Альфред Хейдок. Эсфирь

                Эсфирь
                Глава III
                Продолжение

                СИЛЬНЕЕ СМЕРТИ
      Измаил лег и приложил ухо к земле: не слышен ли дальний конский топот отряда, мчавшегося им на помощь?
      Но земля молчала. Они стали осматривать раны друг друга, чтобы перевязать какими-нибудь лоскутами. Время шло, и опять они радовались, что так долго им удалось задержать врага. Опять они прикидывали в уме и решили, что Роам должен быть в Общине и теперь поднимает тревогу. Кого пошлют? Наверное, Габриэля с его отрядом, так как Габриэль только вчера вернулся из разъезда по пустыне. Дыша полной грудью, Измаил встал у края пропасти и стал смотреть на противоположный берег ущелья. Там у самой воды шумливой реки росло старое одинокое дерево. Широко раскинулась его пышная крона, а верхушка достигла уровня, на котором стоял Измаил. В неподвижном воздухе, где не было ни малейшего ветерка, вдруг на этом дереве как-то странно зашевелилось несколько веток. Измаил стал всматриваться, и ему казалось, что он видит какую-то фигуру. В этот момент в воздухе просвистела стрела и глубоко вонзилась в его бедро. Измаил понял - стреляли в него с дерева по ту сторону ущелья. Стреляли сбоку, а сбоку они были беззащитными.
      Спасение только в одном - скорее убить этого стрелка, пока он не успел перестрелять их. Измаил протянул руку к колчану - ни одной стрелы. Тогда он вырвал вражескую стрелу из своего тела, положил ее на тетиву и тщательно прицелился. Он спустил стрелу, но и стрелок с той стороны ущелья в то же время выстрелил. Две стрелы со свистом понеслись навстречу друг другу и разминулись в воздухе.
       Стрелок с дерева тяжко рухнул, ломая по пути ветки, на землю. Вторая стрела несла смерть Эсфири. Глубоко она вонзилась в белую высокую грудь, к которой так и не успел прикоснуться с любовной лаской Измаил. И, широко раскрыв глаза, недоуменным взглядом смотрела на нее Эсфирь, как бы вопрошая: "Смерть ли это?".
      Раскинув руки, она бросилась к Измаилу и повисла у него на шее. Как полное осенней грусти и замирающее вдали курлыканье улетающих журавлей, тихо прозвучали ее слова, временами переходящие в шепот.
- Вот и конец моей жизни. Коротка же она была, и много в ней ошибок... Зато я встретила тебя... Если встретишь Учителя, скажи Ему, что загубленную мною жизнь, которую Он возвратил мне в Иерусалиме, я достойно донесла до конца.
   - Ты отдала ее за других, именно так, как Он учил! - страстно воскликнул Измаил.
   - Матушка Зара, - вновь заговорила Эсфирь, - учила меня, что жизнь бесконечна, что умирает только тело, а не дух, который и есть мы сами, что любовь, если она настоящая, связывает людей навсегда. И снова и снова полюбившие друг друга будут умирать и рождаться много-много раз, чтобы наконец слиться в неописуемом блаженстве. Веришь ли в это?
   - Верю! Потому что ты в это веришь, и что может быть лучше такой веры, - произнес Измаил и еще ближе наклонился к Эсфири. - Об одном тебя молю, - страстно прошептал он, - не улетай сразу, как только сбросишь с себя это израненное тело, а побудь около меня, ибо я скоро последую за тобой и мы вместе полетим в ту страну, куда уходят все умирающие и откуда приходят все рождающиеся на земле.
     Пока он это говорил, конвульсия прошла по лицу Эсфири и она замолчала, но губы ее еще немного продолжали двигаться, и, хотя ухо не могло уловить звука, Измаил догадался, что она сказала: "Я подожду".
