Без названия

  Я проснулся, одеяло, как всегда, скомканным валялось на краю
кровати. Рывком сел, свесив ноги на холодный пол и только сейчас заметил растрепанные белые кудри на соседней подушке. К кудрям, видимо, прилагалась девушка. Одна из неизмеримо длинных ног которой совершенно безбоязненно и даже несколько пафосно торчала из-под моего одеяла. Она мирно спала.

Дикое желание резко столкнуть ее с кровати вдруг охватило меня. Но я сдержался. Я одевался как можно тише, стараясь не разбудить счастливую, хотя, откуда мне знать? обладательницу белых кудрей и длинных ног. Ну, одной так точно.

Я вышел из дома, оставив запасные ключи, мало задумываясь о добропорядочности своей "гостьи".

Хлебнув серого, как мне показалось, воздуха, я остановился, оглядываясь. Снег лежал еще практически повсеместно, но уже едва отличался от грязи с асфальтом. Мороза не было, но и тепла - тоже. Птицы не прилетали, а небо все никак не хотело становиться таким, как раньше, небесно-синим. "Когда зима останавливает свою волшебную карусель, с искристо-чистым снегом и узорчатыми стеклами, а весна еще не затягивает своих песен, вот тогда и приходит февраль. Февраль ничтожен, февраль никому не нужен." Я поежился. Но скорее не от ледяного прикосновения утреннего ветра, а от того, что остались у меня еще такого рода мысли. Тем хуже. В средних классах школы я даже писал что-то наподобие сказок. Их читали малышам в продленке...

Сегодня суббота - законный выходной, но я подумывал заехать на службу. Нужно было сдать табельное оружие, которое вчера вечером я почему-то забыл сдать. Я работал в милиции. Почему, зачем - не знаю. Нет, да и не было никогда, у меня конкретной цели в жизни. Моя жизнь напоминала мне этот февраль. Беспросветный февраль.

Мама всегда ставила мне в пример старшего ( всего на год) брата. Успешный бизнесмен, прилежный семьянин с двумя детьми и все это в какие-то 35. Может, он и был счастлив. А мне всегда казалось, что все это лишь попытки утопающего схватиться за последние соломинки, которых вокруг, благо, достаточно. Люди работают, воспитывают детей, зарабатывают деньги, чтобы их потратить, с головой уходят в быт, только чтобы уйти от безысходности. Только чтобы не замечать этого февраля вокруг. А он всегда рядом. Дышит в спину, поджидает за каждым углом. Он просто внутри. Но если я открыл это для себя, то вовсе не значит, что стал лучше. Лишившись одного смысла я забыл, что на его место нужно поставить другой. Я живу с опущенными руками. И мне это совсем не мешает. Кажется, есть такие, "переходные", люди, нужные лишь для того, чтобы 7 миллиардов населения Земли были именно 7-ю миллиардами и никак не меньше. Я был одним из них.

Я уже ехал в автобусе, полном не людей, нет - скопления рук, ног, локтей, плеч и пустых, селедочных взглядов. Вдруг желание, такое же безумное, как утром с блондинкой, охватило меня. Захотелось крикнуть на весь автобус что-то невнятное, но веселое и громкое. Так захотелось, что даже зачесались десны. Но тут я понял, что упирающийся в меня плечом мужчина в сером пальто, с выражением лица а-ля кирпич, явно не разделит со мной этого безудержного восторга. Да и моей маме навряд-ли понравилась бы эта выходка. Она умерла 4 года назад и порой мне кажется, что теперь она слышит мои мысли. Иногда я стараюсь совсем не думать.

  Этим вечером малышке Ирине ( мать называла её исключительно полным именем, будто воспитывая тем самым чувство собственного достоинства в ребенке) предстоял выход в свет. Мама, папа, а также одна из многочисленных "оживших фарфоровых кукол", как называла про себя девочка материнских подруг, шли в ресторан, повидаться с каким-то давним другом отца.

