Игра в покер

               
 
    В моей жизни началась черная полоса.   От меня отвернулась фортуна. Во-первых, я узнал, что жена, которая в последний год вместе с сыном жила у своих родителей,  любит другого. Во-вторых,  близкие отношения  со мной прекратили сразу три женщины – и  Катя, и Люда, и Оля.  В-третьих, по всем  признакам,  квартиру, которую выделили институту, администрация решила отдать  моему конкуренту Николаеву.
   Меня захлестнуло чувство одиночества и  безысходности.  Чтобы заглушить его,  я позвонил Травкиным, надеясь, что они пригласят меня в гости. 
   Трубку взял Паша. Он объяснил, почему он ко мне не заходил: ему приходится почти все время быть дома и помогать Марине. Из трубки доносились вопли Семы, их семимесячного сына. «Не пригласят, - подумал я тоскливо. - Придется одному торчать дома. Прав Достоевский: страшно, когда человеку некуда пойти».
  Поговорили о Даше –  одиннадцатилетней дочери Паши от первого брака.   
  Потеряв надежду на приглашение, я хотел попрощаться, но Паша вдруг сказал:
- Ты почаще к нам заходи. Поиграем в покер.
- А когда? - встрепенулся я.
- Можно сегодня. Как у тебя со временем?
- Вечер у меня свободен.
- Приходи к семи.   
 Я воспрянул духом: «Как знать, может, фортуна от меня и не отвернулась».
  Часы показывали шесть часов, и я без проволочек отправился в путь. «Интересно, проиграю я сегодня или выиграю? - думал я. - Если проиграю, значит, действительно моя звезда закатилась. Проигрыш - верный признак черной полосы. Но если выиграю, то получу квартиру и буду удачлив в любви». 
 
     Игра в покер было нашим любимым развлечением. Мои партнеры  были  сильными соперниками. Марина, математик по образованию, помнила, какие карты вышли из игры, какие еще нет. Паша в то время был  настоящим фанатиком покера.  Я же почти не знал ее правил, поэтому перед каждым состязанием Паша напоминал мне, как играть, нередко и во время самой игры он подсказывал, что я должен делать и чего мне делать нельзя. Например, он говорил: «Тебе нельзя заказывать «пять», и я не заказывал, а  почему нельзя - оставалось для меня тайной за семью печатями.
 
    Чтобы не разбудить ребенка, которого в это время укладывают спать, в квартиру я зашел, как обычно, без стука. 
    Сема еще не спал: по квартире разносился его писк.
    Паша, невысокий, сутулый мужчина тридцати пяти лет, в толстых очках, с бородкой, которую он отрастил в аспирантуре,  с короткой стрижкой, одетый в трико и серую толстовку,  направил меня в  единственную комнату, а сам продолжал стряпать на кухне.
    Я открыл дверь: Марина в  сиреневом халате  возилась с сыном, сидевшем на полу.   Черная коса, открытые уши, открытый высокий лоб,  очки в металлической оправе, сидевшие на кончике ее  высокого прямого носа,  делали ее облик несколько старомодным.
   Сема не был похож   на мать, ни на отца. Он был белокур, очень подвижен.
 Мои друзья жили в  маленькой  квартирке, и единственная комната была до предела загромождена вещами. 
    Ребенок капризничал: ему хотелось спать. Чтобы развлечь его, я стал строить ему рожицы, но Марина попросила не смешить его. Демонстрируя любовь к малышу, я стал водить его по комнате. Чтобы он не упал, я поддерживал его обеими руками.
- Да не так, - сказала Марина резким тоном, к которому я никак не мог привыкнуть. - Ты же его носишь. Пусть сам ходит.
   Она забрала его у меня и показала, как надо водить. Держась за палец матери, семимесячный (!) мальчик вышагивал по комнате. На лице у Марины отразилось чувство гордости за сына.
  Я стушевался.
 - Нет, так я не  могу, - проговорил я. - Боюсь.
- А я вчера получила письмо от Ксюши, - сказала Марина. - Пишет, что Рома стал говорить «мама».
  Во мне вспыхнул интерес к сообщению Марины, мне хотелось узнать, как растет сын, здоров ли она, но я взял себя в руки.
- А почему ты не пишешь? - голос Марины был полон возмущения  (она любила снять с меня стружку).
     - Я пишу, только редко, - сказал я. - Ты же ничего не знаешь о наших отношениях.
  -  Я написала ей, чтобы она приезжала. Вам надо жить вместе. Что это такое! Ребенок растет без отца, - проговорила Марина менторским тоном.
- Нет! - вскрикнул я. - Пусть живет в Банчурске. Здесь негде жить.