    Перед внутренним взором Эсфири пронеслась, как это бывает у всех умирающих, вся ее жизнь в мельчайших подробностях с раннего детства. И опять она увидела себя идущей на казнь в Иерусалиме. Тут калейдоскоп ее видений замедлился, дав Эсфири возможность вспомнить, что она уже третий раз проходит этот путь. И вспомнила она тогда, что на месте казни Иисуса не было, что некому было спасти ее, и ужас объял ее. И шла она теперь в третий раз и жадно всматривалась в последний поворот, в то место, где должен был находиться Спаситель. И о радость! Он был там. Он стоял ласковый, улыбающийся, и Свет исходил из Него. И ясно услышала Эсфирь, как Он сказал:
"Возлюби своего ближнего, как самого себя" - и исчез.
      И удивилась Эсфирь: "Где же та толпа с судьями и с жадными до кровавых зрелищ людьми?" Ее не было; вместо нее она увидела множество людей, почти все население Общины, собравшееся на центральной площади своего селения. Толпа глухо волновалась. Говорили приглушенными от благоговения голосами. Из уст в уста передавались одни и те же имена "Эсфирь" и "Измаил". Они говорили о подвиге, совершенном ими, о спасении их ценою собственной жизни.
Эсфирь как бы висела в пространстве над этой толпой и ощутила, что Измаил находится рядом с нею. Из толпы поднимались волны мощного чувства любви и признательности к ним двоим. Эти волны проникали в ее сущность, согревали и ласкали ее.
   - Как я счастлива! - воскликнула она. Сила чувства и напряжение духа были так велики, что передались ее умирающему телу и их услышал Измаил, наклонившись к ее устам. Это были ее последние слова, и сердце ее перестало биться.
   Какое-то время Измаил сидел молча, собираясь с мыслями. Потом припал ухом к земле и стал прислушиваться. До него доносился дальний топот множества конских копыт мчавшегося на помощь отряда. Земля гудела. Ярко и выпукло мысленному взору юноши представилось, как мчатся, распластавшись и вытянувшись почти в линию и чуть ли не брюхом касаясь земли, кони и как всадники, нагнувшись вперед в огненном порыве, учащенно дышат. Может быть, и Роам скачет там на его вороном, горя желанием застать брата живым...
      Радостный и ликующий Измаил поднял голову. "Община спасена! Зловещий план Наур-хана разрушен". Он встал во весь рост, и тогда исполнилось то пламенное желание, которое только что зародилось в нем после осознания, что Община спасена. Он хотел сейчас, не теряя ни минуты, сбросить свое израненное тело, чтобы присоединиться к той, которую он любил.
     Вражеская стрела просвистела в воздухе и ударила Измаила чуть ли не в самое сердце. Стрелял вражеский воин, успевший вместо убитого забраться на одинокое дерево по ту сторону ущелья.
      Помутнело в глазах Измаила. Опустились могучие плечи. Стали подгибаться колени. И он рухнул наземь. Последней его мыслью было: "Какая удача! Сейчас я увижу Эсфирь!"
     Тяжко болевшая матушка Зара, часто впадавшая в забытье, к полудню пришла в себя. Тихо было в комнате. И вспомнила Зара, что она послала Эсфирь в Барсово ущелье. Вспоминая об этом, она испытала смутную тревогу, что-то подсказывало ей, что Эсфиль не вернется. Тогда она напрягла свое духовное зрение и оком ясновидицы увидела все то, что мы описали уже. Но она увидела и то, что ускользнуло от обычного людского зрения.
...Когда Измаил, сраженный стрелою, упал, матушка Зара увидела, что к нему подошла Эсфирь, но не прежняя, а какая-то светящаяся тихим внутренним светом, и, когда она приблизилась к упавшему, рядом с ней возник такой же светящийся тихим светом прекрасный образ Измаила. Выделение человеческих астральных тел для матушки Зары было обычным явлением, но она задала себе вопрос: почему эти двое так сильно светились?

