Отпусти меня, Бланш!

Отпусти меня, Бланш

Пьеса для театра в двух действиях









Действующие лица:

Тереза Вишневская  – знаменитая актриса, 56 лет;
Божена Левандовская – актриса и режиссер, 29 лет;
Дариуш Мрожек – муж Терезы и ее администратор, 54 года;
Тадеуш – жених Божены, театральный продюсер, 32 года;
Юстына – подруга и гример Терезы, 54 года;
Анджей – друг Терезы и Дариуша, 49 лет;
Валеска – племянница Терезы, 23 года;
Казимира – подруга Валески, 27 лет.


Действие пьесы разворачивается в поместье Терезы Вишневской под Варшавой.




















Акт первый

По центру сцены интерьер большой террасы, из которой влево, вглубь дома, ведет широкая пологая лестница. Фасад дома виден частично: два этажа, большие зашторенные окна. За террасой виден сад. Справа, в глубине сада,  беседка. На переднем плане справа чайный стол, несколько кресел, кушетка. Слева – арка в столовую, из проема видно край стола и стулья вокруг него. 

Картина первая


Со стороны сада входят ДАРИУШ и БОЖЕНА.

БОЖЕНА: Это не может быть правдой! Но если это правда, то так быть не  должно!

ДАРИУШ: Да отчего же, позвольте узнать?

БОЖЕНА: Да оттого, что это безнравственно – поощрять романы жены. Это и в кино всегда пошло. Не годится даже для третьесортной мелодрамы, а в жизни - так и вовсе преступление.

ДАРИУШ: Что же в моем повествовании натолкнуло вас на мысль, что я поощряю адюльтеры жены?

БОЖЕНА: Но помилуйте, пан Дариуш, ваше отношение к роману пани Терезы с неким Мареком носит характер именно поощрения.

ДАРИУШ: Снисхождения, уважаемая пани Божена. Снисхождения. А, если быть честным до конца, то даже уважения. Но, стоит отметить, что это единственный роман моей жены, что вызывает во мне подобные чувства. Впрочем, других и не было. Поклонники были, возлюбленных – нет. Тереза – актриса! Публичный человек, даже когда спит, на виду. Вам ли не знать, что это значит? Она была вынуждена позволять поклонникам себя обожать, статус звезды обязывал, юная пани. Ее поклонникам вообще многое позволялось. Почитатели вполне свободно толпились у нее в грим-уборной после спектаклей, для каждого из них Тереза находила по паре приятных слов. Это, я вам скажу, дорогого стоит. Конечно, она сама выстроила подобные отношения со своими поклонниками. Молчаливый росчерк пера на открытке она всегда считала высокомерным и напыщенным, еще с тех времен, когда сама была поклонницей. Тереза щадила чувства и ожидания своих почитателей. Кстати, их портмоне она щадила тоже. (Смеется.) Ни разу за всю свою сценическую карьеру она не приняла от поклонников ни одного дорогостоящего подарка.

Входит ЮСТЫНА с подносом и начинает сервировать стол для чаепития.

ДАРИУШ:  Иногда она устраивала так называемые «свойские посиделки» – домашние вечера, куда приглашался очередной безутешный обожатель, такие, знаете ли, всегда бывают. На посиделки приходили и свои театральные. (Смеется.) Мне всегда казалось, что эти вечера свои ожидали даже больше чем самые нетерпеливые поклонники. У нас было хорошо и весело в такие дни. Вечера проходили очень по-домашнему. Со временем некоторые из поклонников пополняли стан  друзей семьи, да-а. Ну, а чтобы новый гость не начинал строить воздушные замки, тогда, в дни первых знакомств, Тереза приставляла к нему в пару кого-нибудь из начинающих актрис покрасивее, и в итоге все были довольны.

БОЖЕНА: О, Мадонна! Но это же сводничество чистой воды!

ЮСТЫНА и ДАРИУШ с недоумением поворачивают головы в сторону БОЖЕНЫ.

ДАРИУШ: Порой меня охватывает такое ощущение, панна, что вы всех нас дурачите, и прибыли сюда не из современного варшавского театра, а из средневекового монастыря святой Ядвиги в Требницах.

БОЖЕНА: Впрочем, я не знаю подробностей. (Сдерживает свое начинающееся раздражение и успокаивается.) В действительности все может оказаться не таким уж и безнравственным.

ЮСТЫНА в шоковом состоянии от этих слов. Входят ВАЛЕСКА и КАЗИМИРА.

ВАЛЕСКА: Дядя, тетя просит тебя присоединиться к ней. Она в беседке. Той, что слева от фонтана.

КАЗИМИРА: Справа, Валеска!

ВАЛЕСКА: Если идти со стороны дороги, то слева.

КАЗИМИРА (ВАЛЕСКЕ  назидательно): Но пан Дариуш пойдет со стороны дома. (ДАРИУШУ.) В той, что справа, пан Дариуш.

БОЖЕНА: Пан Дариуш, одну минуту, если позволите. Мы не договорили о Мареке. Мне крайне необходимо знать, чем вызвано ваше уважение к нему. Тем более, как я успела сделать вывод, в этом доме никто тайну из отношений пани Терезы и Марека не делает, и вы вполне можете рассказать больше того, что я услышала.

ДАРИУШ: В этом нет необходимости, дитя мое. После обеда я дам вам почитать мою рукопись. Эпизод с Мареком прописан со всеми известными мне подробностями. Словами я едва ли расскажу лучше.

БОЖЕНА: Рукопись? Вы пишете книгу? О чем?

ДАРИУШ: О жизни моей жены, разумеется.

КАЗИМИРА: Пан Дариуш! Вас ждут в беседке справа.

ДАРИУШ: Рукопись вам обо всем расскажет, панна. Прошу меня извинить. (Выходит.)

ЮСТЫНА: С вашей стороны будет лучше, пани Божена, если историю с Мареком вы не станете будоражить в присутствии Терезы. Она сегодня в прекрасном расположении духа, не нужно ее печалить воспоминаниями.

ВАЛЕСКА: Как романтично! Восторженный юноша на коленях у ног великой актрисы. Когда стану великой актрисой, тоже заведу себе такого же безутешно влюбленного Марека.

БОЖЕНА (ЮСТЫНЕ): Он действительно был юн?

ЮСТЫНА: Он был молод. В тот день, когда он увидел Терезу в окне пражской гостиницы, ему исполнилось всего 20 лет. Увидел, и… (Приседает на стул.) Кто бы мог подумать – случайный взгляд, брошенный из открытого окна…(Снова берется за сервировку.) Тереза уже была довольно знаменитой, много гастролировала. В Прагу ее пригласили по протекции нашего президента. Дариуш был тогда в Вене, занимался организацией австрийских гастролей… Впрочем их, все равно пришлось отменить… (Снова садится.) Когда Марек вырос на пороге нашего номера, мы и представить себе не могли, что этот неожиданный визит перерастет на долгие годы в печаль. (Снова встает.) Он совершенно не интересовался театрами, и что Тереза известная актриса даже не догадывался. Марек и глазом не повел, когда  выяснилось, что Тереза старше его на 16 лет. Всего лишь один взгляд, и… Для него этой разницы просто не существовало.

БОЖЕНА: (В ужасе.) Они были близки? Я хочу сказать, неужели пани Тереза допустила близость с мальчиком?

ЮСТЫНА: В их отношениях это было совершенно не нужным. Там и так поминутно все искрилось и взрывалось. Никогда ни до, ни после, Тереза не была такой счастливой, молодой и красивой, как с Мареком. Да и что это за возраст для женщины – 36 лет?

ВАЛЕСКА: 36 лет? Но это же почти старость!

КАЗИМИРА: Моей маме 47, Валеска. Только ты ее зовешь не иначе, как Милена, и едва ли хоть раз задумалась, сколько ей лет. 

БОЖЕНА: Я уже боюсь читать эту рукопись.

ЮСТЫНА: Крамольного в ней вы ничего не найдете. Если вам действительно так уж необходимо знать, как все было на самом деле – спросите лучше у меня. Всего я вам, конечно, не расскажу, но все больше, чем знает Дариуш.

ВАЛЕСКА: Пани Юстына – хранительница всех сердечных приключений моей несравненной тети. Вот если бы она книгу писала…

ЮСТЫНА: Достаточно и того, что Дариуш напишет. Пусть то, что знаю я, при мне и останется.

ЮСТЫНА закончила сервировку и довольно оглядывает стол. Входят ТЕРЕЗА, АНДЖЕЙ, ДАРИУШ. У ДАРИУША в руках пакет с кустом роз.

ДАРИУШ: Юстына, Анжей снова с кустом. Скоро наш розарий придется назвать его именем.
 
Все смеются.

ЮСТЫНА: (Навстречу АНДЖЕЮ.) Анджей! Вот уж не ожидала. (Обнимаются.) Ты к нам надолго?

АНДЖЕЙ: Боюсь, пока хозяева не выгонят.

ЮСТЫНА: Значит, как обычно. Прошу всех за стол. Тереза, приглашай.

ТЕРЕЗА: Прошу, господа.
 
Пока все рассаживаются, ЮСТЫНА выходит, и через некоторое время входит с большим заварочным чайником. Разливает чай и присаживается рядом с АНДЖЕЕМ.

Картина вторая


ТЕРЕЗА: Как вам у нас, пани Божена?

БОЖЕНА: Замечательно! Спала, как младенец. Очень удобная комната, прекрасный вид из окна.  Пани Тереза, я вам так благодарна, что вы согласились принять мое предложение.

ТЕРЕЗА: Ваш проект меня заинтересовал. Будет любопытно посмотреть, что из этого в итоге получится.

АНДЖЕЙ: А что за проект, позвольте узнать? Я несколько не в курсе, и чувствую себя слегка неловко от этого.

ТЕРЕЗА: О, обрати внимание, Анджей - Божена Левандовская. Как актриса она, несмотря на свою молодость, вполне состоялась, но ей это показалось скучным, и теперь она пробует себя в роли режиссера. О Божене, воплотившей образ  классической Бланш Дюбуа, критики на восторженные эпитеты не скупились. Почти как обо мне, в мое время. Возможно, ты даже читал некоторые из них. Но, как режиссер, Уильямса она будет ставить по-другому. Божена приехала поделиться со мной своими идеями и просит о содействии.

АНДЖЕЙ: Это чрезвычайно интересно! А что за идеи, пани Божена?

БОЖЕНА: Я не могу назвать свою задумку оригинальной, пан Анджей. Допускаю, что подобные постановки уже практиковались отдельными мастерами сцены, но не вызвали должного резонанса, хотя… может и не практиковались. От всем знакомого текста автора отступать я не планирую, если только на самую малость, но я категорична в своем желании поменять характер героини из условно-положительного на устройчиво-отрицательный. Бланш Дюбуа в основном изображают как благородную, но инфантильную и не умеющую противостоять испытаниям жертву. На самом деле она порочна. И прагматичный ум это отмечает! Но автор ее оправдывает, режиссеры превращают едва ли не в мученицу, и в итоге, гонимая несправедливостью людей и несовершенством мира, Бланш Дюбуа полвека виртуозно морочит публике голову. Она хватается за соломинку – Митча – в надежде, что с его помощью спасет и свою репутацию, и самую себя. В моем спектакле она будет во всей своей порочности, как открытая книга. Она будет оправдывать себя тем же текстом, теми же ситуационными сценами, но зритель увидит насколько фальшиво все, что она говорит, и наконец избавится от полутонов, навеянных ее образом.

АНДЖЕЙ: Но это же скандал! Вы замахнулись на святое, пани. (К ТЕРЕЗЕ.) И ты это одобрила?
 
ТЕРЕЗА: Да. Я актриса классического стиля, но и не ханжа. Идея Божены смелая, в чем-то провокационная, но жутко интересная. Я почти пятнадцать лет играла именно такую Бланш – жертву. Она мне надоела. Теперь хочу увидеть ее другой.

АНДЖЕЙ: Я буду крайне удивлен, если публика согласится принять любимую героиню в столь малопривлекательной ипостаси. Должны же быть неприкасаемые образы: Джульетта, Элиза Дулиттл, Эмма Гамильтон, Бланш Дюбуа…

ТЕРЕЗА: Прошу тебя, не перетряхивай весь список.

АНДЖЕЙ: Я отказываюсь принимать твою шутку, Тереза. Извини. (Поворачивается к БОЖЕНЕ.) Пани Божена, а вы не думали о том, что поломав стереотипы, вы отвернете от театра очень многих ценителей классической драматургии?

