Тринадцатый... глава 12

12
     Вот живёшь ты, живёшь, с заштопанной вкривь душой, и вдруг в твоей жизни появляется она - твоя «Ева», из твоего, говорят, ребра. И ты становишься зависимым от её присутствия в твоей жизни. Тебе нравится заходить с ней в подъезд и подниматься в лифте, вдыхая запах волос, намокших под дождём. И ещё нравится греть её руки в своих, когда они замёрзли. Тебе нравится смотреть на её кухонную суету, сжимать в руках не всегда покорные руки, листая в памяти первую встречу, и с дрожью думать: «А могло бы и не быть». И ты благодаришь судьбу, что она остановила тогда время, обнулив счета прошлых встреч, и дала возможность понять, что ещё не поздно сходить с ума. Ты будешь лежать на диване перед телевизором, а она будет жить у тебя на груди, укутавшись в уютность тихого вечера. Ты будешь лежать и рычать внутри себя: «Как же хочется сейчас нежно покусать твои губы». Но она, возможно, спит, и ты не будешь её будить. А вырванное ребро так приятно ноет и ноет внутри.
     Они с Наташей просто жили. Она не просила о замужестве, а он не предлагал. Ему казалось не столь важным оформление брака, важно было, что она у него есть. Он не помнил точно, сколько они были вместе, вроде бы больше двух лет. В ближайшее время он хотел начать такой разговор, и даже обдумывал как красиво это сделать. Но не успел. В один из вечеров, повернувшись к нему от стола, она неожиданно спросила:
- Ваня, почему ты на мне не женишься? Не хочешь?
- Натали, ты хочешь выйти за меня замуж? - он стоял посреди кухни и улыбался своей нахальной улыбкой.
Наташа мяла фарш на котлеты, подозрительно тревожно перебрасывая мясо из руки в руку. Краем глаза он следил за летающим в её руках колобком: «Чё-то злая сегодня. Щас как залепит мясом с размаху. Кто её знает, эту загадочную женскую логику».
- Ты думаешь, что я так и буду жить в подвешенном состоянии?
- Наташ, да я хоть сейчас, - оправдался он, стараясь не ляпнуть лишнего.
- Ну так зови!
- Замуж звать?
- Замуж зови, руки моей проси.
- У кого? Вообще-то, у родителей просят, как-то сватаются.
- А ты меня - у меня и зови. Меня - у меня и проси, - повернувшись, она смерила его взглядом. - Хороший жених, мне нравится.
Он стоял, задумчиво соображая что-то в голове. Наташа ждать не стала.
- Что задумался, Неволин? Жениться струсил?
- Погоди. Свататься, говоришь? А давай будем свататься, - он решительно ушёл в спальню и надел джинсы.
- Вань, ты куда? – заглянула Наташа в спальню.
- Жарь курочек и котлетки, Натаха. Какую рубашку ты любишь? Давай.
- Куда собрался-то? Темно вон на улице, - Наташа стояла и улыбалась.
- Я скоро, - кивнув ей у двери, он надел куртку и вышел.

     Стоял морозный декабрьский вечер. Спешившие домой люди открывали двери подъездов и с озабоченными лицами торопились к вечерним делам. Он поёжился, стряхивая с себя морозную свежесть, и набрал номер Дениса.
- Денис. Давайте, подгребайте с жёнами к нам, я жениться буду.
- Вань, какой жениться? Не шути там. Пятница, вечер. Кто тебя женить-то будет?
- Фу-у!.. Не жениться. Свататься сегодня будем.
- Где? В деревню к матери её поедем? Вот неугомонные.
- Нет, дома будем Натаху сватать. Она сказала: или проси руки и женись, или уеду к маме.
- Ругались, что ли?
- Нет, пока всё мирно. Я в супермаркет поехал. Давайте, подтягивайтесь ко мне.
Приветствуя приятную возможность погулять компанией, подъехавшие ребята с интересом спрашивали подробности, кидая в телегу всё нужное для стола.
- Ну а чё, нормально, - одобрил Пашка. - С утра не собирался, а к вечеру припёрло. Мне нравится.
     Закупив продукты, они ввалились всей компанией в квартиру. Наташа встретила их в коридоре у двери. Девчонки сразу разделись, прошли на кухню и стали хлопотать у стола. Улыбаясь, Наташа смотрела на него и ждала действий.
- Я, конечно, дико извиняюсь. Но вот этот тип утверждает, - Пашка потыкал ему пальцем в грудь, - что проживает с вами в одной квартире. Уточняю, что возмутительно незаконно с вами проживает.
- Понятия не имею, зачем он проживает. Ещё и незаконно, - Наташа сложила руки на груди.
- Щас мы ему оборвём свободу, - тут же включился Федя.
- Щас мы его узаконим, - Пашка поправил шапку, вспоминая кричалки, которые говорят в таких случаях, и гаркнул: - Понаехало гостей со всех разных волостей. Кем влечёт нас это место? Отвечаем все...
- Невестой, - рявкнули все вслед за Пашкой.
- Не ошиблися мы вроде. Объявляем при народе, вот - невеста тута есть, и жених наш - просто жесть, - не растерялся Олег.
