Глава III

  В день отъезда в Ноттингем мы с вещами приехали на вокзал. Пока муж ходил за билетами, мы ждали его на перроне. Вот тут-то у меня и произошло более близкое знакомство с полицией и британскими законами.

  Было раннее утро, на вокзале практически никого не было. Муж оставил чемоданы прямо посреди небольшой площади внутри вокзала. «Какая же я глупая, - упрекала я себя, - ведь с двумя детьми я не смогу перетащить чемоданы куда-либо в сторонку. Хорошо, хоть мы никому не мешаем, вон всего-то несколько человек, как и мы, собрались куда-то ехать». Я оглядела здание вокзала. Ничего примечательного, обычный вокзал с картинки: кирпичные своды, большие часы на стене. Поодаль стояли и тихо беседовали два полисмена. Практически тишина. Только откуда-то извне доносились гудки автомобилей и городской шум. Внезапно ко мне со спины обратились: «Sorry…». Я обернулась. Передо мной стоял мужчина небольшого роста с довольно темной кожей и большими темными губами. «То ли индус, то ли палестинец», - почему-то подумала я. Кроме слова «извините» он, разумеется, по-английски больше ничего не знал. Как не сложно догадаться, по-русски он тоже явно не разговаривал. Я не знаю, на что он рассчитывал, подойдя именно ко мне, но я ничем не могла ему помочь, тем более, что он протягивал мне бумажку с какими-то иероглифами – то ли корявыми английскими буквами, то ли словами на другом языке, но мне эта надпись напомнила только надпись «Боржоми» по-грузински, которую я часто рассматривала в детстве на этикетках минеральной воды. Он глупо улыбался и что-то продолжал лопотать, указывая темнокожей рукой с розовой ладонью то на листок бумаги с каракулями, то на железнодорожные пути. Я в ответ ему так же глупо улыбалась и повторяла за ним его же «Sorry», типа прости, друг, но помочь тебе ничем не смогу. Потом я махнула в сторону двух полицейских, решив, что пришло их время чем-то заняться, не все время же мирно беседовать, и практически развернув иностранца вокруг его оси, отправила его к представителям закона за помощью.

  Когда, наконец, я проводила несчастного взглядом, то поняла, что за мою штанину уже никто не держится: на левой руке у меня висел сын, передо мной стояла груда вещей, а дочки рядом не было. Неужели можно потерять ребенка на пустой площади?? Муж меня убьет!
Я начала было метаться, однако уже через секунду увидела мое чадо. Она подошла поближе к краю перрона, туда, где начинаются сами пути, и старалась заглянуть вниз. Это было непросто, потому что со всех сторон из предосторожности подход к путям был огорожен. Она старалась найти на земле хоть что-то – шелуху от семечек, сигаретный окурок, камешек, бумажку – чтобы кинуть это вниз, но тут было идеально чисто, ни мусора, ни даже следов от плевков. В итоге, ничего не обнаружив, она порылась в карманах, нашла там недавно оторванную от штанишек пуговицу, которую я туда припрятала, чтобы не потерять и позже пришить, и не успела я что-то предпринять, она швырнула ее вниз на пути. Ребенок был явно доволен свершившимся и улыбка расплылась по ее лицу. Пришлось дочку немного пожурить за то, что ушла без разрешения, с сожалением глянуть в направлении канувшей на путях пуговицы и задуматься о том, что мое вечное сочувствие страждущим и мое стремление помочь всему миру, пожалуй, до добра не доведут.

  Прошло не более пяти минут, как я отошла от вещей, причем нас разделяли какие-то метров пять-шесть, но теперь к этим метрам добавилось ограждение из полосатой, если мне сейчас не изменяет память, то ли черно-белой, то ли красно-белой ленты. Рядом с ограждением стоял один из уже знакомых мне полицейских. Ничего не понимая, я подошла к нему и ограждению. Откуда тут взялось это ограждение за считанные минуты, меня не поразило. Меня поразила сама абсурдность ситуации, ведь на вокзале практически никого больше не было, по крайней мере, рядом с нами. Значит, разумеется, эти вещи могут принадлежать только нам. Не успела я спросить, что же здесь происходит, как ко мне резко на каблуках повернулся полицейский и руками преградил мне путь: «Вы не можете тут пройти, тут очень опасно!» - Сказал он. Мне не совсем было понятно, что же опасного может быть в детских вещах, пачке подгузников и детском питании и судорожно перебирала в голове: что я могла опасного положить среди вещей? Я так всегда начинаю все в голове перечислять перед сдачей багажа в аэропорту. У меня не раз уже отнимали перед посадкой в самолет любимые ножнички для ногтей, металлическую пилочку и флаконы с духами, которые в запаре я забывала переложить в основной багаж.

