман его шортов, где намокли ключи, ощутить ткань плавок и тепло ноги в самом нежном месте. И тереться бедром в бедро, толкаясь, сбиваясь с шага. Разлепляя сосульки-пряди у себя на лице. С подбородка, с его щетины стирая воду.

###
      Хлынул дождь. Вбил капли в пыльные тротуары и деревья. И возник причудливый полуподводный мир пустых улиц, полосатых плывущих теней по стенам в подъездах.
      Время откидывать шторы, надувать парусами занавески, заглядывать в окна! Их распахивают сейчас обитатели, зажаренные духотой.
      Нет, не в те, где жёлтенько замерцало электричество.
      Вот сюда. Здесь настежь, – кто-то есть там? – темно. Значит, кто-то не хочет, чтоб его видели!
      С подоконника, из-под взлетевшего тюля, мы посмотрим, как она отожмёт волосы, как намокшая ткань вылепила ей овал живота.
      Ты с себя футболку. Ты бретельки с плеч. А резинку сарафана вниз, к ребрам! Выпусти свои удлинённые, как у африканки, мокрые, в каплях, дыни. – К бёдрам! Высвободи влажную ямку, пупок. Так красивее, без купальника, говоришь? А так? А вообще без?
      Молния. Росчерк света-тени, сделавший углы темней, комнату тесней и страшнее. Чтобы оказаться лицом к лицу, ей надо запрокинуть голову. Ему – нагнуться.
      Ну же! Повернитесь. Поцелуйтесь. Нам интересно.
      Можно прикрыть глаза. Руки ему на щёки. Его губы взять себе в рот. И тянуть, и трогать быстрым языком, хмурясь, слабо вздрагивая при раскатах грома. Локти её взять. Развести, приподнять их. По обратной стороне рук пройтись до подмышек. Туда, в ямку, попрятать пальцы – и одними большими гладить мокрые от дождя мышцы, мякоть, – ниже, ниже, к загрубившим кожу соскам.
      Ну? Дышите! Растирайте бисер тёплых капель по телам друг другу. Смейтесь над бежавшим по улице дядькой, увидавшим в окне бутерброд вашей наготы и убитым молниями собственных фантазий.

###
      В две ладони он взял её окаймленные загаром, молочные, в синих жилках, вершины. Осторожно сжал, отпустил, сжал.
      Твои птицы. – Ага, пара вяленых бройлеров. – Перестань.
      Глаза сузила. – Я скучал без них. – Смотрит мимо его плеча. Руки у него на плавках, еле касаясь, бесплотно.
      Чуть покачиваются в такт; старые, старые друзья.
      Как там дети, муж? – Замечательно.
      А твои? Дети-жена? – Всё обычно.
      Спите вместе? – Да. А вы что? Нет?..
      Мы? Да. – Ну, да, да. Да.
      Покусала губу. Значит, всё хорошо?.. Давит ему корявые пальцы босыми своими. Раз, два. Раз, два.
      А давай об этом не будем. Я сниму плавочки, золото?

###
      Всё. Глядите в последний раз.
      Сейчас уйдут, задёрнут штору, пусть её мочит ливень. Где-то в темноте их кровать. Или диван. Не видно.
      Нет. Стоят. Стоят, пупок в пупок, как склеенные животами.
      Держит он её – пятернёй облапил голую поясницу.
      По-крестьянски крепко, чуть согнув, расставила она ноги. Это чтоб удобно было гладить её там, в просвете. Долгая нога, от косточки на бедре, от плотной ляжки, вниз, до узкой ступни, – голая. В полумраке. Размыто. Лицо в тени.
      Приседает. Трётся. Засмеялся... – Чего?
      Щекотно! Что ты там наделала, колется?! – Вот скажи, вот только посмей, что скучал по моим волосищам. Теперь так. Вообще без.


013 июль.