- Обещаем, наш жених будет нежен, будет тих, - Денис вопросительно взглянул на него. - Правда же?
- Если двинет глаз налево, мы ему прям в два прицела, - Федя поднёс кулак к его носу.
- Поручаемся, братки? Раскрывайте-ка лотки, - Денис поставил пакеты с продуктами на пол.
- Вот букет тебе, невеста, поищи-ка ему место, - Олег подал Наташе букет больших белых хризантем, купленных по дороге.
- Вот шампанское. Бери, и ничего не говори, - Пашка поставил шампанское на пол перед Наташей.
- И винцо! Ток уговор: ты хороший приговор жениху. Уж не взыщи, он у нас не лаптем щи, - Федя добавил к её ногам вино.
- Где такого ты найдёшь? - Пашка погладил его по голове. - Соглашайся, не тревожь.
- Вы, друзья, как на подбор. А у нас с ним уговор: коль не будет он жениться, сделаюсь я вольной птицей, - подыграла им Наташа. - Я, Неволин, не шучу, я до мамы улечу.
- А жених-то наш сбледнел, хоть бы впрямь не заболел, - Олег потрогал его лоб и покачал головой.
- Чё молчишь-то, не пойму? Дайте водочки ему, - Федя стоял с вовремя открытой бутылкой коньяка.
- Пусть с порога говорит. Будет или нет жениться? Уж пора б остепениться, - Денис осуждающе покачал головой.
- Дай стаканчик мне пустой, щас не будет холостой, - Пашка подставил Феде рюмку.
- Двадцать девять, дураку. На, подхватывай в руку, - Федя грозно взглянул на него.
- И держи-ка речь, жених. Чё-то ты сегодня тих, - Олег слегка подтолкнул его вперёд.
- Фу!.. От волнения даже не знаю, чё говорить. Натаха, я тебя люблю, - он опрокинул рюмку коньяка в себя и дунул в сторону.
- Ну а чё... Ка-апец. Нормально. Главное - оригинально! - Пашка злобно сдвинул брови.
- Чё в зобу дыхалку спёр, словно кто тебя припёр? - Федя похлопал его по спине.
- Ладно, нечего рядится, а то выгонит девица, - Олег обнял его. - Ваньке, вон и так уж - пресс, на полкило скинул вес.
- Ну теперь, как говорится... Как тебе жених? - обратился Денис к Наташе.
- Годится, - засмеялась она. - Проходите. Хватит его уже мучить.
   Девчонки, жёны друзей, смеясь и прислушиваясь к их перебранке, сообразили стол. Они разлили себе коньяк, а девочкам вино.
- Всё, держи нормальную речь, Ванюха, - Денис поднял рюмку.
- Да-а. Не думал я, что напряг такой будет, - вздохнул он, собираясь с мыслями. - Наташа, думал я об этом, конечно. Ну вот так у нас с тобой получается. Я сейчас волнуюсь, - он крутил рюмку в руке. - Я тебя так долго искал. И спасибо тебе за терпение. Я не могу сейчас говорить красивые речи. Может, как-то не так надо сейчас? Я не знаю. Наташ, выходи за меня замуж. Всё.
- Конечно, Вань, - она прижалась к его плечу, и в её глазах блеснули слёзы. - Я же не выпросила это у тебя?
- Нет, конечно, - он поцеловал её в висок. - Прижимайся крепче, это плечо будет надёжным. Я обещаю.
     Проводив глубокой ночью друзей, они остались одни. Он обнял её сверху за плечи, она обняла его снизу под руки, и они стояли посреди комнаты и целовались. Они целовались медленно, едва касаясь губами и слегка покачиваясь под чуть слышно играющую музыку. Целуя, она поднималась на цыпочки, чтобы достать его губы, и почти висела у него в руках. Шутя, он отстранялся чуть выше, чтобы она сильнее тянулась к его губам. Голова кружилась от выпитого, и от чувства близости и желания. Не в силах больше сдерживать себя, он подхватил её и унёс в спальню. В зале играла совсем другая музыка, и она им не мешала...
     Они лежали в спальне и долго разговаривали. В нём вдруг взыграла откровенность: он рассказывал о себе то, что она никогда не знала, упуская то, что не положено было знать. Он рассказывал о себе, об отце, о погибшем Сашке, о Лёхе.
- Я рассказываю об этом, чтобы ты хорошо подумала. Не хотел бы я повторения дядьки Сашкиной истории, поэтому сам не торопился и тебя не торопил. И даже просил подождать с рождением детей. Конечно, я понимал, что пора нам с тобой... Может, я не прав. Не знаю... А вдруг со мной что-то случится, и ты останешься с ребёнком одна. Командировки были, есть и будут. Я втянул тебя в свою жизнь. Если ты готова быть со мной дальше, готова ждать, - он помолчал, перебирая её пальцы в своих. - Мне тяжело это говорить. Только теперь ты подумай и реши сама. Я буду самым счастливым, если ты останешься со мной.
- Ты с ума сошёл? Я с тобой больше двух лет, - она погладила его по колючей щеке. - За это время я могла бы давно уйти. И не дёргай себя, я всегда буду с тобой. Ты знаешь, я научилась просыпаться на каждый шорох.
