сентябрь 57го, Дубровлаг. Конец восстанию. 3я част

               
Об этом и сообщили Гидони и Бернадский всем заключённым, ждущим конца их сегодняшних переговоров, а затем более подробно – Забастовочному Комитету. Тут-то и вспыхнула неприятная перепалка между Гидони и Василием Анисимовичем. Трудно было разобраться, в чём суть разногласий. Гидони уверял, что он настаивал на тех пунктах требований бастующих, которые были не по зубам генералу, а значит, забастовка должна будет продолжаться. Бернадский же констатировал (Гидони это подтверждал), что формулу "генерал звонит Хрущёву, а мы ведём переговоры о свёртывании забастовки" выдвинул Саша. И это было сделано правильно и разумно, так как иной расклад обозначал бы применение генералом силовых методов к нам. Саша обозвал Василия Анисимовича ренегатом. Призвал в свидетели Лугового, который стоял у приоткрытых дверей при переговорах и мог слышать, о чём кто и как говорил. Луговой обозвал Василия Анисимовича "Иудой", но это скорее под впечатлением того, что сказал Гидони сейчас, а не того, что Бернадский говорил в КВЧ.
Очень неприятный осадок вызвал этот инцидент. Я бы не посмел бросить камень, да ещё такой убийственный в сторону Василия Анисимовича. Но камень был запущен, и этот камень, в конце концов, расколол единство восставших.
На пятый день, пятого сентября, генерал ждал уже (не пришёл в зону, как накануне) переговорщиков в кабинете начальника лагпункта, у проходной.
Гидони отказался идти туда, Бернадский был согласен. В результате переговоры были сорваны.
Бочков предложил всем, кто этого хочет, придти к нему со своими личными просьбами.
Последним решением Забастовочного Комитета было разыскать и поставить пред ясны очи генерала того – самого молодого среди нас –  украинского паренька, о котором я написал в другом месте . У генерала глаза полезли на лоб. Он топал ногами и кричал. Он приехал с танками и пулемётами, а перед ним плачущий мальчик.
Но козырная карта генерала сработала, и к нему выстроилась очередь.
Это и был, на мой взгляд, конец восстанию. Дальше была работа карателей.
                Работа карателей
А генерал никаких, конечно, полномочий не имел, не мог их иметь легитимно. Была четко налаженная машина системы. И никому не позволено было самочинно изменять её функционирование.
      Пятый день это и подтвердил.
По зоне свободно расхаживали похрабревшие надзиратели. В руках они держали длинные списки с именами и фотографии заключённых. Место трансляции наших передач найти было не трудно и оттуда снова в КВЧ перетаскивалось оборудование.
Для многих, а тем более - всех членов Забастовочного Комитета, и прошедшая ночь тоже была бессонной. Лихорадочно составлялись последние сводки. Уничтожались компрометирующие документы. Давались советы, как кому вести себя на следствии. Но под утро большинство свалил сон .
     Меня нашли где-то и, взяв за ноги, потащили к футбольному полю. Когда я смог идти самостоятельно, то помню коридор из родных зэков. Все улыбались, подбадривали, что-то совали в руки. За вахтой нас, человек 60, погрузили в глухой вагон для перевозки скота и отогнали этот вагон куда-то подальше от нашего лагпункта, в поле. Около пятого лагпункта чекисты срочно огораживали пустую землю четырьмя рядами колючей проволоки. На долгие месяцы эта территория должна была стать нашим домом. Не догадались, не было времени и сил у трясущейся от страха администрации заранее подготовить и элементарно благоустроить штрафную зону для не перебитых бунтарей. Да и не верилось им, что таковые будут на их иждивении.
