Политическая доктрина большевизма. Введение. Ок

Главы из книги - Волков-Пепоянц Э.Г. МЕТАМОРФОЗЫ И ПАРАДОКСЫ ДЕМОКРАТИИ. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДОКТРИНА БОЛЬШЕВИЗМА: ИСТОКИ, СУЩНОСТЬ, ЭВОЛЮЦИЯ, АЛЬТЕРНАТИВЫ. 19I7-I929 гг. В 2-х книгах. Кн.1. - Кишинев: “LEANA”.1993. - XXXII + 464 с.

[После того, как я опубликовал главу из второй книги "МЕТАМОРФОЗЫ И ПАРАДОКСЫ ДЕМОКРАТИИ. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДОКТРИНА БОЛЬШЕВИЗМА: ИСТОКИ, СУЩНОСТЬ, ЭВОЛЮЦИЯ, АЛЬТЕРНАТИВЫ", посвященной анализу "Государства и революции", решил выборочно опубликовать некоторые параграфы из первой книги,вышедшей в Р.Молдове 20 лет тому назад мизерным тиражом.

Предлагаю Вашему вниманию заключительную часть Введения

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ:
Истоки большевизма: состояние разработки проблемы. Авторская гипотеза(4)


Вернемся к первому сюжету нашего экскурса.
Г.А.Бордюгов и В.А.Козлов, изложив вначале содержание трех моделей интерпретации российской революции (либеральной, консервативной, марксистской), обобщенных и представленных американским ученым М.Малия в курсе лекций "К пониманию русской революции", и охарактеризовав их как слишком условные и дидактические, предлагают, в свою очередь, другие три синтетические концепции, названные ими алгоритмами (понятие, заимствованное из точных наук с долей условности и означающее, согласно тaндему историков, "снятое знание той или иной концепции о взаимосвязи исторических фактов как во времени, так и в пространстве"[81]).

К "большим алгоритмам" советской истории тандем "Бордюгов-Козлов" относит три: а) "догоняющего развития”, или индустриальной модернизации; б) "большой революции"; в) "доктринальный"[82]. За каждым из этих алгоритмов, по их мнению, стоит концепция или концепции, более или менее разработанные в западной и стран СНГ социологии и истории философии.

По ходу изложения заметим, что выделение трех приведенных "больших алгоритмов" осуществлено произвольно, эклектично, неполно, под каким бы углом зрения его (выделение) ни рассматривать: то ли по отношению к структуре общества как сложной системы взаимодействующих элементов, то есть с позиции многофакторности и системного подхода, то ли, что немаловажно, с точки зрения соблюдения правил деления объема понятия, согласно которым составляется та или иная классификация, систематизация и т.п. В частности, можно указать, что в нарушение этих правил выделение алгоритмов произведено по раз¬ным основаниям, алгоритмы - уже только по формальным соображениям - не исключают друг друга и т.д.[83]

Могут возразить, что в своей генерализации тандем историков лишь обобщал уже разработанные концепции, следовал за "данными" теоретическими источниками. Думается, что подобное понимание ошибочно. Рассматриваемый случай аналогичен известной ситуации характера работы историка с историческим источником. Не наличное поле теоретических источников диктует историку, исследователю выделение тех или иных "больших алгоритмов", версий, а, наоборот, историк, политолог, активно работая с текстами, соответственно своему пониманию, методологии, менталитету выделяет те или иные главные концепции, отделяя их от второстепенных. Другими словами, имеющийся тезаурус концепций, алгоритмов сам по себе ничего не "дает" исследователю, эти "данные" (концепции, версии) суть плод активной и целенаправленной работы историка, политолога и т.д.[84]

Данное замечание относится и к нашей, приведенной выше систематизации версий истоков, корней российской революции. Все же поясним, не в оправдание себе, а для объяснения, что неполнота и несистематичность нашей систематизации проистекают как из ограниченности теоретических источников, которые мы анализировали, так и, и это решающий аргумент, вследствие того, что мы и не ставили себе цель от делить главные версии от побочных или же вообще провести обобщение и генерализацию всех имеющихся версий. Этого, кстати, нельзя сказать о Г.А.Бордюгове и В.А.Козлове, ибо они из всех имеющихся концепций выделяют три "больших алгоритма".

