Авария

Из убогой машины я вышел в полнейшей потере чувств и вряд ли отдавал себе отчет, где оказался. Мое естество сразу окружили северные ветра, которые то обдавали меня бодрящими мыслями, то пытались усыпить душу безлюдной игрой на старой свирели. Природа будто сошла с ума: ее сверкающее вековое проклятие осязалось и в трескотне цикад, и крокотании жаб. Путь мой был увит краснеющими и белыми орхидеями, а так же темнотой ночи.

Пока я проходил мимо густейшего леса, над которым парили тысячи белых бабочек, я решил уснуть. Луна, затевающая и обрамляющая лишь проклятие, будто сказала мне, что лес этот девственен и чист. Странно, но пока я спал, поляна тут же нарисовалась самым роскошным пиром, на который приехали и заморские гости. Картина была такова: во пне откладывался какой год янтарный мед; скатерть ломилась от озерных окушков и от курицы.

Лунный свет, такой явственный и чистый, пытался осветить мое пораненное лицо. Я поглядел по правую руку – из леса по очереди выползали то ежи, то выбегали белки.

Величие вековечного леса, в низах которого росла темно-синяя черника, не поддавалось логическому объяснению. Каждый лист его, каждая иголка его хвои несомненно жила, и жизнь эта отражалась в цвете листьев и в дивном голосе птиц, что селись и селились на средней высоте деревьев. Голос этих птиц был диким, а тембр их напоминал печальный и ускользающий стон.

Подойдя к огромной лесной скатерти, я понял, что разбился на машине. Тишину дождливого леса разрывали северные ветра и несколько перепелов, что не успели увернуться, и теперь дымятся на моем капоте. Именно они запомнились потому, что при ударе включились дворники, и трупы птиц ездят туда-сюда по лобовому стеклу, рисуя на нем правильные кровавые полукруги.