Глава четырнадцатая

Достаточно скоро они получили ответы на свои вопросы. Приехал отец повесить полку для пряностей, которую я попросила его сделать мне на день рождения. Когда я представила его, он не подал им руки. Естественно, это оттолкнуло меня.
В следующее воскресенье я заявилась в его дом в прозрачной блузе и начала разговор с матерью. «Ма, ты была когда-нибудь в секс-шопе?»
«Нет», - ответила она, нервно взглянув на отца, прикинувшегося, что не слушает нас, а смотрит игру «Гигантов» по телевизору.
«Там продается такая кукла. Ты ее надуваешь до размера человека. В ней есть отверстие...».
Отец вышел из комнаты, с шумом спустился в подвал, откуда вскоре мы услышали скрежет и шум его электрической пилы. Впервые на моей памяти он отказался смотреть игру «Гигантов». Я рассматривала это как победу.
«Хорошо, - спросила я  у матери, - хочешь посмотреть по пятому каналу фильм Бетти Дейвис?»
«Как тебе не стыдно?» - сказала она.
Колледж не сделал меня дочерью по ее модели. Может быть я стала еще хуже. Я специально употребляла слова, которые она не понимала, потому что не собиралась обеднять свою речь, приспосабливать ее к невежеству и  в беседах с матерью настойчиво критиковала стиль жизни родителей.
«Как ты выдерживаешь постоянно включенный телевизор? Это ж ментальный новокаин».
«Ты знаешь своего отца».
«И тебе нечего сказать о происходящем в твоем доме?»
«Беверли, не начинай».
На День Благодарения* я посоветовала, чтобы обед готовили отец с братом. Мне это было смешно. Я подключила мать. 
«Ты терпишь это. Что происходит с тобой? Тебе должно это нравиться. Ты мученица».
«Ты делаешь что хочешь в своем доме, я – в своем», -сказала она и я заткнулась.
Но это не означало, что заткнулась мать.  Однажды в последнем семестре на выходные  я привезла Джейсона, чтобы оставить до воскресенья, как я часто делала. В  этот раз она сказала: «Видит Бог, Беверли,  ты вообще смотришь за сыном? Посмотри на него. Просто посмотри».
«Что? Что?» - сказал Джейс, оглядывая себя.
У ребенка грязь под ногтями, жирные волосы, как веревки, на лбу, одежда мятая, изношенная. Пока она не сказала, я ничего не замечала. Я не могла вспомнить, когда он последний раз мылся в ванной. Мне стало жутко и по дороге из родительского дома я задумалась. Первое, что пришло на ум, была Саша, женщина,  полтора года жившая этажом выше в сером, обшитом дранкой доме. У нее был трехлетний сын Армонд, которого, если спросить меня, она слишком опекала. Поэтому она не участвовала в нашем общем дневном присмотре за детьми. Армонд не любил выходить из дома. Даже поиграть во дворе. Периодически Саша вставала из своего кресла-качалки, топала по ступенькам с Армондом под мышкой, как с футбольным мячом, и стучала в мою дверь. Когда я открывала, говорила с перекошенным от злости лицом: «Я отдаю Армонда в сиротский приют, он очень плохой мальчик. Я больше не могу с ним». После этого Армонд начинал плакать, Саша заставляла его пообещать быть хорошим, после чего спектакль заканчивался. Если она, сильно разозлившись, не шла дальше – затаскивала его в машину и везла к какому-нибудь дому, про который говорила, что это сиротский приют. Однажды я куда-то ушла и не возвращалась до темноты. Может быть Джейсон сделал что-то, что ей не понравилось, дразнил Армонда, к примеру, или Саша просто чокнутая, не знаю, но когда я пришла, она стояла в коридоре взбешенная. «Ты ужасная мать. Ты не заслужила право иметь ребенка. Как можно оставляять восьмилетнего мальчика на пять часов одного? Пять часов без присмотра!» - сказала она. Я подумала, не сказать ли ей, что я, по крайней мере, не угрожаю моему сыну сиротским приютом, но вместо этого просто пожала плечами.
