Там лес и дол видений полны...

1
Когда несколько лет назад Люба, довольно известная в нашем городе поэтесса, предложила мне, как начинающему стихотворцу, поездку в село Михайловское на Пушкинские литературные встречи, я, нисколько не раздумывая, согласилась. Ещё бы! Судьба приготовила такой подарок: побывать в местах, о которых великий поэт писал:
Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит;
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон без дверей;
Там лес и дол видений полны...
По приезду нашу туристическую группу разместили в гостиничном городке, где уже до нас устроились собратья по перу, нагрянувшие в Пушкинские места из разных мест России. Как известно, поэты – народ неприхотливый: всех вполне устроили предложенные каморки с железными койками, байковыми одеялами и тараканами. Пусть скромно, но зато все вместе, а это значит: впереди ждёт обрядная пирушка вплоть до самого утра, диспуты, споры и чтение стихов до полного умопомрачения.
Любочка держалась особняком. Знамо дело: она давно уже не молодая поэтесса, а вполне именитая личность, и поэтому ей было скучно находиться среди начинающих. Я же разрывалась надвое: мне хотелось познакомиться со всеми; послушать, кто на что горазд; посоперничать со стихотворцами в рифмах; но и подругу жаль было оставлять в одиночестве, пусть и гордом.
Организатор поэтического семинара, душа-человек, заметив уныние на лице гостьи, предложил двухместный номер в домике для вип-персон; однако предупредил, что он находится в трёх километрах, в самом селе Михайловском, и шлёпать до него придётся лесом. Я готова была запрыгать от счастья и расцеловать нашего благодетеля за такое чудесное предложение! Надо же: целых три дня мы будем жить в знаменитом селе, где мальчиком рос Пушкин; ходить по земле, по которой он ходил; слушать шум деревьев, которые помнят его! Мне сразу же представилось уютное жилище, стилизованное под старину, с камином и венскими стульями, из окон которого виднеется родовое гнездо поэта.
Суматошный день знакомства близился к концу. Поэтические посиделки становились всё более шумными, и, когда заговорили все вдруг, мы с Любашей перемигнулись: желания наши совпали. Спроворив момент, шмыгнули за дверь и покинули разухабистую компанию подвыпивших «пиитов».
Выскочив из душной гостиницы и глотнув прохладного вечернего воздуха, мы развеселились: прогулка лесом перед сном пойдёт нам на пользу. Решили, что спешить нечего – время терпит – и пошли под ручку, любуясь природой. А любоваться было чем! Кругом красотища такая – пером не описать! Кипят, пенятся яблони, кадят сладковатой свежестью; лужайки наливаются сочной зеленью. Вышли за околицу – дали распахнулись: большое закатное солнце катит к горизонту; под меркнущим небом расстилается солнечно-жёлтый одуванчиковый ковёр, а по нему жеребец светоносно-белый гуляет, вечерней росой умывается. Залюбовались мы конём, о времени совсем забыли. Достоялись, пока вечерняя заря из золотистой перешла в багряную и окрасила в багрец всё вокруг, даже бел-конь тоже стал казаться огненным.
– Любаша, пойдём уже. Скоро стемнеет, а нам лесом идти, – забеспокоилась я.
– Да, надо торопиться, – согласилась подруга, – до леса ещё дойти надо. Прежде будет деревня Бугрово, потом большое озеро, а уж за ним лес.
  Прибавили шагу, коротая путь разговорами. Вот и Бугрово. В окнах темно, будто в домах никто не живёт – все полегли спать. Снизив голоса до шёпота, мы прошли деревню и взошли на мост, перекинутый через озеро. И тут слышу: хлюп-хлюп, чвяк-чвяк – звуки, какие бывают, если обувь на ноге слишком просторная или башмак каши просит.
– Любаша, у тебя босоножки часом не отклеились? – убедившись, что с моей обувью всё в порядке, спросила я.
– С чего ты взяла?
– Так, послышалось...
Солнце к тому времени легло, и полная луна заняла место на небе. На всю округу чмокали, будто целовались, караси, пели под ногами доски, и всё вокруг роднило нас и сдружало, как мне казалось, навек.