- Хорошо. Только с ребёнком давай пока подождём. Не обижайся, это моя просьба.
- Подождём, Вань.
     Наташа уснула, а он лежал какое-то время в тишине. Неспокойные мысли лезли в его голову.
«Какое смешное понятие - заниматься любовью. Разве можно любовью заниматься? Многие мечтают о любви, и испытать такое чувство хотят все. Счастье, когда встречается такой человек, которого выбрало сердце. Я до отчаянья остро хочу тебя рядом, Натаха моя. Ты умеешь говорить глазами: нежно и тонко. Ты умеешь ценить все существующие до и после события, и принимать мои заморочки с пониманием. Наверное, Бог знает, что он делает. Нашёл же он мне тебя. И я дам тебе всё, как умею и как могу».
Он почти спал, а на подкорках сонного сознания внутренний голос шепнул ему:
«Надо жить так, чтобы твоя девочка была твоей, а не просто с тобой. Это - большая разница».
Вскоре была регистрация и свадьба: он устроил всё быстро, и через месяц она была Наташей Неволиной. В хлопотах этой зимы незаметно пробежали дни, открывая земле новую весну, а за ней и лето. И новый выход на задание...

«Маленький мой... Ну зачем ты плакала? Не надо, всё будет хорошо. Я тебя очень-очень. Улыбнись. Ещё раз. И ещё... Целую сейчас уголки твоих глаз, чтобы они больше не плакали».
Мир Кавказа по-прежнему трясло. Федеральные войска и группы специального назначения постоянно были в районе оперативных действий. Каждый день - поиск и возможный бой. Разведывательно-боевые операции охватывали большую территорию и носили характер поисково-засадных действий. В задачи каждой группы входил скрытый осмотр одного участка за другим в заданном районе, сбор разведывательной информации и выявление лагерей, баз и маршрутов движения боевиков с целью их уничтожения. Собираясь на выход, они изучали маршрут и район действия по карте, между делом слушая новостной канал.
- Силовики пятый день продолжают преследовать группы незаконных бандформирований в горно-лесистой местности на границе Чечни и Дагестана. Отряды внутренних войск, других силовых структур, группы спецназа, пытаются блокировать районы, где укрываются боевики», - голос дикторши в новостях был сухим и деловым.

     Они замерли в тени кустарников, заняв круговую оборону. Зацепившись за это место, они третьи сутки наблюдали тут за местностью. Спали по очереди, давая друг другу небольшие промежутки для отдыха.
- Не, ну спать же невозможно. Храпит и всё. Он всю нашу располагу сдаст, - лежал и возмущался Пашка. - Вань, ты слышишь?
Он привстал на локтях и осмотрелся. Небо было чистым, без единого облака, что предвещало хороший солнечный день.
- Не могу я около него спать. Мешает, реально, - Пашка потёр глаза и сел на колени. - Федя, давай на бочок.
- Выгони его на улицу, - хохотнул он, поправляя под головой бушлат.
- На улице спать он не желает. Говорит, что холодно.
- Паш, ты у него под боком, как на печке. Вот и грейся, - включился в разговор Денис. - Надо Графа у речки сменить, пусть поспит.
- Я ему в бок ткнул, он перевернулся на спину и ещё сильней орать стал, - Пашка посмотрел на спящего Федю.
- По лбу бил?
- Бил. Помогает кратковременно.
- Чи-чи-чи пробовал? - он потянулся, разминая мышцы.
- Пробовал. Спит он шибко, аж будить нельзя, - Пашка заглянул Феде в лицо.
- Кто спит? - буркнул Федя. - Соловей, уткнись в спину и сопи. Не высплюсь я, злой буду.
- Во! А минуту назад, как бульдог некормленый рычал.
- Я не слышу, падаю и всё. Командир, я Графа сменю, - он встал, не дожидаясь ответа Дениса.
- Давай, Вань, - Денис широко зевнул.
     Олег лежал в зелёнке у тропы, навалившись подбородком на автомат. Он подполз и лёг рядом.
- Караулишь? А я подумал, что уснул.
- Да ну. Наблюдаю, - Олег зевнул.
- Может, сюда никто и не сунется. Ползи, поспи маленько.
- Тихо пока. Вчера по рации сказали же, что перекрыли в другом месте и в этом районе они не должны появиться. Ну мало ли, покараулим. Всё, ушёл я.
Он проводил Графа глазами и огляделся вокруг. Дикая тишина диких гор, предрассветное состояние природы. Густой туман наползал на горы воздушной белой пеной. Извиваясь между перевалами, он спускался в ущелье причудливым закрученным вихрем. Много раз он видел подобную картину, ощущая величие природы и её заколдованную красоту.