Нам, запертым в товарном вагоне, до вечера не давали ни есть, ни пить. Тогда мы стали требовать положенное, грозя перевернуть вагон.
   -Переворачивайте. –  Ответили.
Но конвой был молодой, не опытный, а среди нас было немало и старых лагерников. Мы, переходя в ритме, внутри вагона, с левой стороны на правую и обратно, стали раскачивать свою "железнодорожную камеру". Вагон заплясал так, что колёса стали отрываться от рельс. Амплитуда была критической, когда мы услышали просьбы прекратить. Нам принесли в вёдрах воду, а вскоре и еду. Всё не серьёзно, пока шутки, но представьте, что на путях лежит вагон, в них зэки, неизвестно как покалеченные, движение  по ж/д ветке надолго застопорено...
Забастовочный Комитет сразу отделили и отвезли в Саранск. После не-скольких месяцев следствия состоялся (как всегда – закрытый) суд, на котором каждый получил свой ожидаемый довесок к сроку (до шести лет).
А нас в тот последний день сказочного времени, поздно вечером, ввели в открытую зону, продуваемую всеми ветрами надвигающейся холодной ночи. Предложили располагаться как угодно . Голыми руками мы умудрились выкорчевать с десяток огромных пней  и разжечь такой костёр, что с воем примчались пожарные машины, но на сей раз пожарным к нам ход был заказан. С утра нам добавили ещё этап, потом – ещё. Прибыло несколько человек из соседнего седьмого-первого ("инвалидного") лагпункта. Наконец мы смогли с ними встретиться, обняться. Разговорам не было конца! У них окончилось всё тем, что начальство их перекричало, правда, предварительно заткнув им рты штрафным изолятором и нашей штрафной зоной.
    Привезли (на третий день) и армейские палатки, каждая - человек на пятьдесят. Рванные, холодные, но двойные и с печурками. К концу месяца в них мы встретили снег, а впереди была зима. Приехали высокопоставленные представители новой администрации лагеря. Зачитали приказ о наложение на нас шестимесячного (ровно столько, чтобы окочуриться за зиму) наказания "штрафной зоной". Читали приказы поимённо на каждого с указанием криминальных деяний: "горячо аплодировал призывам к неповиновению", "саркастически улыбался", "противился, двусмысленно смеясь", "сопротивлялся, когда его тянули" и многое в таком роде.
На второй или третий день стали забирать в Саранск на следствие ещё людей. Увезли и Гидони. Прощание было нежное, с надеждой на скорую встречу. Бернадского с нами не было. Всё-таки генерал дал всенародное обещание, «что из них (бывших на переговорах с ним) никто не будет наказан».
В баню нас водили в "бытовой" пятый лагпункт (кирпичный завод). Это для нас были праздничные дни. О нашем восстании были все наслышаны. С жадностью расспрашивали обо всех мелочах. Нами восторгались. Пытались чем-либо "подогреть", то есть накормить и передать что-либо в нашу штрафную зону. Без различия, кто за что мается, все ненавидели администрацию мест лишения свободы, и проявляли братскую солидарность с бунтарями.
 
