Список потенциальных убийц

Её заказали убить.

И это не было ни шуткой, ни дурным сном. Её, стройную, тридцати лет – совсем ещё молодую, да чего уж там скрывать, практически непорочную!..
 
-За что?! – только и смогла выдавить Вика, услышав эту дикую весть от приткнувшегося на ее любимом, в пеструю клеточку, диване неприметного мужичка. Тот, старательно не замечая ее изумления,  мешковато скособочился плечом, поморгал светлыми ресницами и не ответил. Кажется, он не ожидал от нее такого наивного непонимания. 

За что?! У неё нет долгов, кредиторов, врагов, бизнеса – ничего такого, за что можно было бы хотеть убить человека. Она не «Мисс Мира»,  даже, увы, не вице-мисс своего родного города Рублёвска, чтобы вызвать хоть в ком-то завалящую толику черной зависти. Она даже не 90-60-90! (Да и не больно-то надо было!)  У нее нет денег. Ну, не совсем уж нет, иногда бывают, но всегда заканчиваются за неделю до зарплаты. Она не уводила чужого мужа. А кого?! Петрищева? Пьяницу, своей жене не нужного? Или тряпку Задойнова, об которого его нервная Люся истерично ноги вытирает?

Мысли полоскались в голове, как белье в речке: туда-сюда…бульк-бульк… Нырнули-вынырнули… На поверхности воды мелькнула утонувшая было простыня: надо подаваться в Китай, там сорок миллионов холостых мужчин. Да где ж столько денег на дорогу взять? – булькнула простыня в темную речную глубь. А, на билет в один конец можно и занять… 

Вика тряхнула волосами, отгоняя мечту о китайских мужчинах, не охваченных женской лаской. Некрасивая и бедная – за что ее убивать? Ее любить-то не за что, а уж ненавидеть – тем более. Такое неравнодушие к ее скромной персоне можно было списать только на чье-то изысканное чувство юмора.  И тут её осенило новым вопросом, логически вытекающим из первого: кто?

-Кто заказал меня? – звенящим от распиравшего её справедливого  недоумения  голосом спросила она.
Незнакомец хмыкнул, шмыгнул носом, выказав, наконец, более-менее понятную человеческую реакцию, и в этом она усмотрела добрый знак. Тут же замерла на хромоногом стуле, опасаясь нечаянным скрипом заглушить его ответ. Но дальше второго шмыганья беседа не продвинулась. «Шмыга» вдруг счёл свою миссию исчерпанной: обвел комнату равнодушным взглядом, словно удостоверяясь в бесполезности Вики для дальнейшей жизни, поднялся и пошёл в прихожую. У дверей откашлялся.
-За что – не знаю, - задумчиво помолчал. – Кто – тем более. Узнал случайно. И вот, решил предупредить. Сочувствую.

Исчез «шмыга» так же, как и появился, тихо и быстро. Нежно, без стука прикрыл за собой дверь. Вика ущипнула себя за бедро, оказалось больно. Значит, не сон. Тревожным пузырем из речного омута всплыло розовое полотенце: когда? Вика вскочила со стула, он сразу упал. В самом деле, когда?! Как же она могла отпустить человека, не узнав, сколько ей отпущено сроку?

Вика кинулась следом за мужчиной. Скатилась по лестнице, благо всего второй этаж, выскочила на улицу, но его и след простыл. Как назло у подъезда ни души, не у кого спросить, в какую сторону он растворился, упырь. Телу стало неуютно, оттого что из земли сквозь тонкую подошву тапочек в него пополз страх. От ступней поднялся по ногам, залез в живот и свернулся там противным холодным клубком. Нутро заныло как перед родами. Хотя о том, как ноет нутро перед родами, Вика до этого не знала. Не рожала.
 
Она стояла на горячем асфальте под жарким июльским солнцем и дрожала от озноба. Впервые в жизни чувствовала себя мишенью не во сне под дулом фашистского автомата, а наяву, в родном, знакомом до каждого отвалившегося кирпича,  дворе. Оказывается, за любым из этих окон может скрываться не мирный сосед, а злобный убийца. Бред, конечно, но она, гонимая жаждой жизни, всё-таки быстро юркнула в подъезд, остро ощущая в эту минуту свою ценность для самой себя.

Поднимаясь по лестнице в квартиру, лихорадочно перебирала, для кого она стала такой серьёзной помехой, преодолеть которую возможно лишь физическим устранением? На  всякий случай надо держаться подальше от окна, а лучше его вообще зашторить. Ага, а ещё забаррикадировать дверь. Перестать есть, спать и дышать. Уснуть навеки. Заперла дверь на ключ. Проверила, надёжно ли. Убедилась, что нет, что такую дверь можно высадить плечом, даже не разбегаясь. И никаких  подручных средств, чтобы укрепить её хотя бы временно. Не пуфиком же подпирать. А, можно и пуфиком.
 
Прежде всего, надо взять себя в руки. Вот, кофе горячий, ароматный. В другое время, конечно, без сахара, а сейчас ввиду форс-мажорных обстоятельств не до фигуры, поэтому с сахаром. В гробу оно всё равно как лежать, толстой или худой. Размер там уже не имеет значения.

Итак, кто? За что? И когда? Напрашивался ещё один вопрос: зачем? Боже, сколько вопросов на одну несчастную голову! И ни одного ответа. А откуда ему было взяться в забитых ужасом женских мозгах? Вика вынула из косметички ярко-красный лак и принялась делать маникюр, чтобы сосредоточиться на какой-нибудь полезной мысли. Но как она ни прицеливалась, как ни унимала дрожь в руках, не смогла попасть пляшущей кисточкой на ногти. Перемазала пальцы лаком и с криком «да пропади все пропадом!» швырнула пузырек в мусорное ведро, которое вдогонку еще и пнула. Мыслей не появилось, но как будто полегчало.