«Такая красота дана человеку для жизни: бери, отдыхай, пользуйся. А люди превращают её в полигон для нелепых и безумных войнушек. Так нельзя! Нельзя жить войной. В жизни есть много прекрасных вещей: мама, любовь, друзья. И этот мир мы ставим на грань выживания. Да, от памяти и настоящего никуда не денешься. Здесь тихая война, и жить в мире, почему-то не получается. Воспитанных на смерти воинов Кавказа с малых лет учат стрелять. Они не дрожат при виде вырванных рук и ног, обезглавленных тел. Их учат резать шире глотки и простреливать дырки, убивать на смерть и хохотать над живыми, молящими о спасении. И кто сказал, что мы здесь злые?.. Мы добрые. И нехрен нас злить!.. Сколько матерей осталось с двух сторон без сыновей, а мы до сих пор тут землю кровью поливаем. Устали уже от этой крови. Просто устали. Это надо, как-то остановить. Сейчас хочется растопырить руки в стороны, забыться в этой красоте, и лежать в невозможности надышаться утренним воздухом. А ты лежишь, сжимая в руках автомат, и берёшь на прицел всё, что может двигаться. Видимо, нашим партнёрам из-за бугра очень необходимо будоражить обстановку на Кавказе. Вопрос!»
     Яркий восход пробежал по перевалам, врываясь в туман первыми лучами. Округа быстро наполнялась солнечным светом, пока не утомлённым и стремительным. Внизу, метрах в двадцати от него, пробегала речушка небольшой глубины, шириной в пять-шесть метров. Журчание быстрой воды, плескавшейся на каменных заторах, успокаивало и притягивало взгляд. Он машинально провожал глазами каждую проплывающую мимо ветку, захваченную в верховьях потоком и несущуюся дальше к своему причалу. Течение с разбега выплёскивалось на торчащий из воды большой валун. Слегка вспенившись, вода обегала его по сторонам и спешила дальше.
     Его глаза выхватили светлый квадратик, плывущий по течению. Это была коробка от сигарет. Он окинул взглядом окрестность по берегу речки: с занятой позиции она далеко просматривалась. Тропа здесь была одна, вдоль этой речки в ущелье. По одной стороне ручья стояли скалы, по другой, где расположилась группа в густой зелёнке, был выход. Он прижался к земле и кинул по рации Дэну:
- Подъём, командир. У нас вроде интерес намечается.
Минута, и группа была на месте.
- По ручью пачка от сигарет пролетела, - он вглядывался вдоль течения ручья. - Пока тихо.
Группа рассыпалась на высоте за деревьями, охватив линию речки полукольцом. Затаившись в траве, они пристально наблюдали за местностью. Вскоре по глухим раскатам до них донеслись звуки отдалённых выстрелов. Минут через двадцать он поднял руку, давая всем знак - «двое».
- Граф и Соловей - в обход по зелёнке. Одного в расход, второго живьём сюда. Без выстрелов, - приказал Дэн по рации. - Если их вылезет больше, то не суйтесь, возвращайтесь к группе.
Мелькнув в кустах, Граф и Соловей быстро скрылись в молодняке. От напряжения у него слегка ныло внутри - боевики шли с оружием.
     У речки ребята сработали быстро. Пашке досталось - убрать самого здорового. Второго Олег подмял под себя, заломив руки, и прижал коленом к земле. Они недовольно переглянулись, когда ребята привели боевика к группе. Перед ними стоял подросток с растерянными глазами.
- Сколько лет? - спросил Дэн.
- Шэнацат, - трясущимся голосом ответил парень.
- Куда шли?
- Атрад сзады, прайты тут нада, сматрэт дарога хатэл.
- Сколько вас? - испуганное молчание. - Я спрашиваю, сколько в отряде человек? Куда шли?
- Двадцат тры с намы, - паренёк перевел взгляд на него. - Шёл к граныц, там оружэ нада забрат.
- Двадцать один значит? - он посмотрел в сторону речки. - Далеко отряд?
- Кыламэтрав два-тры, - лицо парня было жалким. - Там пабылы атрад.
- Кто побил? - спросил Дэн.
- Прэслэдут атрад. Нэ знаю, ваши. Наши стрылал.
- Что делать будем? - Дэн кивнул на пацана.
- Приказ: убирать всех встреченных с оружием, - он поморщился.
Они стояли вокруг малолетнего боевика и ни один из них не решился сказать: убираем. Жалкое подобие бойца-ребёнка, напуганное до чёртиков, стояло перед ними с трясущимися губами. Пожалел бы этот пацан, кого-нибудь из них при случае? Вряд ли.
- Какой чёрт тебя сюда занёс, - выругавшись, Дэн увёл глаза в сторону. - Бах заткни ему рот покрепче.
- Давай привяжу пока к дереву, куда он денется, - пробасил Бах и отвёл пацана чуть ниже за кусты.
- Занимайте позиции. Тропу взять от скал и до выхода, - скомандовал Дэн.
     Ждать отряд пришлось около получаса. Далёкие выстрелы, по мере приближения боевиков, становились всё громче. Вскоре к ручью выскочила часть банды из двенадцати человек, минуты через две появились ещё четыре. Боевики бежали, отстреливаясь короткими очередями. Подпустив их ближе к месту выхода, они ударили навстречу бежавшим и банда в панике заметалась. Отвесные скалы за речушкой не давали боевикам уйти в сторону. Выход из ущелья был только там, где они перекрыли тропу.