Теперь я думаю, что сказала бы Саша в свете упрека моей матери, что я не слежу за состоянием Джейсона и решила, что обе в чем-то правы. Я стала худшей матерью, чем была.  И мне нечем было это опровергнуть.
Было множество свидетельств. Ну, перед занятиями я все чаще и чаще курила марихуану. Еще по утрам, бывало, пила  вместо кофе кофейный ликер «Калуа» с молоком. В прошлом семестре пришла к декану,  усадив для убедительности на колени Джейсона и попросила отменить один курс. Я сказала: «Это несправедливо, что в нашем университете есть студенты, к которым убирать приходят  горничные, а я, имея такую же нагрузку, готовлю для ребенка, убираю, плюс подрабатываю в редакции десять часов в неделю».  Декан легко согласился и сказал: «Разумеется. Если хотите, отмените этот курс. Мы понимаем, что матерям-одиночкам труднее».
У меня появилось больше времени, так что я сделала -  подружилась с торговцем наркотиками по имени Сонни Тьюн, который ездил на «Линкольн Континентал» и носил в портфеле пистолет. Отчасти я делала это, чтобы рассказывать людям и смотреть на лица Джеймсов, когда выдала, что Сонни кладет на ночь пистолет под кровать. Впрочем это длилось недолго. Он мог звонить мне только из автомата и я точно так же могла с ним связываться, общение было достаточно трудным. Однажды судья даже не смог вызвать его в суд.
Потом, в последнем семестре за пару недель до окончания, я пошла в бар в Хартфорде и подцепила  эту мускулистую обезьяну по имени Роки, ездившего на «Кадиллаке». Когда мы сели к нему в машину пыхнуть немного кокаина, он свернул тысячедолларовую банкноту и спросил: «Ты свингуешь?»
«Что ты имеешь в виду?», - спросила я.
«Ну, ты понимаешь. Ты, я и мой приятель Сэл».
«Хорошо, – сказала я, - договоримся».
После чего дала ему несуществующий номер телефона.
В тот день в машине, представив как выглядел Джейсон, когда я высадила его у дома матери, я подумала, что он похож на Давида Копперфильда девяти с половиной лет от роду  после смерти матери и решила прекратить эти сексуальные скачки, пока меня не унесло. Я поняла. что мое бунтарство – следствие небольшого расстройства из-за надвигающегося выпуска.
Уэслиан дал мне блестящее образование, оплатил его и стал чем-то вроде школы подготовки к жизни верхних слоев среднего класса. Он дал мне пристанище и расчистил дороги. Он был мне как идеальный отец, а в конце кем-то вроде настоящего отца из плоти и крови, который так давно сказал: «Уйдешь – не воротишься».
Посмотрим правде в лицо. Я не так уж хорошо выполняла свою работу сначала. Я поняла, что не случайно использовала мужчин как средство разрушения, то же было и в прошлом –сознательно или бессознательно - начиная со Ская Барристера на заднем сиденье припаркованной около мусорного контейнера машины.
Я решила стать осторожной и начать здоровую и моральную жизнь. Начну с ежевечернего душа и договора с Джейсоном пойти в кино в следующие выходные.
Как это обычно бывает, на следующей неделе между моим решением и назначенным походом в кино «кекс» сломался. Механик сказал, что нужно менять генератор, с чем придется подождать, потому что на это у меня нет денег. Видя покрытый сугробом «кекс» на заднем дворе, я чувствовала, что это знак. Мой последний семестр. Скоро выпуск. Хорошо, что я получаю диплом, но я становлюсь безлошадной. Что бы это значило?
Я изучила много литературы и во всем видела символы и предзнаменования. Я теряю расссудок. Я взбодрила себя. Есть множество студентов, четыре года проучившихся и вообще не имеющих машины. На все занятия я могу ходить пешком. Покупать все можно в маленьком, хотя более дорогом магазине на углу. Я могу тормознуть машину соседей, чтобы они подвезли. В конце концов накоплю деньги на ремонт. Это сработает. В субботу вечером, когда мы договорились идти в кино, стало морозно. Мело часов восемь и все дороги и подъездные пути были окружены горами снега. Лед покрыл проходы. Джейс и я закутались и отправились смотреть «Собачий полдень» в кинотеатре нашего студенческого городка, заглянув сначала в угловой магазин купить Джейсону копеечных конфет.
