1978 - 15

Глава 15.

«Ему приходилось тщательно выбирать выражения, поскольку, по слухам, САВАК, иранская тайная полиция, часто прослушивала телефонные разговоры, особенно иностранцев. Последние два года в их компании было заведено общее правило: исходить из того, что тебя прослушивают: САВАК, ЦРУ, британская разведка М15, КГБ – кто-нибудь».
(«Шамал». ПЯТНИЦА, 9 февраля 1979 года. Глава 2. Тегеран. Квартира Мак-Айвера)

«Кто-нибудь» - это мы, разведка ГРУ. Но только попутно. Нас интересовали люди в мундирах, особенно с нашивками «USA». Ибо что им в таком количестве делать в армии Ирана, как не угрожать нашей стране СССР?

В конце июля - начале августа 1978 года мы отправлялись в рутинную экспедицию. События, развернувшиеся на улицах иранских городов, пока никак не сказывались на повседневной деятельности иранских вооружённых сил. О демонстрациях мы узнавали из лент новостей. В Иране ещё трудились сотни журналистов от информационных агентств многих стран мира. В Узбекистане проживало много иранцев, бежавших от репрессий САВАК в разные времена. Но нам общаться с ними не было резону. В горном партизанском крае Курдистана размещалась большая типография марксистской партии Туде (хотя Дж. Клавелл в «Шамале» пишет, что Туде враждовала с курдами).  Болгария через Турцию организовала поставку советского стрелкового автоматического оружия курдам, но лишь по принципу «враг моего врага мне друг». Правда, об этом я узнал позже. В августе семьдесят восьмого нам до всего этого не было никакого дела. Более того, наша группа не получала и соответствующего установочного инструктажа: что разведаете о ВС и ВВС  Ирана, то и будет ваш улов, а вернётесь пустыми – никто не осудит. 

Как и при первой поездке, мы опять «влипли» в мусульманский праздник, на этот раз в Рамадан. Он знаменует дату, когда пророк Мухаммад впервые услышал глас Аллаха.
Молчание военных каналов нас не огорчило. Тем более что мы были предупреждены Дедом ещё в Ашхабаде.
Огорчился только начальник заставы Толик Иванов.
Проинструктированный Борисом Львовичем, я отвлёкся от маршрута и в киоске возле Бахарденского пивзавода затарился для Иванова канистрой пива. Но, увидев в моих руках канистру и сообразив, что в ней, он застонал:
- Что б глаза мои не видели!
Но канистру взял и тут же умыкал в свой огромный сейф.
Оказывается, ему пришлось объехать с десяток местных бонз - поздравлять с Рамаданом. В этот праздник принимать гостей полагается только после захода солнца. В эти дни Толик верхом на лошади несколько вечеров подряд объезжал местное начальство. В отличие от узбеков, которые предлагают чай в пиалах, туркмены перед каждым гостем ставят изрядной величины чайник с зелёным чаем. И если гость уйдёт, не опустошив этот сосуд, то этим он нанесёт хозяину обиду.
Толик жаловался:
- Ни в одном госпитале столько раз не промывают желудок, сколько я промыл зелёным чаем. Хорошо, что верхом. Отъеду, два пальца в рот, и к следующему… И ещё хорошо, что у них в эти дни пост. Правда, после захода солнца они могут съесть лепёшку с чалом. Но я от еды отказывался, и хозяева это особенно ценили. Никто так не ценит уважительное отношение гостя к их обычаям, как туркмены. А представь, если бы я у них ещё и ел, точно блевал бы кровью!
Чал – напиток из верблюжьего молока. В этой поездке я имел возможность оценить его по достоинству. Об этом напитке стоит рассказать подробнее.
Мой «путь» к дегустации чала начался ещё в мае, когда я болтался по заставе, будучи «советником» при мангруппе КГБ. Тогда я познакомился с женой Иванова Татьяной. Выпускница московского театрального то ли училища, то ли института, она в одиночестве сидела в пустой казарме и смотрела «Белое солнце пустыни». Если моя группа просмотрела этот фильм по нескольку раз, то представляю, сколько раз она… Как-то вечером мы сидели в квартире Толика. Я настраивал телевизор на иранский стандарт, дело не ладилось. Я перепаивал один конденсатор за другим, беседуя с хозяевами о том, о сём, пока наш разговор не перешёл на поэзию. Узнав, что я занимался в литобъединении Азарова, Татьяна прочитала пару своих стихотворений и стихотворение о пограничниках, написанное бойцом их заставы.  Я своих серьёзных стихов не помню. Прочёл какое-то банальное, но пообещал в следующий приезд привезти сборники с моими стихами.
Это были два коллективных сборника «Всегда в пути» и «Зелёная ракета», в которых едва набралось с десяток стихов моей лирики. И я не забыл обещания, - сборники привёз. Принёс к ним и стихи, написанные на их заставе и помещённые в альбом вместе с акварельками. Кажется, Татьяне акварельки понравились больше, чем мои стихи, она просила нарисовать что-нибудь для неё. Но я отказался наотрез: уж что я не художник, то это точно.
Сейчас, в «Рамадановские» дни, Томабаев с Дедом пропадали на охоте, Мустафин и ещё кто-то из офицеров набрали книжек в библиотечке заставы, я обучал радистов работе на новой технике и рыбачил.
В один из этих первых дней нашей поездки и последних дней Рамадана, Иванов предложил:
- Тут есть один забавный туркмен, бывший командир танкового батальона. Я ему о тебе проболтался, и он, узнав, что ты окончил военную академию, загорелся с тобой познакомиться.
Мне не очень хотелось наносить визиты какому-то туркмену, но я согласился сразу, так как представлял себе, насколько начальнику заставы важен любой контакт с представителями местной элиты. Танкист числился Старейшиной.
О нём я ещё расскажу подробнее. Пока что отмечу, что при моём первом визите туркмен поднёс чал, но не в пиале, а в касе – огромной глубокой тарелке, в которой узбеки обычно подают плов.
Чал оказался на удивление холодным, слегка шипучим, чуть кисловатым – вкуснятина!