    Мой вопль меня самого испугал.
- Как с квартирой? Изменилось что-нибудь? - поинтересовалась она.
- Нет.
 Мне крайне неприятно было  отвечать на этот вопрос, который Марина задавала при каждой встрече: у меня обострялся комплекс неполноценности.
- Николаев тоже не получил! - возмутилась Марина. - А он имеет право получить раньше всех.
       В груди у меня заклокотал гнев. 
Я понимал, что благоразумнее перевести разговор на другую тему, но я не выдержал, начал спорить с Мариной, будто от нее зависело, кто получит квартиру.
- Нет, подошла моя очередь, - проговорил я. - Я работаю в институте с восьмидесятого года, а он с восемьдесят шестого.
 - Но он работает в институте по договору. Он сдал свою квартиру в Магнитогорске, -  возразила  она.
- Документа о договоре нет. А квартиру не надо было сдавать, ее надо  было обменять. 
- Он заведующий кафедрой. Он пишет докторскую диссертацию. Он организовал несколько научных конференций в институте.
- Юридически мы равны! 
     Поведение Марины возмутило меня до глубины души. Мы же друзья. Зачем же она дразнит меня? Зачем при каждой   встрече  льет мне  на рану соляную кислоту?
 Дискуссия надолго вывела меня из состояния психического равновесия.
     Марина стала укладывать Сему спать, а я ушел на кухню - маленькую, загроможденную вещами.
  Паша жарил драники. Он лепил из картофельной массы оладьи и бросал их на раскаленную сковородку, откуда вылетали брызги кипящего масла. По квартире разносилось шипение, треск.
   Из комнаты вышла Марина.
- Сильно шумят, - сказала она, показывая глазами на сковородку. - Сема не засыпает.
  Она закрыла обе двери и скрылась в комнате.
   Дома я уже напился до отвала чая с молоком, но при виде растущей горы розоватых драников у меня разыгрался аппетит.
- А я похудел, - похвастался я. - Я знаю секрет похудения.
Паша промолчал, и я подумал, что мои слова он пропустил мимо ушей.
 Пришла Марина. Она вытащила из морозилки крупную ощипанную курицу.
   - Хотела к твоему приходу приготовить, но не получилось, - с сожалением проговорила она. - Не успела.
   Курица нырнула в холодильную камеру. Щелкнула дверца.
  - Раз не успела, зачем говорить, - недовольно буркнул Паша.
  Он настоящий интеллигент. Никто из моих знакомых не обладал таким тактом, как он.
  - Почему бы и не сказать, - успокоил его я. - Мне приятно от одной мысли, что у меня был шанс отведать курицы.
  - Я хочу сегодня провести эксперимент, - сообщил я.
  - Какой? - заинтересовалась Марина.
   - Я потом скажу.
    - Коля знает секрет похудения, - сообщил Паша.
  Оказывается, моя хвастливая реплика не пришла мимо его внимания.
 - От вас у меня нет секретов, - сказал я. - Вместо завтрака и ужина я пью чай с молоком. До отвала. И чувство голода не испытываю.
  - Но это очень калорийно, - возразила  Марина. - Я тоже пила, когда у меня после родов молока не было.
 - Но не калорийнее, чем то, что я обычно съедаю, - сказал я. - Я противник голодания. Организм нельзя насиловать, - его, как женщину, лучше обмануть.
  - Да, - согласился Паша и загадочно улыбнулся.
  - Ой, знаток женщин. Соглашается... - проговорила  Марина ироническим тоном.
   Гора драников быстро растаяла (львиная доля досталась мне). Я выпил три чашки чая с вареньем из тыквы.
  На столе появилась колода карт - игра началась.
  Учет ставок и очков по обыкновению вела Марина. Она вносила цифры в открытую тетрадь.
      Я сразу вырвался вперед, а Паша набрал минусы.
  Уверенный в проигрыше, вначале я был безразличен к игре, но когда разрыв между мною и моими противниками стал увеличиваться, ко мне пришел азарт, я стал переживать, «болеть» за себя.
  Паша пошутил:
  - У тебя все на лице написано.
   Подтрунивая надо мной, он не знал, что поставлено у меня карту.