     Вдалеке, с противоположной стороны, показалась разедгруппа, преследующая банду. Вжавшись в траву, они наблюдали за её действиями. Короткими перебежками, группа подтянулась ближе к их расположению и затаилась за камнями у воды. Расстрелянный отряд боевиков лежал между ними в ущелье. Денис высунулся из укрытия, и по нему сразу же шарахнула автоматная очередь.
- Не хватало от своих ещё пульку словить, - усмехнулся он . - Орать надо, командир.
- Вы чё там? Одурели? Свои тут! - крикнул Дэн.
- Кто свои? - крикнули с противоположной стороны. - Не стрелять, я сказал.
- Говорю, свои, - махнул Дэн рукой, прячась за деревом.
- Выходи, раз свои. Только автоматы вверх, - донеслось оттуда.
- Щас, пл...! Шары-то протри. Кто банду с этой стороны добил?
- Ладно, выходи так, - крикнули оттуда.
- Всем лежать, - Дэн встал в полный рост и помахал автоматом. - Привет, братишки.
- Давай, братуха, вылезай, - преследовавшая боевиков разведгруппа с осторожностью вглядывалась в кусты, где расположилась их группа.
- Стопарь с вас за подмогу, - усмехнулся Дэн, спустившись по тропе. - Не зря мы тут три дня парились. Кого гнали? - Денис пожал командиру группы руку и, повернувшись, крикнул: - Ребята, выходи.
- Главарь N-ского района со своей бандой. Помнишь, как подорвали в районе отделение полиции? Их работа.
- Ясно. Попался всё-таки.
- Чё за дела? - Бах грозно надвигался на стоявших у речки ребят. - Мы вам тут встречную подмогу, а вы нам пулей в макушку.
- Всё, ребята, - подняли руки собратья по другой группе, щеря улыбки на грязных лицах. - Перемирие, и по соточке за встречу.
Выпили, переобнимались, спросили друг у друга: «Вы чьи и откуда?», ответили друг другу: «Ничьи и оттуда!» Ещё раз перехохотали это дело, и пожелали скорейшего возвращения домой. Осмотрев боевиков, шестнадцать человек, обвешанных современным оружием, бородатых и матёрых как лоси, они махнули друг другу на прощание и разошлись в разные стороны.
- Что с пацаном делать? - Бах отвязал пленника от дерева.
- Не знаю. С собой попрём, а там домой отпустим. Боец сопливый, - Дэн забросил на плечо автомат и эРДэшку. - В каком районе передача оружия?
- В N-ском район, возлэ пагранычный сэло.
Пацан подробно рассказал о месте встречи отряда с поставщиками и даже показал на карте. Глухое приграничное селение. Дэн по рации сообщил командованию о месте возможной передачи оружия и взрывчатки.
- Чё трясёшься, бандюга малолетняя? Не реви, щас домой пойдём. Только ручки у тебя связанные будут, - пыхтел Бах над пацаном. – Дэн, у него характерные следы на пальчиках, держал наш пацанчик оружие.
     Километр за километром, они осторожно спускались по зелёнке. Когда до постоянного базирования оставалось часа полтора перехода, они отпустили парня на развилке дороги.
- Топай домой, дорогу найдёшь.
- Найду, - согласно кивнул парень и ушёл.
Парень уходил лесной дорогой, а он смотрел ему вслед и думал: «Чеши до дома, пацан. И хлебай полной ложкой наш русский характер, нашу отходчивость и душевную жалость. Это свойственно только русскому человеку».
А потом база, трое суток на отдых и ещё один выход в горы. По возвращении, пара суток в ожидании вертушки, загрузка, и домой.

«Очередное падение в себя. Ты дома и спишь, укутавшись в одеяло. Ты лезешь головой под подушку, стараясь зарыться как можно глубже. Что это? Рефлекс, что нужно укрыться и затаиться? Или бессознательная привычка сохранить тепло на коротком привале? Ты дома, и нет холодного горного леса, сумрачной и дождливой слякоти, которую наши называют «мечтой разведчика». Можно расслабиться и позволить себе отдохнуть полноценно, сколько душа захочет. Иногда ты просыпаешься среди ночи и кажется, что над тобой шелестит опадающая листва, а в тёмных очертаниях стен мерещатся скалы и лес. Ты начинаешь оглядываться вокруг и понимаешь, что ты дома в своей спальне. Что это? Усталость?.. Бред?.. Ты в который раз падаешь в глубокий сон, доверяя себя действительности, что ты всё-таки дома. Засыпая, ты последними каплями сознания думаешь - хоть бы не зарычать и не напугать Наташу. Думаешь, да не додумываешь эту мысль, падая в очередную чёрную бездну. Может быть, приснится что-то хорошее... Только бы не вскочить сейчас от крика: Ванька-а. Рома, давай его в кусты-ы. Наверное, так тихо сходят с ума. Ну нет. Ты молодой и здоровый. И ты справишься. Всё!»
Он вспомнил давнее, это было сразу после дембеля. Однажды, забывшись крепким сном, он резко проснулся и с недоумением подумал: «Уж не в цинковой ли я одёжке?» Закрыв глаза, он попробовал пространство впереди, боясь наткнуться на крышку, и с облегчением понял, что её нет.