На кровати лежал приготовленный матерью наряд: идеально выглаженный бежевый сарафанчик, с двумя достаточно вместительными карманами по бокам, что было его единственным плюсом в глазах ребенка; белые теплые колготки и крохотные, в цвет сарафана, ботиночки. Юную леди все это великолепие мало прельщало. Решив, что 5,5 это уже тот возраст, в котором пора принимать решения самостоятельно, Ира достала из шкафа любимые черные брючки и заблаговременно изъятую у отца футболку, свободно доходившую малышке до пят. За пояс брючек был заткнут черный, почти совсем настоящий, опять же, выпрошенный у отца на днях, пистолет. Под футболкой его совсем не было видно. В комнату вошла мама.

— Боже мой, Ирина! Во что ты нарядилась? — она подошла ближе, всплескивая руками, — Почему ты не надела то, что я тебе приготовила? Вот же, все лежит. Что за ребенок! Переодевайся немедленно.

Ответом на этот фонтан риторических вопросов послужил потупленный взор и неуверенное молчание, как последняя попытка сопротивления, когда ты знаешь, что ничего не выйдет, но не попытаться было бы оскорбительно.

— Отец тебя совсем разбаловал! Мы же из-за тебя опоздаем. А ну-ка, снимай все это сейчас же. Бог ты мой, этого еще не хватало! Пистолет, — восклицала мама, снимая футболку с ребенка. — Я в твоем возрасте была неразлучна с куклами, а ты...Вот, совсем другое дело, — удовлетворенно продолжила она, застегнув сарафанчик. — Через пять минут ждем тебя внизу. И чтобы этого я больше не видела, — игрушечное оружие было откинуто на кровать.
Когда дверь за матерью закрылась, девочка быстро спрятала пистолет в один из бездонных карманов своего бежевого сарафанчика.

  Вечером, около восьми часов, я сидел за столиком одного из многочисленных местных ресторанов и ждал. Мой давний друг с семьей - женой и дочерью, и какая-то "прелестнейшая девушка", с которой меня искренне жаждали познакомить, должны были скоро прийти. Вдоволь нагулявшись по городу, наездившись на автобусах по самым дальним маршрутам, я так и не был на работе. Табельное оставалось со мной.

А вот и они. Молодой мужчина, крепко стоящий на ногах ( почему-то это сразу выделялось), и две девушки, вернее, молодая женщина и еще девушка. Молодой женщине со светло-каштановыми волосами Игорь (тот самый мужчина, некогда мой друг) помог снять пальто первой - это была его жена. Следующей на очереди была худенькая барышня с коротким каре, отливающим рыжим цветом. Я нашел ее не более чем симпатичной. Она с такой же легкостью могла просыпаться сегодня утром в моей кровати, как та длинноногая блондинка.
Когда-то мы с Игорем были друзьями. Теперь - приятели. Мнимая радость встречи, улыбки, фразы, желание помочь - все мнимое, но он, видимо, верил в эту свою игру. Я всего лишь покорно принял правила.

Он будто только сошел с афиши английского фильма 60-х годов 20-го века об идеальных молодых семьях, в которых муж снимает с жены пальто, отодвигает ей стул, чтобы она села, а их постоянная улыбка напоминает щиты с рекламой зубной пасты. Он вырос и повзрослел будто бы только затем, чтобы воплотить в жизнь эту картинку, стереотип идеальной семейной жизни.

Мы поприветствовали друг друга, сели за столик и заказали что-то из меню. Шел обмен типичными фразами, коих следовало ожидать от этой четы. "Карешка", как мысленно прозвал я девушку, буравила меня взглядом. Но тут я заметил еще одного участника этого вечера. Вернее, участницу. Маленькая девчушка лет пяти в замечательном бежевом сарафанчике. Она видимо была не в восторге от всей этой затеи и долгое время что-то передвигала по своей тарелке, даже не поднимая глаз на публику. Это занятие ее явно увлекало. Она сидела прямо напротив меня, но заговорить с ней я никак не решался. Зато "карешка" переходила в наступление, атакуя меня бессмысленными вопросами о музыке и литературе. Я отвечал невпопад, но она не сдавалась.

Прошло около часа или одной выпитой бутылки красного вина. Включили музыку. От приглашения на танец я отказаться не мог, или не хотел. Впрочем, мне было все равно. Мои мысли были не здесь, да я и сам не сказал бы, где они. Часто я смотрел сквозь ту, с которой танцевал, уже совсем не отвечая на ее вопросы. К счастью, партнершу у меня увели. Какой-то мужчина вежливо попросил у меня "даму на танец ", будто она была в моей собственности или я занимался раздачей танцующих дам.
Так или иначе я вернулся за столик. Девчушка сосредоточенно расчленяла горошинку вилкой. Мы остались один на один.