   Перед последним раундом, когда играют вслепую, мое превосходство над противниками было значительным. Я заказал  шесть и набрал ровно шесть очков, но выяснилось, что Паша, раздавая карты, мне одну не доложил, и она лежала в сторонке. Марина, занявшая третье место, предложила переиграть. Мы, джентльмены, согласились без колебаний. Я снова выиграл.
  - Давайте еще раз переиграем, - предложил я. - Я хочу выяснить, отвернулась ли от меня фортуна или нет.
  - Наверно, какая-нибудь студентка загляделась, а теперь перестала обращать внимание? - предположила Марина.
  - А что, студентки заглядываются на преподавателей? - поинтересовался я.
  - Еще как! Наши девочки сходили с ума по Горину. У него любовница была. Студентка. Я лежала с нею в больнице, а он приносил ей передачу. 
 Меня пронзило чувство зависти, которое у меня вызывают мужчины, покоряющие молодых девушек.
    - Горин - бесцветное существо, - сказал я раздраженно.
   - Внешне он, конечно, привлекателен, - проговорил Паша взволнованно, - но у него скучные лекции. 
      Я привел еще несколько аргументов в доказательство того, что Горин - полное ничтожество. 
  Я хорошо знал Горина, мужа Игнатовой. Это был высокий, стройный мужчина с очень красивым лицом.
- Да я не была в него влюблена.  Это другие девчонки,  - успокоила нас Марина и с улыбкой рассказала историю своей любви: - У нас философия была факультативом. Мы только втроем  ходили на лекции Азарова, а потом как-то увидели его с красивой женщиной, перестали ходить.
 Азаров, маленький, щуплый, кособокий мужчина с мелкими гнилыми зубками, не выдерживал сравнения с нами, поэтому признание Марины не задело нашего самолюбия.
   Я заказал двенадцать очков.
 - Нет, не буду играть, - с досадой сказал Паша. - Ты поддаешься. Двенадцать невозможно взять.
  Его карты упали на стол.
  - Не поддаюсь, а испытываю судьбу, - поправил я.
  - Может, мы переберем, - сказала Марина. - У Коли  есть шанс.
  Паша взял карты в руки. Игра возобновилась. Я набрал восемь из двенадцати, хотя карты мне достались неважные.  Марина подвела итог. Она вычла из моей суммы сорок очков, проигранных мною в последнем «раунде», но все равно победа досталась мне. Мои партнеры помрачнели, а я возликовал: «Нет, не отвернулась от меня фортуна,  не закатилась моя звезда».
   - Выигрывать приятнее, - сознался Паша. - Признаю.
Паша предложил проводить меня до остановки троллейбуса.
- Зачем! - возразил я. - Сам дойду.
- Проводи, проводи, Паша, - настаивала Марина. - Сейчас опасно. Могут хулиганы напасть.
- Какая разница, одного побьют или сразу двух, - пошутил я.
     Все засмеялись.
- На миру и смерть красна, - сказал Паша. - Все-таки бить будут нас двоих.
- Слабое утешение. Если достанется нам обоим, мне будет еще тяжелее. К физическим страданиям добавятся муки совести.

    Когда я шел домой, я думал, что мне нельзя пасовать, нельзя падать духом. Разрыв с Катей,  Людой, Ольгой не поражение, а удача.  Что мне было от них ждать?   Катю, конечно, жалко. Так хочется порой уткнуться в теплое, мягкое, женское, так хочется слышать ее приятный голос. Но если бы она стала моею женою, она превратила бы мою жизнь в ад. Она нравится мне как женщина, но мы совершенно разные люди, в вопросах морали между нами пропасть. Я должен радоваться тому, что маленький костер моей влюбленности не перерос в большой пожар страсти (это великолепное сравнение сделало бы честь самому Марлинскому!). 

Вскоре мне снова стало везти. Ко мне вернулись Люда и Катя (Ольга, к сожалению, так и не вернулась), а в январе я получил квартиру. С Ксюшей, правда, я развелся через полгода, но развод  с нею наряду с получением квартиры  я считал своим высшим достижением того времени.