     Настойчивые гудки телефона вырвали его из глухого забытья, когда уходишь в полный провал, забывая дни недели и время суток. Иногда, после особенно тяжёлых командировок, бывает такое состояние, когда хочется зарыться, закрыться, отключиться от всего, что тебя окружает. Встал, холодный душ, стакан водки из бутылки на столе, кусок чёрного хлеба на закусь, и в постель. Очнёшься, и всё повторяется по ранее заданному головой сценарию.
     В один из дней такого отходняка после приезда «оттуда», он нашёл на столе записку: «Я больше не могу. Я уехала к маме. Прости». Он прошёлся по комнатам в надежде, что записка - это маленькое недоразумение. Квартира была пустой: не было привычных Наташиных хлопот, не было некоторых её вещей. Её - просто не было. Обычно он много не пил, ему хватало слабых отходняков. А если приходилось, то в основном за компанию - пару рюмок по поводу, и третью за павших ребят. Всё... После Наташиной записки он просто запил: запас водяры позволял сидеть дома безвылазно. Разбудивший его и вскоре умолкнувший звонок был от Наташи. Проснувшись окончательно, он набрал номер, но связаться не смог, её телефон был отключен.
«Она меня всё-таки бросила», - терзался он мыслями, опрокидывая в себя очередной стакан алкоголя.
     Постояв на кухне, он нетвёрдой походкой шёл в пропахшую перегаром спальню и падал в постель, забываясь там долгим сном. Очнувшись, он лез под прохладный душ и вновь подходил к столу, морщась от омерзения к этой прозрачной жидкости под названием «водка». Вливая её в себя словно воду из крана, он вновь падал в кровать. Что происходило за окнами квартиры, его совершенно не интересовало.
- Вайс, - рычал он у стола, наливая очередной стакан. - Где ты? Падаю я.
Вайса не было рядом. Вскоре после ухода из группы, Вайс с семьёй переехал в другой город вглубь России. Вылив в себя очередную дозу водки, он упал на стул и дрожащими руками набрал номер Вайса.
- Дядька Юра, погибаю.
- Что с тобой?
- Запил. Наташа бросила меня и уехала к матери в деревню. У неё отпуск.
- Ясно. Где ты сейчас?
- Сижу на кухне за столом и пара бутылок рядом.
- Убери водку и иди спать. Приказываю! Понял? Давай, я надеюсь.
- Понял. И ушёл. Всё.
     Проснулся он от звонка, настойчиво долбившего ему в воспалённый мозг. Лёжа в кровати, он вытащил телефон из-под подушки с надеждой, что это звонит Наташа. Звонил Денис.
- Мне Вайс перезвонил. Мы как приехали из командировки, так я сразу уехал к матери по делам. Как ты?
- Погибаю. Натаха уехала от меня.
- Вы чё, одурели там? Сколько пьёшь?
- Как приехали.
- Пять дней? Жди, мы сейчас.

     Они ввалили к нему через час всей толпой, слегка помятые и заспанные.
- Ты чё делаешь? - Денис встряхнул его за плечи. - Федь, давай его в душ.
Державшийся всегда молодцом, Федя усадил его в ванну.
- Чё ты горячую на меня льёшь? – поёжился он. – Сваришь же.
- Щас мы тебе бодрящий душ навернём, чтобы очухался быстрее.
- Федька, прикинь, меня Натаха бросила. Совсем, - он поднял на Федю грустные глаза. - Как я теперь без неё? А? Федь.
- Сиди, давай. Ехать за ней надо. А у тебя водяра к соседям в тазики капает, - Федя обильно поливал его, делая воду то горячей, то прохладной.
- Федь, ты садюга. У меня мураши, и волосы на макушке дыбом. Ух-х! - зарычал он с чувством. – Хор-ршо.
- Мало скачут, ещё бы из башки их выбить. Вылезай, давай. И в трусы попадай. Пошли чай пить, - Федя упёр его на кухню и усадил на стул.
     Ребята сидели за столом по-тихому: кто пил чай, а кто кофе. Олег был бодрячком, а вот Пашка тоже тёпленький.
- Вань, прикинь, и меня сковырнули с дачи. Я сижу с тестем в беседке, самогонку попиваю. А Федя вытряхнул оттуда и в машину.
- Всё, хорош! А то встряли уже в этой нирване. Бери чай, - Денис подал ему бокал. - Торт будешь?
- Фу-у, - его передёрнуло.
- Пра-альна! Какой тебе торт, - Денис достал из сумки термос и вылил что-то в кастрюлю: по кухне пошёл аромат наваристого на мясе борща.
- Млин, - потянул он ноздрями. - Денис, ты молоток. Я бы сейчас всю кастрюльку съел.
- Супруга налила. Говорит, что ты тут голодный уже как мамонт. Ты и правда, схуднул. Ешь, давай, - Денис поставил перед ним тарелку и сел рядом. - Чё поругались-то?
- Не ругались мы. Проснулся, а её нет и записка на столе. Ребята, одиночество - хреновая штука, - сказал он, откусывая кусок хлеба.
