Притчи во языцах

        ГРИБНОЙ ДОЖДЬ


        Умытый серпантин дороги пробивал себе путь сквозь необозримые лесные просторы. Только что прошел сильный грибной дождь, но дорога высыхала на глазах. Солнце было в зените и хорошо припекало через лобовое стекло. В машине были двое: Он и Она. Он, напевая что-то, следил за дорогой, а Она с улыбкой Джаконды дремала в соседнем кресле.
        Им обоим было около тридцати, и от них веяло тихим, выстраданным счастьем. Месяц назад они поженились, и старенькая «Нива» с маленькой комнатой в «комуналке» были их свадебным приданым. Но зато впереди бо'льшая часть жизни, а ее кругленький животик выдавал еще одну тайну их совместной жизни. Так что оба они светились счастьем, а росистый утренний лес, пара встреченных на опушке влюбленных лосей и обилие белых грибов разрумянили их открытые лица, не затуманенные житейскими невзгодами. Два рюкзака и корзина белых грибов едва поместились в багажнике отечественного внедорожника.
        Шоссе было пустым, и Он прибавил скорость. Гаишник возник ниоткуда, как «черт из табакерки». В кустах, вместо рояля, стоял мотоцикл. Полосатая палка указывала на обочину. В другой руке зиял радар. Счастье и тихую радость так легко спугнуть… Он сбросил скорость и затормозил.
        Внешний вид гаишника был неопрятным: куртка распахнута, нижние пуговицы на рубашке расстегнуты, обнажая то место, которое связывало его с матерью, и фрагмент татуировки, изображающий волчью пасть с высунутым языком. Обильный живот стража порядка трудно было представить на раме милицейского мотоцикла. Единственное, что сидело на нем прочно и ладно, - это две краги с необычайно длинными раструбами. Живот неспешно подошел к боковому стеклу. Волчья пасть, казалось, умирает от жажды.
        - Капитан Козлов, - с гордостью представился блюститель порядка и -  протянул в окно видеофиксатор радара.
        Он в ответ протянул водительские документы.
        - Почему нарушаете? - нараспев поинтересовался Козлов, возвращая все документы, кроме прав. - Почему не сбавили скорость на знаке перед поворотом?
        - Не заметил... Никого нет… Дорога пустая, - растерянно произнес Он.
        - Ну, это не мои проблемы, - Козлов выдержал паузу. - Что будем делать? - спросил инспектор с такой интонацией, словно заглядывал аж во внутренний карман нарушителя.
        Он вытянул из нагрудного кармана несколько десяток: - Вот все, что есть. За грибами ездили… думал, не понадобятся...
        Смятые десятки Козлова не прельстили. Зато разочарованный инспектор живо отреагировал на грибы.
        - Ну, что ж дары леса тоже подойдут! - вдохновенно произнес инспектор и не церемонясь самостоятельно распахнул багажник. От увиденного в буквальном смысле раскрыв варежку, Козлов стал жадно набирать в правую крагу лучших крепышей-боровиков, наполнив ее с «горкой». Роняя падающие грибы, счастливый капитан вернул права и заторопился к мотоциклу.
        - Жрать охота! Ночную отбарабанил… Ты у меня последний… А у тебя пакета нету, а то на полную сковородку, кажись, не набрал?.. Но на этих словах машина сорвалась с места, оставив «тамбовского волка» подбирать рассыпавшуюся мзду.
        Всю дорогу до дома они молчали. От утреннего настроения не осталось и следа. Все загородил необъятный «языческий» живот…
        Завернув за угол, машина остановилась около старой шестиэтажки с пристроенными лифтовыми шахтами. Он взгромоздил на себя оба рюкзака, а Она потянула к себе распотрошенную корзину... Около Ее ног что-то гулко шлепнулось. Из поднятой с тротуара левой милицейской краги посыпались скомканные наспех денежные знаки разных достоинств и цветов: желтые, сиреневые, зеленые и даже красные.
        Они и не заметили, как снова стал накрапывать сильный дождь, сквозь который ярко светило озорное солнце.
        Это был грибной дождь…