БОЖЕНА: Ценителям, пан Анджей, когда они захотят восстановить свои привычные впечатления от темы, достаточно будет перечитать пьесу, в которой, как бы я не поизголялась над одной из ее копий, абсолютно ничего не изменится. Или сходить и  посмотреть типичную постановку в любом другом театре, если она им еще не надоела. Выбор есть всегда. Я не стану эксплуатировать ваше время и внимание своими размышлениями на тему пользы нового видения классического материала, едва ли вы будете с ними согласны, но уверяю вас, есть мнения отличимые от ваших, и у моей постановки обязательно появятся сторонники, которым понравится именно такая – «малопривлекательная» – трактовка образа Бланш Дюбуа. В этой пьесе вообще ни одного положительного персонажа, а он должен быть. Наиболее симпатична мне Стела, попробую ее подправить, сделать сестринские чувства более смелыми, способными на самопожертвование во имя зова крови, а не плоти.

Входит ТАДЕУШ. В руках плащ и небольшой саквояж.   

ТАДЕУШ: Мое почтение, господа.

БОЖЕНА: (Удивленно) Тадеуш? (Радостно поднимается ему навстречу.) Тадеуш! Ты как здесь? Зачем?

Все поворачиваю головы в сторону ТАДЕУША, КАЗИМИРА застывает с чашкой в поднятой руке. 

ТАДЕУШ: Здравствуй, дорогая. Так сложились обстоятельства.

БОЖЕНА (ТЕРЕЗЕ): Пани Тереза, я…

ТЕРЕЗА: О, не волнуйтесь, моя милая. Места хватит всем. Для того Дариуш и приобрел все эти хоромы, чтобы каждый мог здесь задержаться на сколько ему захочется. Так что, не стесняйтесь и располагайтесь, молодой человек.
 
БОЖЕНА: Господа, мой жених Тадеуш Ватрашевский. Дорогой… (Подходит к каждому, кого представляет.) Пани Тереза. Пан Дариуш, пани Юстына. Это очаровательная племянница пани Терезы Валеска – к слову, начинающая актриса,  ее подруга Казимира. (По лицу ТАДЕУША видно, что он знаком с КАЗИМИРОЙ и обескуражен ее присутствием здесь. КАЗИМИРА сидит с «каменным» лицом.) Пан Анджей…
 
ТЕРЕЗА: Друг семьи.

АНДЖЕЙ молча кланяется.

БОЖЕНА: Господа, с вашего позволения я провожу Тадеуша в свою комнату. (Отходит с ТАДЕУШЕМ в сторону.) Что ты здесь делаешь?

ТАДЕУШ:  Ты знаешь. Я не могу тебя оставить (со значением) без присмотра.

БОЖЕНА: У меня все под контролем, ты зря волнуешься.

ТАДЕУШ: Дорогая, когда ты не в себе, ты не можешь контролировать ситуацию. И твоя самонадеянность меня пугает. Это может случиться в любой момент.

БОЖЕНА: Этого давно не было. (Поднимается по лестнице.)

ТАДЕУШ: Оно-то меня и пугает. (Поднимается вслед за БОЖЕНОЙ.)

ВАЛЕСКА: Какой импозантный мужчина. Интересно, кто он. Наверняка занимается чем-то очень значимым.

ДАРИУШ: Он театральный продюсер, я много слышал о нем. Хваткий, жесткий, говорят у него феноменальное чутье на кассовый материал.

ЮСТЫНА: Оооо, тогда пани Левандовская достигнет больших высот. С таким то мужем.

КАЗИМИРА: Он ей не муж.

ТЕРЕЗА: Дорогая моя, Юстына почти права – у нас не Америка, где помолвка редко заканчивается свадьбой. Уверяю вас, эта пара проживет вместе долго и счастливо.

ВАЛЕСКА: Тогда Божене можно только позавидовать. Встретить достойного человека в наше время – почти нереальная задача. Никого не интересует, что ты есть сам. Первым делом выясняют, что есть у тебя.

КАЗИМИРА: И правильно делают! Если у тебя ничего нет, то как ты можешь представлять из себя что-то ценное, если твой ум и твои способности не дают никакого ощутимого результата.

ТЕРЕЗА: У вас к богатству души, о котором говорила Валеска, уничижительно потребительское отношение, пани Казимира. Да, в творческой среде мало обеспеченных людей, но практически каждый из них – кладезь других ценностей: мудрости, интеллекта, интеллигентности.  Мы с вами, в основном, общаемся с людьми, у которых истинный блеск не снаружи, а внутри. 

КАЗИМИРА: Пани Тереза, вам легко рассуждать о богатстве души, имея во всем поддержку пана Дариуша. Материальную, моральную. А когда тебе никто не помогает ни словом, ни делом, нет за этой богатой душой хоть пары звонких монет, трудно жить с одним внутренним блеском. Обычные бытовые проблемы его в один миг погасят. И тут уже не до великих свершений.

ТЕРЕЗА: Никогда, ни под каким грузом проблем нельзя дать ему погаснуть, пани Казимира! Я уверена, что со мной никогда бы не было такого Дариуша, если бы не было у меня именно ТАКОЙ моей души. Каждый заслуживает ТОГО, что имеет.

Все умолкают, у каждого на лице свои эмоции на услышанное. Спускаются ТАДЕУШ и БОЖЕНА.
 
БОЖЕНА: Мы решили присоединиться к вам. А позже я покажу Тадеушу это прекрасное поместье.

Проходят. Божена присаживается рядом с ТЕРЕЗОЙ, ТАДЕУШ остается в стороне.

КАЗИМИРА: А я, пожалуй, наоборот, поднимусь к себе. (Поднимается, проходя мимо ТАДЕУША, говорит ему едва слышно.) В одиннадцать жду тебя здесь.

ДАРИУШ: Пани Божена, я могу предложить пану Тадеушу свои услуги продемонстрировать красоты поместья. Ну, во-первых, я здесь все лучше знаю, а во-вторых, так у нас будет прекрасная возможность познакомиться поближе. Для двоих театральных деятелей это может быть весьма полезным. Вы как, пан Тадеуш?

ТАДЕУШ: С удовольствием, пан Дариуш. Тем более, что я много о вас наслышан.

ДАРИУШ: Тогда прошу.

ДАРИУШ и ТАДЕУШ выходят.

АНДЖЕЙ (Юстыне): Пора бы посадить мою бедную розу, она весь день в машине.

ВАЛЕСКА: Пан Анджей, я готова это сделать вместо пани Юстыны. Давно хотела что-то вырастить собственными руками. Вы позволите, тетя?

ТЕРЕЗА: Конечно, моя милая. Все, что привозит Анджей, всегда сажает Юстына, но сейчас, думаю, она будет не в обиде.

ЮСТЫНА: Если Анджей лично проследит, чтобы все было сделано правильно.

ВАЛЕСКА: Пан Анджей, пожалуйста!

АНДЖЕЙ: Ну… Что ж… Прошу.

АНДЖЕЙ берет пакет с саженцем, они с ВАЛЕСКОЙ уходят.

ЮСТЫНА (БОЖЕНЕ): Признаться, я искренне удивилась, что вы не попросили для своего жениха отдельной комнаты, пани Божена. Вы так рьяно продемонстрировали сегодня утром свою высокую мораль, что я уже было подумала, что вы до свадьбы и целовать себя не позволите.

БОЖЕНА: Высокую мораль? Вы, наверное, хотели сказать, что у меня чересчур выражено понятие обычной морали, пани Юстына. Мораль не может быть высокая, потому что не бывает низкой, она или есть, или ее нет. Иначе, это что угодно, но только не мораль. Но, ход ваших мыслей мне понятен. Вас смутили мои высказывания во время завтрака.

ТЕРЕЗА: Как интересно! Я что-то пропустила? Что за высказывания, пани Божена?

ЮСТЫНА встревожена, испытывающее смотрит на БОЖЕНУ. Та все понимает.

БОЖЕНА: Мы разговаривали о сложностях в отношениях мужчин и женщин, пани Тереза. Пани Юстына сделала вывод, что я придерживаюсь принципа патриархальных отношений, высоко ценю брачный союз и не допускаю возможности супружеской измены. Да! Все это так. Но, близость между мужчиной и женщиной, если они пара и между ними нет никого третьего, для меня так же естественна, как пожатие руки. Брачное свидетельство регламентирует между ними права и обязанности, но не чувства. Главное, ни у кого ничего не воровать, брать только свое. Тадеуш душой всецело только мой так же, как я его. Мы не воруем часть нашего внимания у других. Мы равны во всем: в принадлежности друг другу, в отсутствии обязательств перед другими, мы единого сословия, единых интересов, единого поколения…

ЮСТЫНА: Этого достаточно, я все поняла. Как же легко вызвать у вас эмоции, пани Божена.

ТЕРЕЗА: А мне понравились ваши мысли, дорогая. Хотя, я не совсем их разделяю. Впрочем, сколько людей, столько принципов. Может, присоединимся к нашим мужчинам, а, пани Божена! Мне что-то захотелось подвигаться.

БОЖЕНА: Да, пожалуй, так будет лучше. Что-то я увлеклась.

БОЖЕНА и ТЕРЕЗА выходят.   
 

Картина третья

ЮСТЫНА убирает со стола, через некоторое время к ней присоединяется АНДЖЕЙ, и ведет себя крайне неуверенно.

АНДЖЕЙ: Осень скоро. Тереза и на этот сезон останется в поместье?

ЮСТЫНА: Вероятно, да. Говорит, что не понимала насколько устала, пока не отошла от сцены и не поселилась здесь. Разговоров о переезде в столицу пока не было.

АНДЖЕЙ: Для триумфального возвращения примадонны два пропущенных сезона – вполне оптимальный срок. Публика успеет соскучиться и не успеет отвыкнуть. Да и Тереза отдохнет за это время. Ну, а ты? Тоже остаешься? Тоже устала?

ЮСТЫНА: Боюсь, что оставить Терезу у меня не хватит сил. Мы всю жизнь вместе.

АНДЖЕЙ: Её жизнь.

ЮСТЫНА: Что ты этим хочешь сказать?

АНДЖЕЙ: Вы вместе всю её жизнь, но не твою. Пока вы жили в Варшаве, и ты работала вместе с Терезой в театре, проживание в ее доме еще можно было объяснить. Но почему сейчас ты здесь? Тереза не может себе позволить нанять прислугу?

ЮСТЫНА: Анджей!?

АНДЖЕЙ: Ты – высококлассный гример. Тебя любая прима к себе возьмет. Почему в угоду Терезе ты моешь ее посуду?

ЮСТЫНА: Анджей! Я не верю своим ушам! Ты всегда был преданным другом Терезы.

АНДЖЕЙ: Твоим другом, Юстына.

ЮСТЫНА: Не понимаю о чем это ты. Столько лет быть ее обожателем и в единый миг так перемениться… Ты забыл, как оббивал порог ее гримерки, засыпал цветами? Как тебя приняли в круг друзей семьи, а со временем ты и вовсе стал практически членом этой семьи!?

АНДЖЕЙ: В этой гримерке меня едва ли отличали от всех прочих, Юстына. С любовью выбранные мною цветы, почти не задерживались в ей руках, а тут же передаривались кому-нибудь из служащих театра. А круг друзей семьи… Я всегда буду благодарен Терезе и Дариушу за открытые для меня настежь двери их дома, но, мне было бы в нем пусто, если бы здесь не было тебя.

ЮСТЫНА (удивленно): Меня?

АНДЖЕЙ: Тебя, Юстына. Я все боялся тебе говорить. Думал, что уж и не скажу никогда, да вот как-то само собой получается. Не Тереза меня влечет в этот дом столько лет. Помнишь, лет 20 назад, на Рождество? Тереза захотела покататься на санях, и мы с тобой объездили пол Варшавы, пока нашли тех коней и те сани. Вернулись домой, ты вышла из машины, взбежала вверх по лестнице и наверху оглянулась на меня, а я стоял, как завороженный, смотрел, как ты взбегаешь по лестнице и медленно осознавал, что родная душа для меня в этом доме не Тереза, а ты. Ступени были скользкие, я все боялся, что ты поскользнешься…

ЮСТЫНА: Замолчи, Анджей.

АНДЖЕЙ: Ты ни в чем не повинна перед Терезой, Юстына. Ты же ничего не знала. Я всегда буду ее обожать, но как актрису… не женщину.

ЮСТЫНА: Замолчи!

ЮСТЫНА стоит пораженная. АНДЖЕЙ испугано бросается к ней, но ЮСТЫНА резко его останавливает.

ЮСТЫНА: Не подходи ко мне!

АНДЖЕЙ застывает на месте.

ЮСТЫНА: Уходи, Анджей. Оставь меня.

АНДЖЕЙ пораженный холодностью ее голоса, уходит. ЮСТЫНА медленно оседает на край стула, некоторое время сидит в ступоре  и начинает плакать. Плач переходит в отчаянные рыдания. Быстро входит обеспокоенная ТЕРЕЗА.

ТЕРЕЗА: Дева Мария! Юстына, что случилось? (Бросается к ЮСТЫНЕ.) Ну, дорогая моя, что ты, что?

ЮСТЫНА (плача): Он предал нас, Тереза. Предал обеих сразу.

ТЕРЕЗА: Кто, Юстына? О ком ты?

ЮСТЫНА: Двадцать лет обманутых ожиданий. Все возвелось и рухнуло в единый миг. Как же это больно понимать.