         Не хотелось бы оканчивать свой рассказ самым печальным фактом. Но это - историческая точка.
К Гидони чекисты подобрали нужный ключевой подход. Его дело выделили в отдельное судопроизводство. И запугали большим сроком, но предложили альтернативу. Коль скоро по окончанию университета он уже имел звание младшего лейтенанта запаса, то его в этом звании (с последующим повышением) могут принять на службу в КГБ, с тем, чтобы он два года поработал в лагере под видом заключённого. "Нет-нет, не штатным стукачом, а офицером, ответственным за то, чтобы впредь в лагере не повторилось «что-либо подобное»!". И он должен был ставить в известность "о крупных делах" непосредственно Республиканскую госбезопасность, а так же выполнять "отдельные специальные" задания Комитета.
Гидони согласился. Ему предложили выбрать себе рабочий псевдоним.
"БУБНОВ", сразу ответил амбициозный и самовлюблённый Саша. Нет, это не симпатия  сказалась к советскому партийному деятелю, члену РВС СССР, члену ЦК партии, "необоснованно репрессированному", расстрелянному и реабилитированному. Сказалась поэтическая натура Александра Григорьевича Гидони. Подспудно он почувствовал, что ему открыли двери не стучать, а бить в бубен.
Так я думаю.
 
                Заключительное слово
Если меня снова спросят, что же было, забастовка или восстание, то я снова отвечу: восстание, чудом не окончившееся массовым кровопролитием при подавлении. Не случайно в нашем понятии, языке, существуют такие устойчивые выражения, как "вооружённое восстание" и "невооружённое восстание", "бескровное восстание" (чаще, правда, – "бескровная революция", но кто сказал, что революция - не восстание?).
Скажем так: Противостояние забастовкой, переросшее в полновесное восстание.
Наше восстание было проведено с такой стерильной чистотой, что это заслуживает восхищения.   
И только поэтому каратели, а пострадало от них много человек, не смогли устроить нам всем кровавую баню. Политзаключённые Советского Союза, находящиеся в Мордовских лагерях "Дубровлаг" (Ж-х 385/7 и 7/1) в сентябре 1957 года восстали против большевистских порядков, касающихся содержания коммунистами в неволе своих противников. А это было составляющей образа жизни людей в СССР.
"Забастовкой", как мы сами называли эти события, строго говоря, их называть было бы не корректно, так как многие, а руководство "забастовки" – сплошь, в то время вообще не работали. А на седьмом-первом – тем более нельзя говорить о «забастовке», так как там не было вообще никакого производства, там никто не работал (а вот митинговали и морально поддерживали нас - все дни!).
Было ли это "демократическое движение"? Разумеется – да. Всякое стихийно вспыхнувшее возмущение народа – демократическое движение. Было ли это началом демократического антисоветского движения? Разумеется – нет, здесь и рассуждать нечего.
Было ли это самое значительное восстание послесталинского периода? Тоже надо сказать – нет. Но величина и значительность чего-либо - понятия относительные. (Ну что толку, коли глаз или ухо большие, но они не видят или не слышат?  Что толку от большого сердца, если оно увеличено буквально, в результате болезни, патологии, а не в результате способности воспринять чужую боль и ответить состраданием. Как можно, к примеру, травму ноги оценить по её "значительности", если мы будем заострять проблему на том, сломана ли лодыжка или большая берцовая кость, а не на том, насколько это повредило нашему здоровью, и насколько нам жизненно необходима здоровая нога. Конечно, эти сравнения совершенно не подходят для оценки величины и значительности того или иного события в жизни заключенных, тем более их стихийных восстаний, но хочется предупредить, как важно бережно относиться к оценкам и сопоставлениям в принципе не соизмеримых явлений, потому что их нельзя рассматривать с этой целью, для такой классификации. Они стоят в одном ряду, но каждое - самоценно, индивидуально, бесценно).
И ещё один вопрос, ещё аспект: если восстание было подавлено, а лагерный режим стал только строже, то, как можно говорить о положительных результатах?
     Да так и можно, потому что это было именно демократическое движение, восстание, объединившее всех заключённых. Мы с честью прошли противостояние с бездушной машиной карательных органов бесчеловечной власти большевиков. Режим стал строже, "закрутили гайки", как говорят, но потому-то и закрутили, что мы стали сильнее. Мы стали другими, стоя;щими на более высокой ступени в отрицании советской власти над нами. В истории был поставлен знак "плюс", а не "минус". В этом и был положительный результат.
 
     После сентябрьских событий, между прочим, стали практиковаться всеобщие необъявленные однодневные голодовки в дни советских праздников (1 мая – "День международной солидарности Трудящихся", 7 ноября - большевистский переворот в 1917 году, 22 апреля - день рождения Ленина,7 октября – день советской конституции, 8 марта – в советский "женский" день). Эти голодовки (а в те дни нам предлагалось "улучшенное" питание), за которые и наказать-то никого нельзя было, явились предтечами Общей голодовки каждые 30 октября, объявленного позднее уже нашим праздником, Днём политзаключённого.

    И безусыми мальчишками, после нашей "забастовки" никто (ни в самом лагере, ни за его пределами) не называл новое поколение политзэков хрущёвской оттепели, а позднее "диссидентов" шестидесятых годов. К нам относились, как и д;лжно, как к сознательным противникам большевизма, а не случайным «жертвам», попавшим под очередную репрессивную гребёнку диктатора.

 
                А ИМЕННО МЫ,
                ВЫХОДЯ РАНО ИЛИ ПОЗДНО "НА СВОБОДУ",
                БЫЛИ В СТРАНЕ КРИСТАЛЛИЗАЦИОННЫМИ ЦЕНТРАМИ ТЕХ СИЛ,
                КОТОРЫЕ ОСВОБОДИЛИ МИР ОТ,
                СНАЧАЛА, – ЖЕЛЕЗНОГО ЗАНАВЕСА,
                А ЗАТЕМ
                И
                ОТ САМоЙ
                БОЛЬШЕВИСТСКОЙ  "ИМПЕРИИ ЗЛА".

           2007 Г.


                ***