  «Но это наши вещи…» - Начала было я. «Это забытые чемоданы неизвестных нам людей». - Отрапортовал мне полисмен. «Как это неизвестных?!» - Недоумевала я. «Вы должны были видеть, что это наш багаж, мы стояли рядом с ним все время. Я отвлеклась на ребенка…» Но это было бесполезно. «Ничего не знаю. Вы могли просто стоять рядом. Это забытые вещи. Их хозяин неизвестен». Тут полицейский наклонился и хотел было посмотреть внутри прикрепленного к чемодану ярлычка имя владельца, но одернул руку, вероятно вспомнив свои слова, что это «очень опасно». Хорошо, что не посмотрел. При последнем нашем переезде, у нас сломался чемодан и этот был приобретен впопыхах в каком-то секонд-хенде за доллар. На внутренней стороне намертво прикрепленного к ручке чемодана ярлычка значилось “Mr. Henry Smitt”.

  Тут мое внимание переключилось на нечто жужжащее, оно направлялось к нашей компании. Это было техническое устройство, которое то ли ехало, то ли ползло. Рядом с ним шагал второй полисмен с дистанционным управлением в руках.

  «Не переживайте! – Произнес стоящий рядом со мной чем-то  довольный представитель закона. – Мы сейчас расстреляем ЭТО из водяной пушки и будет уже не опасно. Вам нужно отойти».

  «Нет! Нет!! НЕТ!!! - Закричала я. - Это мои вещи! Я говорю правду! Не нужно это… стрелять… не нужно! Там одежда. Это мои дети. Детская одежда, еда тоже там…» Я была убедительна как никогда, хоть вдруг и забыла все английские слова. Говорила я с надрывом, постоянно вставляя русские слова мольбы. При этом я ругала себя за то, что недосмотрела за ребенком, ругала мужа, который ушел за билетами и не вернулся, мысленно выговаривала ему, почему нас нужно было оставлять именно посреди этого вокзала, и что я буду делать, если вещей не станет, ведь нам жить в Англии еще как минимум полгода.  И еще много других  мыслей посетило мою голову, а перед глазами уже вставали картины взорванного чемодана, взмывающих в воздух вещей.

  Полисмены поравнялись друг с другом и стали шептаться. Мои дети, молчавшие все это время, окончательно притихли. Дочка вцепилась мертвой хваткой в джинсовую штанину, а второй рукой обняла ногу. Сынок стиснул мою шею до синяков и висел на мне, как маленькая обезьянка.

  «Идите за нами». Я повиновалась. Дочка передвигалась синхронно моей правой ноге, так как даже чуть-чуть не ослабила свою хватку.  Меня подвели к кирпичной стене, на которой в деревянной покрытой лаком рамке под стеклом был свод правил поведения на вокзале. Правила гласили (мне их зачитали вслух медленно и практически по слогам), что багаж считается оставленным без присмотра и бесхозным, если его владелец отошел более чем на столько-то футов. Как я поняла, это вероятно где-то метра 2-3. Такой багаж считается опасным и подлежит немедленному уничтожению. Меня спросили, понятно ли мне. Я заверила, что никогда больше не выпущу его из рук, хотя даже не представляла как это возможно, если мои обе руки всегда заняты двумя детьми.

  От чемоданов я больше не отходила ни на шаг и не отпускала руку дочки. Щеки мои горели. Полисмены стояли точно также поодаль и также тихонько переговаривались. Вокзал стали заполнять пассажиры. Среди них показался и мой муж. Он был взъерошен, раздосадован. «Вероятно, он тоже столкнулся с правилами поведения», - подумала я и сама своей шутке улыбнулась. Главное, что в руке он держал билеты до Ноттингема. Значит, все хорошо.

  «Поехали?» - Спросил он, так и не рассказав, что с ним произошло. «Да, мы готовы. Поедем».

Продолжение следует...