       И тут же поняла. Свет - результат их подвига, подвига, будь он совершен на ратном поле или результат целой жизни, отданной на служение человечеству. Две светящиеся счастливые фигуры, гораздо красивее, чем оставленные их тела, протянули друг другу руки и стали подниматься к небу, где, по собственному опыту матушка Зара знала, находилась дорога в ту страну, куда уходят все умирающие и откуда возвращаются все рождающиеся на земле.

- Смерти нет. Есть всевлекущая, всетворящая, всепобеждающая любовь, ¬тихо произнесла матушка Зара и впала в сон.


                ГИМН ЖЕНЩИНЕ

      Тогда Исса сказал: "Нехорошо, что сын отталкивает свою мать, чтобы занять первое место, которое ей принадлежит. Кто не почитает свою мать, священнейшее после Бога существо, тот не достоин имени сына".

   "Слушайте же, что я хочу вам сказать: почитайте женщину, мать Вселенной, в ней лежит вся истина Божественного творения".

   "Она - основание всего доброго и прекрасного; она - источник жизни и смерти. От нее зависит все существование человека, ибо она нравственная и естественная опора в трудах его".

   "Она вас рождает в муках, в поте своего чела: она следит за вашим ростом, и до самой смерти ее Вы причиняете ей сильнейшее томление. Благословляйте ее, чтите ее, ибо она - ваш единственный друг и ваша опора на земле".

   "Почитайте ее, защищайте ее; поступая так, вы приобретаете ее любовь и ее сердце и будете приятны Богу. Вот почему много грехов вам отпустится".

   "Любите также ваших жен и уважайте их, ибо они завтра будут матерями, а позднее - праматерями всего рода".

   "Покорствуйте женщине; ее любовь облагораживает человека, смягчает его ожесточенное сердце, укрощает зверя и делает его ягненком".

   "Жена и мать - неоценимое сокровище, которое дал вам Бог; она наилучшее украшение Вселенной, и от них родится все, что населяет мир".

   "Как некогда Бог отделил свет от тьмы и сушу от воды, так женщина владеет божественным даром отделять в человеке добрые намерения от злых мыслей".

   "Вот почему я говорю вам, что после Бога ваши лучшие мысли должны принадлежать женщинам: женщина для вас - божественный храм, в котором вы весьма легко получите полное блаженство".

   "Черпайте в этом храме ваши нравственные силы, там вы забудете свои печали и неудачи, возвратите погубленные силы, вам необходимые, чтобы помогать ближнему".

   "Не подвергайте ее унижениям, этим вы унизите самих себя и потеряете то чувство любви, без которого ничего здесь на Земле не существует".

   "Покровительствуйте своей жене, и она защитит вас и всю вашу семью; все, что вы сделаете для своей матери, жены, вдовы или для другой женщины в скорби - сделаете для Бога".

      Неизвестная жизнь Иисуса Христа. Тибетское сказание


                КАБАН
- А-а! Ты пришел... Внял моим просьбам и пришел... Действительно, ты правильно поступил: ночь не будет особенно темной, и в пятидесяти шагах ты легко различишь черную голову кабана средь стеблей моего поля. Разве можно промахнуться на таком расстоянии?! Когда я был не так стар, в темные, как сердце злодея, ночи из того ружья, что унесли хунхузы прошлой осенью, я убивал изюбров, видя лишь кончики рогов над кустом: я метил ниже на один "чи" и попадал прямо в лоб. Оттого-то и теперь говорят, что у меня хорошее зрение, даже слишком хорошее! Я бы хотел, чтобы оно было хуже: незрячему мир ничего не сулит, следовательно, и не обманывает...
      Ты устал? Хочешь отдохнуть, ибо далеко шел лесными тропами к полю старого Фу Коу? Двери моего дома раскрыты для тебя, но ты не сейчас войдешь туда: видишь, как быстро спускается ночь! Мы должны прийти в поле раньше зверей, а они теперь рано покидают кедровник. Слышишь гул барабана? Это сосед Вей Чен-тин сидит на столбах средь своего поля, колотит в барабан, потрясает связкою старых чайников и шумом отгоняет зверей; ведь у него так же, как и у меня, нет ружья! Скорее, господин, кабаны каждую минуту могут появиться!
       Под поток слов и восклицаний - ай-я-ха!! - Бушуев медленно вскарабкался на платформу, забросив туда винтовку... Помост был сколочен из плах и покоился на четырех крепких столбах высоко над землей. С него, как на ладони, открылось все поле, засеянное гаоляном, огород с примкнувшей сбоку низенькой серой фазенкой, одиноко поднявшей перст трубы. Купол вечернего неба со всех сторон опирался на могучие массивы КэнтейАлина, сплошь заросшие кустарником. Казалось, не мрак спускался с выси, а синева небесная льется и густеет, не найдя выхода в узкой долине.