Как только мы почувствовали струю горячего воздуха в фойе, Джейсон снял варежки, сунул руку в карман погладить конфетки и обнаружил, что там ничего нет, кроме крохотной шоколадки с арахисовой пастой. «О! Они выпали через дыру», - сказал он. Его веселье сдулось на моих глазах. Я почувствовала вину за то, что у него в кармане дыра и за то, что я об этом не знаю. Мы сели. Джейсон, беззаботно болтавший пока мы шли, усевшись рядом превратился в черную дыру. Я не чувствовала, что он хоть как-то повеселел, пока в середине фильма он не рассмеялся над трансвеститом-любовником героя Ал Пачино. Потом, выходя из зала, мы столкнулись со знакомым по имени Дэн, у которого была машина и Джейсон знал об этом. Джейсон прошептал: «Как думаешь, Дэн нас подвезет?»
Это напоминание, что снова я без машины, вместе с его предположением, что я обращусь к мужчине с просьбой подвезти, бесконечно меня расстроило. «Мы пойдем пешком, - прошипела я, - это тебе полезно».
На улице Джейсон начал стучать зубами, идти мелкими шажками, как китаец, чтобы показать как он замерз. Почти ненавидя себя, я взяла его за плечо и развернула, чтобы натянуть капюшон. «Ой!» - вскрикнул он, удивив меня.
Люди останавливались и смотрели на нас.
Я упала перед ним на колени, сказав: «Не дергайся». И так туго потянула пластиковый шнурок его капюшона, что он сломался у меня в руке.
«Ты сломала его!» - завопил он, что снова меня удивило.
Потом крикнул: «Ты с ума сошла! Я убегаю». Истерика была нетипична для его репертуара. Скулеж, хандра, возражения - да. Истерики же определено нет. Пока я стояла ошарашенная, он ушел, оставив меня в снегу, перед уставившейся на меня половиной школы, считавшей, что я бью ребенка.
Я смотрела на маленькую черную фигурку, скользящую по снегу, пока она не исчезла за сугробом. Теперь все, что я могла видеть, это черную матросскую шапочку, которая иногда оборачивалась удостовериться, что я иду следом.  Меня трясло, как будто я вот-вот рассмеюсь, но Джейсон уходил дальше и дальше и я побежала. Когда расстояние сократилось, я то бежала, то шла, держась примерно в сотне ярдов. Глядя на убегающего от меня, как от врага, собственного ребенка, я вспомнила недавний случай жестокого с ним обращения. У него был приятель из школы и они стреляли  в меня и Джемсов стрелами с резиновыми наконечниками, пока мы готовили сложный мексиканский обед для одного из наших друзей, профессора-социалиста. Джейсон с полчаса использовал нас как тренировочные мишени, пока мои способности концентрироваться на том, что я делаю и не обращать внимания на детей не достигли предела и меня осенило, что я не обязана это терпеть, это нелепо. Тогда я сказала одному из Джеймсов: «Схвати этого индейца». Он схватил и я разбила яйцо о голову Джейсона и тут же подумала, это безобразие, Джейсон не поймет такую шутку. Он вышел из себя. Лицо покраснело, глаза вылезли из орбит и он сказал: «Ты сумасшедшая!». Потом побежал наверх и заперся в ванной. Он не пускал меня туда, но в конце концов пустил Джеймсов. Позже они сказали мне, что Джейсон плакал и заявил, что будет адвокатом, специализирующимся по правам детей, о чем я слышала и раньше.