Надо составить список потенциальных убийц. Она решительно схватила с компьютерного стола лист бумаги и замерла над ним в глубоком раздумье. С кого начать? Друзья, родственники, коллеги, соседи, знакомые… Нет, рука не поднималась вписать хоть кого-то из них. Как в таких случаях рассуждают в детективах? Прежде всего, надо задаться вопросом: кому это выгодно?  Кому может быть выгодна смерть одинокой учительницы литературы?  Друзьям она нужна живая, в этом Вика убеждена точно, на то они и друзья. Родственникам? Ну не родители же надумали избавиться от неё, своей единственной дочери! Так кому? Тёте Свете, замечательно проживающей в Израиле со  своим еврейским мужем Яшей и  посылающей ей бандерольки с сушёным инжиром? Двоюродным братьям, которых ни за какие коврижки не выманишь из их обожаемого Ханты-Мансийска? Да, приезжали разок в гости, но Рублёвск им не понравился, сказали, что у них все лучше, даже комары. Здесь они мелкие и подлые, а в Ханты-Мансийске крупные и честные, исподтишка не кусают. Вика даже почувствовала некую ущербность из-за своих рублёвских комаров.

Она вывела на листке силуэт комара, невольно улыбнулась: он оказался первым в списке возможных убийц. А может…кто-то из обиженных учеников? Решил воспользоваться каникулами, чтобы свести счёты с ненавистной учительницей? Это она-то ненавистная?! Вика медленно поднялась со стула, прошлась по комнате, присела на диван. Надо вспомнить, кому она снизила годовую оценку. Несправедливо – никому. А вдруг? Нет, двоек не было, а за тройки вряд ли пойдут на убийство. На такое способны только отпетые уголовники, а у неё всего лишь малолетние хулиганы, и выше тройки они никогда и не получали. Да они ей радуются, как молодые бычки первой весенней траве, ведь понимают, сволочи, что и на двойку-то не всегда тянут.

Ну, если уж за тройку мочить, то первой на очереди должна быть не она, а Нина Алексеевна. Вика тут же укорила себя за эту трусливую мыслишку. Хотя…вот уж кто вбивает намертво свой предмет! И попробуй спутать Дмитрия Донского с Александром Невским, а уж тем паче не помнить о предательстве гетмана Мазепы! Сколько ученических слёз пролито над учебниками истории, сколько валерьянки выпито родителями и классными руководителями, не знает никто. А всё потому, что Нина Алексеевна умеет тихим, ровным голосом сказать: «Садись, два!» И этот приговор не исправить ничем, кроме как ответом, отскакивающим от зубов. И ничего, все двоечники зубрили, потому что второгодников в школе разводить никто не собирался.

 Директриса вызывала родителей, объясняла им, что Нина Алексеевна педагог от бога, и воздействовать на неё так же бесполезно, как на Господа Бога, а если они хотят своим детям среднее образование, то пусть те учат хоть до полусмерти, но двойки закрывают. И двоечники шли после уроков в кабинет истории, где бесстрастная Нина Алексеевна, поглядывая поверх очков на своих визави, заполняла журнал и как на допросе слушала их дрожащие ответы. Оценок выше тройки в эти дополнительные встречи из принципа никогда не ставила.
 
Кофе остыл. Вика вылила его в раковину и снова зарядила турку. В конце концов, она его выпьет, горячий, крепкий и сладкий. Быть может, уже в последний раз…

Нет, ученики на это не способны. Во всяком случае, не её ученики. А может, это шутка? Кто-то решил её разыграть? Ну, разумеется, это всего лишь тупая, злая шутка! Как всё просто, а то она уже начала думать о наряде, который подошёл бы ей для лежания в гробу. Цвет, длина, рюшечки, фасон. Кстати, костюм абрикосового цвета, в котором она провожала свой нынешний класс, очень даже ей к лицу. На выпускном вечере это отметили многие коллеги, даже Нина Алексеевна завистливо поджала губы. А если не шутка? Надо срочно позвонить ей, предупредить! Если ученики решили убивать своих учителей, то начнут с неё, с историка, в этом нет никакого сомнения.

Когда в трубке раздался безмятежный голос Нины Алексеевны, Вика поняла нелепость своего звонка. Как спросить: «Вы ещё живы?» Или: «Вы не в курсе, вас убивать не собираются?»
-Алло, алло! Я вас слушаю! – энергично требовала ответа Нина Алексеевна.
-Нина Алексеевна, здравствуйте! Это я, Виктория Викторовна, - Вика лихорадочно соображала, как бы деликатнее задать свой вопрос.
-Виктория Викторовна? – удивилась Нина Алексеевна, ведь они никогда не были подругами. – Что-то случилось?
-Нет, пока ничего, - старалась не выдать душевного смятения Вика. – А у вас? Всё хорошо?
-У меня будет всё хорошо только тогда, когда на Земле восторжествует историческая справедливость! – отрезала Нина Алексеевна. Вика попыталась возразить:
-Ну, это же недостижимая абстракция…
-Абстракция?! Я так не считаю. Что я могу преподавать детям, если Организация Объединённых Наций до сих пор не признала право русинов на самоопределение! Как мне детям в глаза смотреть?
-А кто это, русины? – рискнула показаться невеждой Вика (авось простит!) Ей и в самом деле стало интересно.
-Виктория Викторовна, - голосом, насквозь пропитанным укором, ответила историк. – Это народ, живущий в Закарпатье, одним росчерком пера Сталина присоединённый к Украине, хотя по менталитету и языку он гораздо ближе братскому русскому народу. Им даже автономии не дают, вот.
-Ну, такой несправедливости в мире сколько угодно…
Коту понятно, что жизни Нины Алексеевны в ближайшей исторической перспективе ничто не угрожает, а потому надо было как-то заканчивать эту нелепую беседу.
-Главное, что вам ничто не угрожает.
Нина Алексеевна насторожилась:
-А вам?
-Мне? Не знаю. Наверное, нет. Господи, что я несу. Конечно, нет. Жара, у меня мозги плавятся, не обращайте внимания. До свидания.