Рассмотрим несколько детальнее эти "большие алгоритмы”,правда, в другом, чем выше, порядке.
1."Доктринальный" алгоритм, являющийся сегодня "первым по по-пулярности", нами обозначен под пунктами I.I и 1.2.
Эвристическую силу и объяснительный потенциал этого алгоритма мы оценим лишь в заключительной части нашей работы. Здесь же ограничимся критическим осмыслением нескольких высказываний тандема историков в связи с ним.
Вполне очевидно, что политический выбор в альтернативных ситуациях во многом определяется политической доктриной. Поэтому никто оспаривать это высказывание и не будет.

Но с чем никак нельзя согласиться как с аргументом, ставящим под сомнение "доктринальный" алгоритм, так это с утверждением тандема Бордюгов-Козлов, что марксистская доктрина с удивительной легкостью "освещала практически любые решения" партийного руководства[85]. Думается, что Г.А.Бордюгов и В.А.Козлов отдают себе отчет в лукавстве, ибо надо же выяснить, в каких случаях именно марксистская доктрина, а в каких не она, а партийная пропаганда или лицемерие партийного руководства, использующего марксистскую фразеологию, освещали те или иные зигзаги практики большевизма.

Кроме того, по крайней мере должен быть выяснен ряд отличающихся друг от друга вопросов:
1) Какой в восприятии и в понимании лидеров большевизма была марксистская политическая  доктрина, и насколько их "прочтение" ее было адекватно классическо-марксистскому?
2) Какими элементами марксистской политической доктрины в действительности руководствовались вожди большевизма на том или ином этапе своей деятельности?
3) Какой вообще политической доктрине следовали вожди большевизма в тот, или иной период времени?
4) И, наконец, какие мотивы обусловливали принятие лидерами большевизма того или иного решения?

Вместе с тем имеется и другой ряд вопросов, требующих своего решения и предостерегающих от вульгарной критики "доктринального" алгоритма.
Следует отделять субъективную логику и мотивы субъектов принятия решения или субъектов политики в целом от объективной логики исторического процесса, от объективного результата действия многих факторов общественного процесса, среди которых политическая идея является хотя и важной, но лишь одной из многих.

Даже результат принятия решения субъектом принятия решения зависит не только от идеи, которой он руководствуется, но и от его внутренней культуры, менталитета, воли, эмоций, интересов, подсознательных моментов, интуиции, влияния окружения в процессе принятия решения, гелиогеомагнитных факторов и многих других - словом, от сложного и развивающегося взаимодействия внутренних и внешних условий.

С другой стороны, само следование марксистской политической доктрины еще не означает, что представление о целях и средствах, заключенное в ней, действительно удастся объективировать в политической практике и практический результат, в свою очередь, адекватен имеющимся в сознании субъектов принятия решения целям.

В цепи субъектно-объектных отношений следует различать отдельные звенья: идея (идеи) текста К.Маркса - восприятие марксистского текста тем или иным субъектом и следование в процессе принятия решения соответственно восприятию "реципиента" то ли идее, заключенной в тексте, то, ли другой идее, не заключенной в тексте, но воспринимаемой или пропагандируемой как идея текста - процесс объективации идеи ( В том случае, когда материализуется именно данная идея, а не другая, искаженная, деформированная в процессе принятия решения) - объективный результат, являющийся следствием воздействия множества факторов, среди которых есть и политическая идея, опосредованная через (повторяем): а) процесс принятия решения; б) процесс понимания и адекватного действия согласно решению субъектами деятельности; в) практическую деятельность.