Мы уже почти прошли мост, когда Люба спросила:
– Ты ничего не слышала об этой деревне?
– Нет. А что?
– Раньше тут мельница стояла и дом, в котором мельник со своей дочкой-красавицей жил. Говорят, она из-за несчастной любви утопилась в этом озере.
– Бедняжка... – вздохнула я, глядя на безмятежные воды.

2
Мост тем временем остался позади, и лес, грозный и мрачный, как неосторожно поднятый с берлоги медведь, раскинул нам свои тяжёлые объятия...
Большая ослепительная луна высветила тихим мертвенно-зелёным светом лесную дорожку, которая обещала привести в Михайловское. Всё вокруг в этом свете стало таинственным, нереальным, причудливым. Мы тесней прижались друг к дружке: было ощущение, что кто-то неотрывно следит за нами. Мы и вовсе оробели, когда птицы разом прекратили щебетание, и повисла мёртвая тишина. Вдруг прямо у нас под боком, словно кто-то в ладоши захлопал – крылья зашумели, и неведомая птица затрубила на весь лес. Да так страшно, что отнялись у нас языки, и ноги сделались ватными.
– Это выпь, наверное, – обретя самообладание, предположила Люба, когда снова навалилась тишина.
– Наверное, – робко согласилась я.
Как перепуганные дети, мы крепко сцепились руками и бросились бежать по дорожке, выхваченной из темноты луной. Я с опаской глядела под ноги, боясь зацепиться за какой-нибудь корень или наступить на змею, ибо именно в эту пору выползает из нор всякий гад. И вдруг мне показалось, что за плечом Любы что-то сквозистое, похожее на облачко, белеет. Глядь – а это и не облачко вовсе, а лёгкое, как душа, существо сопровождает нас! Всё во мне захолонуло. Впилась я глазами в видение, различая тонкий стан, длинные локоны, скрывающую лицо долгополую шляпу... А оно, словно отнесённое внезапным порывом ветра, шасть за деревья!
Боже Правый! Ни жива, ни мертва, перебираю непослушными ногами, не в силах отвести глаз от той, которую явно вижу; а летучая, как белый мотылёк, барышня, изящной ручкой едва касаясь замшелых стволов, перебегает от одного дерева к другому, следуя за нами по пятам.
– Ты что-то видишь? – услышала я как бы издалека голос подруги.
– Лучше не спрашивай, – шепчу в ответ.
– Что? Скажи! – не отстаёт Люба, вглядываясь в темноту.
– Женщину... В белом...
Совсем немного времени понадобилось Любаше, чтобы понять, что я не шучу. Не сговариваясь, мы разорвали руки и ударились бежать. Луна понеслась впереди, показывая дорогу, а по пятам, ни на шаг не отставая, мчалась призрачная барышня...
Не припомню случая, чтобы я так бегала! Не успели мы и глазом моргнуть, как из темноты выступила навстречу нам деревянная часовня Ганнибала, прадеда великого поэта. А от неё до гостиницы рукой подать...
Лес сделался реже и, наконец, расступившись, выпустил нас из своих цепких объятий.
Охваченные страхом, мы даже не заметили, как промчались мимо гостиницы и влетели в будко спящий парк, найдя спасение в свете фонарей. Не успели отдышаться, как видим: торопится к нам по тропинке человек, руками машет, что-то кричит. Замерли.
– Нельзя сюда. Охранная зона! – подбежав, строго сказал с добродушным лицом стражник.
– Здравствуйте. Мы заблудились... Не подскажете, где находится гостиница? – сразу успокоившись, улыбнулась своей обворожительной улыбкой Любаша.
Охранник так и растаял.
– Вон, видите два дома? Тот, что слева, это баня, а другой, что справа – гостиница.
– Скажите, в вашем лесу кто-то есть? – спросила я.
– Кого вы имеете в виду? – насторожился блюститель порядка.
– Привидение...
Охранник нисколько не удивился, напротив, как ни в чём ни бывало, спросил:
– А-а, дамочка?