Еще он сказал, что теперь боится как бы его приятель не рассказал в классе, как мать разбила яйцо об его голову. Этого со мной раньше не случалось. Вот Джейсон остановился на перекрестке. Если повернет налево, значит убежит, если направо - он почти дома. Я остановилась тоже и задумалась. Да, мне досталась тяжелая ноша – ребенок в столь юном возрасте, но и ему нелегко со мной. Он повернул направо.  Остаток пути сердце перестало стучать у меня в ушах. Дома я все делала не спеша. На лестнице, ведущей в его комнату были лужицы от ботинок. Я поставила на плиту немного сидра и, пока он грелся, закурила сигарету. Я знаю, мы должны поговорить, но не знала, что сказать. Взглянула на гитару. Раньше он имитировал игру на ней, стоя вечером на крыльце и подергивая коленями. Иногда, когда Джейсон был в веселом настроении, мы хорошо проводили время. Иногда он просто набивал себе цену. Мы могли часами петь на кухне и танцевать «диско» как сумасшедшие.
Он лежал на кровати, накрывшись с головой. Я села рядом. «Ты придурок», - сказала я в шутку. «Для этого ты гналась за мной до самого дома? Чтобы сказать, что я придурок?» Он заплакал. Вдруг я снова разозлилась. «Ты меня обвиняешь, что у нас нет «кекса»?
«Что?»
«Ты знаешь, что он сломан и у меня нет денег на ремонт. А ты жалуешься и жалуешься. Здесь нет моей вины».
«Это не так. Я хотел доехать, потому что замерз и устал. Это не так». Он начал всхлипывать и от этого задыхаться.
Я подняла его, посадила к себе на колени и стала баюкать. Я думала, что он пытался вызвать во мне чувство вины, а он просто устал и вообще не думал обо мне. Так же как и я не думала о нем. Всегда ли я думала, что его слова и дела направлены на меня? Была ли я эгоцентристкой? Было ли это результатом моих мыслей о том, что его рождение разрушило мою жизнь? Поэтому я забыла, что у ребенка есть своя жизнь и думала только о том, как она влияет на мою? Моя личность еще настолько не сформировалась, когда он родился, что он просто стал ее частью, как береза, привитая к вязу?
Я погладила его спину. Его лицо было влажным и горячим. Я надеялась, что думая о нем от зари до зари, бабушка преодолеет его закрытость от меня.

Примерно через месяц я починила машину и в мае этого, 1978, года закончила колледж со степенью бакалавра искусств по английскому языку. В июне я начала искать квартиру в Маленькой Италии** – это безопасно и дешево – в Нью-Йорке. Здесь я решила строить свою жизнь и ловить удачу, какая б она ни была. Нашла квартиру 24 июня и в тот же вечер разбила «кекс» окончательно.
Я была одна, выезжала из Центрального Парка и, не заметив разделитель полос встречного движения, проехала прямо через него, грохнувшись в середине встречной полосы. Мотор заглох, фары погасли. Когда я вышла, увидела, что шины спустились до дна машины, из брюха на асфальт полились жидкости. Я остановила такси, которое с треском уперлось моей машине в зад и столкнуло к обочине 5-й авеню, где я ее оставила. Следующим утром, когда я вернулась ее навестить, то увидела распахнутые настежь двери, аккумулятор был снят, содержимое «бардачка» рассыпано по полу,  мяч для гольфа с рычага переключения передач был сорван и  куда-то выброшен. Весь день я просидела рядом на лавочке в слезах.
Я все равно собиралась от нее избавиться. Ей было восемнадцать лет, она уже ничего не стоила. Кроме того, мне сказали, что в Нью-Йорке машина не нужна. Ее слишком трудно парковать и дорого содержать. Теперь мне хотелось, чтобы я не ездила на ней в Нью-Йорк, а поставила на заднем дворе у родителей, проделала отверстие в крыше и посадила дерево внутри, чтобы оно проросло насквозь.

----------------------------------------
*Празднуется в четвертый четверг ноября как семейный праздник. Собираются по возможности все родственники, даже издалека. Прим. перев.

**Маленькая Италия (англ. Little Italy) — бывший район компактного проживания выходцев из Италии на Манхэттене, Нью-Йорк. Самый известный пример итальянского квартала в США. Прим. перев.

================================================
Глава пятнадцатая http://proza.ru/2013/08/16/1300