Конечно, никто не будет возражать против того, чтобы освободить, как того желают Г.А.Бордюгов и В.А.Козлов, "доктринальный" алгоритм от вопиющей предвзятости или чтобы исследовать "феномен "доктринальной избирательности”, которая отличала партийное руководство в поворотные моменты политической истории”[86] . Но лейтмотив наших размышлений в данной череде вопросов в другом: одно и то же общественное явление, к примеру массовый террор, может быть результатом воздействия разных комплексов факторов, в том числе такого, как следование субъектами принятия решений, политики и массовых действий разным идеям; с другой стороны, одна и та же идея, которой руководствуются те же субъекта, может привести к разным результатам вследствие различного ее восприятия и понимания, иного общественного и культурно-исторического контекста, другого набора переменных.

И второе в связи с этим. Надо отделить два разных (хотя и могущих казаться в восприятии идентичными) момента: роль, влияние политической идеи на принятие того или иного решения от соответствия политической идеи осуществленным преобразованиям, событиям. Роль идеи  в принятии решения может быть определяющей, субъекты принятия решения стремятся воплотить ее в жизнь, а практический результат, вполне вероятно, будет неадекватен идее. Но на основании несоответствия идеи практике снимать "ответственность" с идеи нельзя. В "доктринальном" аргументе этот момент и важен.
         
2.Эвристическая ценность алгоритма "догоняющего развития",или индустриальной модернизации, по мнению Г.А.Бордюгова и В.А.Козлова, более значима, чем предыдущего алгоритма.
      
В связи с этой оценкой хотелось бы прежде всего заметить, не касаясь вопроса эвристической ценности алгоритмов, что указанные две концепции касаются различных сторон субъектно-объектных отношений и сфер общества, а потому в принципе они не исключают одна другую и могут дополнять друг друга в объяснении исторических событий.
Действительно, если, первая концепция касается субъективной стороны деятельности людей, проблемы воздействия идей на исторический процесс, историческую практику, то вторая охватывает объективные потребности общественного развития, в частности экономического, касается могущих возникнуть объективных противоречий между потребностями экономического и технологического развития и субъективными (и объективными) препятствиями на этом пути.

В качестве примера приведем концепцию Т.Макдэниела, согласно которой модель индустриальной модернизации России основана на противоречиях между капиталистическими экономическими учреждениями и самодержавием в политической сфере, сформировавших особые отношения между государством и капиталистической элитой, конфликты и несоответствия как внутри государственной бюрократии, так и внутри капиталистического класса[87].

Среди советских исследователей схожую концепцию использовали для анализа исторического процесса в России И.К.Пантин, Е.Г.Плимак и В.Хорос в своей книге "Революционная традиция в России". Первые два автора в одной из своих недавних публикаций, основывающейся на этом же алгоритме, исследуя особенности формационного развития России, пишут: "Вместе с тем "второй эшелон" развития капитализма, к которому принадлежала Россия, отнюдь не просто копировал "первый эшелон". Однонаправленные по сравнению с Западом процессы происходили в своеобразной, исторически специфической форме, им был присущ особый, иной, чем в Западной Европе, тип развития. Рождавшийся здесь капитализм уже не мог быть тождественен западному"[88]. Последнее и накладывало отпечаток на своеобразие, "особый путь" России.

Аналогичной позиции придерживается и Ю.С.Пивоваров. Главный методологический недостаток западных версий Октября, по его мнению, состоит в том, что "Россия изучается, как правило, с европоцентристской точки зрения, которая свойственна не только сторонникам концепций модернизации, но и почти всем зарубежным авторам. И естественно, что такой подход не позволяет увидеть своеобразия русской политической культуры, ее национальных традиций и политических черт. Все то, в чем политический опыт России не совпадает с аналогичным опытом Западной Европы, объявляется обычно "отсталостью","азиатчиной" и т.п. В конечном счете это оборачивается непониманием сущности того, что происходило в пореформенной России”[89].

