Взгляд из деревни... Кн. 1, Ч. 1, Гл. 1. Ермак Тим

                Взгляд из деревни, или Почему пустует земля

          Уважаемый читатель, предлагаю Вашему вниманию историко-экономический роман «Взгляд из деревни, или Почему пустует земля». Это история развития сельского хозяйства Свердловской области за четыреста лет: с конца XVI века до августа 1991 года. Всё содержание книги основано на материалах государственных и партийных архивов городов: Екатеринбург, Ирбит, Серов, Тобольск, Тюмень и районного центра Гари. Главные герои повествования: Государственная власть – Земля – Крестьянство.  Взаимоотношение сторон в этом треугольнике определило узел противоречий нашего общества и во многом объясняет современное состояние государства, как на международной арене, так и внутри его.
Книга рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся историей нашей страны.
          С уважением Владимир Голдин.



                УТРАТИВ ПАМЯТЬ, ПОТЕРЯЕШЬ  УМ
                народная поговорка


                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Освоение земель

                Глава 1. Ермак Тимофеевич и не только

           Курсор уткнулся острым стреловидным носом в крутую излучину, притихшей под толстым слоем льда и снега сибирской реки Тавды. Кругом лежала как будто никем никогда не нарушаемая тишина. Сугробами кристаллизованной влаги было укутано всё пространство и крутой берег, и река, и горизонт с темной полоской тайги.
           Всё превратилось в белоснежную единую линию.

           Но разве так было всегда? – спросил себя любознательный Курсор. Проходили здесь когда-то, вот по этой притихшей до времени реке, люди отважные и непоседливые, и загоняло их сюда в эту давнюю тишину отнюдь не только жажда наживы, но и любопытство заглянуть за горизонт, узнать для себя что-то новое, неизвестное, загадочное…
           В этой не тронутой когда-то тайге, водилось несметное количество животных, столь ценимых человеком за их меховой убор.

           Когда здесь появился первый человек, никто определенно не знает, и его устная история растворилась, как и он, в этом дивном спокойствии.
           Но даже при большом скоплении людей на этом пятачке земли всегда господствовала тишина, не хватало человеческой энергии покорить вековое молчание природы.
Проходили здесь люди сильные и удачливые, о них история сохранила часть событий в письменном виде, проходили и слабые, но кто о них когда-нибудь помнил? Кубки серебряные, да монеты старые, утерянные по какому-то недосмотру – свидетельствуют об этом, а от прочих осталась только незримая пыль времени.

           Богатый край - суровый. Плыли по этой реке люди с севера и с запада. Срывали куш, или едва выжив, уходили к себе, к своим обжитым жилищам, нагруженные мехами и впечатлениями. Так и приходили сюда «вячшие люди», деловые люди, от русских княжеств на протяжении столетий, пока не поняли, что главное богатство этих краёв, как и везде – Земля.
           Со строительства военных городков в этих краях русскими и начинается заселение и освоение нетронутых пространств Сибири…

           Курсор углубился в истоки памяти. Молчал и человек, сопровождавший его  в зелено-черном пестром бушлате солдата, такого же колера брюках, предназначенных для маскировки в тайге, но здесь этот воинский наряд на открытой белой снеговой пустыне выделялся, как луна, в зимнюю звездную ночь.
           - Вы зачем сюда приехали? – нарушил тишину военный.
           - Прикоснуться к истории, - ответил Курсор.
           - Какая здесь история? Всё ушло. Сейчас зона.
           - Но ведь это же Пелым! Некогда столица обширного края.
           - Да-а-а? – удивился человек в форме, а смотри, что осталось.

           Курсор повернулся спиной к закутанной ледяной шубой реке. Справа он увидел высокий добротный забор с вышками и вывеской на заборе «Поселение № 17», низкорослую заморенную лошадку, запряженную в сани, да нескольких людей в темных казенных одеждах.
           - Вот теперешняя история, – проворчал военный. Туда нельзя. Вот всё что осталось от вашей истории, - указал рукой в противоположную сторону от поселения  № 17 сопровождавший угрюмый человек.
           - А там что? – спросил Курсор.
           - А там церковь, да старые амбары.