        ДО ЛАМПОЧКИ

        Спор завязался за доминошным столом после трех партий в «козла».
        - А вот знаешь ли ты, Фома, - издалека начал электрик Гапонов, что
обычную советскую лампочку ГОСТ-21 в рот положить можно, а вытащить
изо рта нельзя?
        Сантехник Фомин нахмурился. Он оправдывал свою фамилию, его так и звали «Фома неверующий». Он никогда никому не доверял, все должен был проверить сам.
        - Да как же это так? - задумался Фомин. - Если прошла туда, то и назад
выйдет, а как же иначе?
        - Не верю! - невольно подражая великому Станиславскому, выпалил
        Фомин - не может быть!..
        Гапонов ноздрей почувствовал клев, он был прирожденным провокатором.
        - Не веришь? Попробуй сам! - поддернул он леску. - Если вытащишь -
ставлю коробку «Армянского».
        - По рукам! - вошел в азарт Фома.
        Коробка коньяка была очень кстати, послезавтра у жены Венеры день рождения. «Раз туда войдет, то и обратно выйдет, - как заклинание повторил он — никуда не денется!»…
        Наживка была проглочена, и интрига завелась. Лампочку вывернули в ближайшем подъезде и долго терли чьим-то носовым платком. Фомин даже поплевал на нее: «Со смазкой-то она даже лучше войдет», - прикинул он. Фома широко раскрыл рот, взял лампочку за цоколь и подвел ее к широко раздвинутым губам. Лампа упиралась...
        - А ты попробуй зевнуть,- подсказал Гапонов.
        Фома зажмурил глаза, настроился зевнуть и зевнул-таки. Челюсти его рефлекторно образовали максимальный овал, и лампа не без труда проскользнула меж губ и легла на язык.
        Фомин гордо посмотрел на окружающих. Осталось, казалось бы, самое простое, - вытянуть лампочку назад и коробка армянского коньяка в «кармане».
        Но первая попытка дала понять, что лампе во рту понравилось больше, чем в старом подъезде. Подопытный попытался еще раз, но круглая бестия грозила лопнуть с непредсказуемыми последствиями. Фомин пробовал и зевать, и икать, и кашлять, но лампа утверждала, что назад не хочет. Его  пробил пот от безысходности…
        Все участливо помогали пострадавшему. Гапонов пытался максимально раздвинуть челюсти, заботливо взявшись за нос Фомина и за его подбородок, а оставшиеся по очереди вертели цоколь лампы из стороны в сторону. Фома, похоже, находился в эпицентре «форума стоматологов». Прохожие невольно оглядывались на чудную компанию мужчин и силились понять, что происходит.
        У Фомина стало сводить челюсти, он замычал, как разъяренный бык, и «стоматологи» сбились в кучу. Назревала паника...
        Наконец кто-то предложил ехать в институт Склифосовского. Такси не заставило себя ждать, водитель резко затормозил. В машину сели Фомин, Гапонов и еще двое любопытных.
        - В Склифосовского, - скомандовал Гапонов, а Фомин добавил что-то,
промычав реплику сквозь навернувшиеся слезы.
        Водитель, услышав несвязную речь, повернулся назад, обнажив на панели автомобиля визитку «Собакин Николай Николаевич». Причем, в имени и отчестве первые три буквы были пропечатаны менее четко, чем последующие и поэтому издалека табличка гласила: «Собакин Лай Лаевич».
        - Что это с ним? - с неподдельным изумлением произнес Собакин.
        - Ну что, не видите, человек лампу заглотил, а ей там понравилось.
        - А зачем же глотать-то?...
        - А закусить больше было нечем. Кончай базарить, Лай Лаевич. Поехали! - зашумели сопровождающие.
        Всю дорогу Собакин проявлял знания в области хирургии и высшей морали: «Лампу он проглотил. К ней бы патрон прикрутить и в розетку... Живо выплюнет, как миленький. Ишь до чего додумался, елы-палы!»…
        - Да, помолчите вы, Собакин. Мы вам деньги не за болтовню платим, а за доставку.
        - Ну вот! И слова нельзя сказать, - завелся Собакин. - Что за люди! На спор лампочки готовы поедать! А о семье, о детях подумал? Вот у меня трое детей, жена в положении... А ежели лампа во рту того... лопнет? Уже никакой Склифасовский не поможет, а им все до лампочки... И он затормозил у ворот института. «Вот у меня трое детей, жена в положении…», - доносилось из окна автомобиля.
        Фомин не заметил, как оказался у дверей кандидата наук, доктора Стукалина. Кандидат наук повертел цоколь лампочки то влево, то вправо и неожиданно привычным жестом резко дернул Фому за подбородок. Челюсть выскочила из пазов и отвисла. Лампочка выпала на керамический пол и разбилась на сотни мелких осколков. Следующим движением Стукалин вправил челюсть на место.
        - Лидочка! - крикнул он сестре. - Подметите, пожалуйста, и не уходите далеко.
        - Это уже восьмой за сегодня,- уточнил он сопровождающим.
        Фомин с группой товарищей возвращался широким коридором запитого солнцем института, дыша полной грудью. Навстречу в сопровождении медсестры Лиды шел знакомый таксист. Во рту у Собакина сиял и переливался в солнечных лучах до боли знакомый цоколь лампы ГОСТ-21.
        - Девятый! - торжественно объявила Лида.
        - А как же трое детей, жена в положении? - с неподдельным участием спросил Фомин.
        Собакин опустил глаза. Сказать ему было нечего. Да, собственно, и нечем...