Одна из таких типичных важнейших специфик дореволюционной России, отличающая ее от Западной Европы и, по сути дела, игнорируемая многими западными исследователями, состоит в расколе послепетровской России на две субкультуры: первая, укорененная в средневековой русской культуре и "разлитая" в основном среди многомиллионной крестьянской массы, и вторая, включающая европеизированные "верхи": аристократию, дворянство, чиновничество, часть интеллигенции - и характеризуемая такими чертами, как относительная неукоренность в национальных традициях, в значительной мере искусственный и насильственный характер формирования, ориентация на европейские просвещение, образ и стандарты жизни.

Согласно Ю.С.Пивоварову (и в его утверждении, несомненно, заключена значительная доля истины), все политические, социальные, экономические проблемы, реформы и контрреформы, подготовка к революции и борьба с нею так или иначе связаны с противостоянием двух "складов" русской жизни, двух типов "цивилизации"[90].

И коли мы опять затронули проблему "особого пути" России, то, безусловно, должен быть упомянут и взгляд на характер этой "особости" евразийцев. Представители этого движения (П.Н.Савицкий, Н.С.Трубецкой, Г.В.Флоровский, П.П.Сувчинский и др.), заявившие о себе впервые в 1921 г. выходом в Софии сборника "Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев", квалифицировали революционные события 1917 г. как расплату за перенос Петром Великим на русскую почву европейских начал, так и оставшихся непонятными и чуждыми народу. Крестьяне с готовностью приняли большевистский лозунг о непримиримой классовой борьбе не только потому, что хотели отобрать землю у помещиков; немалую роль здесь сыграло стремление освободиться от чуждого и непонятного народу культурного слоя[91]. По мнению одного из "отцов-основателей" евразийцев Н.С.Трубецкого, культура России "не есть ни культура европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание из элементов той и других...Ее надо противопоставить культурам Европы и Азии как срединную, евразийскую культуру"[92].

3.Как и в предыдущем случае, не противоречит и вполне совместим с вышеназванными двумя третий алгоритм "большой революции", основывающийся на гипотезах цикличности и неизбежного отката революции, законе термидора (неизбежности контрреволюции). Данную концепцию применительно к российской революции разделяли сменовеховцы,многие из меньшевиков, оказавшихся в 20-х гг. в эмиграции, Л.Д.Троцкий в изгнании, многие западные "социологи революции".

До последнего времени исследователи, как правило,доводили алгоритм "большой революции" в России до середины 30-х гг. Недавно Р.Даниелс в своей книге "Возможны ли в России реформы?" в связи с перестройкой, предположил, что революционный процесс в России "только сейчас приблизился к своей надолго отложенной финальной фазе" и страна возвращается к ценностям свободы и демократии 1917 г.[93].

Как видим, приведенные три "больших алгоритма" (и другие имеющиеся и могущие возникнуть в будущем концепции) освещают различные срезы общественного процесса, пытаются объяснить каждый раз новое сочетание фактов из их великого множества в историческом событии, процессе, представляют грубые в первом приближении объяснительные схемы российской революции и большевистского переворота. Ни одна из них не дает полного, всестороннего и достаточного описания и объяснения такого исторического события,как Октябрь 1917 г. И тем более они далеки от идеала "глобальной" истории, выдвигаемой "новой исторической наукой".

В этой ситуации Г.А.Бордюгов и В.А.Козлов призывают не создавать новые алгоритмы, концепции, а вести поиск новых типов исторического описания, в которых "история постигается из нее самой, а не из того смысла, который она заимствует в настоящем". В качестве образца нового типа описания они предлагают две взаимосвязанные концепции: "общественных состояний" (выделяются два типа - эпическое и прозаическое) и "критических точек"[94].

Тандем историков объясняет, что если не вводить в исследование понятие "критические точки" ("любая ситуация, при которой могут произойти более или менее существенные изменения в сложившейся системе"), то тогда останется совершенно непонятным, почему в определенные исторические моменты на первый план выходит один алгоритм, например "догоняющего развития", в другие - убедительнее выглядят алгоритмы "большой революции" или "доктринальный". И поэтому впереди не новая "суперконцепция" советской истории, а методологическая революция, которая позволит использовать положительные знания, накопленные в рамках каждой из концепций.