Кофе остыл во второй раз, пришлось допивать холодный. Последний глоток оказался последней каплей в чаше страданий и Вика расплакалась. Хлюпая носом, уговаривала себя:
-Ничего страшного ещё нет… Ещё же не убили… Вполне возможно, замысел сорвется и меня только ранят… Недотепа, упустила «шмыгу», ни о чем его не расспросив… Интересно, а как это будет происходить? Ведь наверняка уже выбран способ… А я даже в Турцию ни разу не съездила…
Земля, круглая, теплая, населенная народами, уползала из-под ног, будто желая сбросить с себя ставший не нужным Викин организм.

-Меня заказали убить…- протянула она прерывистым шепотом. Это словосочетание уже не казалось ей таким уж абсурдным и невозможным, как сначала. Ведь, участвуя в общем жизненном процессе, она волей-неволей кому-то переходила дорогу, отнимала пространство и ущемляла чьи-то интересы. Конечно, не по злому умыслу, но это уже не имеет значения.

Перед глазами почему-то всплыл Славик Залесский. И от него, тихого и молчаливого, исходила угроза. Нет, не может быть, вытерла Вика слёзы. И сама себе возразила: может. От обиды перехватило горло, ведь никаких видимых причин покончить с Викой у него не было. Да у неё самой гораздо больше оснований не любить Славика! Во-первых, он худой малорослый блондин с глазами размытого цвета, который он, льстя себе, называет голубым. А блондины не в её вкусе. Во-вторых, оказавшись как-то у неё в гостях, он, уходя, спёр единственные в доме мужские тапочки. Ещё и объяснил с нахальным видом, что это его размер, и ей они ни к чему. А какой одинокой девушке понравится постоянно покупать мужские тапочки? Нет, он слишком мелок для такого большого греха. А потом, за заказ надо платить, у Славика же денег отродясь хватало только на хот-дог в забегаловке. Ему мать выдаёт ровно на один раз в день покушать. Разве что сэкономил на обедах… Или сначала убил мать, завладел деньгами, а теперь зачем-то охотится на Вику.
 
Короче, хватит ломать голову, надо пойти в милицию и подать заявление. Для таких случаев у них должны быть предусмотрены контрмеры. Им же проще убийство предупредить, чем раскрывать его потом, добывая улики и выискивая свидетелей. У Вики поднялось настроение, оттого что нашлось, наконец, решение. А за ним замаячило и её спасение.

Прежде чем выйти из квартиры, она, за неимением глазка, в который можно было бы взглянуть, припала телом к двери и долго прислушивалась к происходящему за нею, не совсем понимая, что же она всё-таки хочет там услышать. Доносились какие-то вскрики, звуки водопроводной протечки, бубнёж героев бесконечного телевизионного сериала, грохот раздолбанного мотоцикла, на котором приехал из училища Дэн, внук её верхних соседей Клыковых, – всё это было обычным звукорядом, сопровождающим её повседневную жизнь. В конце концов, пренебрегши притаившейся кругом опасностью, вышла на улицу.

Пока шла к отделению милиции, перебрала в уме всех знакомых, кто бы хоть как-то, чуть-чуть подходил на роль убийцы, ведь у неё наверняка спросят, подозревает ли она кого-нибудь сама. От всей души хотелось помочь милиции в этом вопросе.
 
Но, едва она переступила порог отделения, её надежда на спасение задохнулась в скепсисе и иронии дежурного милиционера, который разве что в лицо ей не рассмеялся, когда она сообщила ему о намерении сделать заявление о том, что её хотят убить. Она-то ничего смешного в этом не видела, и отчего веселился страж порядка, было непонятно.

Выяснив, при каких обстоятельствах она узнала о грозящей опасности, и уточнив, что она не жена олигарха, а простая  учительница, дежурный милиционер и вовсе чуть не подавился глуповатым смешком. Уводя свой блудливый взгляд от прямого столкновения с её вопрошающим взором, он порекомендовал ей отправляться домой.
-А если меня убьют? – попыталась достучаться до его совести Вика.
-Вот тогда и приходите, - ответил он. Не объяснив, однако, каким же образом убитая Вика должна к ним прийти. И, собственно, зачем вообще ей тогда приходить.
-Вероятно, уже в качестве привидения? – съязвила она. – И вещественные доказательства с собой прихватить?
-Желательно, но не обязательно. То, что надо, мы сами найдём. Был бы труп.
Дальнейший разговор не имел смысла, и Вика отправилась восвояси.

Памятуя старую русскую истину о том, что спасение утопающих дело рук самих утопающих, она свернула в ближайший магазин и прямиком направилась к полкам с хозяйственной утварью, где и обнаружила искомое: топорик для разделки мяса и молоток. Молоток у неё дома был, но маленький, а этот она выбрала увесистый, солидный. Таким запросто можно и убить в процессе необходимой самообороны. Домой идти совсем не хотелось, там она чувствовала себя в большей опасности, чем снаружи среди людей. Стала бесцельно гулять по улицам, погромыхивая молотком и топориком в пакете. Совсем некстати вспомнилась первая любовь.