— Привет, — я все же рискнул завязать разговор.Она подняла на меня глаза, молча и не отрываясь от дела. — Ты наверное уже спать хочешь...— пробормотал я, не надеясь получить ответ.

— Только малыши спят так рано. А мне уже 5 с половиной. — неожиданно отозвался ребенок.

— Конечно же! Вот я, дурак, совсем забыл, что только малыши спят так рано... Может, ты мороженого хочешь? — Она отрицательно покачала головой и возвратилась к своему занятию. Кажется, я сделал шаг не в ту сторону. Воцарилось молчание. Неловкое для меня и ничуть не смущающее ее.

— Папа сказал, ты работаешь милиционером, — она подняла свою чудную маленькую светловолосую головку от тарелки и отложила вилку. Я кивнул. — А почему ты сидишь здесь, а не ловить плохих людей? Мама говорит, что все плохие люди должны сидеть за решеткой, как в клетке. Почему тогда звери сидят в клетке, они же не плохие люди? — ее глазки загорелись неподдельным интересом, видимо, этот вопрос не на шутку ее беспокоил. Озадаченный, я смог лишь пробормотать нечто вроде того, что это действительно неправильно и сейчас многие добрые люди борются за то, чтобы выпустить зверей, тем более, что клеток для плохих людей стало не хватать. Она улыбнулась. — Значит, все звери будут свободны? А у тебя есть пистолет? — она перешла на свистящий шепот. Я нагнулся самому столу,и, глядя в глаза девчушке, таким же шепотом ответил :"есть, только т-сс, никому!". Она согласно кивнула.

— И у меня есть! — в глазах заблестела неимоверная гордость. — Хочешь, покажу?

Я кивнул. Кто же отказывается от такого? Она нагнулась к столу и знаком показала мне сделать то же. Через секунду в моей руке оказался черный игрушечный пистолет.

— Пусть побудет у тебя, — доверительно сказала она. — Я все равно никого не боюсь.
Я серьезно кивнул.

— Никого-никого?

— Никого.

— А старого злого мага, который умеет говорить с ветром и всю свою долгую жизнь ищет прекрасное чистое детское сердце, чтобы забрать его себе? — я говорил повышенно серьезным тоном. — Он сейчас на свободе. — добавил я еще серьезнее.
Её глаза удивленно округлились.

— Я ничего не знала о нем...

— Ну так слушай...

  Весь вечер я придумывал истории для нее. Мы подружились. Заснула она у меня на руках.

Домой я шел пешком, один. Небо все было в звездах и так на меня давило, что хотелось просто лечь на асфальт от непомерной тяжести. Вряд-ли бы это помогло. Внутри творилось что-то не то. Что уже много лет молчало, но всегда было со мной, сегодня хлынуло, как реки из берегов - вышло наружу. Было не больно, нет. Пусто. А где есть пустота, там нет даже боли.

Не помню, как я добрался до дома, но дверь была закрыта, а ключ, как положено, лежал под ковриком. Не включая света я сел на краю кровати. Ничего не хотелось. Совсем ничего.

Когда-то, впрочем, не так давно, хотя мне кажется, что прошла вечность, я был женат. Мы друг друга и правда любили. У нее было редкое имя - Стефания. Я хотел назвать нашу дочь её именем, а она настаивала, что если родиться сын, мы назовем его Михаилом.
Но у меня никогда не будет детей. Еще около года она была рядом, утешая скорее себя саму, что не уйдет, будет рядом, мы справимся... Я измучил её, мою Стеф. Говоря, если хочешь - иди, будь счастлива, я молчал - пожалуйста, только не уходи. И однажды она ушла.

Единственное, что отчетливо врезалось в мою голову - табельный пистолет все также лежит в кармане. Я достал его. Холод пробежался по ладони чем-то новым, но я скоро привык к нему.

Нет. Не ко всему можно привыкнуть, не со всем можно смириться.

Я поднес пистолет к виску. Все было решено. Щелчок и...ничего.

В моей руке была всего лишь игрушка.