Поддерживая в целом идею о необходимости методологической революции, всячески одобряя введение в инструментарий историка понятий "общественное состояние" и "критические точки" и высоко оценивая конкретные исторические описания на основе концепции "критических точек", в частности реконструкцию политической истории 20-х гг., сделанные Г.А.Бордюговим и В.А.Козловым, мы в то же время понимаем саму методологическую революцию иначе, чем они.

Как это ни парадоксально, несмотря на призыв "выйти на новый тип исторического описания", предлагаемый этими исследователями "новый тип" традиционен. Традиционен в том смысле, что из описания "нового типа" элиминирован человек, точнее говоря, не человек находится в центре исторического описания; традиционен потому, что предлагаемое ими описание не зиждется на многофакторном, системном подходе; традиционен, наконец, также потому, что, наоборот, описание основывается на гегелевско-марксистской панлогистской эпистемологии. О последнем свидетельствует другой их призыв: "постигать истории из нее самой".

Конечно, упомянутые авторы имеют в виду прежде всего отказ от политически конъюнктурной историографии, когда смысл прошлого определяется настоящим. Но отдают ли они себе отчет, если только не иметь в виду этот вульгарный смысл, что принципиально невозможно постигать "историю из нее самой", так как влияние познающего субъекта не может быть вынесено за скобки. Кроме того, историческое познание принципиально отличается от естественно-научного. Другими словами, упомянутые авторы игнорируют в методологии все то, что связано с кантианской традицией[95].

Мы так много внимания уделили книге Г.А.Бордюгова и В.А.Козлова потому, что в ней, одной из лучших по данной теме, нагляднее всего сфокусированы и достижении современного обществознания СНГ, и его недостатки.

Завершив этот экскурс, сформулируем несколько ключевых положений нашей гипотеза истоков большевизма, его сердцевины - политической доктрины в целом, концепции демократии в частности.
            
I.Прежде всего, представляется правдоподобной концепция плюрализма большевизма с рядом уточняющих добавлений.
          
1.1.Плюрализм существовал в определенном "пространстве" атрибутивных, сущностных черт политической доктрины, за границы которого вожди большевизма, как правило, не выходили.
            
1.2."Удельный вес” деятелей большевизма в формировании политической доктрины различен. Несомненно, главенствующую роль играл В.Ленин, и выяснение родословной большевизма и его политической сущности означает прежде всего определение истоков и сущности ленинизма. Вместе с тем выявление истоков и составных элементов политических воззрений Н.И.Бухарина, Л.Д.Троцкого, Г.Е.Зиновьева или  И.В.Сталина необходимо как

1.2.I. самостоятельная научная проблема, так и 1.2.2. постольку, поскольку те или иные политические мысли вышеупомянутых лиц "оппонировали" взглядам В.И.Ленина и, тем более,если, 1.2.3. "победив" их, становились элементами политической идеологии большевизма. Все случаи таких "побед" нуждаются в строгой "инвентаризации".
В свою очередь, 1.2.4. политические идеи лидеров оппозиций ("рабочей" и "демократического централизма") интересны тем, что их осуществление в политической практике первого десятилетия советской власти могло бы при благоприятном стечении обстоятельств привести к альтернативным (с рабочей и внутрипартийной демократиями) вариантам развития политических институтов советской системы, коммунистического политического режима, но при непременном условий незыблемого господства коммунистической партии. Вопрос состоит в том, насколько эти воззрения вписывались в "смысловое адро" официальной политической доктрины.
      
1.2.5.Особый дискуссионный вопрос, изменялась ли в период от смерти В.И,Ленина до конца 20-х гг., и если да, то в какой мере, большевистская политическая доктрина в целом, концепция демократии в частности? Корректно ли говорить о перерождении политической доктрины, или же то, что принято считать сталинизмом, является одной из возможных версий эволюции большевизма? Правомерно ли вообще -cтавить вопрос о сталинизме как особой политической концепции, отличной от большевизма? Мы склоняемся к мнению, что сталинизм – одна из версий большевизма, его законнорожденное дитя.
            