По-восточному изысканно красивый татарин  Рамиль служил фельдшером в местной воинской части. Встретив его на пристани, Вика, как и положено в шестнадцать лет, влюбилась с первого взгляда и, разумеется, навсегда. Ни о чем таком он, конечно, не подозревал, потому ее чувство, питаемое исключительно ее стерильными романтическими фантазиями, осталось безответным и, не оскверненное будничностью и охами-вздохами, мучительно жило в ней долгие пять лет. За это время все ее другие влюбленности, уже взаимные, скоротечно разбивались о грубую реальность жизни, таяли без следа, как первый снег, упавший на влажную осеннюю землю. А вот Рамиль сидел в душе занозой.

 Вика представила того Рамиля в её сегодняшней жизни и подумала, как хорошо, что она тогда не открылась в своих горячих чувствах к этому малознакомому человеку. А вдруг бы он ответил взаимностью, и ей, как честной девушке, пришлось бы выйти за него замуж? Почему-то картина нарисовалась безотрадная: она в шароварах и длинном платье, с платком на голове, покорная и бессловесная, варит-парит, моет-стирает, а он угрюмо за этим наблюдает. Что ж, как выясняется со временем, в безответности любви всё-таки есть свои положительные стороны.

За этими мыслями она и не заметила, как очутилась в своём дворе. Мало того, к её безграничному удивлению, перед ней шёл ни кто иной, как утренний незнакомец Шмыга. Неужели он вспомнил новую подробность и решил поделиться ею с Викой? Но вместо того, чтобы кинуться к нему на шею с расспросами, она замедлила шаги и остановилась за углом. Какое-то двадцатое чувство просигналило: «Внимание! Стоп!»

Однажды это её чувство спасло жизнь Бушу из 7 «А». Щуплый и бледный Никита Бушуев по кличке Буш с грехом пополам сделал на доске синтаксический разбор сложноподчинённого предложения и, получив четвёрку, шёл к своей парте, принимая по пути завистливые поздравления от менее образованных одноклассников. Несмотря на свою субтильность, Буш пользовался авторитетом, потому сидел в одиночестве на галёрке и руководил оттуда неформальной жизнью класса. Что-то заставило Вику в тот момент поднять голову от журнала и остановить Буша:
-Бушуев, вернись-ка к доске, разбери по составу слово «недобросовестный».

Буш уже собрался садиться на место, потому недовольно пробурчал, что училка эта достала, но всё-таки снова отправился вразвалочку к доске. Едва он отошёл от своей парты, как на неё со шкафа упал бронзовый бюст Максима Горького, подаренный школе в день её открытия сорок лет назад. Бюст пробил парту насквозь как раз в том месте, где обычно покоилась голова любившего полежать Буша. Разбор слова по составу пришлось отложить, так как психическое состояние класса, Буша, да и самой Вики было подорвано на несколько дней.

Вследствие такого ЧП по всей школе провели ревизию всех тяжёлых учебно-методических пособий. Обнаружили бюсты Хо Ши Мина, пионера-героя Вали Котика, а в кабинете химии блины для штанги. Составили все в раздевалке спортзала,  успокоились и продолжили педагогический процесс.

Но Вика долго ещё ловила на себе странные взгляды коллег, поверивших, невзирая на их высшее образование,  в её чудесную способность предугадывать события. Учитель химии норовила узнать у Вики про дальнейшую личную жизнь, физичка хотела выяснить, изменяет ли ей муж, лишь Нина Алексеевна безуспешно выспрашивала про исторические перспективы Отчизны, в частности, когда вернут Крым и отдадим ли Курилы Японии. А Буш с перепугу резко повысил свою успеваемость и выбился в твердые хорошисты, за ним потянулся и весь класс.

…Вика выглянула из-за угла и обнаружила, что Шмыга возвращается. Испугавшись, что он её застигнет, она пустилась наутёк. За ней тут же пристроилась стая бездомных собак, громким лаем выражая ей свою солидарность. В конце концов, собаки отстали, и она перевела дух: спаслась!..

Ночью ей стало страшно по-настоящему. Лёжа на разобранном диване, прислушивалась к тишине, выискивая в ней подозрительные шорохи и звуки. Время от времени вскакивала, проверяла, заперта ли входная дверь, пусто ли в ванной и туалете, не пахнет ли газом на кухне. Вглядывалась в темень за окном, пыталась запомнить подозрительные машины, силуэты редких прохожих, но память отказывалась удерживать всю эту бесполезную информацию. И, пройдя несколько шагов от окна до дивана, Вика уже не помнила ничего, даже самое святое и незабываемое для учителя: сколько уроков в какой день недели у неё было в прошедшем учебном году.

 Когда в три часа ночи зазвонил телефон, измученная Вика уже не удивилась, с обречённостью жертвы взяла трубку, уверенная, что в такое время никто, кроме киллера, звонить не может. И даже разочаровалась, услышав голос Аськи, закадычной подружки:
-Ну, как тебе фильм?