- Мечи давай. А то истощаешь, и потеряем бойца, - Олег похлопал его по плечу.
- Одиночество - это плохо. В одиночестве мысли дурные лезут в голову, - Федя взял у него быстро опустевшую тарелку и подкинул ещё борщеца. - Ешь, одинокий пацан.
- Не говори так. Иногда одиночество - это конёк. Мне проще одному остаться, чем смотреть на вопрос в её глазах. Ребята, всё равно же никто не поймёт. Даже Натаха не поняла, - он поднял глаза на друзей. - Щас плакать начну, она меня бросила.
- Не ной, Вань, - Федя с шумом отхлебнул из бокала горячий чай. - У меня жена с Нюськой тоже к маме убежала, не хочет видеть возле пузыря. Сказала, как пропьёшься, так мы домой придём.
- Дурью маетесь, пл... - рыкнул Денис.
- Да-а, - задумчиво протянул Федя. - Дурак я. Жалеть их надо, они переживают тут за нас. Вроде пытаешься привыкнуть, и всё равно башку сносит. Только семья и спасает, - Федя посмотрел в окно. - Сегодня поеду домой их забирать. И всё, с этого случая я в завязке. Хватит их пугать.
- В других странах психологи в таких случаях работают. Депрессия у них там конкретная, не могут они без психологов. А у нас только водка и женщины. И других вариантов нет. Мне моя быстро помогает: табу на водку и в кровать. Я бы и сам не ушёл в ступор. Нахрен надо? - Олег ковырял ложкой кусок торта. - Всё. Мы дома, и это главное.
- Мы живём по принципу: нет проблем, то без проблем, есть проблемы, то без вопросов. Решим! - Денис забрал у него тарелку. - Хватит, а то плохо будет. Устали от выездов. Но если надо, то уж - простите. Кто за нас пойдёт, и за наших красивых - грудью встанет? Мы! А жена и дети - это лучший психолог. Пей горячий чай, завтра по любому лучше будет, - Денис положил помытый термос в сумку. - Давай. За выходные приводите себя в норму и на медкомиссию. Пройдём её, и дуй за своей Натахой.
- Аха. Выкарабкаюсь, - грустно скривил он губы. - Натаха. А вдруг она насовсем бросила?
- Всё будет нормально, не ной, - буркнул ему Федя.

     Он ехал к Наташе ранним утром по почти пустой дороге, выжимая из машины, как он говорил в таких случаях, полёт. Азарт и уверенность, граничащая с лёгким куражом, будоражили кровь. Наклонив голову вниз и чуть прищурив глаза, он упёрся в дорогу и три часа гнал, временами сбавляя скорость, чтобы отдохнуть от напряжения. Волнение перед предстоящей встречей, неизвестность и неопределённость томили его, взрываясь внутри маленькими комочками жара.
     Перед поворотом в село, где жила Наташина мама, он остановился и вышел из машины. Утренний ветерок охватил тело и забрался под рубашку, вызывая нестерпимое желание скинуть с себя всё и ухнуть в прохладную воду местной речушки.
- А! Была не была!
Прыгнув в машину, он свернул с асфальта на сельскую травяную дорогу и направил её к бежавшей мимо речке, разделяющей село на две половины. Остановился он на зелёной поляне у воды, поближе к мосту и подальше от деревни. Тихое место. Скинув рубашку, он запрокинул руки за голову и постоял, наслаждаясь деревенской свежестью. Утреннее солнце качалось на глади воды, играя слепившими лучами на небольших волнах. Вдалеке, поближе к домам, в речке плавали утки и гуси. Он улыбнулся, вспомнив, как в детстве воевал с соседским гусаком.
     Окраина села была пустынной, в такое время деревенские люди заняты утренними домашними делами. Стянув с себя джинсы, он кинул их на траву и, оглянувшись вокруг, запустил туда же трусы. Не ходить же потом мокрым. Ухнув с разбега в прохладную воду, он поплыл на середину речки, отдувая застывшее в груди дыхание. Вода приятно охватила тело, и у него даже немного закружилась голова. Нырнув пару раз в глубину, он крякнул от удовольствия и поплыл к берегу. Возвращаясь, он увидел возле машины девчушку лет шестнадцати с удочкой.
- Это что за крейсер у нас тут рыбу пугает?
- Рыбачка, что ли?
- Ну допустим. Только после тебя, что я тут словлю? Ты же всю речку поперёк вспенил.
- А кто тут ловится?
- Вот такие, как ты, - хохотнула девчушка. - Караси тут. Вот как раз под мосточком в тиши утренней и ловятся хорошо.
- Прости, я не знал, что ты придёшь карасей дёргать. Ты это... Дуй, давай, за машину. И отвернись, мне выйти надо.
- Ха-ха. Так ты ещё и без штанов? - съязвила девчонка. - Смотри, а то поймаешь что-нибудь на крючок.
- Отвернись, говорю, а то выйду щас. Мне пофиг, - он стоял по пояс в воде.
- Да ладно. Выходи, - она ушла за машину. - Ты чей? К кому приехал?
- К Терентьевым, - прикрыв низ руками, он выскочил из воды.