1.2.6.В связи с вышеизложенным - еще один вопрос: существовали ли в действительности эссенциальные различия между политическими взглядами "левой оппозиции", с одной стороны, "троцкистами",с другой, "правой оппозицией", с третьей, и, наконец, "сталинизмом", с четвертой, или же смысловое "ядро" политических воззрений всех групп, как и при жизни В.И.Ленина, являлось неизменным инвариантом, а полемика не касалась теоретических проблем, так как принципиальных расхождений в политическом "мировоззрении", несмотря на ожесточенность спорящих, не было, а речь шла в основном о практических проблемах, за исключением вопросов внутрипартийной демократии и оценки тенденций развития классовой борьбы в переходный период.

И здесь, как и в предыдущем случае, мы предполагаем, что политические соперники, а затем враги разделяли одну и ту же политическую доктрину.
      
1.3.Сам политический плюрализм вождей большевизма эволюциони¬ровал в сторону все большей дифференциации их взглядов. Это, собственно, и следует (правда не только) из предположения 1.2., прежде всего пунктов 1.2.4., 1.2.5 и 1.2.6. Поэтому, говоря о плюрализме большевизма, необходимо различать периоды деятельности большевистской партии: до Октября 1917 г., в годы "военного коммунизма", в первые годы НЭПа, во второй половине 20-х гг.
         
2.Представляется правдоподобной версия о том, что политическая доктрина большевизма и его концепция демократии по своим источникам и составным элементам, во-первых, 2.1. синтетичны: ряд политических идей большевизма генетически и содержательно являются 2.1.1. классически марксистскими, другие положения можно назвать 2.1.2. творчески марксистскими, третьи явно заимствованы из 2.1.3. немарксистских источников: 2.I.3.I. революционного народничества (П.Ткачева), 2.1.3.2.якобинцев; и, во-вторых, образуют 2.2. качественно новую самобытную целостную политическую теорию, а не являются эклектическим сочетанием разнородных элементов.

Однако, как и в первом случае, необходимы добавления.
      
2.3.Соотношение между различными элементами политической доктрины большевизма: классически марксистскими, творчески и "творчески" марксистскими и немарксистскими - менялось по мере "зрелости" большевизма, причем доля немарксистских - народнических, якобинских, бланкистских - элементов увеличилась после апреля 1917 г. и тем более к октябрю 1917 г.
      
2.4.Необходим дифференцированный подход в вопросе об истоках большевизма по отношению к различным составным частям его политической доктрины в целом, концепции демократии в частности.

Отвлеченно рассуждая, можно представить ситуацию, когда та или иная мысль К.Маркса, или П.Н.Ткачева, или О.Бланки, являясь истоком для одних элементов политической доктрины большевизма, могла прямо не обусловливать взгляды большевиков по проблемам демократии, хотя, конечно, косвенное воздействие, безусловно, имело место.
         
2.5.Кроме, того, исходя из концепции плюрализма, вполне вероятно, что, хотя "смысловое ядро" политических убеждений и соответственно большинство истоков у вождей большевизма были одни и те же, тем не менее можно предположить, учитывая своеобразие политических биографий и различий по частным вопросам, одни истоки у В.И.Ленина, другие - у Г.Е.Зиновьева, третьи - у Н.И.Бухарина, четвертые - у И.В.Сталина или разнообразное их сочетание у каждого из поименованных деятелей, еще более усиливающее, с учетом возможно неодинаковых темпов и характера эволюции политических воззрений, их плюрализм.
         
2.6.И, наконец, особой проблемой является рассмотрение тех или иных компонентов большевистской политической доктрины под углом зрения соответствия их и выражения ими общественной психологии народных масс в стабильный период и в революционную эпоху, политической культуры различных социальных слоев.