ТЕРЕЗА: Да о ком ты говоришь, скажи наконец!

ЮСТЫНА: Анджей, Тереза. Нас с тобою предал Анджей.

ТЕРЕЗА: Анджей? О чем ты? Как он мог нас предать?

ЮСТЫНА: А вот смог! Несколькими словами обеих сразу. Как больно-о-о-о. Просто жить с этой правдой больно, и принимать ее.

ТЕРЕЗА: Но, что же случилось? Расскажи ты мне, Бога ради, пока я с ума не сошла.

ЮСТЫНА: Даже говорить об этом больно.

ТЕРЕЗА (теряет спокойствие): Юстына, прошу тебя!

ЮСТЫНА: Он все эти годы не в тебя влюблен, Тереза, а в меня.

ТЕРЕЗА: Слава Иисусу, камень с моих плеч! Постой. Предал обеих. Почему обеих? Чего я еще не знаю?
 
ЮСТЫНА: Догадайся. Это не трудно.

ТЕРЕЗА (вскрикивает): Ты влюблена в Анджея! Бог мой…

ЮСТЫНА: Вот так, Тереза. Всю жизнь думать, что надеяться не на что, и когда настает пора безропотного смирения и покоя, узнать, что счастье было возможным, да не случилось из-за робости и самообмана, а время упущено. Лучше бы я этого не знала.
 
ТЕРЕЗА: Прости меня, дорогая.

ЮСТЫНА: Тебя за что?

ТЕРЕЗА: Я должна была догадаться. Должна была почувствовать. Я же не только мнительная актриса, я еще и женщина.

Осторожно входит АНДЖЕЙ. ЮСТЫНА застывает на месте, ТЕРЕЗА молча смотрит на АНДЖЕЯ.

АНДЖЕЙ: Юстына, нам необходимо поговорить.

ТЕРЕЗА переводит взгляд на ЮСТЫНУ.

ЮСТЫНА: Не сейчас.

ТЕРЕЗА: Не сейчас, Анджей. Не усложняй ситуацию еще больше. Все должно происходить вовремя. С признаниями ты уже опоздал, теперь можешь совершить очередную ошибку, если торопишься с объяснениями.

АНДЖЕЙ: Лучше бы я и дальше молчал.

ТЕРЕЗА: Лучше бы ты сказал о своих чувствах много лет назад! Когда эти слова могли стать счастьем для вас двоих. Никогда не понимала, почему люди молчат о своей любви, когда о ней кричать нужно. Ведь вполне вероятно, что именно этих слов и ждут от них, а они молчат. Не можете говорить словами, говорите жестами, глазами, поступками. Нужно опекать свою любовь! Зачем же вы, люди, так жестоко ее бросаете на волю случая. Он может и не предвидеться. Что же ты натворил, Анджей? Ведь все в этом доме, и я, и Юстына – считали, что ты ездишь к нам из-за меня. Считали, и не брали себе за труд хоть ненадолго усомниться в этом. Обманул нас всех, и в первую очередь себя. Да, Бог с тобой, обманывайся! Но, зачем же с Юстыной поступать так черство? Тебе лучше уехать, Анджей. Пусть пройдет какое-то время, может быть, позже вы еще вернетесь к этому разговору. Завтра поутру и уезжай.

АНДЖЕЙ: Тогда мне лучше уехать сейчас.

ТЕРЕЗА: Не создавай нам еще одну проблему, Анджей – думать благополучно ли ты добрался домой ночью, да еще в таком состоянии. Оставайся до утра. На рассвете уедешь.

АНДЖЕЙ: Пожалуй, ты права – с проблемой лучше переночевать. Но, послушайте…

ТЕРЕЗА и ЮСТЫНА (в унисон): Уйди, Анджей!

АНДЖЕЙ уходит.

ТЕРЕЗА: Но в одном он прав. С проблемой, действительно, лучше переночевать. Решения правильнее принимать по утрам, голова яснее думает. Даст бог, утром все происходящее будет казаться не таким уж потерянным.

ЮСТЫНА (глухо): Дай бог.

ТЕРЕЗА: Обязательно будет, уж я-то это точно знаю! Сколько раз ночь меня пугала кошмарами. Безнадежной тревогой. Любовь, которую я чувствовала сквозь многие годы и сотни миль днем – ночь отравляла сомнениями.

Входит ДАРИУШ, ТЕРЕЗА и ЮСТЫНА его не замечают.

ТЕРЕЗА: Порой я понимала, что холодею от ужаса, стоило только представить, как однажды встречу его невзначай, и не увижу больше в глазах той любви, которой живу все эти годы.

ЮСТЫНА: Такого быть не может. Ваша с Мареком любовь умрет только вместе с вами.

ТЕРЕЗА: Еще одна утопия, в которую мы поверили много лет назад, и боимся хоть на мгновение в ней усомниться. А он за все эти годы так ни разу и не дал о себе знать. Почему? Ни разу не написал ни строчки. Ни открытки, ни телеграммы. Мысли об этом снедают меня.

ДАРИУШ, так никем и не замеченным, уходит.
 
ТЕРЕЗА (огладывается на ЮСТЫНУ и вспоминает о ее состоянии):  Поздно уже. Пойдем-ка отдыхать, моя дорогая. Сейчас я согрею тебе молока, выпьешь его с медом и будешь спать как ангел. Утром мы еще раз все спокойно обсудим с тобой, а сейчас спать.

ТЕРЕЗА и ЮСТЫНА уходят.



Картина четвертая.

КАЗИМИРА одна. Читает монологи Офелии, сбивается, снова читает. Злится, что не получается так как она хочет. В конце второго  монолога появляется ТАДЕУШ.

КАЗИМИРА: О, что за гордый ум сражен! Вельможи,
                Бойца, ученого – взор, меч, язык;
                Цвет и надежда радостной державы,
                Чекан изящества, зерцало вкуса,
                Пример примерных – пал, пал до конца!
                А я, всех женщин жалче и злосчастней,
                Вкусившая от меда лирных клятв,
                Смотрю, как этот мощный ум скрежещет,
                Подобно треснувшим колоколам,
                Как этот облик юности цветущей
                Растерзан бредом; о, как сердцу снесть:
Нет, этот отрывок не идет пока. Лучше его потом попробовать.
                Нет, принц мой, вы дарили; и слова,
                Дышавшие так сладко, что вдвойне
                Был ценен дар, – их аромат исчез.
                Возьмите же; подарок нам немил,
                Когда разлюбит тот, кто подарил.

ТАДЕУШ наблюдает за КАЗИМИРОЙ без интереса.

КАЗИМИРА: А, Тадеуш? Репетирую роль Офелии. В театре готовят постановку «Гамлета», скоро читка, хочу показаться.

ТАДЕУШ: Наконец поняла, что большую роль вернее можно получить, приложив  трудолюбие к таланту, а не скорость в беге за продюсерами?

КАЗИМИРА: Я за тобой не бегала, я тебя любила. Едва ли, что не молилась на тебя.

ТАДЕУШ: Дай-ка уточню, это из какой пьесы? Наверное, что-то эпическое. Кстати, отличная идея – обратиться к историческим темам. Надо будет обсудить с Боженой.

КАЗИМИРА: Не ожидала, что ты так лихо из богемного холостяка превратишься в подкаблучника. Едва не умер от испуга, что тебя выставят за дверь, когда без
предупреждения появился нынче перед ее разгневанным взором. Посмотри на себя со стороны – жалкое зрелище! Ты перестал быть собой. Стал ее тенью.

ТАДЕУШ: Ты сегодня в буквальном смысле извергаешь монологи. А этот чей?

КАЗИМИРА: Я чуть сквозь землю со стыда не провалилась, такое ты представлял собой ничтожество.

ТАДЕУШ: Зачем звала?

КАЗИМИРА: Да так, хотела проверить, если позову – прибежишь или нет. Ты прибежал.

ТАДЕУШ: Не тешь свое самомнение, Казимира. Я пришел. Пришел договориться.

КАЗИМИРА: О чем?

ТАДЕУШ: Ты не афишируешь наше знакомство, а я всегда буду помнить о твоей доброй услуге.

КАЗИМИРА: А что такое? Несравненная Божена – блюстительница высоких нравов – 
не потерпит рядом твою бывшую возлюбленную? Надеюсь, она не считает, что ты ей достался девственником.

ТАДЕУШ: Дело не в этом.

КАЗИМИРА: А в чем?

ТАДЕУШ: А вот это тебя уже не касается.
 
КАЗИМИРА: Тогда, что мне мешает пренебречь твоей просьбой и ради удовольствия 
увидеть застывшую мину Божены выдать нашу связь?

ТАДЕУШ: Дело твое. Но мы тотчас уедем, и от этого никому не будет никакой               
 пользы. Божена и без советов Терезы реализует свой проект, ее приезд сюда скорее дань почтения, а не насущная необходимость. А вот ты можешь пострадать.

КАЗИМИРА: Запятнаю свою репутацию?

ТАДЕУШ: Это не самое страшное.

КАЗИМИРА: Что же тогда?

ТАДЕУШ: То, что я всегда буду помнить о твоем поступке.

КАЗИМИРА (одумавшись): Впрочем, почему бы, действительно, не оказать тебе услугу. Надеюсь, ты хотя бы будешь любезен со мной.

ТАДЕУШ: Любезен? Тебе придется довольствоваться холодной учтивостью.

КАЗИМИРА: Ты, и холодная учтивость… Впрочем, всегда полезно открывать в человеке что-то новое.       
               
ТАДЕУШ: Если мы все обсудили, желаю тебе приятной ночи.

КАЗИМИРА: Погоди, еще два слова. Мы сегодня впервые встретились после 
расставания. В тебе ничто не всколыхнулось? Не защемило при виде меня?  Не затрепетало?

ТАДЕУШ: Доброй ночи, Казимира! (Поворачивается, чтобы уйти).

КАЗИМИРА (бросается за ним): А я едва не умерла, когда тебя увидела.

Входит БОЖЕНА и с удивлением наблюдает дальнейшую сцену.

КАЗИМИРА: Ты, и вдруг с другой, когда сердце помнит, что ты еще мой. Ты помнишь, как нам было хорошо вдвоем? Эти ночи, эти упоительные в своем бесстыдстве ночи. (Хватает  ТАДЕУША за руки.) Святоша Божена никогда не даст тебе то, что дам я.

ТАДЕУШ (зло поворачивается к КАЗИМИРЕ, но замечает БОЖЕНУ): Дорогая? (Идет к  БОЖЕНЕ, но на полпути замирает.) О, нет…

БОЖЕНА: Митч? Я ждала тебя, а ты не приходил. И твои розы засохли. Ты давно не
дарил мне цветов. Этот жуткий человек сказал, что ты больше не придешь, никогда. Я ему не поверила, думала, что он выдает желаемое за действительное. Оказалось, он был прав? Еще он сказал, что мои платья – прокатное тряпье дерьмового старьевщика. Да-да. Именно так он и сказал. Как ты мог ему довериться, Митчелл? Ты – джентльмен! Разве мои платья тряпье?  Этот потный мужлан – порождение подворотни. Нет-нет, Митч, ты послушай. Ты ведь его совсем не знаешь. Ты другой, совсем другой. Как он может быть твоим  другом?

КАЗИМИРА: Что за бред она несет?

ТАДЕУШ (КАЗИМИРЕ): Умолкни!

КАЗИМИРА: Тадеуш?!

БОЖЕНА: Митчелл!

ТАДЕУШ: Дорогая, я рядом. Вот, потрогай мою руку. Видишь, я рядом. (Поворачивается к КАЗИМИРЕ.) В моем саквояже пузырек с голубой этикеткой. Быстро!
 
КАЗИМИРА хотела возразить, но все же  вышла.

ТАДЕУШ (БОЖЕНЕ): Милая, тебе некого бояться, когда я рядом. Видишь, здесь только я.

КАЗИМИРА: Он вернется! Он всегда возвращается, чтобы причинить мне боль. Моя маленькая Стела. Он лапал ее своими ручищами, грязное потное животное. Почему ты меня оставил, Митчелл? Ты отдал меня ему. Почему?

ТАДЕУШ: Нет-нет, дорогая! Я же здесь. Вот, ты держишь меня за руку. Я рядом, и никого больше нет.

Вбегает КАЗИМИРА.

ТАДЕУШ (КАЗИМИРЕ): Столовую ложку на полстакана воды. (КАЗИМИРА пытается возразить.) Быстро!

КАЗИМИРА подходит к столу и наливает в стакан воду, затем льет туда капли.

БОЖЕНА: Меня все бросают от того, что я нищая? Нищая Бланш. Ни гроша за душой, «Мечта» потеряна, у меня ничего не осталось. За это он меня и ненавидит.

КАЗИМИРА подает ТАДЕУШУ стакан с жидкостью. ТАДЕУШ его нюхает, согласно кивает своим мыслям и дает лекарство БОЖЕНЕ. КАЗИМИРА на все это смотрит со злостью.