Господи, она совсем забыла! Они же договорились сегодня посмотреть на первом канале ночной показ. Это их давняя традиция, смотреть ночью фильмы и тут же обсуждать.
-Забыла, Ася, - покаянно вздохнула Вика. – Прости, пожалуйста. 
-Я почему-то так и подумала, что ты забудешь.
Голос Аси звучал подозрительно заботливо. Если сейчас она спросит, всё ли у Вики в порядке… Вика не успела додумать свою мысль, как та нежно спросила:
-У тебя всё в порядке?
-С чего ты взяла?
-Я тебе днём звонила, ты не брала телефон. И почему-то окна весь день зашторены.
-Откуда ты знаешь? – Вика едва успела подхватить выпавшую из рук трубку. – Следишь за мной?
-Вот ещё! Мимо проходила, смотрю, окна занавешены. Заспалась, что ли? У тебя кто-то был, а? Признавайся! Тайком от меня личную жизнь завела?
-Ещё нет, но собираюсь. Давай завтра поговорим, ладно? – и не дожидаясь ответа, Вика нажала отбой.

Без сил опустилась на диван. Раньше ей не приходило в голову в чём-либо подозревать Аську по одной простой причине: она не давала к этому никакого повода. Бескорыстнее ее человека не было, и сейчас Вика устыдилась своих мелькнувших подозрений. Через руки Аси прошли все бездомные собаки и кошки города, всем им она оказала необходимую помощь и пристроила в надёжные руки. Из-за этого от неё ушёл первый муж Петя. Правда, из-за этого же у неё появился второй, тоже Петя. У первого началась жесточайшая аллергия на кошачью шерсть, и Асе надо было сделать выбор между ним и животными. Она сделала выбор в пользу человека, перестала подбирать бродячих кошек, и её с мужем идиллия длилась целый месяц, пока ей не стали приносить живность под дверь. Ведь все вокруг были уже приучены к её доброте и не хотели мириться с изменением ее жизненной позиции. Муж не выдержал жалобных кошачьих стонов под входной дверью, собрал вещи и ушёл. Ася горько плакала до самого лета.

А летом она принесла щенка с вывихнутой лапкой к ветеринару, его тоже звали Петей, и он оказался холостым. Пока вправлял собачке вывих, он нашёл в Асе родственную по всем параметрам душу и полюбил её. А вскоре переехал к ней жить. Он имел свой дом в частном секторе, но добираться оттуда до работы  им было неудобно. Поэтому обосновались в Аськиной квартире. И, как ни странно, с появлением второго Пети, ветеринара, Асе перестали подбрасывать бродячих животных! Вероятно, кто-то наверху решил, что с неё хватит, надо и другим дать возможность проявить своё милосердие.
-Нет, Аська святая, - прокряхтела Вика, подбивая под бока летнее одеяло. С этим и уснула.

Наутро проснулась в полной уверенности, что ее не убьют. Даже если попытаются это сделать, скорее всего, промахнутся. Ружьё даст осечку, яд потеряет годность из-за срока давности, удавка порвется… И вообще, убийца по дороге к ней либо раскается, либо попадёт под машину. Можно было возвращаться к обычным делам, тем более не за горами новый учебный год, к которому уже надо начинать готовиться.

Вика сварила гречку, разделила её на четыре части, чтобы питаться в течение дня, и с удовольствием умяла первую порцию. Увы, после такого завтрака у неё проснулся зверский аппетит, и она противоречиво заметалась между комнатой и кухней, раздираемая желанием поесть и мечтой похудеть. В коридоре больно запнулась о пакет, в котором лежали топорик и молоток, купленные для защиты молодой жизни. Засунула их подальше в шкаф, авось когда-нибудь сгодятся в хозяйстве.

Между делом и аппетит сам собой рассосался. Села за компьютер. На глаза попался листок со списком возможных убийц. Список, конечно, громко сказано, потому что вписаны туда были только комар и похититель тапочек Славик Залесский.
-Ай, Славик, Славик! – покачала головой Вика. – Как тебе не стыдно? Покушаться на добропорядочных граждан? А ещё друг называешься, одноклассник! Забыл, как я давала тебе списывать диктанты? Ну, ты мне тоже помогал, признаю должок: без тебя ни химию, ни физику бы не осилила. Но это же не повод для моей ликвидации! – рассмеявшись, Вика скомкала листок и бросила в урну под столом. Но, подумав, достала его, любовно расправила на столе. – Давай-ка составим вам компанию. Кто точно желает моей кончины, так это председатель правления Товарищества собственников жилья  господин Скрягин В.И.
Вика смачно вписала Скрягина В.И. и прикрепила листок кнопкой к стене над компьютером.

С момента создания в их доме товарищества собственников жилья этот плешивый скользкий тип поставил своей целью сжить Вику со свету из-за её несогласия платить пять тысяч рублей за установку домофона. Со всех остальных жильцов он собрал по две с половиной тысячи, что тоже немало, а с неё решил взять в два раза больше,  то ли из тайной любви к ней, то ли из классовой неприязни. В ответ она вовсе отказалась отдавать свои кровные.

Их противостояние длилось вот уже полтора года: ей отключали электросчётчик, перекрывали воду, меняли код домофона, ставили под окном машину с орущей по ночам сигнализацией… Если соседи поначалу ей сочувствовали, то теперь равнодушно махнули рукой: разбирайся с ним сама! А что тут разбираться? Когда она спрашивала его, почему должна платить больше остальных, он смотрел на неё хитрыми глазками и отвечал: «Так решило собрание ТСЖ. А у нас демократия, вы обязаны подчиниться решению большинства».

От бессмысленности происходящего она впадала в оторопь и задавалась мучительными вопросами. Почему собрание решило содрать деньги с неё, а не с кого-то другого? Кто в этом собрании участвовал? Кто эти люди? Отчего они так невзлюбили Вику, что присудили ей отдельную от остальных плату? А если в следующий раз им придёт в голову принять решение расстрелять её? Ей и в этом случае следует подчиниться их воле?

