Богомолов

      Глубокий старик торопливо семенил по темному безжизненному переулку. Где-то далеко впереди светилась огнями большая улица, и он, словно мотылек на лампочку, летел на эту важную городскую артерию. Старик очень устал, но времени  отдыхать у него не было. Он боялся не успеть. Прохладный ветер дунул ему прямо в лицо. Глаза старика наполнились слезами  и через мгновение он почувствовал на губах соленый морской привкус.
     … В старческой памяти многоликой студенческой толпой вспыхнул выпускной бал. Громко и неистово играл духовой оркестр и танцующие пары кружились в его музыкальном водовороте. Молодой Богомолов, красивый и статный, держал в руках ту,  которой добивался три года. Он ловил на себе завистливые взгляды, отчего кураж и самодовольство переполняли его.
      В кармане модного пиджака лежал диплом с отличием, а в нем долгожданное распределение. Через несколько дней свадьба, медовый месяц на болгарском побережье в уютном приморском городке и престижная работа на важнейшей идеологической кафедре главного ВУЗа страны. Жизнь разворачивалась перед Богомоловым дорогой, вымощенной победами и удачами до самого горизонта.
     Серпантин и конфетти кружили головы танцующих, опутывая их сознание бумажным разноцветьем. Он до сих пор не мог поверить в то, что Елена Ланская, самая красивая и эффектная студентка института, согласилась стать его женой. Да, конечно, Богомолов был далеко не последним среди ее поклонников, но конкуренция на этом поприще впечатляла общественное мнение. Леночка Ланская была не только привлекательной и невероятно женственной, в числе ее достоинств были аристократические манеры и подкупающая бездонная глубина ее каштановых глаз. Ходила молва, что она тайком посещает церковь, но это были лишь слухи, сама она ничем не выдавала своих глубинных убеждений. Потомственная воспитанность шла от  старинного рода Ланских. Испокон века ее деды и прадеды занимали верхушку педагогического Олимпа Московского Университета, а отец был деканом одной из его незыблемых и основополагающих кафедр. Совсем не удивительно, что вокруг стройной и изысканной прекрасной Елены с безупречной родословной выстраивались очереди из страстных поклонников, непримиримых конкурентов не желающих сдаваться без борьбы.
     И этот бой выиграл Богомолов. Три раза он делал ей предложение и три раза не получал ответа. А вот на четвертый она согласилась, причем невероятно легко, как будто ждала этого очередного признания. И ее короткое «да» увенчало их чувства и все старания остальных.
     Далее было посещение Богомоловым старой многокомнатной квартиры и заседания большого семейного совета,  на котором судьба их отношений была окончательно решена.  Богомолов умел производить  благопристойное впечатление. Серьезный, всегда последовательный и принципиальный, почтительный и учтивый с учителями, он мог  поддержать разнообразные беседы на самые непредсказуемые темы. Профессура в лице большого семейного совета единогласно одобрила решение молодых. На следующий день было подано заявление в ЗАГС…
     … Яркий свет ослепил старика, и воспоминания оставили его. Очнувшись на большой столичной улице, он, не сбавляя скорости, упорно двигался к цели. Больные ноги не чувствовали усталости, все его существо было подчинено волевому усилию. Он должен был сделать намеченное во чтобы-то ни стало. 
       Срезая угол, старик нырнул в подворотню, и тихий московский дворик укрыл его на время от обилия огней и транспортного лязга.
     В неожиданной тишине старческая память перенесла Богомолова в иные годы, небрежно перелистнув несколько страниц из его жизни…
     … Перед глазами пронеслись: парадная карьерная лестница, блистательные речи на заседаниях кафедры, изощренно уничтоженные конкуренты, толпы отчисленных вольнодумцев.
     Все годы преподавания профессор Богомолов выявлял этих вольнодумцев и вел на них жестокую и планомерную охоту. Главная идеологическая кафедра давала ему, Богомолову, все полномочия и санкции для искоренения своих жертв. И только, когда эти талантливые молодые люди оказывались за бортом Университета, он полнокровно и сладострастно ликовал.
     Студенты прозвали его «богомолом», но отнюдь не от истинного происхождения его фамилии, а от названия кровожадного насекомого. На студенческих вечеринках часто цитировали учебник биологии: « Самка богомола, когда голодна, даже в пору любви начинает жевать голову своего возлюбленного и, таким образом, он оказывается в ее желудке целиком». И действительно, Богомолов мог уничтожить непокорного студента подобным образом и чувствовал в этом звериную необходимость, применительно к тем, кто не разделял его мнений.
     Он знал, что многие коллеги «за глаза» называли его «палачом», но это ни сколько не смущало его, а даже льстило ему, он держал в страхе не только студенческую аудиторию, но и педагогический корпус.  Как паук-ткач, он легко и непринужденно плел кружевные интриги, которые ковровыми дорожками украшали его семимильное восхождение к высшим степеням и наградам педагогического Олимпа.
     Лишь одно обстоятельство омрачало его победное шествие – непокорность его прекрасной Елены. Он властвовал всюду, но он не был властен над ее душой. От этого бессилия Богомолов часто срывался, терял голову, негодовал, а в ответ получал непримиримое молчание и застывший грустный взгляд, погруженный вглубь нетронутого душевного заповедника. И вход в него, ему  Богомолову, был категорически воспрещен.