Во время летней экспедиции 1978 года нам приходилось ежедневно мотаться за 25 километров в Кзыл-Атрек на почту с очередным разведдонесением.
Сначала в Атрек ездил Муминов, как избранный «начпрод». Постепенно его оттеснили Томабаев и я.

Проводной канал до Ташкента составлялся каждый раз по новому «маршруту» через многочисленные коммутаторы погранвойск, КГБ и армии. Иногда этот процесс занимал несколько минут, а иногда приходилось ждать больше часа. Донесение шифровалось по блокноту, а листочки сжигались в присутствии не менее двух человек.
Однажды во время такой поездки  Кзыл-Атрек я застал форс-мажорное обстоятельство: в столовую, расположенную недалеко от почты, завезли пиво. С трудом я раздобыл на кухне столовой две трёхлитровые стеклянные банки и заполнил их пивом. Одну, чтобы побаловать свою команду – по стакану на нос, вторую – для начальника заставы.
До сих пор, стоит мне закрыть глаза, я вижу выбоины на асфальтовой дороге в самом Кзыл-Атреке. Перед началом движения на этом «танке» ЗИЛ-157 я понял, что довезти пиво в открытых банках не получится. И ничем не закрыть!
Даже нет какой-нибудь бумаги.
Наконец, я нашёл выход: в моём распоряжении были листок с разведдонесением и два листочка, вырванных из шифрблокнота, которые предстояло сжигать в присутствии свидетелей; эти-то бумажки я и использовал в надежде, что «свидетели» в моей команде найдутся. В закрытых тремя слоями бумаги банках пиво благополучно доехало. Наверное, успех предприятия обеспечили провощённые листки из шифрблокнота.
Вот за что меня надо было исключать из партии, составлявшей «ум, честь и совесть нашей эпохи»!

Продолжение http://proza.ru/2013/07/15/193