           Курсор направился в сторону возвышавшегося под снежной поляной здания с куполами-маковками, ему хотелось заглянуть в это некогда посещаемое богоугодное заведение.
           Охранник шёл сзади, и всё нудил какими-то неискренними словами:
           - Да мы постоянно следим за храмом, и даже иногда снег убираем.
           - В здание церкви наверно можно? – задал наивный вопрос Курсор.
           - Туда можно, можно, - торопливо откликнулся сопровождающий, внутренне обрадовавшись, что раздражавший его посетитель этих краев уходит в противоположную сторону от охраняемого объекта.
           Курсор, наполняя свои зимние городские ботинки колючей холодной массой, отправился по целинному снегу к входным воротам. Здание церкви сохранилось хорошо, никаких внешних разрушений не наблюдалось, если не считать отсутствия стекол в окнах, да отсутствия крестов на куполах.

           Курсор вошел внутрь. Стая птиц, сидевшая на кованой чугунной стяжке, потревоженная незнакомцем ворохом выбросилась на волю. На полу, свободном от снега, ровным валком по строго прямой линии, как сама чугунная стяжка, лежали остатки птичьего помета.
           Храм был красив как снаружи, так и внутри. Особенно торжественный и неповторимый вид создавали сохранившиеся на окнах узорчатые чугунные решетки. На стенах не просматривалось никакой росписи, но не было и никаких посторонних надписей.
           Курсор вышел на снежное поле перед церковью и увидел в стороне от алтаря два скромных невысоких советских памятника-стелы со звездой наверху. Надписи на них говорили о тех событиях, которые настигли людей, живших когда-то в этих краях. На одном из них была надпись-посвящение памяти павших защищавших   советскую власть в этих краях во времена гражданской войны и крестьянских восстаний. Курсору показалось странным, что на этом памятнике была начертана фамилия одного большого семейного клана – Кузнецовых, и только разница в инициалах имени и отчества говорила о том, что это были однофамильцы или дальние родственники. Надписи на другом памятнике имели фамилии и инициалы тоже жителей этого поселка, но погибших далеко от дома, где-то на западных границах своего необъятного государства.

           Однако на этой земле не было памятника предыдущим поколениям открывателям этих земель: «Да это и не странно, - подумал Курсор, - предки не думали о памятниках и своей памяти, они трудились и воевали, да, если бы и оставили они о себе памятник,  то всё равно его бы разрушили, как обезглавили храм. Уж очень не любили всё прошлое люди, которые любили себя больше чем историю.

           Курсор повернулся к зданию пустующей церкви, и в его сознании выстроилась линия из трех точек: церковь, как памятник тысячелетней истории государства. Памятник, который наверняка создан руками людей, останки которых лежат здесь под первой пятизвездочной стелой, и руками тех, кто далеко лежит от их малой родины, но в силу обстоятельств ими же и разрушенный. Все три памятника покинуты людьми, и почти забыты. В поселке не осталось ни одного коренного жителя.
 
          Курсор задумался: «Памятники для кого?».
Курсор погрузился в свои мысли, и не стало для него существовать ни сопровождающего его охранника с его запретами, ни снежного поля с тремя памятными точками…