     Их жизнь была настоящим непримиримым противостоянием. Детей у них не случилось и это только усугубляло и без того глубокую трещину. «Жениться надо не по страсти и не по расчету, а исключительно по глубочайшему взаимопониманию и совместимости характеров» - записал Богомолов в своем дневнике.
     Напряжение в доме нередко возрастало и порой, в такие моменты, Елена уходила из дома и поздно возвращалась с покрытой головой и наглухо закрывала дверь своей комнаты. Богомолов, прислушиваясь, улавливал за дверью молитвенный шепот и потрескивание свечей.
     Богомолов прекрасно знал о спрятанной в бельевом шкафу старинной иконе Богородицы, семейной реликвии Ланских. Не раз в отсутствие жены его необъяснимо манил к себе этот магический тайник,  и он ничего не мог с собой поделать. Отворив предательски скрипучую дверцу шкафа, он бережно вынимал из накрахмаленной наволочки чудотворный лик и подолгу, как загипнотизированный всматривался в него. Необыкновенно нежный и чистый образ Богоматери заставлял любого предаться силе материнской любви и высокой гармонии неземных чувств. Оторваться было невозможно, и всякий раз невообразимым усилием воли Богомолов гасил в себе это притяжение, с  трудом закрывая врата бельевого шкафа.
     Богомолов, несмотря на свою фамилию, которой крайне стеснялся, был категорическим неприятелем веры, не только в силу  своего профессионального статуса, но и в силу личных позиций. И его, как закоренелого атеиста, глубоко оскорбляла безоговорочная вера его жены. К тому же Богомолов панически боялся, что слухи об этом подорвут и развенчают его кропотливо и бережно выстроенную репутацию.
     В такие минуты он обращался к нетленному образу, принимавшему участие во всех сферах его жизни. Каждый раз, засыпая и просыпаясь, Богомолов видел его, такого родного и всемогущего, чьи решения представлялись ему гласом свыше. Портреты кумира, наводнившие квартиру, висели везде: в библиотеке, над кроватью и даже в прихожей. А бронзовый бюст «отца народов» величественно красовался на зеленом сукне письменного стола.
     В свое время сама смерть вождя произвела на Богомолова неизгладимое впечатление и глубокое недоумение, так как он был уверен в его бессмертии. Но с уходом в мир иной вождь стал совершенно непререкаем и безоговорочен. Более того, Богомолов стал замечать, что великий и ужасный внедряется в его существо и, что он, Богомолов, походит на него и подражает ему во всем: в ракурсах поворотов головы, в суждениях, оценках и даже в легком акценте.
     ….Резкий сигнал прервал ход его воспоминаний. Старик обнаружил себя, на трамвайных путях, о которые споткнулся, но не упал. Перед ним вздыбился и остановился, как вкопанный, трамвайный вагон. Из кабины выглянул новоиспеченный «москвич» из южных широт, что-то прокричал на незнакомом диалекте и покатил дальше. Продолжая свой путь, Богомолов снова улетел мыслями на несколько часов назад…
     … Сегодня утром он подошел к постели жены и понял, что остался один. Бездыханное тело Елены в полдень грубо вынесли безжалостные санитары. Богомолов закрыл дверь и повалился на кровать. Слез не было, была глухая неосознанность произошедшего. Друзей, как таковых, у него не осталось, родных и подавно.
     Богомолов тупо всматривался в циферблат старинных напольных часов. Их тиканье стало ему невыносимым. Схватив со стола бронзовый бюст вождя, Богомолов несколько раз ударил им по циферблату. Раздался лязг и скрежет часового механизма, болезненно лопнула какая-то важная пружина, и время остановилось. Воцарившаяся тишина стала еще невыносимее. Богомолов закрыл глаза, а когда их открыл, взгляд старика привлекла семейная реликвия, старинная икона Божьей Матери из святого угла. Взор Богородицы, наполненный слезами, с глубоким сочувствием погрузился в душевный бурелом Богомолова. Неведомая сила потащила старика с кровати, выталкивая на улицу. Он кое-как наспех оделся и вывалился из дверей безжизненной квартиры.
     ….Снова старик споткнулся, дрожащие ноги не удержали его, и он упал. Поднявшись, Богомолов понял, что хорошенько разбил себе лоб, но, не обращая никакого внимания на заливающую лицо кровь, ускорил шаг.
     Церковная ограда спасительно замелькала прутьями. Такой прыти старик от себя не ожидал. Казалось, что он даже летит над обжигающим асфальтом. Не замечая никого вокруг, он юркнул в узкую калитку церковной ограды. В ней стеной встал кладбищенский сторож, но под напором обезумевшего, окровавленного старика, он отшатнулся.
     Перед Богомоловым возник высокий спасительный храм и он впервые в жизни повернулся к нему лицом. Из последних сил старик взобрался на несколько ступенек лестницы и, пошатнувшись, осенил себя широким и уверенным крестным знамением: «Прости, Господи, успел…»
     Таковы были последние слова Богомолова. По его телу пробежал озноб, сердце заклинило на последнем вздохе. Он стал оседать и повалился навзничь.
     Ополоумевший сторож в отчаянии хлопотал вокруг неурочного прихожанина, не замечая, видимо, что земные страсти оставили его и любые старания были уже бесполезны. По лицу старика разлились полная отрешенность и глубочайший покой.  «Так прими, Господи, раба твоего новопреставленного»….
     Подходил к концу день Успения Пресвятой Богородицы.