Он немного помялся, прикидывая, стоит ли доверять тайну, но скользнув восхищённым взглядом по Любашиной косе, решился:
– Как же... было дело... Прошлой зимой сижу, смотрю в монитор. На улице вьюга расходилась. Дорогу перемело, как говорится, ни езды, ни тору. На десятки вёрст ни следочка человеческого, лишь я один среди глуши. Тут срабатывает сигнализация – кто-то к дому приближается. Гляжу на экран: что такое? Снег столбом крутится, вьётся. Тройка быстрых белых лошадей мчит к порогу, а в расписных санях на пуховых подушках барышня восседает, в белую шубу, как снегурка, закутанная. Выбегаю встречать гостью на крыльцо, а тройки-то с барышнею и звания нет! Что за притча? Возвращаюсь к монитору, вижу то же: стоит у порога тройка удалая; лошади копытами нетерпеливо бьют, гривами метут; милашка в санях узкой ручкой в белой перчатке помахивает. Я – за дверь – опять никого... Так полночи туда-сюда бегал и скажу честно: чуть не дошёл до умоисступления. Заболел после сильно. Почти месяц лёгкими мучился. Правда, никому о барышне не говорил. Знаете, люди переврут всё, засмеют. Так, говорите, тоже её видели... Надо было на часовенку перекреститься. Для того и ставили. Места тут такие: чудесное бегает босиком... Идёмте-ка, провожу вас до гостиницы. Мало ли...

3
Гостиница и впрямь представляла собой на редкость уютный уголок. Тут всё было так, как мне и представлялось: камин, две аккуратно убранные коечки с подзорами, массивный стол на кривых ножках с пузатым серебряным самоваром посередине, венские стулья и здоровенный фикус в углу.
Придя в номер, Любаша тут же принялась хлопотать: вскипятила самовар, приготовила заварку. Откуда-то появились конфеты и мёд. За чаем подруга что-то вспоминала, смеялась, а я делала вид, что слушаю, но думала о своём: «Почему призрачная обитательница леса явилась на глаза? О чём хотела предупредить?» Вспомнилось шуточное письмо Пушкина – Ушаковой: «В наши дни гораздо менее бесов и привидений. Бог ведает, куда девались они». Получается, что вовсе он и не шутил...
Вскоре мы легли спать.
Разбудило нас приветливое солнышко. Спрыгнув с кровати, я распахнула окошко: высоко-превысоко над головой расплескался небесный блеск; высокие дубы радушно кивают косматыми головами. Песней соловья пронизан весь лес. От ночных страхов не осталось и следа. А, может, и не было ничего? Может, просто буйное воображение сыграло со мной злую шутку?
Пока завтракали, я уговаривала Любашу никому не рассказывать о нашем приключении. Мало ли что о нас подумают? Она пообещала...
Ещё два дня гостили мы в Михайловском. Это были самые беззаботные и счастливые дни, проведённые вместе. Как только солнце всплывало на ясный небесный простор, мы, наскоро перекусив, бежали в сад, в дебрях которого пряталась усадьба Пушкиных и домик Арины Родионовны, незабвенной нянюшки поэта. Приподнимая тяжёлые от цветов яблоневые ветки, прохаживались по песочным дорожкам с «кружевными» скамеечками; стоя на сутулом мостике, перекинутом через шумливый ручей, слушали дрозда. Неподалёку от ручья мы обнаружили памятник: бронзовый поэт в глубокой задумчивости возлежал на траве, опершись на правую руку и дотронувшись до подбородка – левой, и я дерзнула примоститься на коленях гения, попросив подругу запечатлеть меня на снимке...
Потом мы подолгу гуляли по высокому берегу реки Сороти, уплывающей за горизонт, наблюдая за серой цаплей, оцепеневшей на заболоченном забережье.
Сходили и к часовенке Ганнибала, которую не успели рассмотреть, преследуемые Белой Девой; после чего спокойно бродили по лесу до самой глубокой темноты, и никто нас больше не пугал...