Исследованию марксистской концепции демократии как одного из источников концепции демократии большевизма мы посвятим специальную главу. Это вызвано тем, что, во-первых, по нашему мнению, мало какие идеи К.Маркса и Ф.Энгельса истолковывались столь превратно, интерпретировались так произвольно по сравнению с подлинным смыслом первоисточников, как концепция демократии классиков марксизма. До последнего времени и не было возможности в советском обществознании этот вопрос адекватно исследовать. А коли так, то, во-вторых, практически и не существовало специального исследования, в котором на основе анализа всех работ К,Маркса и Ф.Энгельса воссоздавалась бы целостная марксистская концепция демократии в ее историческом развитии.

Вопрос же о содержательном родстве большевистской  концепции демократии с другими политическими учениями - революционным народничеством, бланкизмом, якобинством и т.д. - мы исследуем по мере воссоздания большевистской концепции демократии в период до октября 1917 г. и после него.

ПРИМЕЧАНИЯ

77.Гуревич А. Я. О кризисе современной исторической на¬уки. С.28.
         
78.Там же. С.29.
         
79.См.: Там же. С.34.
         
80.Гaджиев К. Этика и политика// МЭМО. 1992.№ 3.С.39. Дополнительно см. материалы "круглого стола" по теме "Актуальные теоретические проблемы современной исторической науки", проведенного 29 октября 1991 г. в редакции ВИ (ВИ. 1992. № 8-9. С.159-166).Среди прочих хотелось бы выделить мнение В.И.Кузищина о том, что "необходим пересмотр достаточно глубоко укоренившегося положения о монизме исторического процесса, который оправдывал однопартийный подход к нему, будь то с позиции марксизма, или той же школы "Анналов”, или, скажем, идей М.Вебера. Новые подходы будут плодотворными, если историки откажутся от односторонней ориентации. Любая теоретическая схема открывает только часть истины" (Там же. С.164).
         
81.Бордюгов Г. А., Козлов Б. А. История и конъюнктура.Указ.соч. С.37-38.
         
82.Там же. С.38.
         
83.См.:Кондаков Н. И. Логический словарь. М.: Наука, 1971. С.214-215.
         
84.См.:Гуревич А. Я. О кризисе современной исторической науки. Указ.соч.С.26-27.
         
85.Бордюгов Г. А., Козлов В. А. История и конъюнктура. Указ.соч.  С.40.
         
86.Там же. С.41.
         
87.Там же. С.43.

88.Пантин И.,Плимак Е. Россия ХУШ-ХХ веков. Тип "запоздавшего" исторического развития// К-ст. 1991. №11. С.55. Соседствует и отчасти сопряжена с данным алгоритмом концепция "особо¬го, специфического типа исторического развития" России (В.П.Дмитренко), согласно которой, в отличие от алгоритма "догоняющего" или  "второго эшелона" развития, принципиально не признается факт отсталости России, а ведется разговор всецело в плоскости качественного своеобразия пути ее развития, принципиально отличающего ее от западно¬европейских стран. См.:Кириченко О. А. Исторический опыт и видение демократии (материалы "круглого стола")// И СССР.I99I. № 4. С.215.
Близка к данной концепции и позиция В.П.Булдакова, исследующего Октябрьскую революцию сквозь призму соответствия особого российского архетипа (хотя полиэтническая Россия и не могла дать единого поведенческого стереотипа) характеру модернизации экономики (ВИ КПСС.1991. № 7. С. 154).
 
Вообще-то на необходимость разработки проблемы типа капиталистической эволюции в России одним из первых среди отечественных исследователей указал А.Л.Сидоров.”По-видимому,- писал он почти 30 лет назад. - надо говорить о российском типе империализма" (Сидоров А. Л. Некоторые размышления о груде и опыте историка //И СССР. 1964, № 3» С.1ЗЗ).

