Зелёный змий

               Мне хотелось поскорее вернуться
               туда, где черепа людей одинаково
               прекрасны и в гробу и в труде.
                Осип Мандельштам


Если бы свои глаза я мог
видеть в тот момент, когда пишу я,
я б от страха тотчас занемог;
как Ноздрёву – зять его Мижуев,
я б поверил всякой ерунде,
что рождается и гибнет здесь, в коробке
черепной; в себя глядел бы, робкий,
говоря: «Прекрасен был в труде
череп мой (я наблюдал развитие
мыслей в нём, хоть сам его не видел),
будет и в гробу прекрасен он!
Думаю, что с этим и Зенон-
стоик* согласился б, несмотря на
то что нравственной всегда он красоте
предпочтенье отдавал. На высоте
был Зенон-философ , ибо рьяно
защищал он эту красоту!..
Мне же сетовать на то, что не расту
ни физически, ни нравственно, в мои-то
годы было б глупо и смешно:
в тёмном царстве мрачного Аида
всё со мной давно уж решено!....

Некогда со мной один пьянчуга,
завязавший с пьянством, проводил
лекции; когда он проводил
по карману пятернёй, карман кольчугой
начинал звенеть; когда басил,
говоря: «Опять наколбасил!" –
я чирикал, будто мелкая пичуга,
ибо был большой начальник он,
я – раб отчий…
                Слыша в ухе звон
(звон я слышу – как ни странно! – только в правом),
левым ухом я начальнику внимал
и порою слов его не понимал
или плохо понимал…
                «Пора, пора вам
завязать!» – внушал он мне; а я: «Чаво?!»
Он поддразнивал: «Чаво!.. иначе – вон!
с треском выгоним тебя!»
                Но тут, пожалуй,
стоит, оглядевшись, показать,
как же он, ведомый залежалой
и давно протухшей мыслью, воевать
с пьянством начинал…
                Итак, пропойца
бросил пить и с пьянством стал бороться.
Рот скривив, наморщив лоб, надув
щёки (толстые и без того), за дело
взялся: нажимать стал и на тело –
как вместилище пороков! – и на дух,
т. е. на сознание и совесть
пьяниц (ох, боюсь, что стих мой в повесть
превратиться может!). Был он  по труду
шишкою большой. «Всё руководство, –
хвастался он часто, – производством
держится на мне!» Он за версту
чуял спирт; знал, что не отопрётся
пьяный, что пред ним ему придётся
отвечать; он как бы исподволь узду
надевал на нас: он думал: «Не порвётся!
Я их обработаю!.. к суду
нравственному, строгому и сами
призовут самих себя; свою вину
признавая, не потянутся к вину;
да и жить не по-людски – в грехе и сраме! –
человека унижать в себе; ведь есть
в мире люди, для которых слово ”честь”
не пустой звук!.. Этих же от злого
зелья оттолкнёт моё к ним слово
обращённое!» Он басни нам читал
(ибо дедушку Крылова почитал!);
приводя цитаты из великих,
жмурился, облизывался, как
кот, которому хозяйка в миску сливки
наливает; а о босяках
толковал он так: «Людишки эти –
дрянь!.. сидеть им вечно на диете!»;
о солдатах: «Вот стоит он на посту.
Ночь. Хоть страшно, он не поддаётся
малодушию…»
                А впрочем, мне сдаётся,
что с заданьем он не справился: пастух
ополчился на овец; он начал гнать их,
как когда-то гнал свирепый Савл
первых христиан: под нос совал
увольнительную им и с криком: «Нате!
убирайтесь к чёрту!» –  увольнял
алкоголиков с работы; даже в меру
пьющих гнал он в шею… Я, к примеру,
плюнул и… из цеха сам удрал!..

Я совсем забыл, о чём в начале
этого стиха я говорил...
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Боже! всю бумагу засорил
строчками!.. Когда бы не молчали
Музы, я сказал бы в двух словах
обо всём, о чём сказать хотел!..
                – Не выдай!
– отвернулись от поэта Музы! –  выдай
строчки три-четыре путных, Голова!
.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
Голова сказала: «Савл жестокий Павлом
стал; твой милосердный Павел – Савлом!..
Соблазняет грешных вас зелёный змий!
Кто же вам поможет, чёрт возьми?!..»

18 – 21 мая 2010




*Зенон (332 – 262 гг. до н. э.) родился  в Киттии на Кипре, учился
в Афинах у киника Кратеса и у академиков Ксенократа и Палемона;
в 303 году  основал школу, названную стоической. Цицерон говорит
в своём труде "Об обязанностях": "Опять-таки, если мы рождены для
нравственной красоты и должны либо стремиться к ней одной, как думал
Зенон, либо находить, что она во всех отношениях перевешивает всё
остальное, как полагал Аристотель, то нравственно-прекрасное должно
быть либо единственным, либо высшим благом; но то, что есть благо,
несомненно полезно; следовательно всё то, что прекрасно в нравственном
отношении, полезно".