Был ещё один небольшой эпизод, воспоминание о котором и сейчас вызывает улыбку. Повторяю, что я просила Любашу никому не рассказывать о призраке. Не могу с полной уверенностью сказать, что Любочка не сдержала данное мне слово, но на следующий день о нашем приключении знали все. И поскольку поэты, обладая богатой фантазией, не прочь похимерничать, то наша история, переходя из уст в уста, обросла подробностями и деталями, далёкими от правды. Пушкинский лес с лёгкого языка рассказчиков сразу наводнился различными страшилищами из царства погибельных, причём находился не один свидетель, готовый землю есть, утверждая, что сам лично нос к носу столкнулся с одним из таких чудовищ, у которого перёд львиный, средина козлиная, а зад змеиный.
Заканчивался третий день нашего пребывания в этом чудесном месте. Мы долго прогуливались по так полюбившемуся яблоневому саду, с наступлением темноты слушали соловьёв, блуждая по окраине леса, и уже готовились удалиться в свой приютный домик на ночлег, как заметили расплывчатый тёмный силуэт, стремительно приближающийся к нам. Святый Боже! Да село Михайловское просто кишит привидениями! Мы резво повернули в сторону своего жилища и припустили так, что, право слово, ни один в мире призрак не смог бы нас догнать, но вдруг услышали окрик. Это привело нас в замешательство: насколько известно, представители «мира иного», лишены дара речи и не способны издать ни одного маломальского звука. Каково же было удивление, когда в бегуне мы узнали именитого Псковского поэта Игоря И. Нагнав нас, он долго не мог прийти в себя, но успокоившись, рассказал, что с ним приключилось. После дружеской пирушки Игорь согласился отправиться в одиночку в Михайловское, чтобы предупредить нас о том, что экскурсионный автобус заедет за нами в восемь утра.
– Я-то сам не страшливый, а после застолья мне и вовсе всё нипочём было, – начал Игорь, – потому и вызвался в Михайловское сходить. Значит, иду я себе лесом, а тут прямо на меня из чащобы двухголовый, четырёхногий и четырёхрукий страхолюд. Остановился в нескольких шагах и пялится одним единственным огненным глазом. Жутко мне стало, сразу протрезвел... и прочь со всех ног! Улепётываю, а всё кажется: пугало на пятки наступает. Даже не сразу сообразил, что побежал в другую сторону, но страх так гнал вперёд, что я и не заметил, как лес вкругаря облетел. В жизни никогда так не бегал!
Утром всё разъяснилось. Кто-то из местичей, гуляя с девушкой по лесу, как раз остановился, чтобы закурить, и в этот момент Игорь и увидел в темноте огонёк, показавшийся ему огненным глазом чудовища. А у страха, как известно, глаза велики...
Послесловие
Казалось, три дня, проведённые вместе в селе Михайловском, и пережитое волнение, сдружат меня и Любу навсегда. Однако по возвращению домой мы, неожиданно поспоривши, повздорили. Такое, конечно, и раньше бывало, но всякий раз я уступала Любаше и не давала разгореться ссоре. А тут и мне попала шлея под хвост – одно нерассудливое слово, в ответ другое – вот уже и разлюбье между нами...
Спустя какое-то время мне снова вспомнилось письмо Пушкина, в котором поэт высказывал недоумение: «Куда подевались бесы?» И мне стало не по себе: «А не в души ли наши перебрались они?» Ведь кто такие бесы? Это злые, нечистые духи, которые ослепляют наш разум гневом и поражают сердца чёрствостью. Не оттого ли мы стали такими невнимательными друг к другу и вспыльчивыми, судим других, а своих ошибок не замечаем, забываем слова Апостола "Старайтесь иметь мир со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа».
Я немедленно попыталась объясниться с Любой, разобраться во всём, помириться. Только она, глубоко чувствуя обиды, не научилась прощать. Напрасно я старалась словами тронуть её сердце, оно оставалось безответным. Не смогла я воскресить нашу дружбу. Расстались мы навсегда, каждый пошёл своей дорогой.
Такая вот история. Видать, не к добру нам Барышня в Белом повстречалась...

Август 2010 г.