Однажды председатель ТСЖ всё-таки вступил в осмысленный контакт с ней: предложил продать квартиру, и тогда с неё автоматически спишется этот долг. Вика растерялась, не понимая, где же ей тогда жить.
-Подумайте, наверняка что-нибудь придумаете, - сощурился Скрягин. – Живут же ваши родители круглогодично на даче, почему бы вам к ним не перебраться?
-Они могут себе это позволить – обрабатывать мотыгами землю, потому что пенсионеры. А я учительствую, мне необходимо жить недалеко от школы, чтобы приносить ученикам пользу. Зимой на даче редко чистят дороги, и я буду застревать в занесённых снегом полях. Это приведёт к опозданиям на уроки и затем к моему увольнению. Вы этого хотите? – Вике казалось, что, чем подробнее ответ, тем глубже он проникнет в недра души Скрягина, и он отстанет, наконец, от неё со своими притязаниями. Но в него ничего не проникало.

-Я хочу, чтобы вы соразмерили свои возможности с реалиями жизни, – ловко парировал Скрягин. – Для вас одной такое количество квадратных метров может быть вредно.
-Чем?! У нас что, радиация?! До этого момента я не ощущала никакого вреда от своих метров, напротив, только пользу!
-Вот видите, вы не хотите понять злободневности вопроса, – её же ещё и укорил председатель. И на этом контакт с ней прервал.

Поразмыслив, Вика укоренилась в своём подозрении: он действительно может заказать её убийство, чтобы освободить квартиру. А наследники? Ведь у неё есть папа с мамой, да и двоюродных полстраны? Значит, он уверен, что они не захотят жить в этой квартире. Для этого надо всего лишь прикончить в ней Вику. Как всё просто: убитые горем родители продают за бесценок квартиру, в которой погибла их дочь, - они не то, что жить, они зайти в нее не смогут никогда! Уж она-то, Вика, знает своих папу с мамой, они даром отдадут это страшное место.

Да, поработать сегодня не удастся. Вика выключила компьютер. Пошла на кухню, съела оставшиеся три порции гречки, навела горячего крепкого чаю и приступила к банке вишнёвого варенья. Решила не ограничивать себя ни в чём: однова живём! Надо опередить Скрягина и убить его первой, деловито подумала она, доедая варенье. У неё не осталось сомнений в том, что заказал её именно он. Сидеть жертвенной овцой, приговорённой к закланию, она не собирается. Пусть теперь он дрожит за свою шкуру, а с неё хватит, отбоялась. Облизала ложку со всех сторон, огорчившись, что так быстро закончилось варенье. Вторая банка сейчас бы не помешала. Интересно, как связан вчерашний незнакомец со Скрягиным? Что и где этот Шмыга мог услышать? А может, он и есть тот самый киллер, которому поручено её убить? И он приходил к ней лишь для того, чтобы на месте изучить предмет своего кровавого бизнеса?

Вика подошла к окну, из-за занавески выглянула во двор. Ничего подозрительного не обнаружила. Представила мёртвого Скрягина, как он лежит, раскинув руки на ковре в её прихожей. С закрытыми навеки глазами, с опавшим по бокам туловища животом, с неизменной хитрой улыбкой на устах. Нашла уста, одёрнула она себя, у этого-то кабана. Скажи ещё, с бледными ланитами. И вообще, почему это в её прихожей? Разлёгся… На всякий случай прошла в прихожую. А вдруг? Вдруг лежит уже? Не обнаружив трупа, перевела дух. Нет, убийство председателей ТСЖ это не её жанр. К тому же она не представляла, что делать дальше с его большим бездыханным телом. И вообще, стоит ли Скрягин того, чтобы думать о нем, находясь практически на пороге вечности? – оглядела она себя в зеркале. –  Есть вещи куда более важные и первостепенные.

Ну, для начала хотя бы спросить себя: а надо ли так цепляться за жизнь? Что изменится в этом мире, если она проживет в нем не семьдесят лет, а всего тридцать? Да ничего не изменится, и земля с ее исчезновением крутиться не перестанет. Ее отсутствие заметят только близкие. И еще директор школы, которой  в срочном порядке придется подыскивать ей замену. Интересно, а ученики расстроятся, узнав о ее безвременной кончине? Вряд ли, все-таки, надо признать, с синтаксисом она их изрядно помучила. А сколько диктантов, не предусмотренных программой, заставила писать? Скорее всего, обрадуются. И чего тогда, спрашивается, она тратила на них свое внеурочное время? Лучше бы любовника завела.

Внезапно на улице потемнело, и пошел дождь. Вика распахнула створку окна, высунулась, подставила под капли ладонь, потом вторую. Так и стояла, с протянутыми руками, пока не заныла сдавленная подоконником грудь. Плеснула в лицо дождевой воды – от неожиданности перехватило дыхание, словно в летнюю жару залезла под холодный душ.

- А может, я сошла с ума? И все происходящее – плод моего помутившегося рассудка?! – вслух ужаснулась Вика. Как пулей сраженная, она без сил шлепнулась на пол.  У Григорьевых Надя вот уже лет десять сидит растением у окна, на ее исцеление они ухнули все свои средства, силы и здоровье, но безрезультатно. Как тронулась умом из-за несчастной любви – было бы к кому! – к Сереге Коновалову – бабнику и похабнику! – так и всё.  Ни московские клиники, ни импортное дорогущее лекарство не смогли вернуть золотую медалистку Надю в нормальное русло жизни. Хотя кушает она с аппетитом и даже иногда интересуется погодой в Австралии. А родители  стараются не думать о том, что с ней будет, когда их не станет.
 