Тогда же на сессии Научного совета по комплексной проблеме "История Великой Октябрьской социалистической революции" тема особенностей (типа) российского капитализма была назвала среди нуждающихся в разработке. 3 мая 1969г. эта проблема рассматривалась на научной конференции в Свердловске. Сборник "Вопросы истории капиталистической России. Проблема многоукладности" , вышедший в Свердловске в 1972 г. и включающий материалы этой конференции, был подвергнут резкой, предвзятой критике на совещании по историческим наукам (21-22 марта 1973 г.), и исследование проблемы типа капиталистическей эволюции России прекратилось. (См.: Страницы истории КПСС: Факты.Проблемы.Уроки. Кн.2 / Сост. К.Горев, В.Н.Донченко, С.А.Степанов; Под ред. В.И.Купцова.М.: Высшая школа, 1989. С.207).
 
Спустя полтора десятка лет К.Н.Тарновский в своей неординарной статье "О предпосылках образования в России марксистской партии нового типа"( ВИ КПСС. 1987. № 10. С.35-49) продолжил наряду с другими и анализ проблемы особенностей капиталистической эволюции России, ставшей затем предметом оживленной дискуссии на страницах журналов и газет. Некоторые из точек зрения, про¬звучавших на дискуссии, мы уже приводили. Отметим еще одну. А.Янов полагает, что особенность типа экономического развития России на протяжении ее многовековой истории состояла в сочетании коротких фаз лихорадочной модернизационной активности с длинными периодами прострации (См.: Янов А. Истоки автократии.Указ.соч.С.147-148).

Дополнительно об особенностях (типе) российской цивилизации см.: Ионов И.Н. Россия и современная цивилизация// ОИ, 1992. № 4. С.62-73; Ми¬лов Л. В. Природно-климатический фактор и особенности российско¬го исторического процесса // ВИ. 1992. № 4-5. С.37-56; Ахиезер А. С. Россия как большое общество // ВФ. 1993. № 1 С.3-19. См. также обзор: Горинов М. Исторические журналы.1992 год// СМ. 1993. № 3. С.108-110.
          
89.См.: Пивоваров Ю. С. Русская политико-правовая культура и русская революция// Право и культура. М., 1990. С.77.
         
90.Там же. С.79
      
91. См.: Люкс Л. Евразийство // РЖ. ОНР. ГП. 1991. № 2. С.72-73. В отечественной литературе евразийство не получило до сих пор должного освещения. Только в последнее время стали публиковать¬ся как тексты самих "первосвященников" евразийства, так и статьи о них: Алексеев Н. Советский федерализм // ОНС. 1992. № 1. С.110-123; Савицкий П. Евразийство // НС. 1992. № 2.С.145-152; Сувчинский П. К преодолению революции// Там же. С.153-160; Трубецкой Н. С. Мы и другие // Там же. С.160- 167; Он же. Общеевразийский национализм// СМ.1992. № 7. С.111-116; Карсавин Л. П. Государство и кризис демократии// НМ. 1992. № 1. С .183-194; Флоровский Г. Евразийский соблазн// Там же. C.I95-211; Кизеветтер А. Евразийство// ФН.1991.№ 12. С.123-136; Ицхокин А. А. О системной природе дилеммы ”Восток-Залад"// Социс. 1992. № 8. С.55-64; Кожевников А.В. Философия и ВКП // ВФ. 1992. № 2. С.72-74; Карсавин Л. П. Философия и ВКП: По поводу статьи А.В. Кожевникова /Там же .С.75-77; Хорунжий С. С. Карсавин. Евразийство и ВКП // Там же.С.78- 87; Новикова Л. И., Сиземская И. Н. Политическая программа евразийцев: реальность или утопия? // ОНС. 1992. № I. С.104-109; Они же. Два лика евразийства// СМ. 1992. № 7.С. 100- 110; и др. (И.Исаев, А.Соболев).
 
92.Цит. по: Новикова Л., Сиземская И. Два лика евразийства. С.102-103.
 
93.См.: Бордюгов Г. А., Козлов В. А. История и конъюнктура. С.44.

94.См.: Там же. С.46-48.

95.Из последних работ см. подробнее: Гуревич А. Я. О кризисе современной исторической науки. С.23-24.

[По этому адресу Вы найдёте всю книгу - https://yadi.sk/d/B2nT5kroAjtwV ]