ТАДЕУШ: Выпей, дорогая. Это тебе поможет.

БОЖЕНА: Ты же не предашь меня, Митч? (Пьет.) Ты не вернешь меня обратно к ним? Этим теням. Там везде тени. Они бездушные, серые, но у них длинные колючие пальцы. Как крючья. Длинные худые крючья. Они хватают ими все, до чего могут дотянуться. Они всегда дотягиваются до меня. Их прикосновения холодные, а это чудовище, которое лапало мою маленькую крошку, потное и липкое. (Ненадолго успокаивается у ТАДЕУША на плече. Неожиданно резко вырывается, мечется и ударяется о зеркало, но словно не чувствует боли, смотрит на свое отражение.) Ооо, как дурно я выгляжу сегодня! Отчего же я нынче так плоха? Это я? Это не могу быть я. Отчего так много страха в глазах? (Отходит от зеркала.) Я давно привыкла видеть его в глазах своих. Он всегда подолгу гостил, сжимая холодом душу. Что-то я уже забыла, когда он покидал меня последний раз. Как сжимается сердце. Дышать трудно. (Проходит мимо ТАДЕУША.) Почему его так много сегодня?

ТАДЕУШ подходит к БОЖЕНЕ, берет ее за руку, она принимает его за кого-то из своих страхов и шарахается в сторону.

БОЖЕНА: Не подходите ко мне. Оставьте! Мне мерзко ваше присутствие.
 
ТАДЕУШ: Нет-нет, милая. Я – Митчелл. Посмотри. Митчелл. Ну, видишь? Я – друг.

БОЖЕНА: Ты предал меня. Отдал им. Зачем ты отдал меня им?

ТАДЕУШ: Иди ко мне. Вооот так. Умница. Ты дома, и все хорошо. Ты отдохнешь, и все будет хорошо.

КАЗИМИРА: Что за бред она тут несет?

ТАДЕУШ: Умолкни!

БОЖЕНА (с угасающим сознанием): Ты только не бросай меня, Митч. И не отдавай меня им. У них костлявые пальцы.

БОЖЕНА засыпает, ТАДЕУШ переносит ее на кушетку, садится, кладет ее голову себе на колени.

ТАДЕУШ: Отдыхай, милая. (КАЗИМИРЕ.) Где пузырек?

КАЗИМИРА:  Что это было?

ТАДЕУШ: Где пузырек?

КАЗИМИРА подает ему со стола пузырек. ТАДЕУШ на просвет проверяет количество жидкости, утвердительно кивает и кладет пузырек себе в карман.

ТАДЕУШ: Дай мне что-нибудь выпить, пожалуйста.

КАЗИМИРА полна возмущения, но наливает ему в стакан немного виски и подает. ТАДЕУШ кивает ей в знак благодарности.

БОЖЕНА (сквозь сон): Преднамеренная жестокость – единственный грех, которому нет никаких оправданий. И единственный грех, в котором я еще ни разу не была повинна.

КАЗИМИРА: Я требую объяснений! Что это было? Она сумасшедшая? Не отрицай! Это было сумасшествие.

ТАДЕУШ (устало): Нет. Это называется по-другому.

КАЗИМИРА: Да!? И как же?

ТАДЕУШ: Раздвоением личности.



Конец первой части.





Часть вторая
Картина первая


Раннее утро. На террасе пью чай КАЗИМИРА, ВАЛЕСКА, ТЕРЕЗА, ДАРИУШ, ТАДЕУШ.

ДАРИУШ: И все-таки странно начинается день. Анджей уехал ни свет, ни заря. Юстына и пани Божена разом приболели, даже к чаю не спустились. Казимира –  всегда само воплощение предупредительности –  мысленно тоже далеко не с нами, едва ли она меня и сейчас слышит. Ты, моя милая, проснулась с воспаленными глазами. От вчерашней идиллии не осталось и следа. Одна Валеска внушает спокойствие и умиротворенность.

ВАЛЕСКА: (Обнимает ДАРИУША.) Тебе так мрачно оттого, что еще утро. Вот увидишь, к полудню вчерашнее благодушное настроение обязательно вернется. Пани Юстына не выдержит лежать в постели, когда осознает в полной мере, что в ее столовой хозяйничают такие криворучки, как я. На крайний случай разобьем что-нибудь вдребезги, погромче, так она быстрее выздоровеет. Божена тоже долго мигренничать не станет, слишком много в ее голове планов и проектов, ей совершенно некогда болеть. А тетины глаза, как только к ней вернутся пани Юстына и Божена, снова засияют. Вот чье настроение, действительно, настораживает, так это моей подруги. Она со вчерашнего вечера сама на себя не похожа. Сперва схватила свой блокнот и куда-то убежала. Вернулась далеко за полночь, затем еще долго ворочалась в постели. Утром я ее еле растолкала, чтобы она не опоздала к чаю. А, кстати, что с Боженой, пан Тадеуш?

ТАДЕУШ: Она плохо спала, сказались физические нагрузки последних нескольких месяцев. Эта проектная горячка довела ее до изнеможения. Боюсь, если я не уговорю ее прерваться и уехать на отдых, ей грозит полное физическое и моральное истощение. Божене крайне необходим покой. Надеюсь увезти ее на время в Карловы Вары. 

КАЗИМИРА: Вы так внимательны к своей избраннице. Это сейчас такая редкость.

ДАРИУШ: Пани Казимира, вы хорошо себя чувствуете?

КАЗИМИРА: Небольшая слабость, скоро пройдет.

ВАЛЕСКА: Еще одно физическое истощение. (Смеется.)

КАЗИМИРА: Пан Дариуш, в вашей библиотеке есть справочники по медицине?

ДАРИУШ: По медицине? Кажется, есть несколько. Но ваш интерес к этому типу литературы несколько пугает. Что именно вы хотите посмотреть?

КАЗИМИРА: Ничего конкретного, так, общую терапию.

ДАРИУШ: Ну, по терапии вы там вряд ли найдете что-то существенное. По психологии, психоаналитике еще да, но вот терапии…

КАЗИМИРА: Психоаналитика?! Как интересно! Можно посмотреть?

ДАРИУШ: Конечно. От чего же нельзя.

Появляется БОЖЕНА. ТАДЕУШ бросается к ней.

ДАРИУШ: Пани Божена! Как вы себя чувствуете?

БОЖЕНА: Кажется, я неожиданно уснула.

Все удивленно смотрят на БОЖЕНУ. 

ТАДЕУШ: Дорогая, присядь сюда, здесь тебе будет удобно. (Ведет ее к кушетке.)

ТЕРЕЗА: Вам следует больше отдыхать, моя дорогая. Время от времени нужно делать небольшой перерыв, уж теперь-то я это точно знаю.

КАЗИМИРА: Эксперименты с новым видением слишком изматывающие.

ТАДЕУШ: Ценное замечание, пани Казимира. (Отходит к столу налить в стакан воды.)

ДАРИУШ: Тереза, ты не помнишь какие травы заваривала Юстына, когда у нас нервы сдавали? Как не вовремя она занемогла.

КАЗИМИРА (тихо, подойдя к  ТАДЕУШУ): Стало быть, твоя гениальная подруга больна. Черт побери! Почему меня не покидает ощущение, что все это розыгрыш? Дьявольская насмешка?

ТАДЕУШ: Потише, пожалуйста.

КАЗИМИРА: Да? С какой стати я должна молчать?
 
ТАДЕУШ: Я прошу. Пока прошу. (Относит стакан БОЖЕНЕ.)

КАЗИМИРА: Пан Дариуш, вы не проводите меня в библиотеку. Нужна будет ваша помощь в поисках нужных книг.

ДАРИУШ: О, конечно! (Ко всем.) Боюсь, я вынужден вас оставить, мне нужно закончить главу. И пока пани Казимира будет изучать психоаналитику, я немного поработаю. Хорошо бы меня не беспокоить, но, если что, я в библиотеке.

ДАРИУШ и КАЗИМИРА поднимаются по лестнице.

ВАЛЕСКА: (Про себя.) Психоаналитика? Ну и ну…

ТАДЕУШ: Что вы сказали? Простите, я не расслышал.

ВАЛЕСКА: Нет-нет, ничего. Это так – мысли вслух.

ТЕРЕЗА: Мужчины, даже самые лучшие из них, всегда остаются преданы своему мужскому эгоизму. В доме все верх дном, а он – писать главу.

ВАЛЕСКА: Да, что-то с пани Юстыной не то. Сколько себя помню, не было такого, чтобы она болела. И Казимира удивила сменой интересов. Психоаналитика. Действительно – вверх дном. Может быть врача вызвать? Хотя бы для пани Юстыны.

ТЕРЕЗА: Нет, думаю, это лишнее. Ей нужно немного отдохнуть, замотали мы ее.

ВАЛЕСКА: Еще одно физическое истощение? Не думала, что это заразно.

ТЕРЕЗА: Валеска!

ВАЛЕСКА: Простите, тетя. Я лучше поднимусь к себе – при карантине лучше держаться подальше от очага заражения.

ТЕРЕЗА: Валеска! (С укором.) Не ожидала от тебя подобного эгоцентризма.

ВАЛЕСКА: Это совсем другое, тетя. Интуиция подсказывает мне, что все эти недомогания и внезапное увлечение психоаналитикой, неспроста. Что-то произошло этой ночью, а я не знаю что.

БОЖЕНА: Ночью? Какой ночью? Разве сейчас не вечер? (Оглядывается по сторонам.) Уже была ночь?

ТАДЕУШ: Сейчас утро, дорогая.

ТЕРЕЗА: Что с вами, дорогая? Вам плохо?

ВАЛЕСКА: Так, похоже, что все-таки заразно – мне тоже становится дурно. Лучше я уйду. (Уходит.)

БОЖЕНА: Утро… Как утро? А ночь когда прошла? Я отлично все помню. (ТАДЕУШУ.) Мы с тобой были в комнате, немного спорили, чуть позже ты вышел, я тебя не дождалась и спустилась вниз. А потом, потом… провал. Я не могу вспомнить, что было потом. (Внезапно ее озаряет догадка, и она с тревогой смотрит на ТАДЕУША.) Я встретила тебя, когда спустилась вниз?

ТАДЕУШ: Я как раз поднимался тебе навстречу. Ты выглядела очень уставшей, почти засыпала. Мы вернулись в комнату, и ты сразу уснула.

БОЖЕНА: Со мной никого не было?

ТАДЕУШ: Кажется, нет.

БОЖЕНА (ТАДЕУШУ очень тихо): Это то, о чем я думаю?

ТАДЕУШ кивает.

БОЖЕНА: Я не могла ни с того, ни с сего потерять над собой контроль. Что случилось?

ТЕРЕЗА: Мне пора навестить Юстыну. Я вас оставлю. (Выходит.)


Картина вторая

БОЖЕНА И ТАДЕУШ.

БОЖЕНА: Мы с тобой ругались?

ТАДЕУШ: Нет.

БОЖЕНА: Просто так, на ровном месте, я не впадаю в транс, Тадеуш. Что-то должно было произойти. Что?

ТАДЕУШ: Ты увидела меня с Казимирой.

БОЖЕНА: Так, с Казимирой. И что?

ТАДЕУШ: Она как раз вспоминала время, когда мы с нею были вместе.

БОЖЕНА: Казимира? А почему ты мне вчера не сказал, что вы знакомы?

ТАДЕУШ: Не до нее было. Ты так внезапно сорвалась и уехала, что я с трудом представлял в каком состоянии тебя здесь найду. Так обрадовался, что ты в порядке, что встреча с Казимирой вылетела у меня из головы, как только я от нее отвернулся. Ты слишком лихорадочно взялась за реализацию этого проекта, дорогая. Я не зря предполагал, что эта суматоха может спровоцировал приступ. Как видишь, мои опасения были более чем резонны. А тут еще Казимира.

БОЖЕНА: Да при чем тут Казимира!? Ты же не думаешь, что я могла приревновать и от этого потерять над собой контроль?
 
ТАДЕУШ: Нет, конечно. Но лучше сразу прояснить этот момент.

БОЖЕНА: Хорошо. Вернемся к приступу. Рассказывай все: что я говорила, что делала.
 
ТАДЕУШ: Все то-же самое: боязнь предательства, обида, унижение нищеты. Ты что-то говорила про костлявые пальцы теней. Ничего подобного раньше не было. Что это может быть?

БОЖЕНА: Костлявые пальцы теней... Нет, не знаю. А что еще было?

ТАДЕУШ: Остальное все, как прежде: тебя предал Митчелл, ты ему доказываешь, что зря он послушал Стэнли, ненавидишь Стэнли, боишься его, называешь потным животным. Все по аналогии с теми моментами из твоего детства, что открылись во время гипноза, и о которых наяву ты знать не хочешь. Единственное, чего раньше не было, это тени и их костлявые пальцы. Ты просила меня не отдавать тебя им.
 
