допинг. Одуванчики

- Завязываю! Здоровье уже не то, – сказал хронический алкоголик Кеша после пятого стакана и потерял сознание.

Весть о том, что Кеша бросил пить, с быстротой молнии разлетелась по территории равной Англии, Франции, Австралии и одной трети Берега Слоновой Кости, вместе взятых.

На другой день у Кешиного дома собралась толпа. Если бы эту ораву, в своё время, привлекли к строительству пирамиды Хеопса, то они за день столько бы пирамид наворочали, что хватило бы всем Хеопсам на все времена. Вот какая собралась силища, хотя проститься с Кешей из-за ряда причин пришла лишь малая часть. Настроения в толпе бытовали самые разные: кто подавлен, кто возмущён, а кто неподдельно счастлив, думая, что теперь ему больше достанется.

Сам Кеша морщил лоб и ничего не понимал, но из дома не выходил, опасаясь самосуда.

Когда скооперированные хроники поправили здоровье, начались прощальные речи.
- Я, конечно, молодой, но и он не старый. Ему бы ещё пить да пить! – размазывал по щекам вермут опухший парень с подбитым глазом и в фирменной майке с надписью «Агдам».
- Да лучше бы он от недолива умер, чем вот так нас кидать! – лез из кожи багровый дядька в рваной фуфайке.

Тут в толпе произошла паника: разбилась бутылка денатурата. Со многими стало плохо. Их отпаивали дешёвым вином. Наиболее расторопные грызли землю на месте разлива, остальные довольствовались жеванием проденатураченных одуванчиков. Досталось, конечно, не всем. В толпе раздались рыдания.

Глаза прильнувшего к стеклу Кеши затуманились мутной слезой жалости к самому себе.

Кешина супруга словно окаменела: как жить дальше? Малолетние Кешины дети затравленно жались к ногам матери: они никогда не видели отца трезвым и поэтому были очень напуганы.

Детей оказалось трое: девочка и два мальчика. Кеша озадаченно взъерошил давно не стриженую шевелюру, из неё посыпались на пол окурки, и раздался недовольный писк – там кто-то жил. Кешина уверенность в том, что у него только один ребёнок, несколько поколебалась. Последний раз он взирал на белый свет трезвыми глазами ещё до рождения первенца и поэтому был убеждён, что имеет наследника, хотя родилась девочка. О рождении сыновей Кеша не имел никакого понятия и, приходя домой, всегда выгонял из квартиры посторонних отпрысков, думая, что это соседские. Кеша хотел спросить у супруги о ребятишках, но никак не мог вспомнить её имя. Обычно он называл её «коровой». «Дождёшься, корова, уйду я от тебя! Брошу!», – сердился Кеша, когда бывал чем-то недоволен. Но не бросал, так как на другой день начисто забывал сказанное накануне.

Супруга тоже не бросала Кешу, ибо в семейной жизни он был неприхотлив. Спал на лестничной площадке, укрывшись резиновым ковриком. Соседи вытирали об него обувь, и поэтому лестница постоянно была чистой, за что подъезду присвоили звание «Подъезд образцового состояния». В еде разносолов не требовал, а традиционно занюхивал тем, что попадётся под руку, и с аппетитом доедал похлёбку оставшуюся после трапезы псины Жучки. И хотя денег Кеша домой не носил, недостатка в семье не было: супруга сама сдавала бутылки, и на жизнь хватало.

И вот теперь неожиданно ломался сложившийся годами семейный уклад. Поймут ли дети, что этот посторонний мужчина их отец? Как объяснить соседям, что вытирать обувь можно о старую, ненужную тряпку? Где взять силы, чтобы кормить, одевать и обстирывать вернувшегося в лоно семьи?

- Кеша, может, опохмелиться хочешь? – спросила супруга, – У меня духи есть, французские.

Кеша остолбенело уставился на жену. Как же, как же её звать? На корову она не походила, а была, не смотря на супружество, стройна и миловидна. Клаша – вдруг вспомнил Кеша, и у него запершило в горле.

- Спасибо, Клаша, не надо! – тихо, но твёрдо ответил он.
Клаша несмело улыбнулась.

Кеша глубоко вдохнул и отважно вышел на улицу. Толпа уже разошлась. Лишь кое-где валялись тела утомлённых прощальным сборищем. На растерзанном газоне чудом уцелели три надломленных одуванчика. Кеша сорвал один и поднёс к лицу. От него разило вермутом, и Кеша брезгливо отбросил его в сторону. Кеша сорвал второй, понюхал и содрогнулся – мерзкий запах денатурата едва не свалил с ног. И лишь третий источал неуловимый, давно забытый запах. Кеша вдохнул его ещё и ещё раз и тихо засмеялся: одуванчик пахнул летом…