Russian game on fresh air

Городки

Хорошая игра – городки. Особенно она хороша тем, что палкой швыряться любой может. Это вам не фристайл или покер, где думать надо, прежде чем сделать снукер. А городки… Впрочем, и в данной спортивной отрасли есть какие-то такие тонкости, которые известны только профессионалам. Например, кручёный удар с обязательным отдрыгиванием правой ноги, после которого (кручёного удара, а не отдрыгивания) за границу города вылетают все чурки, причём одна летит прямо в пятак рефери, который подсуживает команде противника за обещание сводить его после игры в пивную. Однако профессиональные тонкости не про нас. Я имею в виду себя, Клизму, Сучка и Плешивого. Нам эти тонкости ни к чему, а любим мы городки за отдых на природе, простоту правил, дешевизну инвентаря и лёгкость при выборе площадки для игры, во время которой (пока бита летит до городка) можно выпить стаканчик и даже чем-нибудь его закусить. При этом три фигуры – колодец, пушка и конверт – у нас обязательные, а потом строим, как Бог на душу положит.

В тот раз мы дотянули только до конверта, а потом началась полная фигня. Но обо всём по порядку.

Сумку с выпивкой и жратвой, а также связку палок и чурок тащили Сучок с Клизмой: они продули нам прошлую игру и честно отрабатывали поражение. А мы с Плешивым, чинно взявшись под руки, шли сзади и солидно беседовали на тему достоинств портвейна «Аргвет» и его печальной утрате нашим обществом в виду выделения бывших винодельческих республик в суверенные государства. Клизма постоянно ронял и подбирал инвентарь, а Сучок негромко сквернословил в адрес других городошников, которые уже заняли ближние удобные площадки. Поэтому мы были вынуждены забраться в самые дебри парка, пока не нашли подходящую полянку. Середина полянки, правда, оказалась занятой: там бок о бок загорали старушки и занимались любовью школьники, побросав тут же свои портфели. Поэтому мы расположились ближе к деревьям, а городки решили строить так, чтобы не сшибить какого-нибудь юного слушателя лицея с его сопливой подружки. Разложили закусь, приготовили к употреблению бутылки, грозно цыкнули на забулдыгу, выползшего и кустов поболеть, и принялись.

После первых двух мы не закусывали, и дело вовсе не в русских традициях: уж больно жратва дорогая. Затем мы приняли по третьей, снова цыкнули на забулдыгу, а Клизма погрозил ему битой, съели по кильке и принялись сшибать колодец. И разбомбили его в считанные сорок минут. Мы с Плешивым чуть раньше, Сучок с Клизмой – чуть позже. Наспех заполировали это дело пивом, затолкали давешнего забулдыгу обратно в кусты и принялись за сооружение пушки. Дело спорилось, старушки поверх резвящихся школьников подавали дельные советы, сорока тщетно пыталась выудить из экономно открытой банки кильку пряного посола, а забулдыга стонал и ворочался в кустах, проклиная Горбачёва, Ельцина и почему-то Маргарет Тэтчер.

Наша с Плешивым пушка завалилась набок после седьмого подхода, а Сучок обещал набить Клизме морду, если он снова промахнётся. Клизма, невзирая на угрозы, снова промахнулся, и они с Сучком слегка подрались. И, пока мы с Плешивым их разнимали, забулдыга – откуда у него прыть взялась – спёр у нас полбутылки водки. Я, Плешивый и Клизма бросились за ним, но этот мерзавец на бегу выжрал водку и, блаженно кряхтя, повалился на землю. Бить его уже не было смысла, поэтому мы вернулись и увидели Сучка, яростно отбивающегося битой от школьников, которые пытались атаковать сумку с пивом. Школьников мы разогнали, и те, похватав свои портфели, убежали в лицей изучать древнегреческий язык, основы маркетинга и закон божий. А мы, позабыв о такой мелочи, как недобитая Сучком и Клизмой пушка, приступили к исполнению самого трудного номера нашей программы – избиению конверта. Сначала мы их построили, а потом решили, как следует, заправиться. Солнце припекало, одну старушку унесли на носилках, Сучок с Клизмой спели «Сулико» и «Вихри враждебные», а Плешивый изобразил свой коронный номер – дотянулся нижней губой до носа и пошевелил ушами. Тут из кустов снова выполз забулдыга, и разъярённый Сучок привязал его собственной рубашкой к берёзе. В общем, к взятию конвертов мы подходили, преодолевая всевозможные трудности, но с большим пониманием ответственности поставленной перед нами задачи. На старт вышли, слегка покачиваясь, но с лицами хмурыми и решительными. Забулдыга рыдал и декламировал сонет Шекспира номер семь в переводе Набокова:
«Спешу я, утомясь, к целительной постели,
Где плоти суждено от странствий отдохнуть, -
Но только лишь труды от тела отлетели,
Пускается мой ум в паломнический путь…»

Свой конверт мы с Плешивым сняли с тридцать восьмого удара. А конверт Сучка с Клизмой лежал себе целёхонек. Они уж и подкреплялись, и ругались, и ближе подходили. И, когда Клизма промахнулся с трёх метров, Плешивый не выдержал и, хлебнув пивка, встал на исходную позицию. Затем он замахнулся битой и заорал:
«А ну, отойдь, щас класс покажу!»
 «Я те покажу!» - окрысился Сучок и навёл на Плешивого пулемёт. Клизма откуда-то сбоку подкатывал бухту пулемётной ленты. Заправил и они шарахнули поверх наших голов. Пришлось окапываться.

«Ну, как?» - спросил я Плешивого, прильнувшего к стереотрубе.
«Плохи дела, - пробормотал Плешивый, - кругом белые».
«Не может быть!» - ахнул я и высунулся из траншеи.
Плешивый, конечно, всё напутал. Кругом были фрицы. А наши откатывались на запасные позиции. Тут меня зацепило. А вскоре начался массированный артобстрел. Затем пошли танки.
«Братцы! – вопил Плешивый. – Россия велика, но отступать некуда – Москва-сити за нами!»
И пятился назад, прихватив сумку с пивом, а может быть, с гранатами. Я чувствовал кровь, стекающую по мне из многочисленных ран, и подумал: «Эх, мать вашу! Всё одно подыхать!» Подумав так, я обвязался гранатами и со словами романса «На заре ты её не буди» на мужественных устах двинул к танку, горько сожалея лишь о том, что у меня нет тельняшки. Танк остановился, ставни в башне распахнулись, и из окошка высунулся мерзко ухмыляющийся Сучок в украинской сорочке и танкистском шлеме.
«Рус, сдавайся!» - рявкнул он на чистом немецком и огрел меня по голове битой. Гранаты от детонации взорвались, и всё полетело к чертям. Последнего я увидел забулдыгу с берёзкой за спиной, вырванной с корнем. Он стоял, задрав морду к небу, а из его ненасытной пасти торчала бутылка водки. Как он со связанными руками вскрыл пузырь, я до сих пор не пойму…

1995 год