БОЖЕНА: Костлявые пальцы теней. Нет, ничего не идет на ум. Наверное, придется снова проводить сеансы гипноза. А это так жутко, когда из твоего подсознания вытягивают информацию из прошлой жизни. Но, чтобы бороться, нужно знать, с чем бороться.
 
ТАДЕУШ: Приступ начался, когда ты увидела меня с Казимирой. Может в этом причина?

БОЖЕНА: Я уверена, что ничего того, что могло бы меня расстроить… меня, понимаешь?.. не ту, которая вторая я, а меня вот эту, между вами вчера не было. Или я ошибаюсь?

ТАДЕУШ: (Улыбается.) Нет, не ошибаешься. Спасибо тебе.

БОЖЕНА: За что?

ТАДЕУШ: Что не заставляешь оправдываться, бояться быть не понятым. Не позволяешь мне чувствовать себя в чем-то виноватым. Ты всецело веришь мне, и даже не представляешь, как мне дорого твое доверие. Как оно мне необходимо.

БОЖЕНА: О, Боже!

ТАДЕУШ: Что?

БОЖЕНА: Казимира!

ТАДЕУШ: Так – Казимира. Ты что-то вспомнила?

БОЖЕНА: Да. И довольно существенную вещь.

ТАДЕУШ: Что? Говори.

БОЖЕНА: Ты не сказал, что вчера видела и знает Казимира.

ТАДЕУШ: Боюсь, видела она более чем достаточно и немного знает о твоей болезни. Мне пришлось ей сказать, что это болезнь и как она называется. А что она с этим станет делать – могу только предполагать.

БОЖЕНА: Рано или поздно это должно было случиться.

ТАДЕУШ: Должно было.

БОЖЕНА: Ты же продумал варианты возможных последствий на тот случай, если правда откроется?
 
ТАДЕУШ: Конечно.

БОЖЕНА: И что нам делать?

ТАДЕУШ: Вариантов несколько, но правильный один – признать, что болезнь есть. Дальше необходимо будет собрать прессу, чтобы разом ответить на все их бестолковые вопросы. Я как твой агент и будущий муж могу это сделать и без тебя. Впрочем, тебя они все равно не оставят в покое, но это тоже моя забота.
 
БОЖЕНА: Могут не поверить и обвинить в самопиаре.

ТАДЕУШ: Дорогая, ты не хуже меня знаешь, газетчики напишут то, что выгодно их изданиям, правда здесь мало, что значит. Так что… Признаем мы факт болезни, не признаем – грязи и пересудов будет много. Ты же не станешь прятаться?

БОЖЕНА: Не стану.

ТАДЕУШ: Значит: признаем, отбиваемся, живем и работаем дальше.  Попутно будем искать способы тебя излечить.

БОЖЕНА: Почему в этой жизни я уверена, что ты меня не бросишь и не предашь, а в той другой уверена в обратном, и принимаю тебя за мерзавца?

ТАДЕУШ не успевает ответить, возвращается ТЕРЕЗА. БОЖЕНА делает ТАДЕУШУ знак, что все в порядке и заговаривает с ТЕРЕЗОЙ.

БОЖЕНА: Пани Тереза, когда мы будем иметь счастье видеть вас в новых постановках?

ТЕРЕЗА: Боюсь, не скоро  –  мне необходимо восстановить не только физические силы. За этот год, что мы провели здесь, от работы я успела отдохнуть, а вот мысли и душа пока не разобрались, чего хотят и куда рвутся на самом деле.

БОЖЕНА: Вам всегда удавалось безболезненно выходить из образа? Было такое, что роль еще долго не хотела отпускать вас?

ТЕРЕЗА: По-всякому случалось. Все зависело от того насколько близка была эта роль мне лично. Если это было что-то созвучное мне как личности, то легко было вживаться – трудно выходить. А если наоборот, то и работа с ролью шла наоборот. Знаете, как творил свои шедевры Кристиан Люпа, на которых выросло не одно поколение актеров? Все эти его закоулки мрачных чердаков, лабиринты классных комнат, заросли школьного сада – все это пейзажи его детства. Став писателем, Люпа все свои детские впечатления воссоздал в рассказах и спектаклях. Перенесение в литературные произведения и сценические образы личных ассоциаций – неотъемлемая сущность творческой личности. Правда, у Люпы с этим был перебор, на мой взгляд. (Смеется.)

БОЖЕНА: А вы часто привносите в свои образы воспоминания из детства?

ТАДЕУШ: Пани Тереза, я могу воспользоваться вашим телефоном? Мне необходимо сделать несколько звонков. Счета я оплачу, разумеется.

ТЕРЕЗА: Располагайте домом в свое усмотрение, пан Тадеуш.

ТАДЕУШ: Благодарю. (Уходит.)


Картина третья
ТЕРЕЗА и БОЖЕНА

ТЕРЕЗА: Что я могу вам сказать, милая? Мои детские воспоминания полны противоречивых ощущений. С одной стороны – рассказы мамы о ее голодном, страшном, но почему-то очень дорогом детстве. Она была крепостной у моей бабки.

БОЖЕНА: А?..

ТЕРЕЗА: С другой – молчание отца о его богатой, переполненной роскошью и удовольствиями, жизни до встречи с мамой. Мои воспоминания скудны. Мы жили ни бедно, но и не богато. После того, как отец без родительского благословения женился на своей красавице-крепостной, его лишили денег и наследства. Отдали ему во владение небольшое поместье в Малороссии, где он познакомился с мамой  – вот и все богатство. Мама из крестьянской холупки перебралась в господский дом, стала в нем хозяйкой… Но про этот период своей жизни она мало рассказывала. Поместье у родителей было не большое, но на жизнь хватало. Но так продолжалось не долго. Затем эти земли отошли Западной Украине, поместье в одночасье сузилось до пределов пусть большого, но одного-единственного дома. А когда на Волынию устремилась советская власть – отец был вынужден идти на поклон к своей матери, чтобы та помогла ему с семьей вернуться в Польшу. Всего этого я не видела, разумеется, знаю по рассказам мамы. Я была поздним ребенком, самой младшей из семи сестер, и родилась значительно позже тех событий. Отца не стало, когда мне было всего семь лет. Я так и не успела понять, счастливы они были или нет.

БОЖЕНА (в восхищении): Потрясающе!

ТЕРЕЗА: Мама рассказывала, с каким нетерпением крепостные ждали Рождество и Пасху. Пани – моя бабка –  делала им к празднику богатые подарки. Девушкам дарила по паре шерстяных чулок, а парням – полотняные сорочки для вышыванок из настолько выбеленного полотна, что казалось  – эти сорочки были белее снега.  Лет десять назад мне посчастливилось побывать в нашем имении, вернее на том месте, где когда-то стоял дом.  Мы были на гастролях в Советском Союзе, это были обменные гастроли с приграничными театрами Западной Украины. И так получилось, что по дороге из одного города в другой, мы как раз проезжали через Вишнев – то самое село, где когда-то было имение панов Вишневских. Но мы спешили, пришлось проехать мимо. Пока шли спектакли, Дариуш съездил туда, разузнал где стоял дом, что с ним стало… На обратной дороге мне все показал. От дома ничего не осталось, даже камня. Там сейчас ровное колхозное поле. Но остались, выстроенные моей бабкой, дом дьяка, молельня, еще какие-то церковные постройки. В советские времена в них располагалась школа. Хоть, что-то осталось…  Мы там были с Дариушем.

БОЖЕНА: Не верю ушам своим. Вы – дочь крепостной и шляхтыча, рожденная в законном браке. Так не бывает! Это что-то невероятное! Почему об этом нигде не было написано? Не могли журналисты упустить такую историю.

ТЕРЕЗА: Потому что, кроме своих, об этом до сих пор никто не знает.

БОЖЕНА: Пани Тереза... Я обещаю – ни одна живая душа от меня этого не услышит. Я никогда не стану спекулировать вашим доверием.

ТЕРЕЗА: Это лишнее, дитя мое, я вам верю. Впрочем, Дариуш обещает в скором времени сдать в издательство свою рукопись, эта история в ней есть во всех красках. В книге даже будут фотографии сохранившихся построек и… колхозного поля.

БОЖЕНА: Рукопись! Ну конечно! Пан Дариуш обещал мне дать почитать некоторые главы. Приехал Тадеуш, и я забыла о рукописи. О, боюсь, я не скоро от вас уеду. Пани Тереза, а что в этой рукописи есть еще такого, о чем не знают ваши почитатели?

ТЕРЕЗА (заговорчески): Там есть мое откровение по поводу того, почему в моем доме нет ни одной вазы со срезанными цветами. Только горшки с живыми.

БОЖЕНА: Ну конечно же! А я все думаю, что меня так смущает! Я не видела у вас в доме ни одной вазы с живыми цветами.

ТЕРЕЗА (нетерпеливо на БОЖЕНУ): Не бывает в вазах живых цветов, моя дорогая! Срезанный цветок – мертвый цветок. Он еще некоторое время сохраняет свой цвет и аромат, но жизни в нем уже нет. Его лишили жизни, едва отрезав от корней.

БОЖЕНА: Невероятно… Я никогда не задумывалась об этом.

ТЕРЕЗА: Когда-то и я не задумывалась.

БОЖЕНА: И как же пришло к вам это откровение?

ТЕРЕЗА: Однажды очень дорогой мне человек принес после премьеры потрясающий букет бледно-розовых магнолий. Всего три веточки. Срезал незаметно в Ботаническом саду. Это было что-то невероятное! Лепестки магнолий были похожи на пенистые облака при закате. От букета исходил божественный аромат. Мы боялись дышать на него. Я потом долго вспоминала, что нас отвлекло от букета, что мы забыли его в гримерке, но так и не вспомнила. Юстына поставила его в воду, это я хорошо помню…

БОЖЕНА (расстроено перебивает ТЕРЕЗУ): Пани Тереза! Что стало с букетом?

ТЕРЕЗА: Когда на следующий день мы вошли в грим-уборную – из вазы торчали одни голые прутья, а стол вокруг был усеян непонятными серыми хлопьями. До этого дня я никогда не задумывалась о завядших цветах. Ну, стояли – радовали глаз, ну –
завяли. Один букет выбросили, другой на его место поставили. Но тогда, вид умершего цветения был настолько страшен, настолько четко проявилась грань между жизнью и смертью цветка, что вид этих голых прутьев до сих пор у меня перед глазами. Мы так и не смогли их взять и просто выбросить, как делали всегда. Бездушно стряхнуть в мусорную корзину вчерашнее божественное видение казалось нам святотатством. Мы их сложили в коробку, вывезли в сквер и закопали. С тех пор все цветы, что мне дарили поклонники, я тут же раздаривала служащим театра – костюмерам, бутафорам, вахтерам. Не могла больше воспринимать их живыми.

БОЖЕНА: Поэтому пан Анджей и привез целый куст?

ТЕРЕЗА: Да. (Смеется.) Он первым перестал мне дарить букеты. Однажды приволок пальму в кадке. Его не пустили в театр.

Смеются обе.

БОЖЕНА: Что он с нею сделал?

ТЕРЕЗА: Вытащил из театра Дариуша и они увезли ее к нам домой. Она до сих пор стоит в нашей варшавской квартире.

БОЖЕНА: Какая богатая настоящими событиями и живыми эмоциями у вас жизнь, пани Тереза. Не упрекнешь, что вся жизнь прошла в переживании чужих чувств и придуманных историй, как это часто бывает у актеров.

Возвращается КАЗИМИРА.

КАЗИМИРА: Пан Дариуш просил передать, что не поедет сегодня с нами в оперетту. Его посетило особое вдохновение. Сказал, еще бы несколько таких ударных дней и рукопись была бы окончена.

ТЕРЕЗА: Он так давно ее пишет, что меня уже начинают одолевать сомнения, что этот день когда-нибудь наступит. Но в этом весь Дариуш. Он делает дело либо хорошо, либо никак. Пока он сам не останется доволен последней закорючкой в рукописи, издателям ее не увидеть. Я заранее жалею редактора, который будет готовить рукопись к печати – Анджей будет с ним драться за каждую букву. Меня особо радует, что в книге будет огромная глава, посвященная Юстыне. (Задумчиво.) Моя незаменимая подруга. Как же мне ей помочь.

БОЖЕНА: У пани Юстыны проблемы?

ТЕРЕЗА: Нет-нет, это я так, своим мыслям. Впрочем, пора ей выбираться из своего заточения. Пойду, выведу ее в сад. День нынче замечательный. В такой день и умереть – удовольствие.

Тереза уходит.


Картина четвертая

БОЖЕНА берет журнал и погружается в чтение. КАЗИМИРА не может найти себе занятие и не знает как начать разговор.

КАЗИМИРА: Тебе Тадеуш рассказал о нас с ним?

БОЖЕНА: А что у вас с Тадеушем?

КАЗИМИРА: Мы были с ним вместе.

БОЖЕНА: Ключевое слово «были». Извини, мне эта тема не интересна.

