Глава 1, 2

Они шли с отцом по горячему Туран-хану, и он обнаруживал, что за годы изменилось многое. Город выглядел не просто новей и свежей, город улыбался, гомонил, спешил. Это было неожиданно после колючего и хмурого Туран-хана будущего. Всё копошилось тут, подчинённое какой-то разливистой энергии. В песочнице возились, несмотря на ранний час, его ровесники, может быть приятели. Кто-то осваивал двухколёсный велосипед. Куда-то бежали женщины с колясками. В полевой, должно быть, геологический грузовик мужички грузили баулы, коробки: отец подошёл, пожал руки. Мальчишка-подросток выгуливал собаку и, увидев его, подбежал, поздоровался: Денис с трудом припомнил смутного соседа. На блестящих балконах топтались лениво, как голуби, праздные жильцы. Сверкали стёклами очков, сияли белизной маек, журчали выходными разговорами.
Обширная территория ПТУ заставила его притормозить. Сколько лет он проведёт на этой мекке всех окрестных ребятишек! Разноцветной площадке со спортивными тренажёрами - мечте любой школы. Футбольном поле с деревянными трибунами - импровизированными лежаками для загара. В сквере, полным волшебных водопроводных кранов: с их помощью они с друзьями устраивали под сенью сосен систему запруд и каналов. Одиноком тополе в стороне, на котором как-то провели целое лето, а в один из дней обнаружили расколовшимся в поясе: не выдержал степного урагана. Тут же громоздилась будоражащая детские умы, словно звездолёт из фильма "Кин-Дза-Дза", котельная, уже в эти времена напоминавшая нелепую конструкцию из металлолома, пугающая, манящая, вечно скрывающая в своих недрах кого-то...
Наконец, увидел над горизонтом выложенное из камней на склоне горы имя. И даже подпрыгнул от неожиданности - "Жив ещё?.."
Город окаймляли, словно ожерелье, горы. На самом высоком склоне горожане выложили когда-то из белёных известью камней имя, близкое каждому. Сверкающую под солнцем надпись было видно из любой точки Туран-хана. Надпись казалась вечной, непоколебимой. Пока под занавес перемен по чьей-то упрямой воле она вдруг в одночасье не исчезла.
Это было неожиданно и больно: надпись грела туран-ханцев, сообщала, что не всё ещё потеряно, что устаканится, уложится всё. Но исчезла. Никто тогда ничего не сказал (да и что было сказать, и кому?).
Многие годы после вершина горела, как от стыда, пугающим голым склоном. Одно время неизвестный энтузиаст выложил на ней бойкое, но невнятное "ДДТ" (скоро разбросали и её). И только в конце века гора обрела новоё своё имя - "Догээ" - "солнечное место".
А пока "Ленин". "Ленин" ещё.
Денис с изумлением смотрел на окружающий его, воскресший, бьющийся в ритмах невидимого сердца, мир.

Дачный массив уходил аэродромной полосой прямо в небо. Подрагивал там миражом в полуденном зное, жаждал воды, крошился осадочными породами.
Сколько он себя помнил - это всегда была пытка. Пара километров до автовокзала. Час езды в забитой консервной банке "Туран-хан - Сукпак". Почти столько же пешком по песчаной дороге. И как награда - сухая территория, помеченная сначала полуметровыми столбиками с надписью "Голиковы", а потом ершистым забором.
Денис никогда не сетовал на тяжёлую дорогу, а родителям не приходило в голову, что это трудно или бессмысленно. Знали - надо. И потому приезжали - молодые, крепкие, здоровые, и настойчиво обживали свой клочок каменистой почвы. Собственной воды долгое время не было: за ней ходили к соседям - старику и старушке, живущим в расписном красном домике. Поливали посаженную берёзу, несколько кустов картофеля.
В год, когда они купили свой участок, из Тувы выехало несколько тысяч человек. Коренные жители тогда сказали - "Это наша земля", и все как будто промолчали. Крикнули - "Уходите!", и некоторые не заставили себя долго ждать. Показали кровь, и многие согласились с таким аргументом. Это было странное явление: взрослые сильные люди бросали дома и убирались прочь. Сказавших "нет" и оставшихся было больше. Однако голоса их потонули в общем шуме и лязге колёс.
Денис шёл по песчаной дороге и смотрел на жилистую, обтянутую линялой майкой спину отца. А почему останутся они? Стоило ли это того? Или они окажутся просто нерасторопными неудачниками? Ведь косых взглядов - "чужаки" - с годами не убавится. А сколько времени уйдёт на то, чтобы вновь встать на ноги после краха геологоразведочной экспедиции. Наконец люди всегда стремятся к лучшей жизни, а здесь? Обитание в нищем, криминальном регионе, да ещё и с ярлыком "лишние".
Много лет спустя в одной из газет Денис увидел снимок, с которого на него смотрел усатый, с выцветшими, как лён, волосами мужчина, лет пятидесяти. Выступающие скулы, чуть косящие глаза. Рубаха в пятнах от пота. "Печальная реальность, - гласила подпись под фотографией, - этот человек, техник молокозавода - последний русский из приграничного с Афганистаном таджикского посёлка Дусти".
Денис долго смотрел тогда на этот снимок. Человек, который остался. Мужчина не выглядел победителем. Не выглядел он и побеждённым.
Когда они дошли до своих именных, подписанных карандашом, столбиков, отец вынул из рюкзака ножовку, молоток, гвозди. Вытащил из-под досок штыковую и совковую лопаты, и принялся копать глубокую выемку. Когда та была готова, схватил в охапку шершавое бревно, поволок к свежевырытой яме, вбил с размаху и стал ввинчивать в каменистую почву. Денис подоспел с совковой, начал помогать - ссыпать землю по краям основы будущего забора: ему было неудобно, взрослому мужчине, стоять без дела в стороне.
Отец взялся пилить доски. Денис подсоблял и здесь. Подбирал нужную лесину, брал ножовку, вбивал гвоздь. Участок неторопливо обретал свои первые контуры.
Родители долго потом будут возделывать эту землю. Со временем участок превратится в полноценный огород с грядками, теплицами и ягодными кустами, казалось бы - радуйся! Однако, вот незадача - чем больше будет жизни на этом клочке, тем меньше её станет вокруг.
Сначала исчезнет первый сосед - бросит свои восемь соток, оставит одиноко шелестеть и сохнуть треугольную акацию. Потом уедут вторые - через дорогу: некогда весёлый двухэтажный дом с окошком-иллюминатором станет глядеть потухшим глазом, сообщать - "Может и вам пора?" В один из дней они узнают, что больше не появятся третьи - несгибаемый мужичок с бойкой жёнушкой. Долго будут держаться за огород четвёртые, но в конце концов бросят дачу и они. Далёкие расписные домики, в одном из которых когда-то старик и старушка давали им воду, превратятся в облупившиеся под ветром и солнцем декорации. Декорации драмы под названием "Город Туран-хан". Или "Республика Тува". Или "Страна Россия". А в один из весенних приездов на месте своей и соседних дач Голиковы обнаружат просто пустое место. Ни заборов. Ни домов. Как сейчас - только редкие, никчёмные столбики. 
Отец заканчивал приколачивать к опорам перекладины-доски. Удовлетворённо оглядывал возведённый каркас. 
- Хорошая у нас будет дача, сын? - улыбался он белыми зубами.
- Хорошая папа, - соглашался Денис.
Отец пропадёт без вести в конце века. Поедет к матери на юг России и исчезнет без следа, без привета.