      Бушуев втягивал воздух, как наркоман испарения эфира, за каждую унцию его, этого воздуха, в санаториях платили бы чистым золотом. Впрочем, он наслаждался недолго, с дзиньканьем над ним закружили маленькие кровопийцы тайги - комары.
      Голова Фу Коу, воплощение духа земли и тяжкого труда, с лицом, сплошь исписанным иероглифами старости, показалась над краем помоста; старик влез за Бушуевым и присел на корточки:
- Отсюда ты, господин, все увидишь, чему суждено произойти в поле. Кабаны скоро будут здесь! Это ничего, что я говорю. Мой голос не спугнет их, ты слышишь, как грохочет и распевает Вей Чен-тин, а все-таки его поля изрядно пожрут... Вей Чен-тин еще будет бросать в них камнями... Речь услаждает бодрствующих... Тем более, давно никто не приходил ко мне. Бедняка на людной пристани никто не замечает, а богача отыскивают даже в лесу и справляются о его здоровье, не так ли? Я дважды богател и дважды нищал, поэтому хорошо это знаю. Зачем ты так яростно отбиваешься от комаров? Они этого не стоят! Не уделяй внимания мелочи, чтобы она не заслонила главного - так учит пословица. Терпение, господин, терпение!.. После охоты ты войдешь в мой дом и вкусишь еду, изготовленную руками моей жены... Чему ты удивляешься? Что я так быстро взял новую жену после смерти старой? Ты поступаешь точно так же, как Вей Чен-тин, который спросил меня: "Зачем тебе молодая жена, когда жить осталось недолго?" - "Дурак! - ответил я ему, - потому-то и женюсь, что жить осталось недолго. Кому перейдет это поле и кто станет возжигать курения и молиться за меня духам, если не мои дети? Разве плохо, если молодыми руками женщины руководит старый разум?"
      Вей Чен-тин тогда рассмеялся мне в лицо и сказал, что к моей жене, когда она была девушкой, часто приходил дровосек по имени Ху, что девушка плакала, когда я засылал сватов к ее родителям и, наконец, будто Ху ночью подкрадывался к моему дому, пока я здесь криками и колотушками отгонял зверей...
      К чему теперь такие слова? Ай-я-ха! Где разум у людей, говорящих такие речи? Разве не сказано: "Не делай кривым того, что прямо, и прямым того, что криво", а также: "Не расстраивай браков". Вей Чен-тин глуп: он продает зерно, когда оно дешево, и верит сплетням жены... Не вставай, не вставай, господин! Кабаны привыкли видеть меня одного на помосте; увидя двух, они испугаются и могут не прийти - пропадет вся охота: ты не знаешь, как они хитры! Вот так - лежи смирно и не уделяй много внимания комарам. Что такое комары? Пыль болот! Их жала коротки и не достигают сердца, как язык людей! Я не замечал, по три раза выскакивая ночью из фанзы, чтобы прогнать хищников с поля, я засыпал и проводил ночи на этом помосте, чтоб обеспечить жирную пищу и тепло жене и тем маленьким детям, что должны от нее появиться... Ты не видел моей жены?.. Старость моя снова цветет в ее присутствии... Тело ее горячее и обжигает... Тс - ни слова! - кабан идет!
      Бушуев уперся взором в застывшее в темноте под ним поле. Раздражение от бесчисленных укусов мошкары рвалось наружу в потребности выпускать одну за другой пули в крадущееся черное стадо свиней, ему уже казалось, что ухо улавливает характерное похрюкивание, - палец лег на курок, но ни один колос в поле не шевелился. Гудение и туманом расплывшееся над гаоляном облако мириад кровопийц составили весь скудный улов его пяти чувств. Снова над его ухом зажужжал голос старика, снизившийся до хриплого шепота:
- Как? Ты не видишь кабана? Он большой и черный, с ощетинившейся спиной, и два белых клыка торчат по бокам сморщенного рыла! Смотри же! Смотри же... Небеса! - застонал он, - если твои глаза останутся слепыми, от огорода старого Фу Коу ничего не останется!.. Неужели ты ничего не видишь?
      И вдруг страстно, в мольбе, свистящим шепотом:
- Дай мне ружье! Если ты хоть чуточку веришь старому охотнику, а он первый обучал тебя подражать крикам зверей и птиц, когда ты был совсем маленький, - дай мне ружье только на один выстрел! Иначе кабан уйдет в ложбину и будет поздно...-старик почти силой вырвал винтовку у неохотно разжавшего руки Бушуева и прицелился, но не в поле, а в сторону фанзы. В эту же секунду Бушуев увидел в направлении ствола фигуру человека: сгорбленная, она медленно пробиралась к фанзе со стороны гор, явно стараясь избегнуть открытых мест.
- Фу Коу! Сумасшедший! Там человек! Рука Бушуева стремительно метнулась к плечу старика, но выстрел все-таки опередил его. Яркая вспышка. Тишина треснула и снова сомкнулась. Темной фигуры не стало видно - как провалилась! Фу Коу медленно опустил винтовку и возвратил ее Бушуеву.
- Кабан убит. Других этой ночью не будет: они все ушли к обрыву Красной собаки, где много желудей. Вей Чен-тин глуп - он этого не знает и поэтому оскорбляет тишину звоном пустых чайников и распевает не приличествующие возрасту песни. Как я уже сказал, двери моего дома раскрыты перед тобой, войди и вкуси пищу, изготовленную руками моей жены. Она была уже готова, когда ты лесными тропами шел к моему полю, но предназначалась не мне и не тебе, а другому, которого теперь уже нет, и я это знал. Ты не хочешь? Может быть, твои глаза стали настолько зорки, что видят сквозь стены, как там, в фанзе, плачет и убивается женщина? Ты прав - лучше не входить! Я тоже не войду туда сегодня: горе, как и огонь, требует времени, чтобы пожрать им предназначенное и погаснуть...
      Но может быть, когда ты вернешься на станцию, тебе вздумается кому-либо сказать, что я убил не кабана? Не делай этого. Далеко отсюда у меня есть два старых друга. Выходя тебя встречать, я сказал жене, что ухожу к этим друзьям, а они поклянутся, что эту ночь я провел под их кровлей. В конце концов могут обвинить тебя самого... Ведь нас видели только духи, а они молчат. Кроме того, у тебя могут отнять твою прекрасную винтовку, которую ты приобрел, не спросясь закона! Конечно, ты ничего не скажешь!.. Не суди меня строго. Если хочешь возвратиться домой, делай это сейчас: к утру будет холодно, дождь.

                * * *

      Усталой походкой возвращался Бушуев. На полдороге над ним пронесся краткий ливень, и в намокшем лесу от бегущих облаков стало еще темнее. И качался, и шептал лес. Происшедшее рисовалось Бушуеву как жуткая фантастика, сон. Временами же казалось ему, что рядом с ним идет некто, укутанный в темное покрывало и, брызгая влажными слезами из глаз, шепотом рассказывает странные повести глубин леса.

______________
* Первая часть – размещена в Стихи.ру 13 июля 2013 г.
   Владислав Стадольник http://www.stihi.ru/avtor/vladislav3