КАЗИМИРА: Ревнуешь? Значит, не уверена в себе. Знаешь, а старые чувства иногда пробуждаются и разгораются с небывалой силой.

БОЖЕНА держит паузу, смотрит на КАЗИМИРУ, слушает и молчит.

КАЗИМИРА: Когда рядом с мужчиной только одна женщина, он свято верит, что всецело предан ей одной. Но когда у него есть выбор, он не всегда руководствуется доводами разума, у него в этой ситуации есть другой,  более весомый советчик. Ты же понимаешь, о чем я? А у нас с Тадеушем были времена, когда мы сутками не вылезали из постели. (Теряет уверенность от молчания БОЖЕНЫ.) Будь ты хоть сверхталантливой актрисой и мегауспешным режиссером, ваше партнерство обязательно со временем превратится в обыденный деловой союз, если в интимном плане у него были женщины лучше тебя. Он всегда будет их помнить. А у Тадеуша такой женщиной была я. (Нервно.) Здесь ты мне не соперница. Поверь, я знаю, что говорю. Когда ему захочется все свои эротические фантазии воплотить в живые эмоции, он вспомнит обо мне, а не о тебе. Для мужчины постель важнее возвышенных охов и ахов. Рано или поздно, он не выдержит и придет ко мне.

ВХОДИТ ТАДЕУШ.

КАЗИМИРА (видит ТАДЕУША): А я подожду.

ТАДЕУШ: Что у вас здесь? (БОЖЕНЕ.) Что она собралась ждать?

БОЖЕНА: Когда ты прибежишь к ней воплощать все свои эротические фантазии.

ТАДЕУШ (улыбаясь): Почему именно к ней?

БОЖЕНА: Потому, что она – лучшая из тех, что у тебя были.

ТАДЕУШ: Аааа, ну пусть ждет.

КАЗИМИРА: Ты всерьез уверен, что сможешь забыть то, что тебе давала я? Твоя непорочная Божена никогда не сравнится со мной.

ТАДЕУШ: Казимира, скажу тебе один раз. Поймешь? – считай, что выиграла в лотерею. Никогда не суди того, кого не знаешь. Ты можешь проанализировать его характер и интеллектуальный потенциал, можешь заметить талантлив человек или  бездарен, но зная человека пять минут, высказываться вслух о его способностях лучше остерегись. Чтобы не выглядеть глупо в глазах тех, кто этого человека знает лучше. Уяснила? (Поворачивается к БОЖЕНЕ.) У тебя несколько дней на то, чтобы обсудить с пани Терезой все необходимое. Затем мы уезжаем в Карловы Вары, нас там уже ждут.

КАЗИМИРА: О! По поводу способностей твоей подруги у меня не осталось никаких сомнений. Она более чем талантливо разыграла меня вчера вечером. Вы оба постарались на славу. Браво!

По лестнице спускаются ТЕРЕЗА и ЮСТЫНА.

ТЕРЕЗА: Бог мой, почему вы так кричите, дорогая? Потише, прошу вас.

КАЗИМИРА: Простите, пани Тереза, но я вынуждена вам кое-что рассказать.

ТЕРЕЗА (мягко): Не сейчас, пожалуйста.

КАЗИМИРА: Но это очень важно!

ТЕРЕЗА (настойчиво): И все же я настаиваю. Какая бы важность вас не занимала в данный момент, мне важно совершенно другое.

ТАДЕУШ: Вам нужна помощь, пани Тереза?

ТЕРЕЗА: Нет, благодарю вас. Мне только приготовить завтрак Юстыне.

ЮСТЫНА: Оставь, Тереза. Я сама все сделаю. Будет лучше, если я сразу включусь в свою обычную повседневную жизнь. Ты была права – утро все расставило на свои места. (Уходит в столовую.)

ТЕРЕЗА (про себя): И как оно расставило? (Вдогонку ЮСТЫНЕ.) Юстына! (Уходит следом за ЮСТЫНОЙ.)

КАЗИМИРА: Дешевый пиар-ход, дорогой. Подогреваешь интерес публики к предстоящей постановке? Еще бы! Оригинальный проект, в консультантах известная актриса, в режиссерах – психопатка.

ТАДЕУШ: Еще одно слово в сторону Божены, и ты можешь навсегда попрощаться со сценой. Я сделаю все, но ни в один театр тебя и на порог не пустят. 

БОЖЕНА (ТАДЕУШУ): Не надо, прошу тебя. Не она, так другие, но эти слова были бы сказаны в первую очередь. Это как раз то, о чем мы с тобой говорили.

ТАДЕУШ: Нам лучше уйти отсюда. Боюсь, я пока не готов контролировать свои эмоции на всю эту грязь. Слишком рано мы с нею столкнулись. Пойдем, погуляем.

ТАДЕУШ и БОЖЕНА уходят.

КАЗИМИРА (одна): Ах, грязь? Ну, мы еще посмотрим, кто выйдет чистым из воды…  дорогой.

Картина пятая

Спускаются сумерки. Освещена только часть дома и некоторые окна в нем. Слышны мирные звуки ночи: цикады, шелест листвы. Со стороны сада появляется ЮСТЫНА. Кажется, что она гуляет одна. Только позже становится ясно, что рядом с нею ТЕРЕЗА.

ЮСТЫНА: Утихли наконец. Спрятались за занавесками, да закрытыми дверями. Все ищут уединения. Наедине с собой не нужно притворяться, ежеминутно держать лицо. За закрытой дверью можно быть собой. Залезть к себе в душу поглубже, как в чулан, и открывать там свои сокровенные сундуки один за другим. Сколько не держи их на засовах, рано или поздно открывать все равно придется.

ТЕРЕЗА: Надеюсь, ты открыла свой последний сундук?

ЮСТЫНА: Он у меня был единственный, Тереза.

ТЕРЕЗА: Ты уверена, что успела все обдумать? Слишком мало времени прошло.

ЮСТЫНА: А я не думала. Решение родилось внутри меня само, мне осталось его принять и идти за ним.

ТЕРЕЗА: В любом случаи у тебя есть мы с Дариушем. И есть дом, куда ты всегда можешь вернуться.

ЮСТЫНА: Я знаю, Тереза. Но очень надеюсь, что не вернусь. Во всяком случаи, одна.

Сумерки сгущаются, накрывая ТЕРЕЗУ и ЮСТЫНУ. Светятся только проемы окон.



Картина шестая

ТЕРЕЗА и ТАДЕУШ.

ТЕРЕЗА: Если бы вы лично не подтвердили слова Казимиры, я бы решила, что она немного не в себе. Переусердствовала, примеряя на себя образ Офелии. Во все это очень трудно поверить, и, простите великодушно, но я даже не могу понять, как я отношусь к тому, что услышала. Раздвоение личности… В театре наблюдаешь нечто подобное постоянно. Я столько раз видела своих коллег в образе, что порой не всегда ясно понимала с кем разговариваю: моим собратом по профессии или воплощением его сценического персонажа. Слишком тонкая грань между актером и созданным им образом.

ТАДЕУШ: Здесь все гораздо серьезнее, пани Тереза. Это не отголосок роли, это болезнь, и у нее долгая история. В детстве Божена пережила ряд трагических событий, некоторое время лежала в клинике. Не каждый взрослый вынесет подобное, а тут ребенок… Ее физические и душевные силы тогда справились с психологической травмой, но подсознание на довольно продолжительное время заблокировало всякие воспоминания о них. Толи лечение у опытных специалистов дало спасительный результат, толи инстинкт самосохранения сработал,  но Божена в реальной обыденности не помнит ничего из того, что с нею произошло в детстве.

ТЕРЕЗА: Как же вы узнали об этом?

ТАДЕУШ: Гипноз. Свою историю она рассказала под гипнозом.
 
ТЕРЕЗА: Вы обладаете даром гипнотизировать людей?

ТАДЕУШ: Нет, конечно. Работая над ролью Бланш Дюбуа, Божена каждый раз переживала сильнейший эмоциональный перепад. Не вам мне говорить, что переживает душа актера в момент работы над ролью, и сколько сил он кладет на то, чтобы войти в образ. Травмированная в детстве психика в какой-то момент не выдержала, и случился первый приступ. Божена была дома, с матерью. Они сильно поспорили. Я не буду сейчас вникать в детали этой ссоры, но она стала толчком к пробуждению у Божены болезни, которую называют раздвоением личности. Она в какое-то мгновение перестала быть собой и повела себя так, как повела бы себя Бланш Дюбуа в подобной ситуации. Окружающую действительность она воспринимала за описанную Уильямсом, а мать – за надзирательницу из психбольницы. Приступ длился недолго, вскоре Божена пришла в себя, но совершенно не помнила того, что произошло. Матери, естественно, она не поверила. Пани Агнешка рассказала все мне, но я тоже сперва не придал этому особого значения…, пока приступ не повторился, но уже при мне. Я отвез Божену к хорошим специалистам, стали разбираться, что это было. Прибегли к гипнозу. Будучи под гипнозом, Божена рассказала о трагедии своего детства всю историю в подробностях. Мать потом подтвердила, что все было именно так. В своем же осознанном состоянии из всего этого Божена не помнит ничего. Только после долгих обсуждений, доктора пришли к выводу, что Божена страдает раздвоением личности. Она разумный человек, и, хотя совершенно не помнить тех минут, когда живет своею второй личностью, мои пересказы воспринимает адекватно.

ТЕРЕЗА: Это непостижимо! Раньше мне не доводилось быть знакомой с людьми, страдающими этой болезнью. С больными лунатизмом я сталкивалась. В чем-то эти болезни схожи, согласитесь.

ТАДЕУШ: Да, в чем-то схожи. Но лунатизм легче контролировать. Болезнь Божены не поддается контролю.  Суть ее в том, что человек имеет в своем подсознании несколько личностей, конфликтующих между собой, потому что каждая из них имеет на жизнь свои взгляды и свои желания.  До определенного момента человек может контролировать ситуацию, но происходит некое внешнее событие, оно влечет за собой сбой в психике больного и эти личности начинают вести самостоятельную жизнь. У Божены вторая личность – это Бланш Дюбуа – сценический образ, которому она отдала столько сил. Пока нам удавалось скрывать болезнь, но несколько дней назад свидетельницей последнего приступа стала Казимира. Правда, она решила, что это продуманный нами пиар для подогрева интереса публики к готовящейся постановке. Но может случиться так, и наверняка случится, что Бланш Дюбуа проснется в Божене при гораздо бОльшем скоплении народа, а меня в этот момент рядом не будет.

ТЕРЕЗА: Подобное даже представить страшно.

ТАДЕУШ: Однако я не могу исключить этот вариант.

ТЕРЕЗА: А заболевание Божены излечимо?

ТАДЕУШ: Доктора, к которым я обращался, к сожалению, не имеют опыта в лечении раздвоения личности. Сейчас они консультируются с теми, кто лечил, но, как оказалось, это редко встречаемое и мало изученное заболевание. И методы лечения всегда строго индивидуальны. Они не исключают, что Божене сможет помочь шок, некая нестандартная ситуация, которая убедит ее, что она Божена, а не Бланш Дюбуа. Но что это будет за ситуация, где и когда наступит…

ТЕРЕЗА: А зачем ее ждать? Если нет ситуации, ее можно создать. Вы – театральный продюсер! У вас столько возможностей.

ТАДЕУШ: Но нет возможности предугадать, что именно сможет пробудить в Божене ее вторую личность. Иногда ничего не происходит месяцами, и мы начинаем надеяться, что все в прошлом… до очередного приступа. Мы детально анализируем все события, предшествующие пробуждению болезни, но единой схемы того, что может ее спровоцировать, нет. Череда бесполезных попыток создать искусственно нечто эффективное может только ухудшить лечение. 

ТЕРЕЗА: Все это очень сложно. У меня даже разболелась голова.

ТАДЕУШ: Да, простите. У меня к вам просьба, пани Тереза. Я, как вы знаете, уезжаю на несколько дней, а Божена ни в какую не соглашается ехать со мной. Ссылаясь на открывшиеся обстоятельства, откажите ей в своем гостеприимстве. Для ее же блага!

ТЕРЕЗА: Как можно, дорогой мой! Даже не просите. Мне проще стать ее сиделкой, чем выговорить такое.

ТАДЕУШ: Ну, что ж… Вы меня не удивили. Иного я не ожидал. По правде сказать, даже не надеялся.

ТЕРЕЗА: Зачем же тогда завели этот разговор?
 
ТАДЕУШ: Привык всегда использовать все варианты.

ТЕРЕЗА: Цельность вашей натуры поражает, пан Тадеуш. И восхищает. Вы мне напоминаете Дариуша в молодости. С вами чувствуешь себя уверенно, надежно, а ведь я вас совсем не знаю. Сужу интуитивно. Я рада, что Юстына уезжает с вами, я буду спокойна за нее.

Вбегает ВАЛЕСКА.

ВАЛЕСКА: Тетя, пани Юстына готова.

ТЕРЕЗА: Значит, пора.