- Наташкин, что ли?
- Аха.
- Ну всё ясно тогда. Весь помытый и свежий на порог, - она опять хохотнула.
- Мала ещё, так разговаривать, - он быстро натянул джинсы на мокрое тело. - Прут щас возьму и налуплю.
- Ох! Да я бы с удовольствием, налупи, - девчонка смерила его взглядом. - Деревенские-то наши сроду не такие, только водку и умеют хлестать.
- Может, я тоже хлещу.
- Нет, по тебе не видно. Ладно, пошла я домой, всё равно рыбалки уже не будет.
     Подъезжая к Наташиному дому, он чувствовал бьющуюся внутри нервную дрожь. Он не знал, что его здесь ждёт. И что бы его здесь не ждало, как бы его тут не встретили, он всё равно добьётся своего.
«Щас как развернёт с порога, и дуй назад чистый Ваня, - он решительно шёл вдоль веранды к крыльцу. - Ну нет. Я не сдамся. И не уеду один».
Крыльцо было высокое, на целых пять широких ступенек. Она прыгнула к нему с самого верха, как прыгают девчонки, обхватив ногами за пояс, а руками за шею, и уткнулась в него лицом.
- Маленький мой, я же скучал, - прошептал он ей на ухо.
- Я тебя ждала. Ты очень долго не ехал. Очень, - она, казалось, вжалась в него вся.
- Я пока очухался, потом медкомиссию прошёл, и сразу сюда. Я же хороший. Зачем ты меня бросила?
- Ванечка, я люблю тебя.
- Нет, это я тебя люблю.
- Я сильнее, - она ещё сильнее прижалась к нему.
- Ну слава те, приехал. А то извелась уже моя девка, - на крыльцо вышла Наташина мама.
- Здравствуй, мам.
- Здравствуй, Ваня. Наташка, зови домой, голодный поди с дороги-то. Ох, погодите, я за свежим хлебушком быстро сбегаю.
- Давай, я свожу тебя на машине, - он так и стоял с Наташей в руках.
- Не-не, - замахала мать руками. - Мне ещё до Шуры за сметаной надо зайти. Я сама, сейчас деньги возьму и схожу. Ступайте в дом, что же на улице-то.
Мама спешно и срочно убежала к какой-то Шуре, оставив их одних. Мамы-мамы, всё-то вы делаете для своих детей, чтобы они были счастливыми.
- Вань, ты прости, а. Я уехала и бросила тебя одного.
- Тебе не за что говорить прости. Это я дурак. Больше не буду, - он гладил её волосы, пропуская пряди сквозь пальцы: как же он по ним соскучился.
- Тяжело мне. Я такие дни переживаю вместе с тобой. Ты всегда говорил мне, что это охрана, и ты никогда не скажешь всей правды. Только я ведь сразу понимала, что это не охрана.
- Наташ, давай не будем о работе. Я прошу.
- Хорошо. Я больше никогда тебя не брошу. Тебе тяжело, пусть и мне будет тяжело. Я привыкну, это был срыв.
     Они погостили у мамы, наслаждаясь деревенским простором и запахами хвойного бора, протянувшегося по одну сторону вдоль села. Ранним утром, взяв удочку у соседских пацанов, он ходил за огороды на рыбалку. Глядя на спокойную зелёную воду, он переваривал в голове всё, что привело их с Наташей к неприятному разрыву.
«Как хорошо, когда всё уже хорошо. Надо заваливать с водярой, и не пугать Наташу. Надо выходить из поездок спокойно, не пацан уже», - решил он, поглядывая на поплавок.
В середине речки, заросшей густым камышом, шуршал свежий утренний ветерок, пробегая мелкой рябью по глади воды. Он знал, что иногда из этого камыша уверенной походкой выруливали ужи и местные небольшие гадюки. Гордо подняв голову над водой, они уплывали по своим срочным гадючьим делам. Тихое деревенское умиротворение. Чуть позже на речку приходила Наташа и садилась рядом на бережок. Прижавшись к плечу, она звала его на завтрак. Уходить не хотелось. Посидев ещё полчаса, он выливал из ведёрка воду, оставляя на дне прыгающих карасей, и они шли домой. Наташина мама к обеду потушит этих карасей в сметане, щедро сдобрив их мелко нарезанным зелёным луком.
     Спустя неделю, они с Наташей ехали домой, и он был самым счастливым на свете. Душа летела в рай, и счастья в ней было через край. Все тревоги ушли в сторону. Мимо них пролетали просторы полей и лугов, мелькали чащи берёз, и он с грустью вспоминал свои детские приключения из деревенской жизни. Ему вдруг захотелось остановиться на промелькнувшей мимо ромашковой поляне, и он свернул с асфальта на чуть заметную травяную дорогу. Тишина и покой, и только кузнечики свистели нескончаемую песенку, перекрикивая друг друга на все лады. Обнявшись, они лежали в густой траве, щуря глаза от яркого солнца. А он ещё наблюдал, как быстро бежит посерёдке майки маленькая букашка. Наблюдал, понимая, что этот деревенский стержень спасает весь его внутренний мир.