Вика судорожно вытерла испарину со лба. Нет-нет, только не сумасшествие, лучше уж пусть ее убьют. Вскочила, бросилась к двери, распахнула ее настежь: заходите, убивайте! Да простят ее мама с папой за эгоизм, но быстрая смерть тела все-таки симпатичнее медленного угасания рассудка .

В подъезде было тихо, убивать никто не шел, и Вика захлопнула дверь.

Надо бы определить, она уже сошла с ума или еще нет? А как определить-то? Таблицей умножения? Стала вслух умножать, но даже нелюбимые с детства числа отскакивали от зубов: «Семью восемь пятьдесят шесть, восемью девять семьдесят два, шестью семь сорок два…»  Взяла со стола кроссворд, как обычно, с парой-тройкой неразгаданных слов, но как ни тужилась, не смогла вписать ни тренировочного боя в фехтовании из четырех букв, ни пряной травы из пяти букв. Собственно, она и неделю назад не сумела этого сделать, а тогда она была в своем уме, это точно.

Проще, конечно, не мучиться, а просто спросить у кого-нибудь напрямик, со стороны-то виднее. А после этого уже и строить свои дальнейшие планы: ехать ли на неделю в Анапу, как мечтала весь учебный год, сдаваться в психушку или умирать. Поймала себя на мысли, что рассуждает она, в общем-то, здраво. Но и Надя у Григорьевых считает себя вполне даже умненькой… Это остальные ей кажутся ненормальными.

Позвонила Аське:
- Привет! Ты чего не на работе?
- Здрасьте! – протяжно вздохнула Ася. - Забыла?
- О чем?
- Я в декрете, между прочим.
- Точно. Уже две недели, - в оправдание своей забывчивости торопливо уточнила Вика. У Аси, как у всех беременных, мозг сейчас располагался в плаценте, и обижалась она на всякую ерунду. Не хватало еще, чтоб расплакалась. – Прости, пожалуйста, я не забыла, я тут…немного… Ну, забыла, забыла! В голове полная каша.
-Да я не обижаюсь, ты что? – удивилась Аська. – Чего ты нервничаешь? У тебя все в порядке?
- Как сказать… Ася, вот мы с тобой разговариваем… Ты во мне ничего странного не заметила?
-Конечно, заметила! Еще вчера.
-А…а что именно?
- Ой, Вика, не хитри! А то ты сама не знаешь? Чудишь второй день, еще и спрашиваешь. Говори уж, не тяни. Ну, признайся, влюбилась ведь?
-Да нет же! Что за глупости!
- Все ясно: влюбилась! Наконец-то! Ой, как я рада за тебя, Викуся! Ты не представляешь! Главное, с ребеночком не тяни!

К горлу подступил комок, Вике вдруг захотелось выговориться перед подругой, пожаловаться на свалившуюся беду. В конце концов, имеет же она право на простое человеческое сочувствие! И сразу же одернула себя: нельзя Аську волновать, родит раньше времени, не дай бог. Договорились, что завтра она обязательно придет в гости, Ася покажет ей снимок с последнего УЗИ – там такая красавица, такая лапочка! И чтоб Вика прихватила своего кавалера, они с Петей будут только рады. А если она не придет, они сами к ней нагрянут, на что Вика вскричала, что нет, только не это, к ней ходить сейчас опасно. Ася оценила юмор, похихикала, но осторожно, чтоб дитя в животе не растревожить.

В общем, идея с экспертизой оказалась не самой удачной. Или из Аси эксперт никудышный, или у нее клинические симптомы шизофрении еще недостаточно ярко выражены, и с первого взгляда их не распознать. А впрочем, какая разница?

Вика растянулась на диване, сложила руки на груди и равнодушно уставилась в потолок. Взгляд зацепился за крюк, на котором висела люстра с большими стеклянными каплями «а ля чешский хрусталь». Матери она когда-то досталась по профсоюзному талону, так с тех пор и светит напоминанием о временах развитого социализма. Может, повеситься? Вика повертела головой, словно примериваясь, удобно ли ей будет в петле вместо люстры. Нет, как-то не эстетично. Лучше уксуса махнуть. Долго и мучительно. Не годится. Прыгнуть из окна? Второй этаж. Смешно. К тому же внизу куст сирени, сама же и сажала на дворовом субботнике.

Остается поезд. Встать, одеться приличнее, пойти и лечь. Вечером скорый на Москву идет. А что, Анне Карениной можно, а чем она хуже? Ничем.

В дверь постучали. Вспомнила, что не запирала ее, просто захлопнула. Кому надо, откроют. Стук повторился. Значит, пришли все-таки. Ну, и хорошо, и не надо под поезд.

-Открыто! – рявкнула Вика, продолжая лежать. Про себя порадовалась, что с утра надела новое нижнее белье. Набегут: милиция, понятые, зеваки, судмедэксперт… Будут разглядывать ее бездыханное тело… А она – вот вам всем! – в красивом белье и даже с макияжем. К укладке в гроб готова! – Входите, не стесняйтесь!

Грудь стеснило от неожиданной храбрости. Она подскочила с дивана, схватила хромоногий стул – решение не отдавать свою жизнь без боя созрело мгновенно. Главное – опередить убийцу.

Как только в комнату открылась дверь, она с размаху запустила в нее стулом.  Возникший в проеме участковый не был готов к внезапному нападению, увернуться от стула не успел и рухнул как подкошенный. Только тут Вика разглядела на «убийце» милицейскую форму. Она с ужасом смотрела на распростертого у ног симпатичного милиционера, на лбу которого вспухала багровая шишка. Крик застыл где-то в районе диафрагмы, и она никак не могла вытолкнуть его из себя, лишь разевала беззвучно рот, как рыба в аквариуме. Перед глазами поплыли круги, все вокруг потемнело, и она, не вынеся тяжести содеянного преступления, упала рядом с мужчиной.