Все уходят.

Картина седьмая

Близится закат. БОЖЕНА в дальней беседке читает рукопись ДАРИУША. ТЕРЕЗА на кушетке подбирает к шляпке ленту.  Входит ДАРИУШ.

ДАРИУШ: Тереза, надо поговорить.

ТЕРЕЗА: Никогда не начинает разговор с этой фразы, Дариуш! Она сразу настораживает и, как правило, сулит малоприятный разговор.

ДАРИУШ: И все же…

ТЕРЕЗА: (Швыряет шляпку.) Мне не хочется тебя слушать. Какое-то дурное предчувствие.

ДАРИУШ: …настало время.

ТЕРЕЗА: Бог мой, время для чего?

ДАРИУШ: Поговорить о Мареке.

ТЕРЕЗА: О ком?

ДАРИУШ: Ты слышала о ком. Я знаю, что виноват перед тобой. Постой, не перебивай. Да, именно я виноват. Я скрывал от тебя очень важные вещи. Но, поверь, я считал, что так будет лучше.

ТЕРЕЗА: Постой, прошу тебя! Помолчи. Я не уверена, что хочу это слышать.

ДАРИУШ: Тебе это нужно знать.

ТЕРЕЗА: Не всякую правду лучше знать, Дариуш! Порой неведение бывает бОльшим благом.

ДАРИУШ: Да, но не в этом случаи.

ТЕРЕЗА: Что ты имеешь в виду?

ДАРИУШ: Третьего дня я случайно услышал ваш разговор с Юстыной. Вы говорили о нем. Я понимал, что рано или поздно настанет время обо всем тебе рассказать, но все откладывал этот момент. А тут этот ваш разговор… Одним словом, он...

ТЕРЕЗА: Погоди! Погоди. Скажи только одно: он жив?

ДАРИУШ: Ааа, да, жив. Жив и довольно благополучен.

ТЕРЕЗА: (Облегченно.) Святая Дева! Благодарю тебя! (Едва не переходит на рыдания, но берет себя в руки.) Этого будет довольно. Остальное мне знать не обязательно. (Хочет уйти.)

ДАРИУШ: Он приходит в театр на твои спектакли.

Тереза в шоке останавливается.

ТЕРЕЗА: Что ты сказал?

ДАРИУШ: Я иногда вижу его в зале, когда ты играешь.

ТЕРЕЗА: Но ты его не знаешь, вы никогда не виделись, ты в то время был в Вене.

ДАРИУШ: Он приезжал ко мне семь лет назад.

ТЕРЕЗА: Что?!

ДАРИУШ: Семь лет назад. В театр. Помнишь, я как-то, никого не предупредив, уехал сюда, в поместье. Меня еще не могли найти и сильно все напугались – спустился вниз к посетителю и не вернулся. Так вот, этим посетителем был Марек.

ТЕРЕЗА: Нет!

ДАРИУШ: Да, Тереза. Встречи с тобой он боялся больше, чем со мной. Я, признаться, тоже с трудом перенес его визит.

ТЕРЕЗА: Нет. Не правда. Это не может быть правдой.

ДАРИУШ: Это правда, Тереза. Долгие годы он жил за границей, вернулся в Польшу как раз семь лет назад. Работает в дипломатическом корпусе. Женат, две дочки.

ТЕРЕЗА: И ты семь лет молчал об этом?

ДАРИУШ: Я считал, что для тебя так будет лучше.

ТЕРЕЗА: (Переходит на крик.) А меня ты спросил, что для МЕНЯ будет лучше, чего я САМА хочу? Ты хоть раз чем-нибудь поинтересовался, кроме дежурного «как я себя чувствую» по утрам. В твоих разговорах со мной никогда не задавались вопросы, одни распоряжения, что читать, что носить, кого играть. Ты никогда не спросил, а хочу ли я это играть, хорошо ли я себя чувствую в этом платье? (Видно, что у ТЕРЕЗЫ истерика. Прибегает БОЖЕНА, затем и КАЗИМИРА.) Нет! Ты вручал мне новую пьесу не с вопросом, что я о ней думаю, мне никогда не предоставлялось право выбора, у тебя изначально на все всегда было готовое решение: Тереза, здесь для тебя есть отличная роль, будем ставить. Я устала от этого психологического насилия, Дариуш! Господи! Почему я только сейчас начинаю это понимать? Я с тобой стала слепой и глухой. Я ослепла от твоего постоянного бдения. А сейчас ты запер меня здесь, в этом поместье. Естественно, из самых благих намерений. Ааааа, я кажется понялаааа. Так вот зачем ты увез меня сюда! Ты не хотел, чтобы мы даже случайно встретились с Мареком, ведь я тоже могла увидеть его в зале. Для этого ты и запер меня здесь. Ты лишил меня театра! Лишил меня моей привычной жизни, привычного общества. Как ты мог? Ты же предал меня! Ты в единый миг предал всю нашу жизнь!

В какой-то момент взгляд БОЖЕНЫ меняется, и когда ТЕРЕЗА говорит о предательстве, БОЖЕНА растеряно подходит к ДАРИУШУ, с укором смотрит на него, проходит дальше к КАЗИМИРЕ.   

БОЖЕНА: (оглядываясь на ДАРИУША.) Нет-нет, Митч. Ты уже сделал все, что мог. (С гордой обидой.) Боюсь, между нами все кончено.

ДАРИУШ хотел подойти к ТЕРЕЗЕ, но обескуражено смотрит на БОЖЕНУ. ТЕРЕЗА перестает плакать.

БОЖЕНА (хватает КАЗИМИРУ за руку): Стела! Стела, послушай. Ты не верь тому, что они тут говорят, все совсем не так. Этот мальчик, он всего лишь мой ученик. Это все выдумки, злорадство.
 
КАЗИМИРА: Да, отпусти ты меня! (Вырывается и идет к ТЕРЕЗЕ.) Вот! Вот. Она снова взялась меня дурачить

ТЕРЕЗА, не обращая никакого внимания на КАЗИМИРУ,  изучающе смотрит на БОЖЕНУ.

БОЖЕНА (кричит): Нет! Все совсем не так! Не было этого, не было! Он пришел ко мне, растерянный, несчастный. Он хотел тепла, всего лишь тепла. Все хотят тепла, душевной участи.

Тереза незаметно поднимает шляпку и выходит.

БОЖЕНА: Я не могла лишить его надежды быть хоть кем-то понятым. Это же так важно быть понятым.

ДАРИУШ: Пани Божена! Вы хорошо себя чувствуете?

КАЗИМИРА: Ну, что вы, пан Дариуш! Это не Божена. Это – Бланш Дюбуа.

ДАРИУШ: Что, черт возьми, вы здесь устроили обе?

КАЗИМИРА: Я устроила? Меня здесь водят за нос так же, как и вас. Только называют это благородно – раздвоением личности.

ДАРИУШ: Как, простите?

БОЖЕНА: Не стоит так переживать, Митчелл. Тем более, что это только видимость. Ты очень скоро утешишься после нашего разрыва – мужчины мало склонны к меланхолии. Вы грубы, жестоки. Но в этом ваша сущность, и ее приходится принимать. О, не трудись оправдывать род мужской, данная вам физическая сила, которую вы, не стесняясь, применяете к менее сильным, уже по своей сути отрицает любое оправдание. Страх в глазах жертвы вас не останавливает, не вызывает сострадания, а совсем наоборот – сильнее распаляет. В такие минуты у вас нет ничего человеческого, но это звериное пробуждение совсем не похоже на благородную ярость отважных охотников. Она похожа на низменность шакалов, питающихся падалью. Мерзкие, похотливые самцы, живущие по законам силы. Как выжить по вашим правилам другим созданиям, имеющим слабые руки, ранимые души и высокие чувства? Впрочем, что говорить, когда понятие души для вас, как…

Входит ТЕРЕЗА. На ней шляпка и боа. БОЖЕНА прерывается и смотрит на ТЕРЕЗУ.

ДАРИУШ: Бог мой! Почему ты на себя это одела?

ТЕРЕЗА:  (Читает из пьесы «Трамвай «Желание» несколько монологов слово в слово.) Раз уж наряды  захвачены, буду носить. Насколько я понимаю,  (обращается к КАЗИМИРЕ) ты все ждешь, не  скажу ли  я, что поселюсь в отеле. Но в  отель я
перебираться не  намерена, не жди. Я хочу быть с тобой,  мне  необходим хоть
кто-нибудь рядом,  не могу оставаться одна. Потому что... не  могла же ты не
заметить...  мне порядком  нездоровится.

ДАРИУШ: Да, что это с тобой?

ТЕРЕЗА отворачивается и отходит к столу, якобы, налить себе выпить, а сама пытается вспомнить подходящий отрывок из пьесы. КАЗИМИРА с видом возмущения и непонимания садится на кушетку, ожидая развязки. ДАРИУШ растеряно взирает на ТЕРЕЗУ. У БОЖЕНЫ на лице меняется целая гамма чувств, пока она смотрит на ТЕРЕЗУ.

БОЖЕНА (неуверенно): Бланш? Бланш Дюбуа?

ТЕРЕЗА: Вот что, Стела, ты будешь упрекать меня... и я  знаю,  от этого
никуда  не денешься...  но прежде  учти: ты  уехала!  Я не  искала  путей  к
отступлению и боролась до конца.  Ты себе уехала  в Нью-Орлеан искать  своей
доли. Я осталась в "Мечте" и боролась. Я не в укор, но вся тяжесть свалилась
на мои плечи.

БОЖЕНА: Нет. Нет! Это не Бланш! (К ТЕРЕЗЕ.) Ты не Бланш. (Пауза.) Пани Тереза? Погодите. Погодите! Я тоже не Бланш. Я – Анна. Анна Ковальчик.

КАЗИМИРА: Теперь уже Ковальчик.

ТЕРЕЗА: Дорогая, вы – Божена Левандовская.

БОЖЕНА: Да, нет же! Я – Анна Ковальчик – та маленькая девочка, которую не приглашали на детские дни рождений потому, что она дарила вместо подарков свои рисунки. Я – та маленькая девочка, которая донашивала одежду соседских девочек, потому что ее бросил отец, а мать едва сводила концы с концами. Я – Анна Ковальчик. Нищая девочка, жившая без отца и впроголодь. Бывали дни, когда кроме хлеба в доме не было никакой еды. Надо мной смеялись за то, что я почти не росла. Смеялись над нашей бедностью. Разве над этим можно смеяться? Пани Тереза, разве это смешно?

ДАРИУШ: Я ничего не понимаю!

ТЕРЕЗА: Потом, Дариуш. Нет, милая, это больно.

БОЖЕНА: Больно. Да, именно больно. И мне было больно. Больно и стыдно. Я бежала от них. Бежала быстро. Хрустящая корочка царапала и обжигала мне шею. Ее, только что испеченную, выложили на прилавок, я схватила ее и убежала. Прижала ее к себе и бежала. Глупо, стыдно, но мне так хотелось ее попробовать. Что-то кричали люди. Кто-то схватил меня за плечи, я вырвалась. Ветка акации хлестнула меня по лицу, колючки расцарапали щеку. От боли я пошатнулась, и чьи-то руки толкнули меня в пыль. Меня били. Били больно. (Плачет.) О, Боже! Анны Ковальчик не стало! (Кричит.)  Меня не стало!

Все изумленно смотрят на БОЖЕНУ, не знают, что делать. Вбегает ТАДУЕШ.

ТАДЕУШ: Милая! Что ты? Ну, что? (Ко всем.) Что здесь произошло?

БОЖЕНА: Я вспомнила. То, что не хотела вспоминать. Боялась вспоминать. Я все вспомнила. Свое детство. Весь ужас, который страшно знать. Я его вспомнила.

ТЕРЕЗА: Милая, но вы говорили об Анне Ковальчик. А вы Божена Левандовская.

ТАДЕУШ: Все верно, пани Тереза. Божена – это второе имя Анны-Божены Ковальчик. Я сейчас все объясню. После того, как Божену жестоко избили, она едва осталась жива. Это случилось, когда Божене было всего 11 лет. Долгое время она лежала в клинике.
 
ТЕРЕЗА: Бог мой, какой ужас! Кто это сделал?

ТАДЕУШ: Подростки, толпа подростков. Эта трагедия вызвала большой резонанс в обществе. При том, резонанс не совсем однозначный. Многие винили в случившемся мать Божены, ее саму за кражу пирога.

ТЕРЕЗА: О, Господи!