          - Курсор, - окликнул его Файл, - ты что стоишь, как вкопанный, пора выключать компьютер, деньги горят, да и рыбки на твоей заставке уже давно спать хотят, устали вращаться по одной и той же синусоиде между коричневых, синих и зеленых кораллов.
          - Подожди минуту толстяк, я, кажется, задумал написать роман – историко-экономическое исследование, - откликнулся Курсор на обращение своего ближайшего друга.
          - Ну, во-первых, я тебе ещё не толстяк, - огрызнулся с обидой друг, - ты ещё мне ничего не рассказал, а, во-вторых, ты сначала заполни моё внутреннее существо содержанием своего остроносого ума, а потом и обзывай меня толстяком.
          - Да брось ты надуваться, ты же знаешь, что если я решил, то уж будь спокоен, нагружу тебя страниц на 350-400. Или тебе этого мало, или ты считаешь, что черыреста страниц это средний вес для романа? А?
          - Да ничего я не считаю, я знаю наперёд, что этот груз нам придется тащить вдвоем. Говори, чего надумал. Я слушаю.
          - Как тебе вот так сразу всё и объяснить?
          - А ты попытайся, я понятливый.
          - Слушай, дружище, ты много прочитал прекрасных и умных романов: Лев Толстой «Война и мир», Михаил Шолохов «Тихий Дон», Мамин-Сибиряк «Приваловские миллионы»…
          - Классика, - хмыкнул Файл.
          - А ты не ухмыляйся. Что в романах классиков, что у современных отечественных и зарубежных авторов, которые пишут про милицию-полицию, которая мужественно не жалея своего живота ловит убийц и высчитывает ходы преступления умных хакеров и воров в законе, подход один. У них сходство в творческом поиске, их герои живут и совершают поступки в однородном политически устроенном обществе. И ограниченность их творчества, на мой взгляд, Файл, заключается в том, что они представляют нам читателям жизнь однобоко. В любом обществе, будь то загнивающий умирающий капитализм, как нас с тобой учили в университетские годы, или передовой социализм, как нас уверяли в том же университете, одним людям жилось и живется сытно и радостно, а другим наоборот. Все эти авторы правы, в любом обществе нет однородной жизни, она многогранна, и с позиций правящей элиты, по её заказу можно написать любой роман, любой направленности.
         - Ага, - перебил его Файл, - про Павла Корчагина, про Павлика Морозова, про Пашку Власова - идеологически направленная литература.
         - Ты прав, Файл, но разве роман о Пьере Безухове, Андрее Болконском не идеологическая литература?
         - Чего ты хочешь, остроносик худосочный, - съехидничал Файл.
         - Ты прав, друг, этим ты меня не обидишь, я всегда останусь стройным остроносиком, я всегда в поиске, а тебе точно быть толстяком, ты же лежебока.
         - Ну, дек, скажи же, в конце-то концов, чего ты хочешь?
         - Знаешь, Файл, мне захотелось разобраться в треугольнике людских отношений: Власть – Земля - Крестьянство. Земля, на которой мы живем, работаем, и которая нас кормит и одевает.
         И на тебе…, она покинута, она пуста от человеческого труда…
Люди, живущие на земле столетиями, которые всегда относились к ней с душевным трепетом и жаждой иметь её в своей собственности, вдруг покидают её. Её, которую много столетий обрабатывали, оставив в ней и свой труд, и свою память, о родственниках, знакомых, и просто земляках, которые полегли в эту землю – ушли.

          Ответь мне на вопрос, Файл: «Почему пустует пашенная земля? Почему,  не только здесь на севере, а во многих краях нашего государства её бросили и превратили в перелоги? Где при этом была правительственная власть государства Российского?
          - Ну, ты, даешь, - возмутился Файл, - ты ставишь вопросы себе, а меня нагружаешь. Копай, коли, заинтересовался – это, во-первых. А, во-вторых, с чего вдруг забытый богом Пелым? Мелкотемье.

          - Нет, Файл, я не согласен. В тебе всё ещё сидят убеждения ушедшего времени: «общество всё – человек ничто». Файл, по моим понятиям нет истории государства без истории жизни отдельного человека, а тем более, целого края. Пелымский край – это одна из первых страниц в истории Урала и Сибири это точка на карте, откуда началось освоение пашенных земель, и Сибирь стала хлебной житницей России.
         - Высокопарно.