Удар головой об пол привел ее обратно в чувство. Очнулся и участковый. Встал, потирая все ушибленные места, обозвал ее сукой нереальной и потребовал предъявить документы. Вика, чувствуя вину, безропотно их предъявила. Заодно предложила лед на шишку, он не отказался.

Она принесла с кухни завернутую в полотенце замороженную куриную тушку, положила ее на стол. Участковый подвинул стул поближе и прильнул лбом к курице. В таком положении принялся изучать Викин паспорт. Удостоверившись в том, что она действительно Незнамова Виктория Викторовна, поинтересовался:
- Чего стулом-то кидаешься? Ждала кого-то?
- Ждала. Убийцу. Судя по всему, вас.
- Вообще-то я ваш участковый. Но за такое – убил бы.
- Простите…- всхлипнула Вика. – Я была уверена, что вы киллер. Жаль, что вы не он. Было бы очень хорошо, если бы вы им оказались.
- Вот даже как? Только честно, зачем тебе киллер? Планы, задумки какие-то?
- У меня нет, а вот у него, вероятно, да. Но я их еще не разгадала.

Участковый, внимательно посмотрев на Вику, снова задумчиво припал к курице.
- Скажите, а может, я сошла с ума?
- Не исключено. Скорей всего, да.
- Тогда пристрелите меня, пожалуйста.
- Я же сказал: я не киллер, я милиционер. Разницу видишь?
- А зачем же вы тогда пришли? Ведь вам от меня что-то нужно?
- Ну, да. Только не могу вспомнить, - участковый перевернул курицу оттаявшим боком от себя, потрогал шишку. – Здорово же ты меня треснула. Если останусь дураком, будешь платить мне алименты по инвалидности. Пожизненно.

Он все еще был серьезен, но в его голосе Вика уловила  смешинку, и ей сразу стало легко и спокойно. Захотелось потрогать его, такого теплого, живого, нормального. Она закивала, мол, согласна на все и на алименты тоже, и пусть бы даже он ее арестовал, она не возражала.  Потянулась рукой к его русой голове, но он вдруг отпрянул от курицы и перешел на «вы»:
-Вспомнил! Двадцать первого июля вы обращались в отделение милиции с устным заявлением об угрозе убийством?
- Обращалась. А как вы об этом узнали?
- Отлично! – участковый схватил Вику за плечи, радостно встряхнул ее. – Вы и есть одинокая учительница литературы? Красавица вы моя! В поисках вас я уже пол-улицы прошерстил!
- Какая трогательная обо мне забота …
Участковый воодушевленно поглядел в зеркало.
-Эх! У вас найдется, чем замаскировать шишку?
-Ну, разве что тональный крем?..
-Давайте.

Вика осторожно затонировала ему синяк. Он, конечно, просвечивал, но не так вопиюще, как до маскировки. Нежно касаясь пальчиками его лба, ласково спросила:
-Хотите таблетку от головной боли?
-Нет, а вот горячий и сладкий чай не помешал бы. Хотя на службе не положено…
-Вы ранены, можно сделать исключение.

За чаем участковый представился Егоровым Алексеем Семеновичем и поведал, что после Вики в милицию обратились еще три человека с жалобой на угрозу убийством. «А сколько, наверное, не обратилось?» – резонно заметила она. Алексей Семенович пожал плечами: все возможно. Конечно, никто всерьез эти заявления не воспринял – доказательств-то никаких. 
-Вы хоть представляете, что пришлось пережить этим людям?! – на Вику снова навалился ужас последних дней, сердцу опять стало больно, и оно просило слёз. Дрожащими руками с трудом поставила полную чашку поперек блюдца.

 Все бы ничего, продолжил Алексей Семенович, но одна из потерпевших, пенсионерка Афанасьева А.Н., вернувшись домой, умерла. Вскрытие показало – инфаркт. Теперь ее сын в ультимативной форме требует полного расследования. Для этого нужны остальные обратившиеся с жалобой, но их отыскать пока не удалось и то, что Вика нашлась, это огромная удача для милиции. Да и сам Алексей Семенович приятно удивлен знакомству с такой отзывчивой и порывистой девушкой. Сейчас вся надежда на ее зрительную память, с помощью которой будет составлен фоторобот предполагаемого преступника.

В сопровождении Алексея Семеновича Вика отправилась в отделение милиции, где, поеживаясь от внезапных спинных мурашек, она описала «шмыгу». Но, как ни бился следователь, фоторобот не соответствовал реальному прототипу, и опознать по нему можно было кого угодно, даже президента страны, но не «шмыгу». В конце концов, договорились, что Вику будут приглашать для опознания всех задержанных. Для нее это означало, что про отдых в Анапе, в котором она сейчас так нуждалась, можно было забыть.

Ей повезло: «шмыгу» нашли на следующий день. Им оказался некто Лукашкин, приличный мужчина, потерявший работу слесаря в автомастерской и за это навеки изгнанный женой из дома. Не справившись с бедами, он тихо тронулся умом, стал ходить по квартирам и сообщать хозяевам о том, что их заказали убить. Никакого другого вреда он не причинял. Объяснить свое поведение он не мог, потому что ничего не помнил. Пришлось отправить его на лечение в областную психиатрическую больницу.

А Вика после пережитого потрясения перестала думать о холостых китайских мужчинах. Она, наконец, влюбилась. Ну, в кого, в кого… В участкового. В Егорова Алексея Семеновича.
КОНЕЦ