ТАДЕУШ: Пани Агнешка – мать Божены – не выдержала пересудов, и как только Божена покинула клинику – увезла ее в Варшаву. Тогда уже было ясно, что Божена ничего не помнит из того, что произошло. Мать посчитала, что для них будет лучше сменить фамилию и навсегда стереть из памяти страшное прошлое. В Варшаве она вышла замуж за своего давнего знакомого. Пани Агнешка довольно красивая и сейчас, а тогда была и вовсе изумительная красавица. За отца Божены она вышла замуж назло своему возлюбленному, который, как она считала, ее предал. Но предал ее именно отец Божены. Но это совсем другая история. Так вот. В Варшаве она нашла одного своего давнего знакомого, много лет влюбленного в нее, и вышла за него замуж. Из-за Божены ей пришлось наступить на свою гордость и независимость, выйти замуж за нелюбимого, лишь бы он дал ей свою фамилию и удочерил Божену. К счастью, пан Левандовский оказался благородным, любящим и  довольно состоятельным человеком. Больше ни пани Агнешка, ни Божена ни в чем не испытывали нужды. А пани Агнешка, к тому же, нашла свое счастье и в любви.

КАЗИМИРА незаметно уходит.

ТАДЕУШ: Больше пятнадцати лет Божена не знала правды о своем детстве. Пани Агнешка еще тогда, когда только выяснилось, что Божена почти ничего не помнит, придумала отличную отговорку про некую болезнь, которая повлияла на некоторые воспоминания Божены, и рассказывала ей совершенно иные истории из якобы ее детства. До сегодняшнего дня правды Божена не знала.

Долгая пауза.

БОЖЕНА: А ты как здесь? Ты же сказал, что уедешь на несколько дней.

ТАДЕУШ: Не знаю, предчувствие, наверное. Я бы еще утром с дороги вернулся, если бы не пани Юстына. Едва отвез ее в Варшаву, как сразу повернул обратно. Успел вовремя.

БОЖЕНА: Мне холодно. Уведи меня. Я хочу лечь.

Все начинают суетиться. ТАДЕУШ поднимаются с БОЖЕНОЙ по лестнице. ТЕРЕЗА уходит в сторону столовой. ДАРИУШ идет за нею.

ТЕРЕЗА (вслед БОЖЕНЕ): Сейчас я согрею вам теплого молока, милая. Выпьете с медом и будете спать, как младенец.

ДАРИУШ: Тереза, я так ничего и не понял.


Картина восьмая

Раннее утро. Спускается КАЗИМИРА с дорожной сумкой  и дамской сумочкой. За нею идет ВАЛЕСКА.

ВАЛЕСКА: Ничего не понимаю. Что могло случиться, почему ты так неожиданно уезжаешь?

КАЗИМИРА: Пора и честь знать. Сколько можно пользоваться гостеприимством твоей тети. Пора. Да и в Варшаве меня уже заждались.

ВАЛЕСКА: Ты хотя бы попрощайся! Уезжаешь тайком, никому ничего не сказав.

КАЗИМИРА: Вот ты и передашь всем мои наилучшие пожелания.

Слышен автомобильный гудок.

КАЗИМИРА: А вот и такси. Мне пора. (Целует ВАЛЕСКУ.) Увидимся.

КАЗИМИРА уходит. Спускается ДАРИУШ.

ДАРИУШ: Мне послышалось или кто-то приехал?

ВАЛЕСКА: Уехал, дядя. Казимира уехала. Не стала ждать, пока все проснутся, просила передать вам свое почтение.

Целует ДАРИУША и поднимается наверх. Из столовой выходит ТЕРЕЗА.

ТЕРЕЗА: Хорошо, что ты здесь, Дариуш. Мы не договорили вчера.

ДАРИУШ: Еще не все? Ты и так мне рассказала о болезни пани Божены столько, что я до сих пор в себя прийти не могу.

ТЕРЕЗА: Это не о Божене. Это о нас с тобой. Я вчера наговорила много обидного для тебя, злого. Это эмоции. Словом, мне стыдно. Прости.

ДАРИУШ: И что мы теперь со всем этим будем делать?

ТЕРЕЗА: Юстына сказала, что квартира готова, мы можем вернуться в любую минуту.

ДАРИУШ: Значит, возвращаемся?

ТЕРЕЗА: Нельзя в полной мере жить настоящим, не расставив все точки на «i» в прошлом. Слишком много недопонятого осталось в нем. Собирай вещи, Дариуш. Завтра и уезжаем. Сообщи в театр, что я возвращаюсь и готова приступить к работе.

ДАРИУШ: А может работа здесь не при чем? Ты возвращаешься, чтобы встретиться с ним?

ТЕРЕЗА: Ты имеешь в виду Марека? Нам с ним давно пора встретиться.

ДАРИУШ: Я очень надеюсь, что эта встреча принесет тебе успокоение. Но это лотерея, Тереза. Предугадать наверняка, как отреагирует на скрещение взглядов мечущееся сердце, не возьмется ни один мудрец.

ТЕРЕЗА: Предел моей надежды на то, что все еще возможно, наступил много лет назад, Дариуш. Я взрослела, мудрела, и однажды поняла, что было величайшим благом то, что наши отношения сложились именно так, а не иначе. Мне не давало покоя пренебрежение Марека, его внезапный отъезд и полное молчание все эти годы. Только это держало меня, натянутой до предела и мешало жить. То, что мы с ним не были бы счастливы, были бы, конечно, но очень короткое время, настолько короткое, что оно едва ли запомнилось – я знала еще тогда. Слишком сильной была между нами страсть, эта ненавистная мною неуправляемая зависимость, которую может победить только редкий ум и титанический характер. Короткий период даже самого яркого счастья уничтожили бы годы сожаления о нем. Сперва пришла бы злость, а затем и ненависть. Я не настолько безумна и отважна, чтобы перечеркнуть свою жизнь ради нескольких месяцев упоенного счастья, зная, что она станет проклятьем до самого последнего вздоха. Так что, я знаю, как отреагирует на наши скрещенные взгляды мое мечущееся сердце.

ДАРИУШ: Значит, я был прав тогда.

ТЕРЕЗА: О чем ты?

ДАРИУШ: Я сразу понял, что происходит в твоей душе, когда вернулся из Вены, тогда, двадцать лет назад. Много думал, не знал, что с этим делать. Если бы я хоть на мгновение допустил, что у вашей любви есть долгое будущее, я бы отпустил тебя. Но я уже тогда знал, что испепелив душу любовью, ты потеряешь не только себя, но и свою любовь, которую ты могла переживать снова и снова, только расставшись с ней. Поэтому у тебя сейчас есть и твои прекрасные воспоминания, и твоя несбывшаяся любовь. Останься вы тогда вместе, сейчас бы в твоей душе были ненависть и пустота. Я не мог тебе позволить лишиться своей души. Поэтому Мареку пришлось уехать.

ТЕРЕЗА: Ты хочешь сказать?..

ДАРИУШ: Да. Мы с ним познакомились не семь лет назад, а еще тогда. В Праге.

ТЕРЕЗА (обессилено садится на кушетку): Как я устала от этих повальных откровений и открытий. Я настолько устала, что у меня даже нет сил разозлиться на тебя.

ДАРИУШ: Когда-нибудь, когда они появятся, и ты, разозлившись, потеряешь над собой контроль, ты обязательно упрекнешь меня, что я строил свое счастье на вашем несчастье. Вспылив, ты иногда изрекаешь глупости. Поэтому, давай прежде определимся окончательно, кто из нас троих, ценой собственного счастья, сделал бы несчастным двоих других. Я? Лишивший тебя и его сомнительного счастья. Марек? Разрушивший наш мир и наши души. Или ты? Уйдя к нему, сделавшая в итоге несчастными и нас двоих и себя саму. Где есть трое, нет и не будет точного ответа, кто на ком строит свое счастье.

ТЕРЕЗА: Помнишь, в далекой юности, мы хотели играть «Свободных от любви», тему нам, молодым и горячим, совершенно не знакомую? Идея провалилась, но монолог кого-то из героев, конечно, кого именно, уже и не помню, врезался в мое сознание на всю жизнь. «Я отрицаю порабощающую любовь, лишающую разума и воли. Всякая, даже самая сильная страсть, должна быть подвластна рассудку. Лишенная разума любовь, не делает душу богатой, что хоть как-то могло бы ее оправдать. Вид ее отвратителен, порабощенный любовью, жалок. Еще страшнее, когда перед этим пороком склоняют головы великие. Величие, которое мы ожидаем увидеть в поступках своих кумиров, уничтожается порабощением любовью. Когда великие идут на поводу у страстей, и совершают во имя любви низменные поступки, они перестают быть великими. И это падение страшнее падения империй, потому что у империи больше шансов возродиться, чем у тех, кто ее возрождает». (Пауза.) Поэтому я никогда не упрекну тебя. Если бы не страх выглядеть смешной и жалкой, будучи в зрелом возрасте влюбленной в молодого мужчину, отъезд Марека ничего бы не решил. Я бы его нашла. Достаточно было сделать один телефонный звонок, одному преданному поклоннику, ты знаешь о ком я. Но именно этот страх, который до сих пор заставляет меня порой просыпаться в холодном поту, не позволил мне тогда снять телефонную трубку. (Встает и выходит.) Теперь ты знаешь… как закончить свою рукопись. 

ТЕРЕЗА уходит, ДАРИУШ один.

ДАРИУШ: Тереза, Тереза. Ты оставила позади предел надежды, но ничего не сказала о пределе любви. Потому что, нечего сказать о том, что никогда не наступит. Как ты наивна, если всерьез считаешь, что твоему сердцу ничто не угрожает. Малейший зов из глаз того, кого оно не долюбило и не забыло, и чье сердце не долюбило тебя, как чувство разгорится с такой небывалой силой, что его не остановит никакая лавина. Пара недель сомнений и на всю жизнь: да, люблю! Бедная моя Тереза. Коварно обманутая чьей-то высокопарной псевдоистиной. Ты никогда не будешь выглядеть жалкой, твое величие не померкнет, оно лишь ярче засияет, стоит скреститься вашим взглядам. Как только это случится, ты перестанешь просыпаться в холодном поту, и этот страх, мучивший тебя долгие годы, наконец, покинет твою душу. В нашем многолетнем треугольнике мое место займет незнакомая тебе женщина, но решать, кто на чьем несчастье будет строить свое счастье, тебе придется решать уже без меня. И ты поймешь, насколько трудно выбирать между любовью и долгом. А мне заранее жаль тебя, дорогая.

Свет гаснет. Полная темнота.


Картина девятая.
 
ТАДЕУШ спускается с лестницы, в руках у него саквояж, с которым он приехал, и дорожная сумка БОЖЕНЫ. Внизу ставит чемоданы и нетерпеливо кого-то ждет, поглядывая наверх. Через некоторое время спускается БОЖЕНА.

БОЖЕНА: Тадеуш, а у меня идея.

ТАДЕУШ: Давай повременим пока с идеями. Мы едем на отдых. Покой, безмятежность. Надо отрешиться хоть на пару дней от всего случившегося.

БОЖЕНА: Это не помешает нашему отдыху. Это всего лишь замечательная идея на перспективу.

ТАДЕУШ: И?

БОЖЕНА: На роль Бланш в моей постановке я решила пригласить Казимиру.

ТАДЕУШ: Нет!

БОЖЕНА: Сам посуди: она именно то, что нужно. Она идеально сможет сыграть женщину с порочной душой, которую вынуждена скрывать под маской ранимости.   

ТАДЕУШ: Но почему именно Казимира, когда вокруг тьма других отличных актрис!?  Скажи мне, зачем еще раз испытывать судьбу?

БОЖЕНА: Это громогласное имя Казимире не подходит.

ТАДЕУШ: Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

БОЖЕНА: Давай это обсудим потом. У нас еще будет время.

ТАДЕУШ: О безмятежном отдыхе можно забыть.

ТАДЕУШ берет сумку и саквояж.

ТАДЕУШ: Ладно, с этим разберемся. Но нам пора – может кто-то появиться, а это дурная манера – прощаться по несколько раз.

БОЖЕНА: Да. Ты, как всегда, прав. Пойдем.

БОЖЕНА и ТАДЕУШ уходят.


Картина десятая.

Входит ЮСТЫНА, она в дорожном платье. За нею АНДЖЕЙ с чемоданами. Ставит их и оглядывается по сторонам.

АНДЖЕЙ: Что-то тихо. Ты уверена, что Тереза еще не уехала?

ЮСТЫНА: Они еще здесь. Тереза сказала, что сперва дождутся нас, только потом уедут.

АНДЖЕЙ: (Подходит к ЮСТЫНЕ и обнимает ее сзади за плечи.) Хорошо, что какое-то время здесь никого, кроме нас с тобой, не будет. Нам еще столько всего нужно сказать друг другу. Я, наконец, расскажу тебе, почему стал дарить Терезе не букеты, а целые кусты роз.

ЮСТЫНА: И почему?

АНДЖЕЙ: Когда Дариуш купил этот дом, меня осенило, что я могу дарить тебе цветы, не прикрываясь больше именем Терезы. Ведь было ясно как день, что ухаживать за оранжереей, любоваться ею будешь в основном ты. Подаренных мною цветов будут касаться только твои руки. Так и получилось. Так что, если дом здесь и Терезы с Дариушем, то оранжерея точно твоя.

Оба улыбаются и умолкают.
Занавес
28.02.2013 г.